Когда растает снег

Тормунд не соврал, когда сказал, что во всем любит свободу. Увидев его дом, Джон в полной мере оценил справедливость этих слов. Тот был срублен из неошкуренных стволов и стоял на открытой площадке перед обрывом. У Джона аж дух перехватило, когда он увидел все это. Казалось, пропасть не имела дна, только черные острые, похожие на копья великанов, скалы поднимались с самого низа. Над обрывом гулял ветер, и пришлось вцепиться в бревна, чтобы не сорваться. — Впечатляет? – довольный произведенным эффектом, спросил Тормунд. Он стоял рядом с Джоном, широко расставив ноги, и улыбался. — Да. Красиво. — И как такую красоту на каменный мешок променять? Джон пожал плечами. Ветер трепал его волосы, обжигал лицо морозом так, что слезились глаза. Он понимал Тормунда, место действительно было потрясающим. Так много открытого пространства вокруг, так много воздуха и света. Джон закрыл глаза. Если не думать и, по возможности, не дышать, то можно ощутить ту самую иллюзию свободы, о которой так любят говорить сепаратисты. Он встряхнул головой, пытаясь разогнать душный туман, затянувший разум. Никакой свободы нет, это всего лишь иллюзия, кругом один обман. Есть зависимость от инстинктов, выматывающая тяга к альфе и вечно мокрая пульсирующая от желания дырка. — Мы ведь не всегда жили тут, — Тормунд показал на гору позади них. – Хотя ты, наверное, знаешь. Вам в армии рассказывали про Суровый дом? Да, наверное, Джон знал, и, наверное, им рассказывали, только сейчас было очень трудно соображать, а тем более отвечать на вопросы. Неукротимое возбуждение мешало сосредотачиваться на услышанном, и он не понимал, как Тормунду удается держать себя в руках. Неужели он совсем ничего не чувствовал? — Но даже если рассказывали, то наверняка неправду, — так и не дождавшись от него ответа, сказал Тормунд. – В преступлениях нелегко сознаваться. — В каких преступлениях? — В самых ужасных. В каких же еще. Почему, думаешь, там никто больше не живет? — Радиация. – вспомнил Джон. – Что-то у вас там взорвалось. — И что же? По-твоему, мы сами уничтожили свой город? — Нет, — покачал головой Джон. – Нам говорили про какую-то техногенную катастрофу, взрыв реактора, кажется. — Фантазеры, сказочники, — грустно усмехнулся Тормунд. – Надо же, взрыв реактора придумали. Нет, Сноу, имперские войска Суровый дом взорвали. Хотя откуда тебе знать. Когда бомбили мой родной город, тебя еще даже в проекте не было. Очень уж хотелось генералам перед императором Эйерисом выслужиться, вот и запустили к нам ядерные боеголовки. Свой народ не пожалели. Не учли только, что зараженная земля для жизни еще сотни лет будет непригодна. Зато сколько сепаров уничтожили разом, почти всех. Он выделил это «сепаров» и брезгливо поморщился. Воспоминания явно причиняли ему боль. Не может такого быть, хотел возразить Джон, но тут же осекся, поймав сумрачный взгляд. Рассказ о Суровом доме звучал жутко, в него не хотелось верить, слишком страшной была такая правда. Но с другой стороны Джон уже столкнулся с одной ложью про супрессанты. Им говорили, впрочем, не вдаваясь в подробности, что это просто безобидные таблетки, которые подавляют излишние агрессивность и сексуальное влечение, а на деле оказалось, что с детства подсаженный, без них Джон всего-навсего умрет. Подумаешь, мелочь какая. Вот поэтому сейчас верилось Тормунду. Однако это так же значило, что вся его прошлая жизнь по большей части состояла из вранья. Не слишком приятное открытие. Продолжая смотреть на Тормунда, Джон потер ладонями замерзшие щеки. После всего услышанного еще сильнее хотелось расспросить его о жизни по эту сторону границы. Хотелось узнать, за что так отчаянно борются эти люди, и почему для них смерть предпочтительнее спокойной жизни по законам империи. Но чтобы во всем разобраться, для начала надо было пережить течку и не свихнуться. Только с этим намечались большие, очень большие проблемы. — Вот так все и было, Сноу. А вас опять наебали, — помолчав, добавил Тормунд. На это Джону снова нечего было ответить. Любые слова прозвучали бы как дешевое оправдание, но ничего по-настоящему уместного в голову не приходило. — Не ссы. Мы не мстим дозорным, нам это не нужно. – Тормунд по-своему истолковал его замешательство. — Да я не об этом думаю, — отмахнулся Джон. – Просто у меня мир будто с ног на голову перевернулся, и земля из-под ног вылетела. Мне теперь даже зацепиться не за что, а это хреновое чувство. Я не знаю, кому верить и во что. От одной мысли, что нас обманывают столько лет, хочется пойти и проблеваться. Нет, Тормунд, ничьей мести я не боюсь. Если верить Стиру, я скоро сдохну, так что напугать меня вроде как нечем. Тормунд хмурился, смотрел исподлобья и нервно дергал ноздрями. В его густой рыжей бороде запутались снежинки, и так сильно захотелось коснуться заросшей щеки, что Джон даже немного растерялся. Все чаще и чаще собственные внезапные порывы вводили в ступор. Внезапно подумалось, что раньше он никогда не замечал за собой тяги к представителям своего пола. Впрочем, раньше он и не представлял, что окажется омегой, а тут в силу вступали совсем другие законы. Так что, пожалуй, переживать за собственную ориентацию не стоило. Джон хотел Тормунда, отрицать очевидное было глупо. Так уж вышло, что именно его запах заставлял корчиться от желания и истекать