Побег

22.       Мне не успевает присниться ничего, так как не успев взлететь, мы садимся в Детройте. Я лечу с пересадкой. Удобный рейс был только через Детройт.       Для меня половина пути пройдена. Я устала, но мне хочется скорее увидеть родных, обнять маму. Телефонные разговоры — это одно, а вот говорить просто сидя рядом — другое. Мне нравится дом родителей. Он уютный и только там я ощущаю себя «дома». Для меня это место, куда я всегда могу вернуться.       Сорок минут пересадки проходят практически незаметно, и вот я снова погружаюсь в сон. Мне ничего не снится, блаженная звенящая пустота. Я чувствую себя хорошо. Впереди каникулы. И я довольна собой. Отлично поработала. А впереди у меня масса интересных проектов. Но пока у меня каникулы. Сплю.       В Международном Аэропорту Луисвилл приземляюсь в седьмом часу утра. Меня должны встретить папа или братья. Не терпится их увидеть и скорее обнять.       Потягиваюсь всем телом. Скоро я буду спать в своей мягкой кроватке. Невольно улыбаюсь от этой мысли. Спать! Как давно я спала? Уже несколько суток на ногах. Эта пара часов сна не в счет.       Капитан объявляет о посадке, температуре за бортом и желает всем приятного дня! Родной город встречает серостью.       Покидаю борт самолета, иду на выдачу багажа. Уже вижу макушку Бена, а рядом с ним папу. Ускоряю шаг почти бегу к ним. Протискиваюсь среди толпы встречающих. И вот уже папа и брат обнимают меня. Я так рада их видеть!       Они помогают мне собрать весь багаж с ленты. Бен уже начинает ворчать, что моих вещей слишком много для одинокой девушки. Передразниваю его, пародируя противным писклявым голосом, за что тут же получаю своим же пакетом, который держит Бен, под зад. Даю сдачи. Конечно, все в шутку, но со стороны выглядит дико такое ребячество.       Загружая все мои вещи в машину, пересчитываю еще раз все сумки и пакеты, мысленно представляя, что в каждом и кому предназначается. Удивляюсь, как ничего не потеряла и не забыла. Наконец-то едем домой. Я снова устраиваюсь поудобнее, и хочу уснуть, но трескотня Бена, который отрывается на мне за все неотвеченные вызовы, не дает мне это сделать.       — Бен, дай ей в себя прийти, она на самолет сразу после вечеринки, — обращается к брату папа, — Мама же мне все рассказывает, — уже поясняет мне отец.       Надеюсь, что не все, — думаю про себя я.       Нужно написать Джошу, что все хорошо: «Долетела. Бен меня уже замучил. Папа пока спасает. Ты как?»       Убираю телефон, уверена, Джош еще спит.      Долетаем до дома очень быстро. Машин на дороге почти нет. Дом встречает тишиной и накрапывающим ледяным дождиком, и моей драгоценной мамой. Как же я скучала по ее теплу и нежности. Теперь я в полной безопасности. Мы обнимаемся. Мне хочется плакать от того, как я счастлива быть с ней. Процедура с сумками снова повторяется. Все это добро тащат ко мне в комнату, где все изменилось за последнее время, но которая еще хранит память о прежней Джен — девушке, мечтавшей играть в кино. А теперь на каминной полке в доме родителей стоит ее Оскар. Ей гордятся родные, а она счастлива быть рядом с ними.       Мама предлагает завтрак. Прислушиваюсь к своим ощущениям, но завтракать я хочу меньше, чем спать. Прошу разбудить меня часов в двенадцать, и иду наверх, в свою комнату.       На ностальгию нет времени — все потом. Здравствуй моя милая кроватка! Я так скучала по тебе. Меня хватает только на то, чтобы снять брюки, кроссовки, носки и свитер! Как хорошо, что я успела переодеться в машине, по дороге в аэропорт. В платье я бы замерзла, да и не выходила столько.       Оставшись в одном белье и футболке, падаю на кровать, и тут же засыпаю. Мне ничего не снится, а просыпаюсь оттого, что кто-то легонько гладит меня по волосам, повторяя моё имя.       — Тетя Дженни пласнись, — тихо просит меня чей-то детский голосочек. Я разлепляю один глаз и вижу перед собой светловолосую макушку племянника. Он стоит на коленях перед кроватью, и очень старательно по-детски гладит меня по голове.       — Медвежонок! — радуюсь я.       — Тетя Дженни! Ты пласнулась! — весело кричит племянник и запрыгивает на кровать, спеша меня обнять. Практически душит в объятьях. Хватает за руку и тянет прочь из комнаты. Предлагаю ему сообщить, что я проснулась бабушке, и обещаю присоединиться к нему спустя пару минут. Мне нужно одеться, и умыться. Отправляюсь в свою ванну. Нахожу свежее полотенце, и встаю под теплые струи воды. И все, что оставалось у меня от Нью-Йорка уносит вода.       Сегодня мне предстоит ежегодное посещение больницы для тяжелобольных детей. Я участвую в этом мероприятии ежегодно. На Рождество навещаю детей, читаю сказки, просто здороваюсь. Мало кто знает, а я и не афиширую, что перечисляю солидные суммы различным благотворительным фондам помощи лечения детей каждый раз как получаю крупный гонорар. Я хочу хоть чем-то помогать людям, тем более что имею такую возможность.       Выбираю из вещей в шкафу удобную одежду. Сегодня это снова джинсы, белая футболка и кашемировый кардиган с поясом, который мне как-то купила мама. Со мной кулон Джоша. Я поглаживаю его стоя перед зеркалом. Ощущаю контраст температур между прохладным камнем и согретым от прикосновения к моему телу метала. Так мне кажется, что Джош близко.       Решаю проверить телефон — сообщение от друга: «Держись! Скоро увидимся;)»       Обещание звучит заманчиво.       Спускаюсь на первый этаж, и чувствую чарующие запахи дома — вкусной еды, которые текут из кухни. Такие запахи могут быть только дома. Мама и Карсон делают приготовления для праздничного ужина. Здороваюсь еще раз. Целую в щеку маму. Обнимаю Карсон. В кухонных делах я бесполезна, поэтому наливаю себе ароматного чая, поджариваю пару тостов и беру банку джема. Устраиваюсь так чтобы не мешать готовить. Медвежонок тут как тут, усаживается рядом и начинает рассказывать как жил, пока мы не виделись. Он выражает желание мне помочь мазать тосты джемом. Я соглашаюсь. Он же будущий мужчина, и неважно, сколько ему лет. Половина джема, предназначенного для тоста, намазана на рукава малыша, но он не отчаивается, сопит, вытирает салфеткой и продолжает мазать дальше. Так мы съедаем мои тосты и выпиваем чай напополам под его веселое щебетание. Поговорить с мамой и Карсон мне не удается. Так бывает каждый раз, когда Медвежонок рядом. Отвлечь надолго его может только Джош, которого тот обожает. Мой друг не покидает мои мысли даже дома.       Бен сегодня мой сопровождающий в больницу. Мама сказала, что они с Блейном поехали помочь папе, и скоро вернутся, а пока я во власти своего племянника, который тянет меня рисовать с ним.       Карсон просит сына оставить меня в покое хотя бы ненадолго, но мне нравится возиться с этим сорванцом. Поэтому я уверяю, что мне не составит это труда, и присаживаюсь на пол у журнального столика в гостиной. На столе разбросаны всевозможные фломастеры, карандаши и раскраски. Спрашиваю, что будем раскрашивать. Медвежонок выбирает картинку, и мы приступаем к работе. Я позволяю ему выбрать цвет, а он мне раскрасить картинку. Так продолжается, пока не возвращаются братья с отцом. Давно я не занималась ничем подобным. Мои пальцы мараются о фломастеры, которые неловко подает Медвежонок. Но это не страшно.       Когда в гостиную заходит Бен — мои руки изрисованы по локоть, а Медвежонок несется встречать папу. Он тянет его за рукав и показывает, какие красивые картинки мы раскрасили. Бен преображается рядом с сыном. Он всегда был ответственным за меня и Блейна, но то, что я вижу сейчас — это другой человек. Мой верзила-братец присаживается на корточки, умиляется нашим рисункам, хвалит малыша, ласково говоря ему, что он самый лучший, самый талантливый и самый хороший.       Нам пора ехать. И вот тут-то я не отвяжусь от вопросов брата. Бен снова мой старший брат, который не прочь подшутить надо мной. Это не тот человек, которого я видела в гостиной четвертью часа ранее.       Присаживаюсь на корточки, рассказываю Медвежонку, куда собираюсь и что делать. Обещаю вечером рассказать, как съездила. Он смотрит на меня очень внимательно и идет обратно к своим раскраскам. Но уже на выходе из дома догоняет и отдает несколько его самых любимых рисунков, чтобы я передала их детям. Я тронута этим жестом племянника. Благодарю его и обещаю все передать.       