Исповедь

      Солнце медленно достигает горизонта, озаряя небо багровыми красками. Большая часть маленького городка уже погрузилась в сумрак ночи, лишь некоторые дома, стоящие ближе к утесу, все еще были освещены красным светом уходящего светила. Небольшая старая урка стоит практически у самого берега чашеобразного залива, который с трех сторон окружают отвесные скалы. В судно, явно торопясь, погружают и выгружают контрабандный груз - табак, вино, специи, ткани. Лица и тела людей скрыты под ворохом изношенной до дыр одежды, из-за чего невозможно узнать пол, возраст и национальность. Суетятся все: рослые матросы, капитан, пассажиры, несущие свертки с вещами, а так же шайка бандитов, распространяющая товар по всей округе. Суетятся... почти все. Два человека уже стоят на борту корабля, следя за безликими тенями. Наконец весь груз и пассажиры на борту, и урка отправилась в открытое море.

***

      Канда стоял на промерзшем корабле и смотрел на тонкую, еле различимую полоску земли. Где-то там была Англия. Где-то там полиция уже искала Шпенделя. Где-то там они, возможно, уже догадались, что Канда жив. Где-то там...       Англия всегда была для мечника "где-то", даже ступая по этой земле, она оставалась для него какой-то далекой. Будто он все еще был дома, поэтому, временами забываясь, он внутренне удивлялся, слыша чужую для него речь.       Наемник не любил ностальгировать, да и считал это совершенно бессмысленным делом. Он не знал, хочет ли вернуться домой или нет. С одной стороны ему, как и всем людям, была присуща тяга к первоначальному месту жительства. Казалось, что там уже уставшая душа сможет обрести покой. С другой же стороны он... Он боялся. Боялся и знал, что в Японии такие же люди, как и в этой сырой стране, боялся, что его страна изменилась до неузнаваемости, что там нет уже тех гордых, свободолюбивых воинов, каким был его отец, и о каких его мать часто рассказывала. Но больше всего Канда боялся, что его дома уже нет. Он порой позволял себе раздумывать, живы ли еще его родители, не отдали ли после их смерти его дом какому-нибудь высокопоставленному человеку? Мечника бесило это чувство, но он ничего не мог с этим поделать, а потому, за исключением редких минут слабости, предпочитал не думать о таких глупых понятиях как "родина" и "дом", считая бессмысленным страдания по поводу всякой фигни. Наблюдая за пока еще спокойным морем, он решил подумать о другой ерунде, носившей имя "Шпендель".       Канда не был человеком, существование которого заключалось в удовлетворении потребностей, находящихся чуть ниже пояса. Естественные позывы мечник душил многочисленными тренировками, а о походе к "жрицам любви" (больше напоминавшим облезлых крыс) речи быть не могло. Во-первых, это противоречило его морали, а во-вторых, не было желания заразиться неизлечимой дрянью. Вскружить же голову какой-нибудь деревенской дурочке, даже не обещая взамен замужество (благо, привлекательная внешность позволяла), не давало чувство собственного достоинства и, в какой-то степени, еще сохранившееся воспоминание о теплых отношениях между его родителями. Может быть, особую роль так же сыграло присутствие духа воина, желавшего получить самое лучшее, то, за что нужно бороться и что принадлежало бы только ему... Одним словом, он был чем-то средним между благородным узкоглазым джентльменом и среднестатистической дрянью. Чем японца так зацепила эта седая моль - он не знал. Было ли данное чувство любопытством или желанием получить то самое, за что нужно бороться - для него это не имело значения. Да и зачем ломать себе голову ненужными мыслями, если что-то внутри парня говорило, что все это правильно и его действия, как и признания, не были лишь минутным порывом? Единственное, что Канда точно знал - им не руководило одно только желание удовлетворения, и он не собирался так просто разойтись с мелочью. Не в этой жизни точно. - О чем задумался?       На море уже опустилась морозная непроглядная ночь, а неофициальный статус пребывания корабля на плаву не позволял зажечь даже самый тусклый огонек, из-за чего невозможно было разглядеть собственные руки, не то, что фигуру, стоящую в нескольких шагах от убийцы. Не смотря на это, наемник легко узнал по манере ходьбы и голосу кто это. - Ты, как всегда, многословен, - Уолкер потянулся, после чего оперся локтями о борт корабля, усиленно пытаясь разглядеть хоть что-то.       