Прими меня, полночь!

Снова увидеть Деймона Сальваторе Елена смогла лишь ближе к полудню. Он сообщил, что через час они должны тронуться в путь и, по прежнему не глядя на девушку, приказал быть готовой к этому времени. Все утро Елена проплакала. Перепуганная Бонни металась заботливой наседкой вокруг неё, но все её старания разбивались о нежелание Елены принимать хоть чью-то помощь. Она не отвечала на вопросы подруги, отказалась от пищи, с неохотой согласилась принять от Сальваторе необходимую одежду и провела утренние часы, укоряя себя за легковерие и наивность. Что она себе возомнила? Что станет для Деймона чем-то особенным, сумеет затмить сонмы женщин, обожавших его – и оставившими его равнодушным? Дурочка, дурочка! – корила себя Елена. И лишь одно успокаивало девушку – этот холодный, как лед, красавец, не догадывался о её чувствах. Бонни, молча поглядывая на расстроенную темноволосую красавицу, развила бурную деятельность. Среди награбленного наемниками Клауса добра она сумела отыскать настоящее сокровище – позолоченную чугунную ванную с ножками в виде львиных фигур. Подгоняя напуганных её криками слуг, она наполнила её горячей водой, откуда-то раздобыла дорогие восточные масла и угрозами и уговорами загнала в воду Елену. Только вдыхая ароматы лаванды и пачули графиня Гилберт смогла, наконец, немного успокоится и взять себя в руки. Бонни, без лишних слов взявшая на себя заботы о своей спасительнице, черпала из маленького кувшинчика мыло с запахом розы и неторопливо втирала состав в длинные каштановые волосы, массируя их. Елена расслабленно откинулась, с удовольствием отдаваясь заботам юной мавританки. Долгое время в шатре стояла тишина, прерываемая лишь довольными стонами Елены, отдавшейся во власть нежных ручек Бонни. Заботливыми, но твердыми движениями она разминала каждую мышцу, каждую частичку тела своей подруги, вгоняя ту в состояние, близкое к блаженству. Когда розовенькая, чистая и довольная Елена устроилась на кровати, закутанная в чистое шерстяное полотно, маленькая мавританка устроилась у неё за спиной, раз за разом расчесывая шоколадные пряди, умащивая их какими-то только ей известными снадобьями, отчего волосы Елены легли на плечи пышными волнами, переливающимися темным золотом в свете свечей. - Он забрал твое сердце, моя госпожа? – осторожно поинтересовалась она. Елена уставилась на свои руки, внимательно разглядывая их и делая вид, что не слышит вопроса подруги. Недолгая эйфория снова сменилась подступающей к горлу горечью, но теперь она могла контролировать себя, и на гордом лице графини не отразилось ровным счетом ничего. Не желая развивать больную для неё тему, Елена предпочла перевести разговор в другое русло: - Где ты была, Бонни? Когда я засыпала, ты спала в изножье кровати. А когда открыла глаза, - графиня густо покраснела и отвернулась от внимательного взгляда Бонни, но все-таки закончила, - тебя уже не было. - Это загадка и для меня самой, миледи, - пожала плечами девушка, - Когда красивый господин принес Вас в свой шатер, я умолила его взять меня с собой. Помню, что когда я убедилась, что Вам лучше, меня сморил сон, а проснулась я сегодня поутру в палатке вместе с другими слугами! Но убей не помню, как я туда добралась! Наверное, я так устала и измучилась тревогой, что даже не соображала, куда иду и что делаю! – она всплеснула руками, - А наш господин… Он, должно быть, волшебник – когда меня допустили к Вам, от ран на спине не осталось и следа! Я смыла следы крови, а под ними нет даже шрамов! Глаза Бонни округлились, в них было столько удивления и какого-то детского восторга, что Елена невольно улыбнулась. Но её подруга говорила о том, что совершенно вылетело у графини из головы – и впрямь, как могло случиться, что страшные раны от полосовавшего её спину хлыста бесследно исчезли? Как сквозь сон, она вспоминала слова Деймона о том, что он дал ей какой-то эликсир, спасший жизнь. Мысль о том, что она обязана ему своим спасением дважды, неприятно кольнула Елену. Однако она должна была объяснить Бонни случившееся, поэтому, опустив глаза в пол, девушка нехотя сказала: - Чудеса и магия здесь не при чем, не придумывай! Это все так любимая тобою наука. Ему известен какой-то настой, благодаря которому я и поправилась. Он… странный на вкус. Терпкий и обжигает, как пламя. Зато потом кажется, будто ты паришь на облачке! Поглядывая исподлобья на застывшую с открытым ртом Бонни, внимавшую каждому её слову с благоговением, Елена растянула губы в улыбке: - Возможно, вам есть чему поучиться друг у друга, - пошутила она, а мавританочка в ответ быстро-быстро закивала: - Если такое снадобье и впрямь существует, я бы половину жизни отдала, только бы узнать, как его готовить! Тогда я стала бы такой богатой, что даже халиф со мной не смог бы сравниться! Теперь Елене уже не было нужды изображать веселье. Бонни выглядела такой забавной и вдохновенной, что улыбка сама просилась на лицо. - Зачем тебе такое богатство, подружка? - Я бы купила нам с тобой свободу, моя госпожа, - печально проговорила та в ответ. - Но мы с тобой не рабыни! – жарко запротестовала юная графиня, однако Бонни прервала её вопросом: - То есть мы с Вами можем прямо сейчас отправиться, куда глаза глядят? Как хотелось бы Елене ответить ей «Да!». Но она помнила слова Сальваторе, сказанные с глубокой убежденностью, что все будет именно так - «Вы отправитесь со мной». В том, как это было сказано, было все: и уверенность, что никто не смеет противиться его воле, и скрытая угроза… Елена охотно рискнула бы воспротивиться железному деспотизму, только бы оказаться от него за тридевять земель. Ради этого девушка была готова к любым карам, её не пугал гнев Сальваторе. Но ставить под удар Бонни было неправильно и эгоистично. - Я не смогу уйти, малышка, - вздохнув, подтвердила её опасения графиня Гилберт, - но ты можешь идти, куда тебе будет угодно, в любой момент. - Ты и впрямь думаешь, что после всего, что ты для меня сделала, я покину тебя, моя госпожа? Елена нахмурилась. - Что случилось, Бонни? Отчего ты постоянно называешь меня «госпожой»? Разве мы с тобой не подруги? - Так было, пока мы были равны в невольничьей клетке, - прижав к груди руки и опустив глаза, прошептала её компаньонка, - Вы благородная графиня, миледи, а я – дочь неверного, обвиненного в колдовстве. Если Вы прогоните меня, я погибну. От жара костра, как отец, или же от побоев и унижений, обесчещенная и порабощенная. Не гоните меня, госпожа, - взмолилась Бонни и бросилась на колени, протягивая руки к Елене. - Иди ко мне, - притянула её маленькое тельце к себе благородная графиня и прижала почти плачущую девушку к сердцу. Слезы благодарности заструились по круглым смуглым щечкам, Бонни обняла руками колени своей спасительницы, сбивчиво благодаря её за всё. - Тебе не за что быть мне признательной, увы! Я обрекаю тебя на несвободу, потому что Сальваторе желает, чтобы я отправилась с ним. - Куда? - Я и сама не знаю, Бонни. Я не знаю, кто он таков, где живет, долго ли мы будем добираться до нашего нового пристанища… - Он, должно быть, полюбил Вас, миледи, - возбужденно блестя заплаканными глазками, предположила Бонни, - Он привезет Вас в свой прекрасный замок и сделает своей госпожой! Елена невесело рассмеялась, слушая оптимистичные рассуждения подруги по несчастью. - Не думаю, что это так, - попыталась она урезонить мечтательницу, - Порой мне кажется, что Деймон ненавидит меня. - Так, значит, Вы зовете его Деймон? – смугляночка хитро заулыбалась, и Елена смешалась под пристальным взглядом подруги. - Все непросто, пойми! - она отвела глаза. - О, в любви все просто и не бывает, моя госпожа! – убежденно заявила кучерявая куколка, - Но я уверена, что в нем пылает страсть. - Между страстью и любовью пропасть, - возразила Елена. - Не такая уж и глубокая, - подмигнув, огорошила её мавританочка, - Он желает Вас, это очевидно! А Вы… Вы такая чудная, госпожа моя! Вы красавица. И у Вас самая добрая и самоотверженная душа из всех людей, что я знаю. Не верю, что он сможет устоять! - Зато я верю! – отрезала Елена, желая прекратить этот разговор. - Как скажете, моя госпожа! – сладеньким голоском пропела Бонни, и графиня, не выдержав, запустила в неё подушкой: - И прекрати