Когда растает снег

В каменном мешке было довольно прохладно, слабая аварийная лампочка излучала тусклый красный свет, зато матрас на койке был мягкий, поэтому Джон по большей части лежал и тупо пялился в потолок. Он хотя и был пленником, но обращались с ним вовсе не так плохо, как могли бы. Его вполне сносно кормили, снабдили книгами по физиологии полов и даже позволили помыться, сводив в общий душ. А еще к нему каждый день приходила Игритт. Она-то и рассказала Джону, как на самом деле живут, а вернее, выживают сепаратисты. Оказывается, в Клыках мороза скрывался целый город. Настоящий город внутри горного хребта. Джон слабо представлял, сколько усилий потребовалось приложить, чтобы построить автономные электростанции, проложить водопровод и наладить нормальную систему фильтров, но не мог не проникнуться уважением к тем, кто все это создал. Здесь держали коз и свиней, но в основном охотились и добывали алмазы, а потом сбывали камни и пушнину через Восточный дозор или Сумеречную башню. «Это только ваш Мормонт такой принципиальный и честный, — смеялась Игритт. – Остальные за кругленькую сумму спокойно закрывают глаза на небольшие нарушения границы. Хотя это и границей-то назвать нельзя. Ты же наверняка географию учил, знаешь, что эти земли всегда Седьмой империи принадлежали, а мы всегда тут жили». «Но вы подняли восстание против законного правителя, — возражал Джон». «И не жалеем об этом. Мы свободны, вольны сами выбирать свою судьбу. А вы все время живете по указке. Даже сейчас, когда Таргариенов давно нет, и у вас новый император, ничего не изменилось. Знаешь, лучше бы Рейегар победил в той войне, он был единственным, кто мог что-то изменить». «А разве вы не подчиняетесь Мансу? Разве не по его приказу вы каждый раз идете к нашим «блокам» в надежде прорваться на юг, рискуя жизнью?» «Манс – наш командир, мы сами его выбрали, и мы умрем за него если потребуется, но он вряд ли будет приказывать мне, с кем спать и кого любить. А у тебя, по-моему, все иначе». Сказав это, она резко подалась вперед и поцеловала Джона. Прижалась мягкими чуть влажными губами к его губам, настойчиво раздвинула их языком. Горячечный жар растекся по венам, отозвался дрожью в животе, и Джон прикрыл от удовольствия глаза, наслаждаясь чужим сладким запахом и собственным затлевшим внутри желанием. Все закончилось так же внезапно, как и началось. Раздался лязг засова, а потом в дверном проеме нарисовалась громадная фигура Тормунда. «Как я невовремя, — нагловато улыбаясь, сказал он. – Вы уж простите, голубки, но тебя, Игритт, там парни заждались. Меня вот послали поискать. Ну, вы прощайтесь, прощайтесь, я не спешу». Игритт показала ему средний палец, и Тормунд, хохоча, скрылся за дверью. Джон не хотел, чтобы она уходила, на самом деле не хотел. Пока еще где-то на уровне подсознания он чувствовал, что Игритт могла бы стать его альфой. И если уж ему суждено было скоро сдохнуть, так хотя бы рядом с человеком, которому он небезразличен. Глупое, эгоистичное желание, но разве кто-то может запретить Джону хоть напоследок побыть эгоистом. Только Игритт все равно ушла, и теперь Джон проводил дни в тоскливом одиночестве. Иногда заглядывал в книги, но читать при таком скудном освещении было тяжело, и он скоро забросил это занятие. Несколько раз к нему заходил Тормунд, однако визиты его были какие-то бестолковые. На вопросы Джона о том, кто помогает сепаратистам переходить границу, с кем из дозорных они договариваются, где берут документы и деньги, он не отвечал, зато много трепался о своих похождениях, даже хвастался, что однажды завалил