смазкой. Но что это был за запах, боги! Джон жадно дышал и все равно не мог надышаться. И уже не имело значения, что подумает о нем Тормунд, если вдруг заметит. Не убьет же, в конце концов. — Ладно, пошли в дом, а то совсем закоченеешь тут, — усмехнулся Тормунд и неожиданно взял его за руку. Джона словно дернуло током – от кончиков пальцев до солнечного сплетения. Он беспомощно посмотрел на свою кисть, зажатую в чужой мозолистой ладони, и шумно вздохнул. О какой свободе может идти речь, если так кроет от простого прикосновения. Просто отвратительно. Наверное, у альф по-другому, им легче. Вон, Тормунд вообще словно ничего не ощущает. И смотрит как на придурка, с жалостью. От бессильной злобы на самого себя потемнело в глазах. Джон выдернул руку и первым пошел к дому. Вслед ему не донеслось ни звука. *** Проснувшись, Джон резко распахнул глаза и бездумно уставился в угол комнаты. К дому от генераторов, установленных внутри горы, тянулся провод, поэтому даже ночью здесь всегда можно было зажечь свет. Слабый, но зато привычно желтый, а не красный, как в изоляторе. Тормунд объяснил ему, что для работы генераторов требовалось слишком много энергии, а с ресурсами был напряг, поэтому экономили на чем могли, на освещении жилых помещений в первую очередь. Без света люди еще жили худо-бедно, а вот без чистой воды долго не протянули бы. Хотя и тут Джон мог бы поспорить, он толком не пил и не ел уже вторые сутки – все, что удавалось в себя впихнуть тут же просилось обратно – а еще как-то держался. Но что-то подсказывало, это ненадолго. Голова пульсировала выматывающей, нудной болью, глаза слезились, словно в них насыпали песка, все тело болело, будто его долго и изобретательно били. Джон с трудом перевернулся на живот, обнял обеими руками подушку и глухо застонал. Упирающийся в матрас член разрывало от напряжения, а дрочка уже давно перестала помогать. Ему нужен был альфа, как воздух или пища, возможно, даже больше. Но альфы рядом не было, был только его запах, и это сводило с ума. Наверное, если бы Тормунд не запер его в доме, Джон бросился бы с обрыва в пропасть. Но Тормунд позаботился обо всем: оставил запас еды и воды, убрал из дома вещи, которыми он мог бы нанести себе вред, даже закрыл ставнями окна. Только это не имело никакого смысла, потому самый главный и опасный раздражитель – его собственный запах, никуда не делся. Джон закусил край подушки и повел бедрами, между ягодиц сразу стало мокро. Теплые капли скользнули вниз к мошонке, щекоча кожу. Ощущения в анусе стали почти нестерпимыми. Единственное, о чем Джон мог сейчас думать, был Тормунд, точнее, член Тормунда, на который хотелось насадиться до упора, почувствовать, как распирает изнутри стенки, как боль от резкого вторжения сменяется томительно сладким удовольствием и напряжение медленно отступает. От внезапно накатившего понимания, что ничего подобного с ним не случится, что никому он не нужен и никто не придет его спасать, продрало холодом и смертельной тоской. Стало страшно. Джон нутром почуял, что скоро тронется умом окончательно. Уже сейчас с трудом удавалось вспомнить, кто он и где находится, а мысли то и дело возвращались к Тормунду. Джон хотел его увидеть, уткнуться носом в шею и глубоко, во всю мощь легких вдохнуть желанный, ничем не перебитый аромат, хотел упасть перед ним на колени и прогнуться, подчиняясь, признавая право альфы. Но Тормунд от него отказался, бросил подыхать в одиночестве. А ведь он наверняка знал, на какие муки обрекает Джона. Не мог не знать, и все же поступил именно так. Из горла вырвался стон, больше похожий на рыдание, в желудке заворочался огненный ком, Джон свесил голову с кровати, почувствовав резкий приступ тошноты, но внутренности свело сухим спазмом – блевать уже было нечем. Неожиданно комната качнулась и медленно поплыла в сторону, он попытался удержать равновесие, но ничего не вышло. Онемевшие, искусанные губы сами собой сложились в улыбку, но падения на пол Джон уже не почувствовал. Сознание возвращалось постепенно. Сначала включилось зрение, и Джон увидел посветлевший потолок с клочком паутины в углу, потом сработали обоняние и слух, возвращая запахи и тишину, царившую в доме. Последней пришла боль, такая сильная, всеобъемлющая, что из глаз против воли брызнули слезы. Источник этой боли гнездился где-то внизу живота, и Джону казалось, что там с него сдирают кожу. Тело словно парализовало, как бы Джон не старался, не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, он не мог даже голову повернуть в сторону. Так и лежал, распластавшись по полу, как бабочка, пришпиленная иголкой. Наверное, он умирал, и, наверное, это было к лучшему. Джон устал бороться. Он закрыл глаза, и под веками высветились фрагменты прошлого, искаженные помутившимся сознанием. Промелькнул Робб в форме генерала Императорского полка, только на шевроне у него вместо коронованного оленя, почему-то скалился волк, помахала ярким, тошнотворно-розовым платком Кейтилин Старк, хмурый отец придерживал за ошейник скулящего Призрака, вызывая неконтролируемую ярость и горькую обиду. Джон с усилием распахнул глаза. Нет. Его время еще не вышло. Нет! Кажется, он прошептал это вслух. Джон все-таки оторвал руку от пола и поднес ее к лицу. Рука была самой обыкновенной, вовсе не скрюченной, как чудилось совсем недавно, только