называть меня госпожой! - Слушаюсь и повинуюсь, моя госпожа! – хитро улыбаясь и прячась за оттоманкой, оставила за собой последнее слово Бонни. *** Сборы были недолгими. Слуг у Сальватре было немного, но трудились они так старательно и слаженно, что не прошло и часа, как навьюченные лошади были готовы к дальней поездке. Графиня Гилберт стояла в стороне от всех, тихо переговариваясь с Бонни. Краем глаза она следила за мрачной фигурой всадника на огромном вороном коне, который с бесстрастным лицом объезжал лагерь, отдавая последние распоряжения. Люди повиновались ему мгновенно, с почтительностью и даже каким-то страхом. Такой исполнительности нужно было еще поискать! Еще одна загадка, - подумала Елена. За размышлениями над очередной тайной Деймона Сальваторе она не заметила, как сам обладатель этого гордого имени оказался подле неё. - Я не смогу предложить Вам карету, графиня. Боюсь, что Вам придется поехать верхом. Он взмахнул рукой куда-то в сторону и к Елене подвели смирную пегую кобылку. Презрительно фыркнув и демонстративно отвернувшись от бледного красивого лица, Елена заложила пальцы в рот и залихватски свистнула. Со стороны леса послышался звонкий стук копыт, и вот на просторную поляну ворвалась на бешеном скаку её прекрасная Моргана. Завидев хозяйку, лошадка весело заржала, приветствуя её. Перейдя на шаг, кобыла протянула к ней свою большую голову, обдавая таким родным и знакомым запахом. Елена благодарно прижалась к жесткой морде, слегка поглаживая бархатный нос. Моргана пофыркивала и норовила на радостях снести хрупкую фигурку хозяйки. И девушка, и животное были счастливы новой встрече. Пораженный Деймон смотрел на красивую девушку с пышной гривой каштановых волос, которая счастливо улыбалась, прижавшись к белоснежной лошадке. Снова Елена сумела его удивить! - Принесите дамское седло, - негромко распорядился он. - Нет. Обычное, мужское, - остановила расторопного слугу девушка. Черноволосый мужчина посмотрел на неё с недоумением. И как, спрашивается, она собирается ехать верхом в длинном платье? На девушке был богатый наряд из шелка удивительного фиалкового оттенка с золотистой нижней юбкой. Низкий квадратный вырез обнажал длинную шею и точеные плечи, открывая жадному взору высокую грудь; в разрезах на длинных рукавах просвечивала сорочка из невесомого газа. Вышивка золотом обрамляла вырез платья и низ рукавов, удивительно контрастируя с глубоким, насыщенным цветом платья. Волосы графиня собрала в низкий пучок на затылке, из которого выбились несколько волнистых прядей, живописно спускающихся по шее. Деймон наслаждался её юной красотой! Недолго думая, девушка безжалостно разорвала по бокам золотистую кисею нижней юбки и взлетела в седло. Изящные лодыжки крепко сжали бока лошади, ножки в атласных туфельках легким касанием послали лошадь в отчаянный галоп. Так гармонично смотрелись вместе эти две красавицы — белогривая и каштановолосая, что отвезти от них взор было невозможно! До Деймона донеслись восхищенные перешептывания, от которых он злился все больше и больше. Да что, черт возьми, она вытворяет? Он тронул поводья, заставляя коня перейти на рысь. Догнать умелую наездницу было непросто, но скоро его сильная рука уже выхватывала на полном скаку из седла Елену, отчего Моргана испуганно заржала, а девушка сдавленно вскрикнула. Прижав к себе отчаянно сопротивляющуюся фигурку, мужчина снова задался вопросом, зачем он так поступил. И с раздражением был вынужден признать, что ему не понравилось, как все глазели на его Елену. Но было и кое-что еще... Окончательно решение нагнать её созрело тогда, когда его ледяного сердца коснулся страх. Самый настоящий страх, которого он не испытывал уже столетия! Он на секунду представил, как девушка падает оземь, представил её бездыханное тело — и мороз побежал по коже при одной мысли о том, что такое возможно. - Да что Вы себе позволяете, мужлан? - глаза графини Гилберт гневно смотрели на него, требуя ответа. - Мужлан?! - не поверил своим ушам Деймон. - А как иначе назвать мужчину, который позволяет себе подобные выходки? - О каких именно выходках Вы