медведя почти голыми руками, только Джон ему не очень верил. Каким бы сильным не выглядел Тормунд, медведю он все-таки в габаритах уступал. Впрочем, надо признать, слушать его было интересно. Как и Игритт, Тормунд не слишком лестно отзывался о нынешней власти, но в отличии от нее, прямо говорил, что император Баратеон – дурак и пьяница, а империей, как и пять лет назад правит Тайвин Ланнистер. Джон ничего не мог на это ответить, поскольку политикой никогда особенно не интересовался. Но откровенность Тормунда оценил, ему вообще нравилась чужая несколько развязная прямолинейность. Казалось, Тормунд плевать хотел на мнение окружающих и вообще всегда говорил то, что думал. Поэтому, когда он сказал, что Джон стал слишком хорошо пахнуть, Джон сразу ему поверил. Для него Тормунд тоже стал пахнуть слишком хорошо. С Джоном действительно происходило что-то странное. Настроение менялось со скоростью обезумевших качелей – то резко вверх, то с размаху вниз, раздражала ломота во всем теле, словно судорогами методично выкручивало каждую мышцу, но больше всего бесило возбуждение, ставшее почти постоянным. Теперь Джон в полной мере ощущал разницу между тем, что было раньше, и тем, что происходило с ним сейчас. У сепаратистов он находился уже неделю, и с каждым днем чувствовал себя все хуже. Туманно и тошно ныло в голове, тянуло низ живота, и проклятые зубы выбивали дробь, словно у него вдруг поднялась температура. Джон то проваливался в мутное полузабытье, то выныривал в реальность. Теперь ему чудилось, что в камере невыносимо жарко. Не помня себя, он сдирал одежду трясущимися руками, и каждое прикосновение к обнаженной коже отзывалось томлением в паху. Хотелось дотронуться там, внизу. Раскинуть ноги пошире и погладить себя сначала по внутренней стороне бедер, потом за яйцами и наконец засунуть пальцы в анус. Протиснуть их в мокрый от смазки вход, раздвинуть мягкие стенки, толкнуться глубже, резко и сильно, плевать на боль, лишь бы унять этот жуткий голод. Это желание казалось таким естественным, будто он всю жизнь только и делал, что подставлял задницу. Джон едва удержался от стона, судорожно выдохнул сквозь сжатые зубы и все-таки скользнул рукой по животу. Пальцы сами сомкнулись вокруг крепко вставшего члена, Джон дернул кулаком вниз, коротко вскрикнул – слишком остро, слишком ярко полоснуло по нервам – и уже медленнее провел вверх. Сердце забилось как сумасшедшее, и под веками заплясали солнечные протуберанцы, во рту стало солоно, похоже, он прикусил себе щеку и даже не заметил. А спустя мгновение Джон уже двигал кулаком с бешеной скоростью, выкручивая кисть, прижимая большим пальцем головку и растирая по нежной коже тягучую смазку. Мыслей не было — только возбуждение, раздирающее на части. Свое тело он уже не контролировал. Он вытянулся на матрасе, раскинул ноги в стороны, завел руку назад и потрогал себя между ягодиц. Удовольствием прошило насквозь. Джон осторожно, на пробу, толкнулся кончиком пальца внутрь и не смог сдержать стона. Вопреки ожиданиям никаких неприятных ощущений не было, наоборот, стало слишком хорошо. Так хорошо, что пришлось кусать губы, чтобы не заорать. Гладкие стенки стиснули палец, и немедленно захотелось добавить еще один, а лучше сразу два, лишь бы унять этот нестерпимый зуд. Но этого все равно будет мало, слишком мало. Джон знал, сам не понимая – откуда. Чтобы унять дикий голод нужны не собственные пальцы, а член альфы. Так просто и так невыполнимо сложно. Легче сразу сдохнуть, чем вот так мучиться. Нет, Манс ошибался, супрессанты придумали не зря. Джон сейчас готов был душу продать за