Когда растает снег

— Вставай, Джон. Просыпайся, слышишь, — Тормунд не слишком аккуратно тряс его за плечо и, видимо, во что бы то ни стало, намеривался добиться своего. А Джону просыпаться совсем не хотелось. Поэтому он отчаянно цеплялся за одеяло и ни в какую не отдавал его. После четырехдневного секс-марафона тело не просто болело, кажется, оно медленно и мучительно разваливалось. Джон чувствовал себя так, словно побывал в серьезной аварии и переломал все кости. Хорошо он запомнил, только первую их сцепку, остальные слились в один сплошной поток бесконечного удовольствия. Тормунд вертел его, как куклу, трахал членом и пальцами, вставляя в растянутую, мокрую дырку едва ли не ладонь, вылизывал приоткрытое отверстие по кругу, толкался языком внутрь, и раз за разом загонял по сперме и смазке, пока Джон не отключался, содрогаясь в уже сухих оргазмах. Про то, что течка закончилась, Джон понял на рассвете, когда проснулся на сухих простынях рядом с мирно храпящим Тормундом, и не почувствовал прежнего свербящего возбуждения. Джон даже потрогал себя между ягодиц, и там не было ни намека на смазку. Джон бросил осторожный взгляд на Тормунда, но тот крепко спал, и манипуляций Джона не заметил. От Тормунда пахло так же ярко и вкусно, но тормоза от этого больше не срывало. В голове, вообще, ощущалась подозрительная ясность. И вместе с этой ясностью пришло понимание, что сейчас ему представился просто идеальный шанс для побега. Второй такой вряд ли выпадет скоро. Джон стиснул в кулаке простынь и попытался успокоится. Времени на раздумья, на то, чтобы хорошенько все спланировать было катастрофически мало, и спокойствия это явно не прибавляло. Джон огляделся. На полу валялись джинсы Тормунда, в шлевки был вдет ремень. При желании им запросто можно было перетянуть Тормунду запястья, а простыней связать ему ноги, хотя бы для начала, до тех пор, пока Джон не найдет приличную веревку. Наверняка в таком доме она имелась, и не одна. Джон сглотнул ком в горле и обтер вспотевшие ладони об одеяло. Мысли в голове скакали в полнейшем беспорядке. Мозг выхватывал отдельные детали и сразу решал, на что их лучше приспособить. На кухне в ящике лежали принесенные Тормундом ножи, для побега они бы пригодились. Но для начала стоило поискать телефон или какой-нибудь передатчик, чтобы послать сигнал своим на базу. Точные координаты Джон, конечно, не знал, но того, что он находится в Клыках мороза будет вполне достаточно. Вряд ли, конечно, за ним вышлют помощь, но зато авиация сможет нанести прицельный удар. Джон спустил ноги на пол и замер, боясь сделать даже одно неосторожное движение. Тормунд за спиной заворочался, что-то пробормотал себе под нос и двинул рукой, мазнув пальцами по пояснице Джона. Джон переждал с минуту, готовый к самому худшему, но ничего не произошло, дыхание Тормунда выровнялось, он так и не проснулся. Капли пота противно защекотали виски и шею, подмышками все тоже стало мерзко липким от волнения, Джон потянулся за ремнем, торчащим из джинсов, но что-то словно толкнуло его между лопаток. Джон обернулся. Обернулся, черт возьми, хотя заранее знал, что это станет главной ошибкой. Не понятно, что он ожидал увидеть, но Тормунд, недовольно хмурившийся во сне, его просто заворожил. Джон скользнул взглядом по спутанным волосам, по бороде, которая хоть и придавала Тормунду устрашающий вид и делала его заметно старше, но все же безумно ему шла, по плечам, на которых расцвели краснотой его, Джона, царапины, по мерно вздымающейся груди и протянутой в сторону руке, словно Тормунд хотел поймать и удержать кого-то. Заныло под ребрами, мучительно и горько. Так болят застарелые, незалеченные