говорите, графиня? - вкрадчиво поинтересовался он, и Елена, поняв, о чем идет речь, взъерепенилась окончательно. - Да как Вы смеете... - маленькая ручка графини пошла вверх, норовя ударить наглеца по щеке. Она развернулась к Деймону всем телом, забыв о своем неустойчивом положении. Вышколенный конь, привыкший повиноваться малейшему движению ног хозяина, принял её движение как команду к действию, и неторопливо двинулся вперед. Вот только Елена, которая, норовя наказать Сальваторе, выпустила из рук узду, стремительно заскользила вниз по гладкому боку лошади. Она не успела даже вскрикнуть, когда уверенная и крепкая мужская рука плотно обхватила её запястье и через секунду девушка вновь восседала, упираясь спиной в его широкую грудь. Но минутный испуг не мог охладить её пыла! Едва почувствовав под собой опору, графиня Гилберт вновь обернулась к своему обидчику и требовательно спросила: - Зачем? Деймон прекрасно понимал, о чем она спрашивала, но не знал, что ответить. Что он был напуган, увидев её безумную скачку? Что ему не понравились, как по её ладной фигурке скользят чужие взгляды — пусть даже слуг? - Зачем что? - голос его звучал лениво и расслаблено, что только подливало масла в огонь, - Зачем я Вас спас от падения? Яркими пятнами на лице девушки выступил злой румянец. - Спасибо, - сквозь зубы процедила она, - но в этом не было бы нужды, если бы я по-прежнему была в своем седле, - она сделала особое ударение на последних словах. Деймон легко пожал плечами. - Я разрешил Вам ехать на лошади, а не скакать, как сумасшедшей! - Вы... Вы говорите, что я спятила? - от возмущения голос её зазвенел, как натянутая струна, - Да... Да что Вы себе позволяете! На этот раз её усилия увенчались успехом. Ладошка взметнулась раньше, чем она успела подумать, и на щеке Сальваторе четко отпечатался след её ладони. - Что позволяю себе я?! - взбеленился оскорбленный в лучших чувствах Деймон, - Вы ведете себя, как... как прачка! - выплюнул он. На мгновение Елена потеряла дар речи. Она сверлила ненавистное лицо яростным взглядом, мечтая стереть с лица земли этого господина, который смел сейчас взирать на неё взглядом несправедливо оскорбленного праведника. - Прачка?! - прошипела девушка, и, вспомнив, как Сент-Клер когда-то учил её драться, со всего размаху ударила не ожидавшего подобных действий Деймона твердым кулачком в челюсть. Удар был столь силен, что мужчина пошатнулся, а Елена громко застонала, прижимая к груди ушибленную руку. Два огромных глаза, сверкающих подобно сапфирам, уставились на неё с тщательно сдерживаемой яростью. Но Елена не собиралась отводить взгляд! Всю свою ненависть и боль вложила она в ответный свой взор! Они молча буравили друг друга глазами, и почти физически ощущалось, как сгущалась атмосфера вокруг этих двоих. - Ненавижу, - одними губами произнесла Елена. Деймон вздрогнул. Наваждение кончилось. Он только что едва сдержался, чтобы не перекинуть её через колено и не всыпать пару крепких ударов пониже спины этой зарвавшейся выскочке! Он!!! Злость. Ярость... Они были настолько яркими, бушующими в нем, что он едва не задохнулся! За свою долгую жизнь он нажил немало врагов. Но он уничтожал их так же, как прихлопывал надоедливого комара — спокойно, без малейшей тени волнения. У него бывали женщины, и он испытывал удовольствие, обладая ими. Но оно не шло ни в какое сравнение с тем вихрем чувств, которые завладели им целиком и полностью, когда скрестились в молчаливом поединке их взгляды. Эта молоденькая девушка сумела вывернуть его наизнанку, выдирая из самых глубин его естества чистые, незамутненные, как край алмаза, эмоции. Опаляющий вихрь выжег в нем вековой лед, будто его и не было вовсе, и сейчас он чувствовал себя словно родившимся заново. Деймон смотрел в раскрасневшееся личико Елены так, будто видел её впервые. Растворялась в памяти, уходя в никуда, Катерина фон дер Вольф. В эту минуту он перестал искать сходства и различия между двумя сестрами, из двух осталась только одна. Одна-единственная, которая сумела сотворить с ним это... Он вдруг увидел, как нежна и тонка её кожа, как красив