одну-единственную таблетку. Только кто ему ее даст? Он хрипло рассмеялся, понимая, что просто слетает с катушек, и все-таки вогнал в себя еще один палец, задвигал ими в безумном ритме, уже не сдерживаясь и не думая, как выглядит со стороны. А как, в конце концов, может выглядеть омега в течке? Жаль, доктор Лювин не читал им таких лекций. От его резких движений захлюпала смазка, Джон прерывисто вздохнул и запрокинул голову. Под сомкнутыми веками вспыхнул чей-то неясный образ. Светлая кожа, рыжие волосы и ярко-голубые глаза. Джон зажмурился сильнее, одновременно трахая себя пальцами и надрачивая член. Внезапно он представил, как неведомый альфа переворачивает его на живот, наваливается сверху, придавливая всем весом к койке, и широко лижет шею. Давит членом на припухшую от течки дырку и медленно вставляет, ведет бедрами из стороны в сторону, пристраиваясь удобнее, а потом кусает за загривок. Это было круто даже в воображении. Джон попробовал удержать возбуждающую фантазию в голове, загнал пальцы до самых костяшек и замер, чувствуя, как сочится наружу смазка, пачкая задницу и простынь. Яйца сводило от напряжения, и член конвульсивно подрагивал в кулаке. Казалось, Джон подошел к самой грани и словно замер на краю. Стало страшно: вдруг он не сможет кончить, вдруг эта пытка желанием будет очень долгой, что, если без альфы все напрасно. Джон задушенно всхлипнул, двинул пальцами раз, другой, сдавил член под головкой, и ослепительный оргазм пронесся по всему телу сладким спазмом. Сперма выплеснулась на живот, перехватило дыхание, и стало так охренительно хорошо, что он едва не лишился чувств. Осознание произошедшего наступало постепенно, принося с собой гулкое сердцебиение и ощущение какой-то странной неправильности. Зыбкий образ альфы, нарисованный разыгравшимся воображением, растаял окончательно, осталось только смутное беспокойство. Джон будто знал, кого представлять, но даже себе не хотел в этом признаваться. Похоть отступила, но не ушла совсем, а лишь затаилась глубоко внутри, чтобы вскоре вспыхнуть с новой силой. Джон готов был поклясться, уже через несколько часов ему снова станет так плохо, что он будет кидаться на стены от безысходности. — Тобой весь изолятор пропах, — совсем рядом прозвучал низкий знакомый голос. В носу защипало от резкого запаха, Джон дернулся, пытаясь прикрыться, но Стир перехватил его руку, стискивая предплечье. — Никуда ты от меня не денешься, Сноу. Даже не пытайся. Джон похолодел. Еще пару минут назад он готов был сделать все, лишь бы оказаться рядом с альфой, а теперь от открывшейся перспективы хотелось провалиться сквозь землю. Правду говорят, в своих желаниях нужно быть весьма осторожным. Тем временем Стир наклонился ближе, жадно принюхиваясь, и Джон, не раздумывая, врезал ему свободной рукой по роже. Костяшки прострелило болью, бритая голова Стира дернулась в сторону, и почти сразу Джона настиг ответный удар. Кровь из разбитого носа хлынула в горло, Джон закашлялся, прижал к переносице ладонь и тут же оказался придавлен к койке. Стир оседлал его бедра, сжал обе руки над головой и глумливо спросил: — Что, любишь, когда больно? Вместо ответа Джон смачно плюнул кровью ему в лицо. — Я так и знал, Сноу. Все вы вороны одинаковые, до последнего сопротивляетесь. Он мерзко ухмыльнулся и попытался втиснуть колено между ног Джона. От соприкосновения обнаженной чувствительной кожи с грубой тканью Джон чуть не взвыл. Противно, как же это было противно. И пахло от Стира чересчур резко, жгучим перцем, от которого аж глаза слезились. Джон пробовал вывернуться, но Стир навалился еще