Непокорный

      Органная музыка разносилась по коридорам и комнатам мрачного, погруженного в готическую полумглу дома, потоками кипящих и пенящихся нот. В темной комнате, на столе из черного дерева, трепетало, изгибалось как живот восточной танцовщицы, робкое свечное пламя. Орган, по-грозовому мрачный, начал набирать обороты все более быстрые и хлесткие, похожие на первые падающие капли дождя. В небе грянул новый удар грома, и симфонию прорезала молнией взлетевшая на высоту нота. Перекликаясь с остальными, она больше не была чертой пурпурного разряда посреди темного фона переливов; обратившись теперь в быстрый воздушный поток, она растворилась в головокружительной мелодии, под которую так ловко и трепетно отплясывала блеющая свеча.       Гибкая лохматая тень, сидевшая за органом, казалось, была призраком. Пальцы так мягко и ловко ударяли по клавишам, точно орган играл сам; казалось, эта тень просто вдыхала в него жизнь, наполняла силой, гневом, намеками на просветы радости и скорбью. Глубокой и холодной, как его собственный голос. Свеча уже не изящно дрожала; она билась в конвульсиях, трепалась, как подожженный мотылек, разъедала фитиль, и вниз, на блюдце с белоснежного ствола свечи стекали густые теплые капли воска. Страсть, агония, одиночество, вожделение. Орган рычал и выл, издавал то земные, то потусторонние звуки. Пальцы исполнителя лавировали по клавишам.       Заключительный аккорд был облегченным вздохом на фоне спектра мучений, вдохновения, слез и счастья мелодии. Человек поднялся со стула и медленной, плывущей походкой подошел к измученной свече. Было какое-то нездешнее желание уменьшиться до ее размеров и ринуться в маленький огненный лепесток, чтобы слиться с ним и прогореть, растопить воск и закончить жизнь в этой липкой луже, на гнилом и хрупком, почерневшем фитильке.       Роберт Тервиллигер перевел свой глубокий, замогильный взгляд на мясницкий нож, в котором жидким янтарем отражалась свеча. Казалось, что эту картину неплохо было бы чем-то дополнить. Таким чистым лезвие ножа не должно оставаться долго. Но Сайдшоу Боб изо всех сил старался заставить себя сдерживаться. Его уже несколько недель опаляло желание вонзить его кому-нибудь в глотку, ощутить на пальцах горячие ручьи крови и выдохнуть с облегчением.       Но он отныне законопослушный гражданин, и приходится упиваться музыкой, пением, литературой… и коньяком. Неплохо у экс-клоуна пошло и виски, и вино. Но он ни в коем случае не мог позволить себе стать алкашом. Нет-нет, это удел ничтожеств. Теперь все чаще и чаще Роберт проводил свое время в парках, бегая, или в спортзалах. И все, вроде, стало мало-помалу налаживаться… Пока убийца не встретил его.       Сначала это было похоже на кошмар. В черном парке среди инфернальных теней деревьев Роберт Тервиллигер слонялся, напевая себе под нос очередную арию, которая так жутко и точно дополняла картину, когда вдруг на дорожке появился молодой человек.       — Черт, как я умудрился потерять мобилу? Совсем же новая! Ай, карамба!       Боба пронзило, и он застыл на месте. Его тощий силуэт совсем не был виден за деревом, и наблюдать за юношей было удобно. Барт Симпсон. Это точно был Барт Симпсон. Роберт ни с кем и никогда его не перепутает.       Сайдшоу хватил себя по бедру, но привычных ножен там не обнаружил. Черт, он ведь совсем не думал, что встретит на улице Барта Симпсона. Этого ненавистного мальчишку, который его буквально раздавил! К которому он излишне стал привыкать, от которого надо было немедленно, просто срочно избавиться.       Но он все же не смог. После этой встречи экс-комик был сам не свой. Точно неприкаянная душа он слонялся по дому, поднимался с этажа на этаж и все мусолил образ мальчугана, которого запомнил еще одиннадцатилетним ребенком. Последний раз он видел его именно тогда. И столько времени прошло. Целых шесть лет. Шесть лет он сидел в тюрьме с мыслями об отмщении чертовому Симпсону, который буквально проклял его жизнь.       Барт Симпсон. Эль-Барто. Бартоломью Джо-Джо Симпсон. Три тени, которые всю жизнь служили ему путами. В ребенке этом было что-то, за что Боб раньше никак не мог ухватиться. Последний год заключения Роберт посвятил разгадке тайны личности Барта. Он каждую секунду думал о нем, вспоминал его насмешки, крайний талант попадать в неприятности и выходить из них живым. Итак, Барт Симпсон был везучим бездарем. Но не это ведь впечатляло Роберта! Нет, не это. Что? Он хотел снова ухватиться за него.       