Надеваю пуховик, шапку и теплые ботинки. Садимся в машину и едем. По дороге Бен трещит без умолку про работу, про семью, отпуск на Канарах, про рыбалку с Блейном, про планы на рождественские каникулы, я его слушаю и наслаждаюсь этими заботами. Между делом, Бен отчитывает меня за то, что я не отвечала подолгу на сообщения, и что даже сейчас сижу и молчу.       — Мне хватает того, что ты тут вместо радио, — язвлю брату. Он грозится меня высадить, и отправить пешком по моим делам. Я закатываю глаза и щелкаю языком. Так продолжается всю дорогу до больницы Kosair Hospital, куда я традиционно заглядываю каждый год перед Рождеством, или когда подворачивается удобный случай. Каждый раз для меня это тяжело. Но еще тяжелее детям, которым предстоит встречать светлый праздник здесь. Поэтому я беру себя в руки, и вхожу в фойе. Софи, как всегда, обо всем договорилась, и меня здесь ждет персонал.       Девушка по имени Маргарет сегодня мой куратор в больнице. Она кратко посвящает меня в ужасающие цифры статистики по детской заболеваемости. Обращаю внимание, что девушка заметно нервничает. Но положение спасает то, что мы добрались до нужного нам отделения — педиатрия, где лежат маленькие пациенты с травмами, и с серьезными заболеваниями. Сердце сжимается, когда смотришь в глаза детей, а видишь там очень взрослые эмоции. Они такие маленькие, а им уже довелось испытать боль. Вспоминаю малышку Милли. Жалею, что не взяла у нее номер телефона, и связь получается односторонней. Позвонит ли она мне? Все ли у нее будет в порядке?       О Милли я подумаю позже, а пока что я нужна этим детям.       Меня проводят в просторный холл, где дети собираются, чтобы поиграть, но сейчас они здесь, чтобы послушать меня. Из дома я взяла книжку, которую в детстве часто мне читала мама. Я читаю им «Муравей и пшеничные зерна», вероятно, от меня ждут чего-то более современного, но я думаю, что важно знать американский фольклор. Дети слушают меня. Помимо детей, меня слушает персонал клиники, а когда я заканчиваю — аплодируют. Я вижу радость в глазах детей, и я рада принести хоть такую крошечную пользу. Раздаю автографы и фотографируюсь со всеми желающими, улыбаюсь и отвечаю на вопросы детей.       Свободное время заканчивается, и детей уводят на процедуры. Они прощаются со мной, на их лицах счастливые улыбки, они дарят мне свои рисунки на память, а я обещаю хранить их. Для этого у меня есть отдельный альбом, куда я помещаю все подаренным мне рисунки. Таких альбомов у меня уже четыре. Я навсегда запомню их.       Маргарет ведет меня дальше. Настало время моего самого сложного испытания — посещения тяжелобольных детей. Среди них много детей возраста Медвежонка. Я захожу в палаты, провожу немного времени с детьми, и дарю рисунки, которые мне дал Медвежонок, и двигаюсь дальше. Заходя в новую палату, я напоминаю, что детям гораздо хуже, чем мне. И это придает мне сил улыбаться и постараться подарить хоть кусочек радости. Я дарю им наши с Медвежонком раскрашенные рисунки, дети очень рады этому. В глазах радость и надежда, что все будет хорошо.       Мой визит подходит к концу. Персонал клиники собрался в фойе, и просит сделать один общий снимок. Затем главный врач больницы благодарит меня лично, жмет руку и говорит кучу лестных слов.       Бен уже ждет в машине. В этом году мне особенно тяжело посещать детей в больнице. Я настолько привязалась к Милли, что чуть ли не в каждой пятилетней девочке ее вижу, и мое сердце разрывается.       По дороге домой пишу сообщение Джошу: «Сегодня поход в больницу к детям был особенно труден. Я в каждом ребенке видела Милли. И у меня сердце разрывается, что я не могу ей помочь».       Ответ приходит незамедлительно: «Джен, ты не можешь помочь всем, но ты можешь сделать их счастливее. Ты уже делаешь».       Так просто заставил меня улыбнуться, и это замечает Бен.       — Кому улыбаешься? — сует свой нос в телефон Бен, пока мы стоим на светофоре.       — Другу, — просто отвечаю я. Не вру, но и всей правды не говорю.       — Друзьям ТАК не улыбаются, — ржет Бен, — Кто он? — брат не отстает.       — Отстань! — пытаюсь отвязаться я.       — Всё серьезно? — не унимается брат.       Закатываю глаза и вздыхаю. Вот с ним бы я не хотела пока что ничего обсуждать. Но град вопросов продолжает сыпаться.       Давно познакомились? А чем занимается? А не обижает? А то я ух!       Уж я то не сомневаюсь, что он «ух!».       — Ты со своим «ух!» мне всех достойных кандидатов распугиваешь! — обиженно говорю брату. Наблюдаю, как Бен довольно улыбается. Сколько бы ему лет ни было — так и останется мальчишкой. Пишу ответ Джошу, удостоверившись, что Бен занят дорогой: «Спасибо! Ты всегда находишь нужные слова. Ты уже прилетел?»       Джош отвечает: «Да, приехал пару часов назад. Сейчас с Конором закрепляем гирлянду во дворе».       Улыбаюсь, представив эту картину. Дома к тебе относятся как к обычному человеку — ты моешь посуду, вешаешь гирлянду, идёшь выключать свет, когда все собрались перед телевизором смотреть фильм, и никто не носится с тобой как с хрустальной вазой. Это обратная сторона славы — ты иногда перестаешь себя чувствовать человеком. А для меня это важно.       «Будь осторожен)» — прошу я.       «Обязательно» — пишет друг.       Мы подъезжаем к дому. У меня есть немного времени, чтобы упаковать подарки и собраться к праздничному ужину. Этим я и занимаюсь. Сегодня не будет никаких ярких нарядов и шумных гостей. Рождество для нас самый семейный праздник, поэтому мы всегда собираемся дома. Это надежда на счастье, обещание, что и дальше, все будет хорошо.       С упаковкой подарков вожусь долго, но победив скотч и ленты волоку их под ёлку, стараясь положить незаметно к остальной груде свертков и коробок.       Помогаю маме, Карсон и Лили накрыть на стол. Когда для торжества все готово, удаляюсь в свою комнату переодеться для ужина. Мой выбор прост — синие джинсы и зеленая кофта. Макияжа минимум, украшений тоже. Спускаюсь в гостиную, где уже все собрались. Медвежонок бегает по комнате, изображая самолетик, а Тео ползает за ним, пытаясь угнаться. Присаживаюсь рядом с Блэйном и Лили. Обнимаю брата с женой. Делимся новостями. Блэйн жалуется на занудство Бена, за что тут в него тут же летит диванная подушка. Блэйн уворачивается, и подушка прилетает в меня. Смеюсь и бросаю подушку в ответ. Перестрелка подушками продолжается до тех пор, пока мама не зовет всех к столу. Рассаживаемся. Оглядываю стол, и на меня накатывают воспоминания, как еще несколько лет назад за этим столом собиралась наша семья: мама, папа, Бен, Блейн и я. Мы также ели, беседовали, смеялись. Иногда, к нам присоединялись друзья родителей. Это неповторимая атмосфера праздника струилась отовсюду. Что-то магическое было в таких вечерах. А теперь тут сидят три полноценные семьи. Я смотрю, как Бен возится с непоседливым Медвежонком, а Карсон пытается накормить Тео. Как Блейн с нежностью относится к Лили. Мама салфеткой убирает крошки со щеки папы, а он заботливо подливает ей вино. Все так изменилось. Один мир разделился на три, но продолжает оставаться единым целым. Я чувствую себя здесь немного неуместно, как туфля без пары. Это моя семья, и я окружена вниманием и любовью с их стороны, но это не избавляет меня от одиночества здесь и сейчас. Вспоминаю месяц, проведенный в Нью-Йорке. Даже заходя в темную квартиру мне не было так одиноко, как сейчас, за столом. Со мной пытается говорить сидящая рядом Лили, но я рассеяно слушаю ее, ляпая что-то невпопад. Спасает положение Медвежонок, которому пора ложиться спать, и он уговаривает меня пойти с ним. Поднимаю глаза на Карсон, она согласно кивает. Я беду за руку племянника и мы идем в его комнату.       Пока он переодевается ко сну и чистит зубы, я разглядываю его мирок — игрушки, конструкторы, раскраски, карандаши.       — Ты мне обещала рассказать, как ты навестила детишек, — полушепотом говорит мне маленький человек.       — Ложись в кроватку, и я тебе все расскажу.       