вовремя раны: вроде и перетерпеть можно, а забыть не выйдет. Зачесалась подживающая метка, воздуха перестало хватать, Джон попятился, но чем дальше он отходил от Тормунда, тем хуже себя чувствовал. В конце концов он чуть не опрокинул стул, плюхнулся на него с размаху и закрыл лицо руками. Что он делает?! Что?! Разве может он так подставить человека, который по сути спас ему жизнь, пришел на помощь в кризис и не дал сойти с ума? Нет, это здорово смахивало на самое отвратительное предательство, а Джон предателем не был и становиться не хотел. Он снова посмотрел на Тормунда, покусал губы и, тихо ступая, вернулся в постель. Лег на самый край и уставился в темноту, слушая, как остервенело бухает в ушах сердце. А потом Тормунд опять завозился сзади, устроил руку у Джона на плече и как-то незаметно притянул его к себе. Все это пронеслось перед мысленным взором Джона, пока он воевал с Тормундом за одеяло и возможность поваляться в кровати еще пару минут. Воспоминания были не самые приятные, тревожные и даже стыдные, поэтому Джон постарался побыстрее затолкать их поглубже. Тем временем Тормунду, видимо, надоела эта бесполезная возня, поэтому он оставил и одеяло, и Джона в покое. Но обрадовался Джон слишком рано, не прошло и минуты, как в комнате вновь послышались шаги, а потом на голову вылился самый настоящий водопад ледяной воды. Тормунд, скотина, даже постель не пощадил. — Да чтоб тебя! – с чувством выругался Джон, откидывая мокрые волосы с лица. – Кто так делает?! — Я. – Тормунд паскудно ухмылялся, держа в руке пустую кружку. Выглядел он ужасно довольным и полностью уверенным в своей правоте. Это злило. Джон скинул бесполезное уже одеяло и сел. В голове зашумело, как с перепоя, комната поехала куда-то вбок, будто почувствовав неладное, Тормунд всунул ему в руку другую кружку и приказал: — Пей. Джон послушно сделал глоток и скривился. Отвратительное пойло было горьким и имело отчетливый привкус каких-то трав. — Гадость, — возвращая опустевшую кружку прокомментировал Джон. — Зато должно помочь, — как ни в чем не бывало сказал Тормунд. — Отчего? — От всего. — И от течки? – больше для самоуспокоения спросил Джон. — От последствий, — не уточняя, ответил Тормунд, подошел к комоду и достал из него стопку сложенной одежды. Протянул ее Джону со словами: — На вот, надень. Пора тебя в люди вывести. «В какие еще люди?» — хотел спросить Джон, но тут до него дошло, что все это значит. Тормунд собирался отвести его внутрь горы, возможно, к Мансу, а возможно, к кому-то еще. Там Джон попробует осмотреться как следует и получше все запомнить, а то в первый раз как-то не сложилось. И если повезет, то он даже выяснит, кто еще из дозорных, захваченных в плен, умудрился пережить гормональный всплеск. Разумеется, в глубине души Джон не расставался с надеждой на побег. Вот бы ему удалось пробраться к дрезине и захватить оружие, тогда он точно сумел бы выбраться из Клыков. В лесу укрыться от погони проще, чем в каменных темных переходах, которые он совсем не знал. А там, глядишь, и к крайнему «блоку» пробрался бы как-нибудь, или на патруль набрел. — Но сначала надо поесть, — прервал поток его лихорадочных мыслей Тормунд. – И вымыться. Он наклонился к Джону, втягивая воздух у него за ухом. – Да, вымыться точно надо. От воды шел пар. Под пристальным взглядом Тормунда Джон снял одежду, повесил ее на стул и забрался в ванну. Чтобы ее наполнить, Тормунду пришлось протянуть шланг от колодца во дворе и включить электрический насос. Джон похвалил его за хозяйственность и чуть не отхватил подзатыльник. — Сейчас доумничаешься, — сурово сдвинув брови, пригрозил Тормунд, но Джона было не так