дрожала немного. Перед глазами все еще плавало темно-красное марево, во рту ощущался железный привкус, но разрывающая внутренности боль поутихла. Только надолго ли? Цепляясь за кровать, Джон сел, но неожиданный предательский спазм в паху заставил опять скорчиться на полу, обнимая себя руками и тяжело дыша. Сердце сорвалось в галоп, оглушая биением пульса в ушах, дырка конвульсивно сжалась, по бедрам потекла смазка. — Сноу, — донеслось как будто издалека. Голос вроде был знакомый, но Джон сквозь пелену боли никак не мог вспомнить, чей он. Джон поднял глаза и прямо над собой увидел Тормунда. Увидел так ясно, словно через увеличительное стекло. Крупные капли пота на висках, сведенные к переносице густые брови и ярко-красные губы, почти не различимые за бородой. — Сноу, — повторил Тормунд, опустился рядом с Джоном на пол и провел ладонью по его лицу. От этой нехитрой недоласки перехватило дыхание. Джон зажмурился и потерся щекой о чужую руку. От нахлынувшего счастья хотелось плакать. Его едва не тошнило от возбуждения, но даже это не пугало так, как недавняя перспектива сойти с ума в одиночестве. Ничего хуже просто уже не могло случиться. Особенно теперь, когда альфа был рядом. — На вот, выпей. — В губы ткнулось горлышко бутылки. Джон сделал судорожный неловкий глоток и тут же поперхнулся. Тормунд дождался пока он прокашляется, даже по спине похлопал, потом помог сесть на кровать и отошел к окну. Между закрытыми ставнями пробивались лучи солнца. Наверное, время близилось к полудню. Темная фигура Тормунда казалась просто громадной в полумраке комнаты. Он что-то высматривал на улице, и с каждой секундой Джон все яснее чувствовал его сомнение. Сейчас или никогда. Джон встал на ноги, едва не бухнувшись обратно, и шагнул к Тормунду. Ему не было стыдно за собственную наготу — чего тут в конце концов стыдиться – и даже за то, что почти в открытую собирался предложить себя выебать. И уж тем более за то, что слабо представлял, что хочет в итоге получить. Джон просто знал, что без Тормунда рядом, без его запаха, не протянет больше получаса, странно, как он вообще выдержал столько времени. — Трахни меня, — сказал он, подступив вплотную. Откуда только взялась эта странная бесшабашная отвага? От Тормунда одуряюще пахло, и от этого запаха подгибались колени. Подумалось, как все-таки хорошо, что у него нет омеги, иначе… О том, что иначе, Джон размышлять не стал. Сама мысль о чем-то подобном внушала первобытный ужас. Тормунд неопределенно хмыкнул, развернулся и зарылся носом Джону в волосы, шумно дыша. — Ты сам не знаешь, на что подписываешься, Сноу. – От вибрации его голоса по спине побежали мурашки. — Знаю. — Ну раз знаешь. – Тормунд оттянул его голову за волосы и заглянул в лицо потемневшими глазами. Его ноздри хищно раздувались, рот кривился в жутковатой усмешке, и Джон понял – вот теперь точно все, все пути к отступлению взорваны, взорваны им самим. Огромные мозолистые руки стиснули голову, горячее дыхание обожгло кожу, а в следующее мгновение Тормунд мягко прихватил зубами его нижнюю губу, чуть оттянул, лаская языком. Джон вздрогнул, подаваясь навстречу, и вцепился ему в плечи, сминая в ладонях свитер. Этих прикосновений было мало, ничтожно мало. Хотелось прижаться кожей к коже, хотелось почувствовать член в истекающем смазкой анусе, хотелось утолить дикую жажду, терзавшую много дней. И лишь Тормунд мог дать Джону все это, тогда какого хрена он все еще медлил?! Будто прочитав его мысли, Тормунд скользнул ладонью по спине Джона, прочертил линию вдоль позвоночника, огладил ягодицу и провел пальцами по ложбинке. При этом он так не прекратил целовать Джона. Наоборот, поцелуй стал глубже, развратнее и во сто крат крышесноснее. Тормунд практически трахал его рот языком, а Джон тем временем пытался справиться с пряжкой на его ремне. Пряжка ни в какую не поддавалась, к тому же у Джона от нетерпения дрожали руки. Его вообще словно било ознобом, и если бы Тормунд хоть на секунду отпустил его, Джон точно упал бы. Возбуждение нарастало с каждым вздохом, казалось, оно выжигало Джона изнутри, заставляло толкаться вставшим членом Тормунду в пах и вместе с тем подаваться назад, на его пальцы, едва касающиеся расслабленной мокрой дырки. Извращенное удовольствие или не менее извращенная пытка. Каждый раз, когда Джон чувствовал кружащий по чувствительной коже ануса палец, он невольно вскрикивал, как от пронзительной, горячей боли – диким, гортанным, сухим криком. У Тормунда было великолепное тело, Джон убедился в этом, когда наконец стянул с него свитер: широкая грудь, поросшая курчавыми рыжими волосами, крепкий живот с кубиками пресса и плечи, бугрящиеся мышцами. И даже шрамы его не портили. Их было много, этих шрамов, розовых, явно свежих, еще вздутых, и совсем старых, белых и гладких. Странным образом они вовсе не выглядели отталкивающе. Напротив, Джону очень хотелось дотронуться до них, проследить губами каждый, словно узнать Тормунда получше. Он осторожно лизнул один, самый длинный, пересекающий всю левую половину груди, и Тормунд будто закаменел. Задышал часто, сорванно, откинул голову назад и тихо, сквозь зубы застонал. Джон никогда бы не подумал, что чужой стон отзовется в нем бешеным восторгом и таким же бешеным желанием. Кожа Тормунда была приятно теплой и пахла так вкусно, что рот