Присаживаюсь рядом на пол, и тихо рассказываю: как читала сказку, фотографировалась, обещаю показать подаренные рисунки, как дети были рады его подаркам. Медвежонок рад это слышать, но его глазки уже слипаются, он пару раз зевает, и я слышу его сопение. Когда собираюсь выходить из комнаты, туда заходит Карсон с заснувшим малышом на руках. Я ей улыбаюсь и спешу вниз к остальным. Из-за стола семейство перебралось в гостиную, и теперь удобно расположилось с бокалами и закусками на удобном диване и креслах. Я сажусь немного в стороне и лишь иногда участвую в беседе. Мне хорошо так проводить время — не быть в центре событий, но быть важной их частью.       Когда возвращается Карсон, я присоединяюсь к их беседе с Лили и мамой. Мы говорим обо всем. Карсон рассказывает про приключения Медвежонка в садике, Лили говорит о работе, мама о своих цветах, а я по-прежнему предпочитаю мало говорить и больше слушать. Сегодня я растворяюсь в этом празднике.       Взглянув на телефон, я вижу сообщения от друзей и знакомых, которые поздравляют с Рождеством. Вижу сообщение от человека, который заставляет сердце биться чаще: «Счастливого Рождества, Дженни! Пусть оно будет по-настоящему счастливым!».       Я снова улыбаюсь, и пишу в ответ: «И тебя с Рождеством! Я очень постараюсь)».       Мы еще недолго болтаем, а потом все потихоньку начинают расходиться по своим комнатам. Я и Лили идем помочь маме с посудой. Когда остаются только одни бокалы, я предлагаю Лили закончить самой, а ее отправляю спать, пожелав всего доброго. Мне нужно немного побыть одной и осознать мысль, которая пришла ко мне в голову этим вечером. В Нью-Йорке, я поняла, что не хочу отпускать от себя друга. Поняла, что испытываю к нему целую гамму чувств. Он нужен мне. А теперь я, кажется, поняла, что хочу его видеть рядом с собой всегда. Хочу, чтобы он стал частью моей семьи. Чтобы у нас была своя собственная семья. Дети. Меня опутывает ужас, который я переживала сегодня в больнице, глядя, как борются с заболеваниями дети. Страх, который я испытывала, когда пропала Милли.       Роняю из рук натираемый сухим полотенцем бокал, и тот разлетается на куски о пол. Чертыхаюсь, собираю осколки, и отправляю их в мусорное ведро. Но руки уже дрожат.       Мне нужно срочно с кем-то поговорить. Мне нужен совет. Совет старшего брата. Наверное, это самоубийство признаваться старшему брату в таких вещах, но он прохладно относится к Джошу, видел наши взаимоотношения на площадке, вне площадки. В конце концов, это он мне устраивал допрос с пристрастием по поводу наших взаимоотношений. Он подозревал что-то тогда, когда и подозревать было нечего. У Бена есть семья, он знает насколько это важно и насколько это трудно. Мне кажется, он сможет меня понять и дать дельный совет.       Иду искать брата. Уже почти все разбрелись по комнатам. Бена нахожу в его комнате, он уже спит, но я до утра потерпеть не могу. Мне нужен вектор уже сейчас.       Легонько касаюсь плеча брата, но тот не реагирует. Трясу сильнее — ноль реакции. Не сильно бью кулаком в плечо и отскакиваю. Ожидая сдачи. Бен вскакивает и озирается в поисках обидчика. Я поднимаюсь из своего укрытия — прикроватной тумбочки.       — Бен, прости. Вставай, мне нужно поговорить.       — Джен, ты обалдела? Который час? — возмущен брат.       — Хватит ворчать, пойдем.       Беру брата и тяну прочь из комнаты. Он ворчит что-то под нос. Бросает взволнованный взгляд на спящую жену, и идет за мной. Иду на кухню, где я наливаю нам по чаю. Мне нужно унять дрожь, и задобрить брата, которому к чаю ставлю кусок пирога.       Потирая лицо, Бен устраивается на стуле напротив меня, и ждет, пока я начну. А слова застряли в горле. Я не знаю, как и с чего начать. Решаю, что раз я человека выдернула из теплой постели, то, по крайней мере, он заслуживает честности, а значит, рассказать придется все.       — Бен, как ты отважился стать отцом? — этот вопрос неожиданно звучит даже для меня.       Бен озадачен.       — Я так понимаю, что до утра ты вообще никак не можешь потерпеть?! — вопрос больше риторический, но я отрицательно качаю головой, закусив нижнюю губу.       