легко провести. Он сразу уловил игривое настроение Тормунда, да и смешливые искры в глазах выдавали его с головой. — А в горе тоже такие трудности с водой? – поинтересовался Джон, пока наблюдал, как Тормунд сливает часть воды в ведра и устраивает их на плите. — Да разве это трудности? – усмехнулся Тормунд. – Это так, ерунда, в общем. Но в пещерах есть душевые. Там централизовано все. Правда, энергии на это много тратится, но, если народ лишить воды, он совсем одичает. — А почему ты не дежуришь на электростанции? Игритт вроде говорила, что все жители, кроме маленьких детей, обязательно несут там вахту. — Да, без этого никак, — согласился Тормунд. — Только я, как бы это сказать, заместитель Манса, что ли. У меня и без вахты забот хватает. Примерно так, Джон думал. Еще во время первой встречи почувствовал, что в той пещере, в которой Манс с ним разговаривал, простых бойцов не было. — Ну раз ты такая большая шишка, Тормунд, — сказал Джон, открыто провоцируя, – расскажи тогда, откуда вы берете оружие и патроны? Вообще вот это все, —он обвел рукой комнату, —фильтры для воды, трубы, лекарства, еду и те же газовые баллоны? — Ты сам прекрасно знаешь откуда. Зачем спрашиваешь? Тормунд вмиг посерьезнел. Недавняя расслабленность слетела с него, как будто ее и не было. Перед Джоном стоял собранный и жестокий лидер сепаратистов, правая рука Манса и личный сторож Джона в одном лице. — Дорн, — припечатал Джон. Конечно, он предполагал, что именно Мартеллы, правящая династия Дорна, помогают сепаратистам. Об этом шептались все, но открыто никто не решался озвучивать свои предположения. Во-первых, Дорн считался союзником Седьмой империи, между ними даже был заключен «Договор о ненападении», а во-вторых, все знали, насколько этот мир между двумя соседними государствами зыбок – один неверный шаг, и война неизбежна. Доран Мартелл так и не простил убийство своей сестры и племянников людям Ланнистеров, хотя император Роберт наказал виновных. Так что, Джон на самом деле ожидал чего-то подобного. — Да. И не только. Ты забываешь про Браавосскую и Пентосскую республики. Ну и Дотракия никогда не отказывала нам в помощи. — И почему я не удивлен, — мрачно пробормотал себе под нос Джон. — А что ты хотел? Не всем по душе политика Ланнистеров. — Вообще-то, император у нас Роберт Баратеон. — Ага, а страной управляет Тайвин Ланнистер. Это каждая собака знает. Джон нахмурился. О безграничной власти отца императрицы Серсеи ходили легенды. Болтали, будто ему принадлежали все золотые рудники Седьмой империи, будто главная нефтегазовая компания тоже давным-давно была выкуплена им. Но налоги при этом он платил чисто символические, успешно утаивая большую часть доходов. Одаренные самой богатой фантазией утверждали, что фармацевтический концерн, выпускающий супрессанты, еще одно его детище. Вроде бы кто-то даже видел, личный лимузин Тайвина Ланнистера около входа в главный столичный офис, хотя по большому счету это вообще ничего не доказывало. Джон только смеялся, когда слышал подобное. Он всегда считал, что большинство сплетен можно и нужно смело делить на два, а то народ очень уж любит сочинять небылицы и приукрашивать. Впрочем, даже отец признавал, что Тайвин Ланнистер тот еще фрукт, и если от кого и ждать неприятностей, то от него в первую очередь. — Но при Эйегоне Таргариене было еще хуже, — использовал последний аргумент Джон. – Если бы не переворот, еще не известно, разговаривали бы мы с тобой сейчас. «Или Клыки мороза постигла бы участь Сурового дома», — об этом Джон не сказал, но подумал. — И все-таки ты по-прежнему на их стороне, — c горечью произнес Тормунд. Джон немного растерялся. Да, он