изгиб губ... Он вглядывался в глаза, открывая для себя, что их цвет был подобен гречишному меду, а ресницы так длинны, что от них на трепетное лицо ложились тени... Ни тени испуга не было в её взоре, лишь обида и готовность защищаться до конца! Крылья маленького носика дрожали от ярости, плотно сжатые губы побелели от злости... Он никогда в жизни не видел никого красивее, чем девушка, которая только что выплюнула ему в лицо гневное «Ненавижу!». А он с неизведанной ранее страстью больше всего хотел бы сейчас прижаться к её манящим губам, заставить их раскрыться под умелой лаской, впустить его внутрь и позволить утолить ту жажду, о которой он так давно позабыл — жажду... Любви? Деймон нахмурился и мотнул головой, отгоняя от себя такую мысль. Он не мог её любить, не мог! Любовь — привилегия и проклятие смертных, это сказка, придуманная ими для того, чтобы хоть чем-то отличаться от животных и оправдать необходимость продолжения рода. Выдумка бродячих менестрелей и древних баснописцев! Он не любит Елену Гилберт. Он лишь желает её — страстно, сильно... Это страсть, но не любовь... Лошадь внезапно встала. И Деймон, и Елена, оторвавшись от созерцания друг друга, посмотрели вперед. Умный конь, не дожидаясь приказа, уже почти вернулся к лагерю. До места покидаемой стоянки оставалось не больше полумили. На обочине дороги лежали несколько растерзанных тел. Убегавшие в страхе наемники и их спутницы нашли здесь свою смерть. Страшные раны зияли на них, запекшаяся кровь заливала доспехи и нарядные платья, принадлежавшие когда-то Елене и её матери, в которые вырядились эти падшие женщины. Внезапно Елена поднесла руку ко рту, пытаясь сдержать крик. В нескольких шагах от погибших она разглядела еще одну куртизанку — моложе и красивее, чем неопрятные её товарки. Иссиня-черные волосы кудрями разметались по земле, ярко-красные губы были искажены в последнем крике. На шее жертвы виднелись страшные раны, которые мог оставить только жестокий зверь. Но не эта страшная картина потрясла Елену. На погибшей девушке было надето её подвенечное платье, в котором спустя всего неделю она должна была пойти по проходу церкви навстречу князю Антонио ди Вителли. Настоящее произведение искусства, стоившее целого состояния — не покладая рук, над ним трудились швеи и кружевницы, украшая плотный дамасский атлас цвета чайной розы нежным кружевом, нанизывая крупные перламутровые жемчужины на отделку корсажа и драгоценный пояс... Елена еще помнила, как великое множество раз её кололи иголками во время бесконечных примерок этого платья, как матушка тайком вытирала глаза, поглядывая на дочь в свадебном наряде... Здесь, в пыли у её ног лежала вся её жизнь. Такая же растерзанная, как эта несчастная. Никогда ей не пойти под венец с ди Вителли, никогда не увидеть родной Англии и любимого брата — сейчас как никогда четко понимала это Елена. Впереди её ждала неизвестность и непрекращающаяся борьба за свободу с человеком, который мнит её своей игрушкой. Деймон переводил тяжелый взгляд с мертвой порочной красотки в великолепном платье на девушку, застывшим взглядом взирающую на открывшуюся ей картину. Увидев, с каким ужасом она смотрит на залитое кровью нежно-розовое платье, он понял, для чего предназначался этот великолепный наряд. И если еще минуту назад ему казалось, что он не способен испытать еще большую ярость, то теперь ему пришлось убедиться в обратном. Клокочущими волнами она поднималась из глубины его темной души, заставляя задыхаться и стискивать зубы, лишь бы не закричать, не наброситься в стремительном рывке на одеревеневшую графиню! Он вспоминал, как этой ночью та рассказывала ему о смерти родителей, и о том, какое облегчение испытал, узнав, что оплакивает она не погибшего возлюбленного. А сейчас, глядя в её застывшие прекрасные черты, он видел в них то, чего не было — страдание по кому-то, у кого он отнял её, присвоив себе. На мгновение в его воспаленном мозгу промелькнула мысль отпустить её от себя, дать шанс на счастье. Но нахлынувшее заранее ощущение гулкой пустоты и невообразимой потери заставили еще крепче сомкнуть руки на