мигом наполнялся слюной. От удовольствия Джон прикрыл глаза, омежья сущность внутри сладко изнывала в предвкушении. Плохо контролируя себя, Джон прижался губами к влажной от испарины груди, поймал ртом соленую каплю пота и жадно втянул концентрированный аромат. Коротко рыкнув, Тормунд толкнул его на кровать. От соприкосновения разгоряченной кожи с прохладным бельем пробило дрожью. Джон приподнялся на локтях и невольно прилип взглядом к стоявшему напротив Тормунду. Боги, как же он все-таки был хорош: от огненной, всклокоченной шевелюры до длинных ног, все еще упакованных в джинсы. Явно красуясь, Тормунд с громким щелчком расстегнул пряжку, с которой Джон так и не справился, и неторопливо, по одному, выкрутил болты на ширинке. Джон облизал пересохшие от волнения губы, прикусил нижнюю чуть не до крови, пока неотрывно следил за длинными ловкими пальцами. Он по собственному недавнему опыту знал, насколько они могут быть умелыми. Когда эти пальцы огладили выпирающий под тканью трусов член, Джон подавился воздухом и почувствовал, что течет. Липкие капли скатились по коже, внутри все сжалось от болезненного нетерпения и в паху начало тянуть особенно приятно. Колени приглашающе разъехались в стороны, и стыдный румянец залил щеки, стоило представить, как должно быть распутно он сейчас выглядит с влажной дыркой и торчащим членом. Тормунд выплюнул что-то среднее между проклятием и молитвой, а в следующее мгновение оказался возле Джона, между его раздвинутых ног. Того, что произошло после, Джон не мог вообразить даже в самых смелых, самых откровенных фантазиях. Тормунд вздернул его за бедра вверх, на несколько секунд их взгляды встретились, но этого хватило, чтобы понять, насколько взаимно их безумное притяжение, а потом Джона пронзило удовольствием от макушки до пяток. Тормунд приник ртом к его дырке, толкнулся языком, легко раздвигая края, и начал вылизывать Джона внутри. Джон заорал, сорвался на хрип и укусил себя за ладонь. Никогда, никогда в жизни он не чувствовал такого возбуждения. Он готов был умолять Тормунда выебать его, готов был ползать перед ним на коленях и обещать несуществующие сокровища. Готов был угрожать и запугивать, уговаривать и убеждать. Джон был готов абсолютно на все, потому что одного языка было слишком мало, потому что зуд в анусе не ослабевал, а только нарастал, а Тормунд, чертов Тормунд будто нарочно никуда не торопился. Он ритмично толкался языком в пульсирующее отверстие, растягивал в стороны ягодицы Джона, словно хотел разорвать его пополам и смотрел, смотрел из-под густых сосредоточенно нахмуренных бровей, обжигая небесно-голубым взглядом. Его горячий, бесстыжий рот высасывал Джона, сводил с ума и подталкивал к самой грани. Но каждый раз, когда Джон собирался кончить, Тормунд пережимал ему яйца, и подступивший оргазм откатывался назад, отзываясь во всем теле сосущей пустотой. — Тормунд, — почти не узнав собственный голос, прохрипел Джон. – Еще! Быстрее! — Нетерпеливый какой. – Тормунд улыбался, по голосу было слышно. И Джон хотел уже мстительно засветить ему пяткой в лоб, но тут распаленного отверстия коснулись пальцы. Невесомо приласкали, обводя по кругу, и протолкнулись внутрь, без особых усилий проминая податливые стенки. В заднице мокро хлюпнуло, Джон сжался, стараясь усилить приятное ощущение наполненности, и Тормунд резко задвигал рукой. Под веками полыхнул сноп искр, Джона выломало на постели, по вискам потекли слезы. Еще, еще, еще… Игритт была тысячу раз права, он ничего не знал. Сейчас внутри словно танцевал огонь, и этот огонь вспыхивал в нем, выгибал ему позвоночник и подбрасывал вверх, вновь и вновь, без устали. Джон с отчаянием смертника насаживался на трахающие его пальцы, стонал, уже не сдерживаясь, и судорожно комкал в пальцах простынь, грозя порвать ее нахрен. Почему-то ему не приходило в голову просто сжать член в кулаке и подрочить. А ведь в его положении это было самым легким и естественным решением. Но Тормунд словно загипнотизировал его, заворожил резкими, на грани грубости движениями, и теперь Джон мог лишь подаваться им навстречу, корчась от жадной похоти, клубком свернувшейся внизу живота. Пошлое хлюпанье, рваные вдохи-выдохи, глухой невнятный шепот и короткие вскрики наполняли комнату. Джон распахнул глаза, почувствовав чужой взгляд, и сосредоточился на лице Тормунда. Тот тоже сдерживался из последних сил, Джон понял это по проступающим желвакам, кривящимся губам и расфокусированному, совсем пьяному взгляду. Тормунд так и не потрудился раздеться до конца, а скорее всего, просто не успел. Крупная ярко-розовая головка торчала из-под широкой резинки трусов, блестя прозрачной каплей. Джон хотел попробовать ее на вкус, но еще сильнее – ощутить внутри. И Тормунд обо всем догадался без слов. Продолжая растягивать вход пальцами, он лишь приспустил трусы и приставил к раздроченной дырке член, поводил им по ложбинке и одним махом вломился до упора. Облегчение, смешанное с болью, затопило с головой. Глаза защипало от слез, Джон закричал, и к губам тут же прижались чужие губы, целуя мягко, словно прося прощения. Тормунд теперь двигался медленно, осторожно, будто боялся причинить вред. Джон едва ли мог представить, каких усилий ему стоило держать себя в узде, потому что самого Джона выдержка явно подводила. Он обхватил Тормунда ногами