сильнее, продолжая скалить зубы. Дать бы ему по роже хоть еще разок. Но пока Джон мог только мечтать об этом, сглатывая скапливающуюся во рту кровь. Радовало только одно, что Стир в таком положении тоже не мог особенно его достать. Возникло ощущение, что они застыли в тяжелом, густом воздухе. Надо было что-то сделать, только не понятно – что. — Пусти, — почти спокойно сказал Джон. Стир отрицательно покачал головой. В нем что-то неуловимо изменилось: зрачки расширились, ухмылка исчезла с лица, только ноздри продолжали хищно раздуваться, втягивая пропитанный феромонами воздух. От него исходила нешуточная опасность, он точно мог насильно взять Джона, если тот не подчинится. Стало тошно. Джон снова дернулся, пытаясь скинуть Стира, и неожиданно преуспел. А через мгновение понял — чему, а точнее, кому обязан такой невероятной удачей. Стира оторвал от него Тормунд. Ему как-то удалось приблизиться к ним, не привлекая внимания, хотя это было непросто, потому что пах он невероятно остро. Джон даже не представлял, что так бывает, что от чужого запаха тело вдруг становится неподвластно никаким доводам разума. — Какого хрена! – взревел Тормунд, толкнув Стира к стене. – Для тебя приказы Манса что, пустой звук? — У него нет альфы, — набычившись, огрызнулся Стир. – Так что я ничего не нарушал. Он – всего лишь пленная ворона, какого хрена с ним надо церемониться? — Манс не давал разрешения его насиловать. — Плевать я хотел на Манса. — Попробуй. Тормунд опасно прищурился, встав в боевую стойку. Внутри все сжималось. Мощные ауры двух возбужденных альф просто раздавливали. От улыбчивого рыжего великана, травившего Джону байки из своей жизни, не осталось и следа. Сейчас посреди маленькой камеры стоял грозный хищник, пожалуй, такой же опасный, как тот медведь, с которым Тормунд в свое время расправился. Стир едва ли уступал противнику в росте, но все равно не казался таким огромным. Но у него был нож, Джон видел рукоятку, пристегнутую к бедру, и это давало Стиру преимущество. Джон сам не заметил, как начал сравнивать их шансы, зато очень быстро осознал, на чьей он стороне. Не то чтобы это повергло в шок, однако слегка встряхнуло. Еще совсем недавно он жаждал умереть, лишь бы не чувствовать мучительного возбуждения. Теперь умирать совсем не хотелось. Тормунд повел плечами, будто разминаясь, хрустнул суставами и обманчиво мягко поинтересовался: — Все еще желаешь отстоять свое право на омегу? Стир склонил голову набок и скривил губы в подобии улыбки. Это могло означать что угодно, но в то, что он добровольно отступит верилось слабо. Если Джон хоть что-то понял в сепаратистах, так это то, что они совершенно непредсказуемы. Поэтому Джон неотрывно следил за ним, сиюминутно ожидая нападения. Однако Стир его опасений не оправдал. Презрительно хмыкнув, он молча обошел Тормунда и направился к выходу. Но на пороге затормозил, окинул Джона липким взглядом и демонстративно оттянул щеку языком изнутри. — Все равно ты никуда от меня не скроешься, Сноу. Так и знай. — Пошел ты, — отозвался Джон и с наслаждением увидел, как изменилось лицо Стира. Пожалуй, если бы рядом не было Тормунда, он прирезал бы Джона, не моргнув глазом. Но даже это не могло омрачить триумфа. Джон не показал своей слабости, выдержал самую первую, самую важную схватку, пусть не без посторонней помощи, но все же. — Оденься, — буркнул Тормунд, отвлекая его от мыслей о Стире. Джон только сейчас осознал, что до сих пор щеголяет без штанов. Стало стыдно. К лицу прилила кровь, и он поспешно отвернулся. Нашарил в сваленной у койки куче одежды брюки с трусами и быстро натянул