тонком девичьем стане, с силой прижать к своей груди и едва не вцепиться в её лицо, отводя взгляд от того, что напоминало ей о прошлом. Вспомнив о его существовании, Елена подняла на него глаза, в которых дрожали слезы. Вся её злость испарилась, осталась лишь бесконечная усталость и боль, снедающая из-за смерти родных. Леди Гилберт смотрела ему в лицо, но не видела его. Она прощалась сейчас со всем, что было дорого до сих пор, с собою прошлой. В последний раз она с тоской подумала о родине, о Джереми — и заперла эти мысли в самый дальний уголок своего сердца. Вздохнув так печально, что прижимающий её к себе мужчина с трудом удержался от ласкового жеста, она устремила взор свой на дорогу, под ноги лошади. Деймон тронул поводья, стремясь увезти её как можно дальше от зрелища жуткой расправы. Елена молчала, когда, приехав в лагерь, он сдал её на попечение Бонни. Она молчала, когда к ней вновь подвели взнузданную белую кобылку, и не осталось в ней былой прыти отчаянной наездницы. Елена молчала всю длинную дорогу, петлявшую среди полей и холмов. Молчала когда их обоз остановился на отдых. Она молчала, когда Деймон, проклинавший себя за все возрастающий интерес к ней, ехал о бок, пытаясь привлечь её внимание. И лишь ночью, когда лагерь забылся сном, он услышал её сдавленные тихие рыдания. Он клял себя за жестокость, убеждал, что эта смелая девочка заслужила свободу и счастье, в сотый раз повторял себе, что должен расстаться с нею, отпустить туда, куда стремится её сердце... Но он не мог. Потому что вместе с собой она забрала бы его душу — или то, что от неё осталось. Лишь когда Елена была рядом, он вспоминал о том, что мир наполнен красками и запахами, что небо голубое, а воздух по утрам морозный... Он впервые за долгое время рассмотрел, какими были цветы на поляне, мимо которой они проезжали днем, потому что их цвет точь-в-точь был того же изумительного оттенка, что и платье графини Гилберт — нежные фиалки с золотистым глазочком показались ему чудным творением Господа. Рядом с ней он мог дышать полной грудью, хоть и не нуждался в воздухе. Подле неё ему было то легко и спокойно, то обжигающе-горячо, так, что сердце готово было вырваться из груди! Её печаль и молчание вгрызались в его душу, терзая её муками совести и наконец-то пришедшим признанием, что он хочет, дабы графиня Елена Гилберт была подле него каждую секунду его существования... И сейчас, слыша её всхлипывания, он ощущал, как что-то раскалывает его надвое. С трудом Деймон заставил себя остаться на месте и не подойти к плачущей девушке. Одна его часть жаждала принять на себя её боль, сделать все, чтобы она навсегда забыла о страдании. Другая требовала выпытать имя счастливца, из-за которого рыдала ночами девушка и растерзать его, подвергнув самым страшным карам за то, что он был любим этим чудесным созданием. Мужчина устало закрыл глаза, пытаясь заставить себя не слышать тихого плача. Елена постепенно затихла, и только тогда, когда Деймон услышал её ровное дыхание, он решился подойти к спящей... Она свернулась клубочком, подперев под себя кулачок. Во сне она выглядела такой невинной и беззащитной! Долго, очень долго он смотрел на её милое лицо... Повинуясь безотчетному импульсу, мужчина склонился к ней ниже и коснулся прохладными губами нежной кожи, скользя невесомым поцелуем от щеки вниз, к ключице. Там он застыл, с наслаждением вдыхая её запах и слыша ток крови. Её кровь звала, манила, обещая небывалое наслаждение... Но он знал, что никогда в своей жизни не коснется этого белого горла, не ощутит ароматного вкуса внутри себя. Эта девушка была для него неприкосновенна, она должна была жить, потому что только так мог чувствовать себя живым и он сам. Не доверяя себе более, он отстранился от её лица, вновь лаская взглядом милые черты. Его рука потянулась к роскоши густых волос, запуталась в них, и ресницы спящей красавицы затрепетали, на губах заиграла легкая улыбка... Испугавшись, что сейчас она проснется и увидит ненавистное лицо, вампир в мгновение ока исчез, не желая тревожить её сон. Но её теплая улыбка все еще грела его мертвое сердце....