и резко подался на встречу, а потом еще и еще раз. Джон ощущал каждый дюйм неправдоподобно огромного члена, растягивающего его анус, каждое движение бедер и каждый толчок. Смаргивая жгущие солью слезы, он смотрел Тормунду в глаза и, кажется, начинал понимать, чего был лишен раньше. Он чувствовал Тормунда где-то на уровне подсознания или инстинктов, чувствовал, как самого себя, и это было невероятно. Конечно, на них обоих действовали феромоны, подталкивали друг к другу. Но что-то подсказывало – все не так просто. Стир тоже был альфой, и Манс, и Игритт, но никто из них не привлекал Джона так, как Тормунд. Только от его запаха путались мысли и только с ним хотелось трахаться до исступления. Джон облизал пересохшие губы, уткнулся Тормунду в шею, провел языком по часто-часто бьющейся артерии и почувствовал, как член внутри неумолимо увеличивается в размерах. Движения Тормунда стали резче и глубже. Он словно хотел достать Джону до горла или же разорвать его пополам. Его лицо было очень близко, так близко, что Джон мог разглядеть мелкие морщинки в уголках глаз и веснушки на носу. Джон доверчиво потерся о жесткую бороду и нашел губами губы. Растянутая дырка непристойно хлюпала смазкой, еще непристойнее звучали шлепки кожи о кожу, не хватало воздуха, но ничто из этого не могло перебить концентрирующегося в паху напряжения. Джон чувствовал себя раскрытым, заполненным до отказа, возбужденным и невозможно беспомощным. Очень хотелось кончить, но чего-то не доставало. Самой малости, но все же. А потом Тормунд яростно поддал бедрами, вламываясь на всю длину и замер, обжигая дыханием ухо. Его член внутри запульсировал, распирая почти до боли, и Джон со смесью восторга и изумления ощутил, как поджимаются яйца и сперма толчками изливается на живот. В ушах зазвенело, в голове расплылся белый, как снег, туман, и не осталось никаких эмоций, только гулкое забытье, куполом накрывшее разум. Много позже, рассматривая себя в зеркале, Джон так и не нашел объяснения, как умудрился так безропотно уступить совершенно диким инстинктам. Просто в один момент, еще не отойдя от фантастического оргазма, он запрокинул голову, доверчиво открывая горло, а Тормунд не стал отказываться от предложенного. Когда на шее сомкнулись зубы, прокусывая кожу, Джон взвыл от боли и вновь пережил тот самый яркий спазм, от которого уже во второй раз потерял сознание. *** Проснулся он от жара. Мокрые волосы противно облепляли шею и лоб, во рту было суше, чем в Красной пустыне, а руку, которую он умудрился отлежать, неприятно покалывало. Джон откинул слишком толстое душное одеяло со злостью посмотрел на пустующую вторую половину кровати. Тормунд давно ушел, и это открытие отозвалось неприятным сосущим чувством под ложечкой. Отпустившее было внутреннее напряжение вернулось. Джон поморщился, он предпочел бы видеть своего альфу рядом, а не просто слышать его запах, кажется, пропитавший все вокруг. В конце концов, снова остаться одному было по меньшей мере обидно, а по большому счету – еще и опасно. Течка пока не закончилась, и отступившая охота могла вернуться в любой момент. И лучше, чтобы в этот момент Тормунд находился где-то неподалеку. Как ему вообще могло прийти в голову оставить Джона? Решил проверить, как быстро он слетит с катушек? В соседней комнате что-то упало с громким стуком, а потом кто-то выругался. Не кто-то, а Тормунд, конечно. Джон улыбнулся и с удовольствием потянулся. Жизнь явно налаживалась. Настроение с отметки «хуже некуда» резко скакнуло к «лучше не придумаешь». В животе заурчало, и Джон с удивлением понял, что зверски голоден. Он принюхался: к выразительному запаху Тормунда примешивался аромат жаренного мяса. В животе заурчало еще громче и настойчивее, Джон сполз с кровати и, натянув штаны прямо так, на голое тело, отправился искать Тормунда. Тот нашелся на кухне. Стоял у плиты, и из одежды на нем были только джинсы. Пахло от него еще притягательнее, чем раньше. Джон так и замер на пороге, с жадностью втягивая смесь ароматов, висящую в воздухе. Между ягодиц стало влажно, член уперся в ширинку, Тормунд улыбнулся, заметив его, и Джон совсем поплыл. На негнущихся ногах он доплелся до стула и с облегчением на него уселся, еще и ногу на ногу положил, чтобы хоть как-то замаскировать собственное возбуждение. И хотя Джон знал, что испытывать неуемное желание во время течки совершенно нормально, все равно чувствовал неловкость. Рука сама собой потянулась к месту укуса на шее, пальцы задели болезненную гематому, и Джон невольно скривился. Если верить доктору Лювину, то именно так раньше альфы метили омег. Шрам оставался навсегда, как бы сигнализируя другим, что ловить тут больше нечего. Выходило, они теперь с Тормундом пара, что ли? Джона прошибло холодным потом, в груди запекло и дышать стало трудно. —Ты слишком громко думаешь, Сноу, — прямо над ухом сказал Тормунд и погладил Джона между лопаток. Руку он почти сразу убрал, но там, где он дотронулся, на коже словно остался ожог. — Джон, называй меня Джон, пожалуйста. — Хорошо, Джон. Тормунд вернулся плите и продолжил что-то жарить на сковороде. Что-то определенно мясное и очень сочное. Джон облизнулся в предвкушении. — Хочешь есть. Это не было вопросом, но Джон все равно кивнул, забыв, что Тормунд его не видит. Аппетит действительно разыгрался не на