несомненно считал, что Роберт Баратеон и отец поступили верно, устроив переворот. Сколько еще народ должен был терпеть императора-самодура с манией преследования? Сколько еще людей должно было погибнуть мучительной смертью в застенках, скольких должны были расстрелять и сослать в лагеря Штормового предела? Никаких справедливых и честных судов, никаких адвокатов и свидетелей защиты, никакого помилования. Клеймо изгоя на всю жизнь, если случайно выживешь в рудниках, или табличка с номером из нескольких безликих цифр, если подохнешь. Джон хорошо учил историю и в школе, и в училище, да и отец иногда рассказывал о том времени, хотя и без охоты. Поэтому, да, в этом Джон точно был «на их стороне», как выразился Тормунд. — И вернуться туда, значит, тоже хочешь? — А если и так? Что тогда, на цепь посадишь? – с вызовом спросил Джон. Взгляд он не опустил и с места не сдвинулся. — Может, и посажу. — Ну попробуй. Молчание повисло в воздухе. От хорошего настроения, что было с утра, не осталось и следа. Его место заняла горечь. Горечь, смешанная с сожалением. Они никогда не договорятся, все бесполезно. За много лет войны сепаратисты настолько сильно возненавидели власти Седьмой империи, что уже просто не видят различий между тем, кто стоит во главе государства. А вот Джон видел и верил, что, если поговорить с отцом объяснить ему за что на самом деле борются сепаратисты, то через него можно достучаться до императора Баратеона. По крайней мере, попытаться. Что-то очень нечистое творилось с этими супрессантами, и скорее всего большинство людей, как и Джон совсем недавно, были даже не в курсе того, что они на самом деле подавляют. Только как донести эту здравую мысль до Тормунда, Манса, остальных сепаратистов? Какие слова подобрать, чтобы ему поверили и прислушались к нему? Впервые за последние пять дней Джон очень ясно ощутил себя бесправным пленником, или даже вещью. А какой дурак будет считаться с мнением вещи? — Мне кажется, ты себя уже заживо похоронил в моем доме. Не так ли, Джон? – Тормунд улыбался, как ни в чем не бывало. Похоже, мрачный вид Джона он списал на желание сбежать отсюда как можно быстрее и дальше. А может, насмехался. Наверняка видел, как Джону хреново, вот и подначивал. — Разве ты еще не понял, что тебе врали всю жизнь? – меж тем спокойно продолжал Тормунд, а у Джона руки чесались, так сильно хотелось схватить его за грудки, встряхнуть, как следует, и проорать в лицо, все, что думает. – Тебе все еще мало доказательств? Чего ты так рвешься туда? Или раз течка относительно легко прошла, раз не подох, то все нормально? Вообще-то, говорил он дело. Джон прекрасно понимал и признавал, что выбора их лишали, по сути с самого рождения. Но домой все равно хотелось сильно. Даже если отбросить внезапное желание донести справедливость в массы, Джон не представлял, как вот так запросто мог бы отказаться от оставшихся в Седьмой империи родных и друзей. Легче забыть собственное имя, чем смириться с тем, что он больше никогда не увидит Винтерфелл, широкую улыбку Робба, светящиеся весельем глаза Арьи и строгое неулыбчивое лицо отца. Что никогда больше не постреляет с Браном в старом тире в парке, и не покатает Рикона на велосипеде. Никогда не пропустит по стаканчику с Пипом, Гренном и Сэмом в баре Кротового городка после наряда. Никогда не почешет холку радостно скулящему Призраку, в конце концов. Нет, с таким Джон точно не смог бы смириться. Как и с тем, чтобы бросить Тормунда и сбежать, зная правду, зная, что есть хоть малюсенький шанс все исправить. — Давай-ка ты сначала помоешься, — миролюбиво предложил Тормунд, — а потом мы продолжим. Ничего продолжать с ним Джону