И остаток вечера, а потом еще полночи убийца провел за размышлениями. Он в деталях воспроизводил образ ребенка и подростка Симпсона, рассматривал глаза, изучал волосы и телосложение, которое за это время не очень-то изменилось, только что детский круглый животик слегка убрался, и теперь он не походил на бочку с тонкими ножками-ручками, а уже больше напоминал нормального человека. Так или иначе, юношу нормальным назвать было нельзя. Его несуразная походка все еще отдавала ребячеством, игравшем в голове и в… Барт. Чертов. Симпсон. Тервиллигер потер глаза. Нет. Он все еще находится во власти алкоголя, выпитого на ночь. Его желание убить Барта не может перекликаться с чем-то еще. Ему плевать на сопляка. Плевать…       Спустя несколько дней Боб почти столкнулся с ним в супермаркете «На-Скорую-Руку». Поспешно спрятавшись за холодильник с напитками, чтобы Барт не дай Бог его не увидел, Сайдшоу смотрел, как мальчишка взял с полки морозильника газировку, хотел пойти в очередь… когда у него случайно развязался шнурок. Барт цокнул языком, нагнулся и… вся его восхитительная задняя точка предстала перед Робертом во всей своей красе. Весь остаток дня Тервиллигер не мог понять, что с ним не так и при чем тут вообще задница Симпсона?!       А следующий день Боб ходил с ожиданием кого-то или чего-то. Мысли о том, что пора бы найти себе работу, притупились, и весь день прошёл как в дыму. Боб слонялся по дому, пробовал музицировать, но и это не вызвало никаких чувств, только ощущение чего-то невыполненного. От раздражения невозможно было сосредоточиться и на книгах. В итоге Сайдшоу решил (а вдруг предчувствие не обмануло?) сходить в ванную и привести себя в порядок.       Уже к вечеру он сидел в выглаженной неизвестно зачем рубашке, пахнущей каким-то лёгким, ненавязчивым ароматом мужской туалетной воды, лицо гладко выбрито, встопорщенная грива волос была вымазана гелем, и ее даже удалось с относительным успехом уложить.       Звонок в дверь встревожил Боба, и он даже решил, что ему послышалось. Ну не может быть, чтобы он вот так угадал. В совпадения он тоже не верил. А может, это и не было совпадением? Просто время сделало свое дело, подвело все к тому, к чему должно было… Роберт почти полностью был уверен, что это пришел Он. От возбуждения и волнения в груди образовалась разрастающаяся по мере его приближения к двери плотная сфера. Вот его чуть дрожащие пальцы легли на ручку двери, он с замиранием повернул ее. Послышался щелчок…       Но на пороге стоял вовсе не Барт Симпсон. Тервиллигера пронзило от злости и разочарования. Он был бы даже мальчишке рад больше, чем тому, кого увидел перед собой.       — Привет, братец.       Боб сморщился. Сесил с пресной миной смотрел на него в упор, а потом в его взгляде промелькнуло что-то, и он чуть-чуть поднял вверх уголки губ.       — Ты собираешься оставить меня стоять на пороге?       — Да, — ровным, стальным тоном ответил Роберт и тут же захлопнул дверь…, но она не закрылась до конца. Боб закатил глаза — Сесил мыском ботинка вклинился между дверью и дверным косяком.       Боб думал придавить его ногу посильнее, но какие-то братские чувства (может, ему просто нужен был собеседник) взяли верх, и он открыл.       — Хорошо, чего ты хотел? — промычал себе под нос экс-комик.       Сесил сделал самое деловое и мерзкое свое лицо и протянул:       — Соскучился по любимому брату. Я что, не могу соскучиться по тебе, Боб?       — Нет.       — Да, ты прав, — хмыкнул рыжеволосый. — Ну, я зайду?       Роберт Тервиллигер молча прошествовал внутрь, призывно махнув рукой. Сесил зашел следом.       За столом младший брат изволил рассказать, зачем пришел.       — Видишь ли, Боб, — скучно тянул Сесил, ковыряясь вилкой в салате (по своей манере оттопырив мизинец), — Я тут поразмыслил…       Боб скептически изогнул бровь.       — Моя должность инженера потерпела крах еще сто лет назад, и я решил найти другую профессию. Признаюсь, выбор был слишком велик, и поэтому я размышлял достаточно долго… В результате я остановился на преподавателе в Спрингфилдском институте.       — О, поздравляю, — Роберт пригубил бокал вина, без особого интереса взглянув на брата. — У какого курса?       — У первого, брат. У первого, — Сесил нанизал на вилку несколько листьев. — Кстати, салат вышел пресным.       — Твое лицо этим вечером — тоже, — проворчал Боб. Он знал, что Сесил к нему просто цепляется, но Роберт Тервиллигер просто не выносил, когда его умения были подвергнуты сомнениям.       — Так, я пришел не за этим, — быстро вернулся к теме Сесил. — Просто, я так смотрю, ты сидишь без работы уже достаточно долгое время. У нас как раз есть вакантные места… Ты понимаешь, к чему я веду?       — Понимаю, но я не уверен… — Боб забылся от счастья, но старался сохранить самый непринужденный вид. Он столько лет мечтал хоть как-то проявить себя в своих познаниях! — А какое место ты мне посоветуешь?       Сесил задумался.       — Могу предложить тебе преподавать историю. По крайней мере, из свободных должностей, эта — самая лучшая.       Роберт готов был обнять брата. Невероятное великодушие, которое он проявил, предложив ему работать в институте, осветило жизнь Боба еще на год вперед. После того, как Франческа, забрав сына, ушла, Тервиллигер был полностью раздавлен. А внезапная встреча с Симпсоном так отменно сыграла на его нервах, как он играл на органе. Теперь, с новой работой, ему некогда будет думать о проблемах прошлого и настоящего, теперь все его мысли будут забиты только обучением студентов, день будет расписан по пунктам, они с Сесилом наверняка будут видеться в институте. Кажется, все, наконец-то, налаживается…       — Только есть одно «но». — Прекрасно. Роберт подозревал, что не все так блаженно, как кажется.       — Какое? — спросил он.       — К занятиям ты сможешь приступить только со следующего месяца. Пока я могу предложить тебе поработать репетитором. Что скажешь?       Боб перевел дыхание.       — Что сказать? Я согласен! Но с чего вдруг такая доброта? — экс-комик с недоверием изогнул бровь.       — Мы же братья, сам понимаешь, — вздохнул Сесил с такой интонацией, точно очевидное приходилось объяснять каждый божий день. Хотя, наверное, так и было, ведь он все-таки преподавал в институте на первом курсе.       — Что ж, раз уж так… — Роберт с задумчивостью откинулся на спинку стула, сложив руки в замок. — Может, в таком случае, не откажешься остаться на ночь? У меня есть свободная комната, сейчас ведь уже достаточно поздно.       Сесил отправил в рот очередную порцию салатовых листьев и интеллигентно положил вилку возле тарелки, клевками пальцев промокнув губы салфеткой.       — Нет, спасибо, — он отрицательно покачал головой и встал из-за стола. — К тому же, сейчас не так поздно, как ты говоришь, Боб. Времени только семь, и мне нужно еще позаниматься со своей ученицей. Встретимся завтра, если ты не против.       Боб пожал плечами. После такого акта милосердия он был не против снова повидать брата. Каким бы мерзким и, порой, дурашливым он не был, Роберт все равно его любил. И эта любовь иногда так припекала, что всеми мыслями и чувствами мужчина переносился в детство, вспоминая, с какой теплотой таскал брата на спине, и как после их очередной ссоры мать заставляла их скрещивать мизинцы и примиряться. И даже попытка его убить уже не так коробила, как в первые два года…       — Тогда я пошел, — вывел его из задумчивости Сесил. Боб опомнился.       —Да, конечно.       Они оба вышли в коридор.       Посреди ночи Боб проснулся от нехватки воздуха. Его будто что-то душило, давило, заставляло уснуть навечно. Ему сначала не хватило сил открыть глаза — видимо, наступало удушье, но, когда он все же заставил себя разлепить веки, он понял, что пребывал в бреду. Никто не пытался его удавить — он лежал на спине, над ним двух с половиной метрах темнела люстра. Комната, погруженная во мрак, не таила в себе какого-нибудь подозрительного силуэта или намека на чей-то ночной визит. Боб был один. Внезапный укол скорби и одиночества заставил его подняться с кровати и направиться вниз, чтобы достать из мини-бара бутылку отличного вина и напиться.       Ему нужно было напиться. Просто необходимо. Прямо сейчас. Когда он спустился в кухню и налил в бокал алой жидкости, его мысли медленно и плавно перетекли к Барту Симпсону. В момент одиночества, боли и угнетающей тоски он думал о Барте Симпсоне. Осознание того, что с ним случилось, пришло моментально. Так же моментально Роберт возненавидел сам себя. Он влюблен в Барта Симпсона.