шутку. Впрочем, ничего удивительного, учитывая, что Джон ничего не ел несколько дней. Тормунд снял сковороду с плитки и поставил на стол перед Джоном. Достал из ящика луковицу и хлеб, порезал их на крупные куски. Потом почесал затылок и извлек из другого ящика бутылку с вином. Джон внимательно следил за ним и к еде пока не притрагивался. А Тормунд, меж тем, разлил вино по кружкам, одну протянул ему, а другую забрал себе. — Ну, что Сноу, — начал он, и сразу поправился: — То есть, Джон. Твое здоровье. Он поднял кружку, как бы салютуя, и тут же опрокинул ее содержимое в себя. Джон тоже выпил. Не рассчитал дыхания и закашлялся. На глаза навернулись слезы, в носу защипало. — Да ты закусывай. Как без закуски-то, — усмехнулся Тормунд, пододвигая к нему сковородку с дымящейся тушенкой. Джон заглянул в его улыбающееся лицо, по инерции сунул в рот горячий кусок и сразу почувствовал себя лучше. Будто обруч, до этого сдавливающий горло, развалился на мелкие кусочки. Джон улыбнулся в ответ и укусил хрустящий луковый бок, наслаждаясь ядреной горечью, осевшей на корне языка. — У тебя здесь даже газ есть, — показав на маленькую плиту, заметил Джон. От еды и выпивки он немного разомлел и перестал чувствовать себя скованно. К тому же Тормунд не делал никаких двусмысленных намеков, не насмехался, не пытался задеть или обидеть. В общем, вел себя, как раньше, до вчерашнего дня. — У меня много чего есть, — уклончиво ответил Тормунд. – Не так сложно достать баллон газа в наше время. — Не сложнее, чем автомат и патроны. — Не сложнее. Тормунд подлил им еще вина и в упор посмотрел на Джона. — Ты можешь спросить меня, о чем захочешь. Обещаю, что не сверну тебе шею, даже если очень захочу. — А если я спрошу про это? – Джон ткнул пальцами в место укуса. Он понимал, что ступает на тонкий лед, но остановиться уже не мог. Он хотел знать правду, какой бы она ни была. После всего пережитого он ее заслужил. Оставалось надеяться, что Тормунд тоже так считает. — И что же ты хочешь узнать про метку? — Про метку, — повторил за ним Джон, пробуя слово на вкус. Название было очень правильным, прямо раздражающе правильным. Именно помеченным Джон себя и ощущал. – Для чего она нужна? — Это знак того, что я признаю тебя своим омегой, — пояснил Тормунд. — То есть я теперь должен жить с тобой и во всем тебе подчиняться. — У тебя очень странные представления о связи. Я не стану заставлять тебя быть со мной против воли. — Тогда зачем все это?.. - варварство, чуть было не добавил Джон. — Чтобы скреплять связь. — Но ты же сам только что сказал, что я ничего тебе не должен. – Джон ничегошеньки не понимал, и оттого начинал раздражаться. — Не должен, если не захочешь, — спокойно сказал Тормунд. – Но обычно омеги не позволяют ставить метку, если не хотят. Он произнес последнюю фразу совершенно обычным тоном, не допускающим никакого скрытого подтекста, а Джон все равно почувствовал себя так, словно в дерьме искупался. Тормунд не стремился унизить, он просто говорил, как есть, но от этого становилось только хуже. Получалось, Джон сам во всем виноват. Захотел — вот и получил. Чертовы инстинкты. Все-таки хорошо, что в Седьмой империи придумали супрессанты. Ради чего все эти мучения? Кто в здравом уме готов регулярно терпеть течки и гормональные бури? Да народ в очередь за таблетками должен выстраиваться, лишь бы не сходить с ума от возбуждения. — Ты раньше про метку ничего не слышал, что ли? – неожиданно спросил Тормунд. — Кое-что слышал. В школе рассказывали, — машинально ответил Джон и непроизвольно потянулся к месту укуса. Гематому на шее начало неприятно дергать. — Не трогай. Тормунд перехватил его руку и предупреждающе покачал головой. — Перестарался я. Надо мазью какой-нибудь намазать, а то долго заживать будет, — в его голосе послышались виноватые нотки, а может, Джону просто так показалось. — Нормально все. — Нет, не нормально. Я же вижу. Сам погляди, вон там над умывальником зеркало. Джон нехотя поднялся и подошел к умывальнику. Конечно, синяк разнесло будь здоров. И место, главное, такое заметно, не всякий воротник закроет. В футболках теперь вообще не походишь, все пялиться будут. О чем он только думал?! Ясно, о чем: о члене Тормунда у себя в заднице. — Заканчивай страдать. — Отвали, будь человеком, — огрызнулся Джон, потому что Тормунд попал в самую точку. — И не подумаю. Я теперь за тебя отвечаю. — Ты же говорил, что метка ничего не значит. — Для меня значит, — пожал плечами Тормунд, и Джон от возмущения забыл, что собирался сказать. Воспользовавшись его замешательством, Тормунд поднялся из-за стола и подошел ближе. Отвел в сторону волосы Джона и посмотрел на метку. Его ноздри дрогнули, зрачки расползлись чернотой, заполняя радужку. Тормунд длинно выдохнул и коснулся пальцами губ Джона. Очертил по контуру, мягко надавил на нижнюю и наклонился, опаляя дыханием. Джон застыл и перестал дышать. Забыл, что это все-таки нужно делать. Он тонул в темном взгляде Тормунда, тонул в его запахе, тонул в собственном нарастающем возбуждении и не спешил выплывать. — Я хочу тебя, Джон, — просто и, видимо, как всегда честно сказал Тормунд. — Прямо здесь? – ничего глупее Джон, конечно, не мог спросить. Но слова сорвались с языка прежде, чем он успел включить мозг. — Прямо здесь, — едва заметно улыбнувшись, ответил Тормунд, подхватил Джона под