категорически не хотелось, в ближайшие пару часов – так точно, но от горячей ванны он отказываться не стал. Кожа уже начинала чесаться, да и просто хотелось немного расслабиться. Желательно – в одиночестве. Мыслей в голове было слишком много, и, как назло, все какие-то безрадостные. Оставив ему кусок вонючего мыла и полотенце, Тормунд вышел в комнату и снова загремел ведрами, наверное, решил для себя воду приготовить. Джон откинулся на бортик, вытянул ноги, и прикрыл глаза. Голова немного ныла, где-то на периферии сознания топталась душная инородная тоска. Это было похоже на то, будто Джону вживили в мозг маячок, транслирующий чужие чувства, и это несказанно раздражало. Теперь он, кажется, начинал понимать, как устроена связь между альфой и омегой. Делить на двоих не только оргазмы во время течки, но и все остальное тоже. Как говорится: и в здоровье, и в болезни, и в богатстве, и в бедности, и в печали, и в радости – навсегда. Вот эти «навсегда» и «во всем» пугали Джона. К такой ответственности он был не готов. А вот его тело, глупое слабое тело, думало иначе и платило Джону болью за сопротивление своей паре. Джон уже жалел, что ввязался в перепалку с Тормундом. Статус военнопленного с него никто не снял, поэтому довольно странно было ждать, что Тормунд начнет соглашаться с ним и защищать политику Седьмой империи. Еще глупее было рассчитывать на то, что Тормунд его отпустит на все четыре стороны. Так что злился Джон на самом деле зря, прав Тормунд: сам придумал, сам обиделся. Предаваясь невеселым размышлениям, Джон не заметил, как вернулся Тормунд. Только когда он присел около ванны и опустил в воду руку, Джон открыл глаза. — Ну что, успокоился? — Тормунд широко улыбнулся и брызнул водой Джону в лицо. — Какого хрена! – возмутился Джон и пихнул его в плечо. Тормунд рассмеялся, взял кусок мыло и принялся водить им по плечам и груди Джона. Стало совсем неуютно и очень жарко. В лицо словно плеснули кипятка. Джон попытался увернуться и оттолкнуть Тормунда, но без толку. Тормунд своего занятия оставлять не собирался. Смирившись, Джон напряженно подобрался и с неудовольствием посмотрел на него. Тормунд его взгляд проигнорировал и продолжил старательно намыливать ему голову, напевая что-то себе под нос. Неловкость Джона точно не разделял. — Ну что, успокоился? – закончив его мыть, снова повторил свой вопрос Тормунд. — Да, — кивнул Джон и с головой погрузился в воду. От стыда хотелось утопиться. На фоне спокойствия Тормунда собственное внезапное возбуждение выглядело ужасно неуместным. Джон даже не надеялся, что его вставший член остался незамеченным. Тело реагировало на Тормунда, на его близость и запах, и Джон мог расшибиться в лепешку, сопротивляясь инстинктам, но толку все равно было чуть. Он вынырнул, оплевываясь, и сразу натолкнулся на взгляд Тормунда. Светлые глаза прожигали насквозь. Джон сглотнул, и Тормунд коснулся его щеки, убрал за ухо мокрую прядь. — Если закончил, нам надо идти. Давай останемся, очень хотел сказать Джон. Останемся, и ты выебешь меня так, что я забуду собственное имя. Потом мы поедим, а потом снова потрахаемся, и не надо будет никуда идти, ничего решать и ни о чем думать. В доме на краю обрыва, над занесенной снегами пропастью так легко забыть о том, что в мире, кроме них, есть еще кто-то. Так легко отдаться страсти и просто побыть счастливыми столько, сколько отмеряно судьбой, без оглядки и без сожаления. Разумеется, ничего подобного Джон не стал говорить вслух, а Тормунд остался глух к его мысленным призывам, хотя обычно реагировал очень остро. Наверное, дело действительно было срочное, раз инстинкты в кои-то веки уступили здравому смыслу.