их. По-хорошему, для начала не мешало бы сходить в душ: живот стягивало подсохшей спермой, а ягодицы и внутреннюю сторону бедер – натекшей смазкой. К тому же не хотелось портить одежду. Другой у Джона не было. А Тормунд вряд ли станет искать для него пару сменного белья. Хорошо, что от Стира помог избавиться. И на том спасибо. Джон глубоко вздохнул и тут же пожалел об этом. Запах Тормунда ударил под дых, лишая рассудка. Джон невольно потянулся за этим запахом, на негнущихся ногах сделал шаг, потом еще один и замер рядом с Тормундом. Тот смотрел на него сверху вниз, пристальным взглядом и тоже тяжело дышал. А у Джона подгибались ноги и мысли в голове прыгали, словно лягушки. Хотелось сделать несколько вещей одновременно: ухватиться за Тормунда, ткнуться носом ему в шею, вдыхать и вдыхать желанный аромат до умопомрачения, и в то же время желание сбежать куда подальше было просто нестерпимым. — Трахнуть бы тебя прямо тут, — с тоской в голосе произнес Тормунд. – Но как-то это не по-людски. — Не по-людски, — тупо повторил за ним Джон, смысл сказанного доходил с трудом. — Ага. Поэтому пойдем отсюда. — Куда? — Ко мне домой. Манс разрешил на время течки забрать тебя, — пояснил Тормунд. – А то не изолятор, а проходной двор. Вот оно что. Значит, Джона держали не в тюрьме, а в изоляторе. Тогда понятно, почему здесь такие сносные условия. —На вот, вытрись, — Тормунд протянул ему платок, и Джон приложил его к носу. Судя по ощущениям, кровотечение вроде остановилось, но нос все равно болел. — Да, Сноу, твоя течка станет для нас тем еще испытанием, — хохотнул Тормунд, только веселье это явно было напускным, насквозь искусственным. Джону даже напрягаться не пришлось, чтобы распознать фальшь в чужом голосе. — А где ты живешь? Тоже внутри горы? – поинтересовался он. — Нет. Не по мне эти норы. Я свободу люблю. Во всем. Тормунд уже стоял у двери, но выходить не спешил, ждал. Неужели всерьез беспокоился, что он куда-то может убежать? Джон на ногах-то еле держался, куда ему еще в догонялки играть. Хотя, если начистоту, от Тормунда вообще не хотелось отходить. Почему-то рядом с ним становилось даже немного легче. «Может, дело в том, что он – альфа, а ты – омега», — нашептывал внутренний голос насмешливыми интонациями Теона Грейджоя. «И что с того!» — мысленно огрызнулся Джон и чуть не застонал от досады. Похоже, он совсем безнадежен, раз спорит с воображаемыми голосами в голове и умудряется на них обижаться. — Эй, Сноу, — позвал Тормунд. – Ты чего застыл? Пойдем, а то передумаю, и в следующий раз сам со Стиром разбираться будешь. Такая перспектива вовсе не вдохновляла, поэтому Джон, собрав всю волю в кулак, двинулся за ним к выходу. В отличие от того же Стира, Тормунд с самого начала вызывал у него симпатию. И он вроде бы не собирался трахать Джона — ни прямо сейчас, ни, кажется, вообще. Здесь ситуация была обратная, и в себе Джон сомневался намного больше, чем в Тормунде. Интересно, как тот отреагирует, если Джон набросится на него с поцелуями? Оттолкнет или все-таки выполнит свою угрозу и трахнет? При мысли о сексе стало жарко и член дернулся в штанах, болезненно упираясь головкой в ширинку. Нервный смех бульканьем прорвался наружу, и пришлось зажать себе рот ладонью, чтобы не выглядеть совсем уж глупо. В первые дни плена Джону казалось, что ничего страшнее смерти и безумия с ним не случится, что ж, пора было признать, как сильно он заблуждался. Голодный зуд в анусе, выделяющаяся безостановочно смазка и похоть, застилающая разум, легко могли составить конкуренцию по обоим пунктам, и еще неизвестно, что было хуже.