ягодицы и усадил на стол. Сковорода опрокинулась на пол, туда же полетели вилки, под спиной растеклось вино. Джон непроизвольно ахнул, стукнувшись затылком о деревянную столешницу, вцепился Тормунду в волосы и притянул ближе. Горячие губы ткнулись в угол рта, съехали по щеке к виску, Тормунд толкнулся бедрами, прижимаясь пахом к паху, и мир перестал существовать. Они терлись друг о друга через одежду, как подростки, целовались и кусались. Штаны Джона были мокрыми насквозь от смазки. Он старался двигаться так, чтобы член Тормунда проезжался аккурат между ягодиц, там, где хотелось ощутить его особенно сильно, но получалось не очень, поэтому Джон против воли разочарованно вскрикивал и ерзал, распаляясь еще больше. В воздухе плыл густой аромат похоти, Джон снова сходил с ума от напористых, жадных ласк, бесстыже стонал, обнимал Тормунда ногами и руками, и чувствовал, как встают дыбом волоски на всем теле, а в голове становится поразительно пусто. Вдруг Томунд провел языком по метке, и Джона аж подбросило. Прострелило болью, смешанной с диким удовольствием, выломало, прошило током, запульсировало в члене и выжало до капли, до закатившихся глаз и сведенных судорогой пальцев. Джон задохнулся, влетел лбом в плечо Тормунда и тут же обмяк. Тело стало невесомым, словно мышцы и кости в нем заменили на воздух, в голове расплылся туман, веки потяжелели, и глаза закрылись сами собой. Теперь штаны были мокрыми не только сзади, но и спереди. Это раздражало, но не так, чтобы очень сильно. Джон поерзал, и Тормунд просунул руку ему под пояс, размазал сперму по низу живота, провел кулаком по все еще напряженному члену и стиснул в горсти яйца. Джон услышал собственный стон, непристойный и громкий, ощутил, как в предвкушении сжимается дырка и смазка сочится наружу. — Выебу, — коротко выдохнул Тормунд, не прекращая перекатывать яйца Джона в ладони, другой рукой резко дернул пуговицу на его штанах, вырывая ее с мясом. — Ага, — на больше Джона не хватило, губы и язык словно онемели в одночасье. После оргазма грани реальности и забытья стерлись, однако возбуждение вернулось быстро, а может, оно и не девалось никуда. Джон горел, будто в лихорадке, часто сглатывал пересохшим горлом и дрожал так, что зубы выбивали дробь. Хотелось подрочить, засунуть в анус пальцы — два, а лучше три, а еще лучше, чтобы это сделал Тормунд. Джон чувствовал, как набухает приоткрытое отверстие, как вязкие капли вытекают из него, как горячо и сладко скручивает в паху уже знакомым спазмом. Кажется, он заскулил, прижимаясь к Томунду всем телом, инстинктивно выпрашивая прикосновений и ласки. И когда Тормунд дотронулся до него там, между раздвинутых ног, Джон даже не успел удивиться, что его желание так быстро и так точно исполнилось, он только повел бедрами, стараясь усилить ощущения, протянул руку и погладил Тормунда по вздыбленной ширинке. Большой твердый член дернулся под ладонью, Джон облизал враз пересохшие губы и смелее, с нажимом провел по выпирающей плоти. Тормунд рыкнул, торопливо стянул джинсы и отпихнул ногой их в сторону, со штанами Джона он поступил так же. Джон был готов к тому, что Тормунд разложит его прямо на столе или, в крайнем случае, на полу – возражать бы он точно не стал, в голове отчаянно бились всего три слова «хочу» и «скорей бы» — но они все-таки добрались до кровати. Не теряя времени, Тормунд подхватил Джона на руки и отнес в спальню, благо, расстояние от кухни до комнаты было не таким уж большим. Оказавшись на постели, Джон откинулся на подушки, притянул Тормунда ближе и шире развел ноги. Тут же ощутил, как во рту растекается горько-сладкий винный привкус, и твердые горячие губы целуют жадно и почти больно, так что дыхания хватает всего на десяток секунд, но остановиться, оттолкнуть все равно не получается, да и не особенно хочется, если уж совсем начистоту. Тормунд все-таки оторвался от его губ, даже немного отстранился, нависая над Джоном и заглядывая ему в лицо дикими, шальными глазами. Его член скользнул между ягодиц, проехался по чувствительной дырке, дразня, распаляя, совсем не принося облегчения. — Ты красивый, Джон. Очень, — неожиданно сказал Тормунд, двигая бедрами, притираясь и вдавливая головку в раскрытый, влажный анус. Джон сжался, стараясь удержать его в себе, но Тормунд тут же отодвинулся. Так он делал несколько раз: то вставлял одну лишь головку, растягивая, то снова вынимал. Джон извивался под ним, внутри все горело, согнутые в коленях и широко разведенные в стороны ноги дрожали. А Тормунд с азартным блеском в глазах продолжал измываться над ним, раздразнивая короткими, неглубокими толчками и не давая большего. Внезапно он резко перекатился на спину и затянул Джона сверху. Погладил между ягодиц и вставил в отверстие самые кончики пальцев, растягивая края в стороны. От возбуждения уже трясло, Джон вдыхал резко, полной грудью, до боли в легких втягивая терпкий аромат. Запах оседал на рецепторах, всасывался в кровь, разносился по всему телу и отзывался неистовым желанием. — Давай, Джон. Давай теперь сам, — то ли приказал, то ли попросил Тормунд и мокро лизнул за ухом. И Джон подчинился. Выпрямился, оседлал бедра Тормунда, приподнялся, и помогая себе рукой медленно опустился на член. Вот теперь он чувствовал себя полностью раскрытым. Изнутри давило на стенки, распирало, и это было