Бен задумчиво молчит. Для него вопрос не из легких. Я не решаюсь его торопить, но ответ мне нужен сейчас. Я просто не усну.       — Наверное, я просто очень люблю Карсон, — говорит брат, растягивая слова, — Хочу быть с ней, делать ее счастливой и быть счастливым самому. А когда появляется ребенок — он как цемент, делающий кирпичи нерушимой стеной. Я чувствую себя такой стеной для моей семьи.       Я молчу. Для меня откровения брата неожиданны. Думала, он устроит мне допрос, будет читать нотации, но он открылся передо мной с той стороны, с которой я еще не знала.       — Ты никак в Хатчерсона своего влюбилась, — слышу я веселый голос брата, и инстинктивно шикаю на него. Потом понимаю, что выдала себя, и уже хочу дать брату отпор, как вспоминаю, что сама его позвала на кухню для задушевных разговоров.       — Бен, только никому не слова, — умоляюще прошу я.       Брат в момент становится серьезным.       — Дженни, ты беременна? — глаза брата почти мечут молнии.       — Пфффф! — закатываю глаза, — У тебя абсолютно нет фантазии, — поучающим тоном начинаю я. Но под тяжелым взглядом брата меняю тактику.       — Боже, Бен! Как будто у отношений только две стадии — влюбилась и беременная. И, вообще, какого ты о сестре мнения? — пытаюсь своей обидой зацепить его. Но этот хитрец знает все мои приёмчики, и никакие Оскары мне тут не помогут.       — Рассказывай, — тихо говорит Бен. И я рассказываю ему все, что со мной было в Нью-Йорке. Я прошу помощи, и он должен знать все. Бен слушает внимательно, изредка задает уточняющие вопросы. Когда мой рассказ окончен, он еще долго молчит, вертя в руках остывшую чашку чая.       — И вы с ним за все это время ни разу…? — брат не заканчивает фразу, но я понимаю о чем он. Бью его по плечу рукой, и зло смотрю. Неужели из всего, что я ему рассказала, он услышал только это?!       — Я тебе рассказала все как есть, — дую губки я.       — Я немного просто поражен поведением парня. Тем более раз ты ему сама предлагала… А точно ни разу? — он задает это вопрос чтобы позлить меня, и снова получает от меня тумаков по плечу.       — Бен, дубина, прекрати! У меня не было настолько давно, что я уже забыла, как это делается!       Бен ржет надо мной. Сволочь! После чего становится серьезным, и произносит:       — Я могу сделать вывод, что ты ему очень дорога, и он не хочет тебя потерять, врать ему тебе смысла не вижу. Ну а, тем более что тебе его еще и Лиам сдал, — мне не верится, что брат одобрительно говорит о Джоше. Он не испытывал к нему никакой симпатии, пока мы вместе работали, и часто осуждал наши публичные выходки, но сейчас все по-другому.       Я знаю чего хочу. И мне нужно поговорить с Джошем. Срочно!       — Бен, подвези меня! — твердо говорю я.       — Сейчас? — брат округляет глаза.       — Да! — подтверждаю свое решение кивком головы.       — К нему? — слышу возмущение в голосе брата.       — В аэропорт, тупица ты! — возмущена теперь уже я.       Видя мою решимость, Бен ворчит, что я могла бы подождать до утра или позвонить по телефону. Но я уже приняла решение. Спорить со мной бесполезно. Поэтому мой брат идет заводить машину, а я несусь в свою комнату за кое-какими вещами, которые запихиваю в рюкзак, не забыв прихватить аккуратно завернутый подарок.       Сейчас только второй час ночи. Через пару часов должна быть на месте.       Мы едем быстро, к стойке регистрации я бегу уже со всех ног. Бен пообещал прикрыть. Ему не хочется самому объяснять причину моего бегства.       Успеваю за пару минут до конца регистрации. Дальше самолёт и такси до дома семьи Джоша — все как в тумане. Мне нужно срочно ему все сказать. Нервно барабаню по сидению в такси.       Мой пыл поугас, когда я очутилась у ворот его дома. Я не могу вломиться к ним в пять утра. Позвонить Джошу тоже идея сомнительная. Понимаю, что стоя на пустой улице, я привлеку ненужное внимание, поэтому иду к калитке на задний двор. Вспоминая план дома, у меня возникает гениальная идея. Окна Джоша прямо над крышей террасы, которая, на мою удачу с одной стороны зашита декоративной стеной, по которой легко вскарабкаться. Если вы понимаете о чем я?