так потрясающе правильно, так охренительно, что Джону хотелось кричать. Но вместо того, чтобы бездарно растрачивать силы на напряжение связок, он начал двигаться. Сначала медленно, осторожно приподнимаясь и опускаясь, потом все быстрее. Приноровившись, поймал нужный ритм и принялся насаживаться на член Тормунда, уже не сдерживаясь. Принимал на всю длину, с каждым движением все сильнее ощущая пульсацию внутри. А Тормунд гладил его по груди, щипал и выкручивал соски, оттягивал и тер их пальцами. Трогал живот, спускал руки на бедра, не направляя, а скорее придерживая. Но к члену не прикасался, а Джону именно этого хотелось больше всего на свете. В конце концов, он не выдержал, перехватил руку Тормунда и сам положил ее туда, куда нужно. Тормунд едва заметно улыбнулся, стиснул кулак и начал дрочить ему. Он все делал правильно: правильно сжимал, правильно надавливал на головку, правильно проводил кончиком пальца по отверстию. И Джон понимал, что долго не продержится, потому что удовольствие в один момент просто зашкалило. Последней каплей стало отразившееся в глазах, будто произнесенное Тормундом «кончай», не вслух, словно у Джона в голове, и взрыв все-таки случился. Спермой забрызгало живот, грудь и даже губы. Это определенно был самый мощный оргазм в жизни Джона. Никогда прежде он не кончал так долго, переживая сладкие спазмы один за одним. Все это время Тормунд придерживал его за бедра, не позволяя соскользнуть с члена, тем самым обостряя и усиливая ощущения. — А теперь с узлом, — дождавшись, пока Джон немного придет в себя, сказал он, и Джон слабо кивнул. Он плохо представлял, что Тормунд предлагает, но справедливо рассудил, что ничего ужасного случится не должно. Как же сильно он ошибался. Член в заднице увеличился в размерах почти вдвое, а мышцы ануса натянулись так, что двигаться стало почти невозможно. К этому Джон оказался не готов. Он запаниковал. Дернулся, пытаясь соскочить, и тут же взвыл от раздирающей боли. — Тише, тише, — успокаивающе зашептал Тормунд, приподнялся, устраивая его удобнее, и как будто въехал еще глубже. Джон задохнулся, открыл рот, не в силах издать даже жалкий хрип, и уронил голову Тормунду на плечо. Узел в основании члена давил на стенки, но дискомфорт постепенно отступал, сменяясь терпким, как запах Тормунда, удовольствием. Джон чувствовал себя странно: с одной стороны — он боялся пошевелиться, помня о недавней боли, и в то же время, мечтал хотя бы немного поерзать, потому что опять начинал возбуждаться. Жаркая волна концентрировалась в паху, оттуда разбегалась горячими импульсами по нервным окончаниям и огненными кольцами охватывала член и яйца. Наслаждение лилось через край, пульсировало в растянутом сфинктере, вспыхивало красными искрами под веками. Все-таки Джон не выдержал: начал осторожно двигаться. Он приподнимался совсем чуть-чуть, насколько позволял узел, а потом резко опускался, шлепая задницей по бедрам Тормунда. Казалось, это длится бесконечно долго – сумасшедший ритм полностью захватил Джона. Он сжимался, терся членом о живот Тормунда, прикасался к его губам, уже не целуя, а просто, чтобы лучше чувствовать его дыхание. Джон не раз был близок к оргазму, но сдерживался, как мог. Хотелось, чтобы эта пытка удовольствием длилась вечно, чтобы вновь и вновь перехватывало горло и голова кружилась, как у пьяного. Тормунд рычал, мял его ягодицы и резко вскидывал бедра, будто стремился проникнуть еще глубже. Глаза у него были совсем мутные и дикие, страшные. Он обхватил ладонью член Джона, крепко сжал, провел пальцем по уздечке и надавил на головку. Этого оказалось больше, чем достаточно. Джон замер. Совершенно новое, небывало острое ощущение обрушилось, как лавина. На крик не осталось сил, Джон несколько раз содрогнулся всем телом, и между пальцев Тормунда толчками потекла сперма. И тут на Джона нахлынули ощущения. Он почувствовал нетерпение Тормунда, его голод и испепеляющее желание. Почувствовал, будто слился с ним в единое целое, и теперь навсегда обречен делить все на двоих: и боль, и удовольствие. Это внезапное открытие отозвалось щемящей болью в груди, Джон распахнул глаза, впился Тормунду в спину, оставляя на коже кровоточащие отметины, и сам поцеловал крепко сжатые губы. Тормунд шумно выдохнул ему в рот, надавил на плечи, на шее у него вздулись жилы, и это могло означать только одно. Внутрь ударило теплым, и Джона скрутил очередной оргазм, не такой сильный, как предыдущий, но тоже очень яркий. Они расцепились спустя бесконечно долгие минуты. Все это время Джон лежал, устроившись головой у Тормунда на груди, и пережидал мягкие, слабеющие с каждым разом судороги. Тормунд молчал, и за это Джон был ему безмерно благодарен. Хотелось побыть в тишине, наедине со своими мыслями и ощущениями. Неожиданная эмпатическая связь настораживала, выбивала из колеи, и Джон не понимал, как к ней относиться. Случайно это вышло, или теперь так будет всегда? Виноваты в этом пробудившиеся инстинкты, или причиной всему установившаяся так называемая связь? Что теперь с ними будет, наконец? Любой из этих вопросов можно было задать Тормунду, но Джон отчего-то медлил. Не то чтобы он боялся ответов, вовсе нет, просто хотелось самому во всем разобраться. В первую очередь, в собственных чувствах. А разговор мог и подождать, в конце концов Джон никуда не спешил.