С неба продолжал капать мелкий, но от того не менее холодный и противный дождь. Он тихо тарабанил по давно уже прогнившему дереву и проржавевшему металлу. Волны мягко, с шуршанием, обволакивали судно, унося его все дальше от проклятой земли. На борту было только два человека. Остальные, включая команду, благоразумно решили провести время в сухой, но тесной и доверху забитой тюфяками, каюте. - Шуруй обратно. Если заболеешь – лечить не буду. - Неужели обо мне беспокоится наемник?       Канда мог дать руку Шпенделя на отсечение, что эта беловолосая мерзость расплылась в гаденько-довольной улыбке. Он, прямо как в живую, видел, как уголки бледно-розовых, таких противных губ слегка дрогнут. Как у этой гадкой церковной мыши немного сощурятся эти болотно-серые моргалки, как в них промелькнет искорка озорства, ехидства и еще чего-то теплого. Как недоросль улыбнется, а потом японец даст ему в морду. Желательно, выбив два передних зуба, чтобы мелочи навсегда расхотелось улыбаться или, еще чего, смеяться. Руки зачесались. - Конечно, нет, Мояши. Просто ставлю тебя перед фактом, чтобы ты потом, сгорая от лихорадки, не проклинал меня за отсутствие.       Опять только шум воды. На мгновение могло показаться, что весь мир погиб и нет больше ничего за пределами этого судна, что и сама урка плывет не по морю, а по тьме. Бесконечной, пугающей, чарующей, живой тьме. Кто знает, куда она их приведет? К когтистым лапам разъярённого чудовища или же в неизведанное, необычное, не принадлежащее этому миру место, где два парня, возможно, обретут счастье. - Канда, так как ты оказался в Англии? - серые глаза вглядываются куда-то во тьму, пытаясь разглядеть лицо выжившего висельника. - А ты всегда жил в помойной яме? - почему-то ссорится с Мояши совершенно расхотелось.       В отличии от Мелкого, наемник прекрасно видел даже в такой тьме, поэтому он заметил, какое трагически-болезненное выражение появилось на его лице. Захотелось стереть его, а если говорить проще - ударить так, чтобы тот согнулся в три погибели или... или же прижать к себе так, чтобы аж глаза вылезли и поцеловать уже наконец эти обветренные, покусанные, отвратительные, мягкие, теплые, нежные губы... Но лучше побить - надежнее будет. - Давай, сначала ты мне расскажешь, а потом я? - Уолкер смотрел перед собой, улыбаясь уголками губ. - Валяй. - Эй! Я же сказал, что сначала ты! -... - Канда. -... - Канда!        Ноль внимания - фунт презрения. - Ладно, - вздох, холодный ветерок забрался под тонкую одежду, из-за чего парень поежился. - Раньше я жил вместе со своим приемным отцом - Маной Уолкером. Отец работал частным учителем английского языка. Он был достаточно известен в высших слоях общества как хороший преподаватель, так что мы нередко ездили по различным графствам, где отец подучивал знатных чад. У него был брат-близнец - Неа.       Уолкер хмыкнул, прикрывая глаза. - Дядя был врачом-биологом. Когда Мане было необходимо самому ехать куда-то, я оставался с его братом. Когда он не был занят чтением книг, препарированием животных и изучением каких-то очень маленьких организмов, он по вечерам рассказывал о разных болезнях, как их лечить, даже научил оказывать помощь при сильных ранениях - как их обрабатывать и зашивать. Но больше всего мне нравилось, когда по возращению Маны мы садились у камина и он рассказывал нам различные истории о том, как они долгое время путешествовали и Мана, порой, подрабатывал к цирке. О том, как Неа учился в университете и они препарировали мертвого человека. Ну а так же просто разные легенды и сказки, - все это время Канда краем глаза наблюдал за Мелким.       Было такое чувство, будто Шпендель находился где-то в глубине своих воспоминаний. На его лице появлялась то теплая, то мечтательная, то болезненная улыбка, а вот глаза неизменно невидяще смотрели в темноту. - Мой учитель и Неа жили в одном доме, который они оплачивали пополам. У Кросса была жена - Мария. Мариан был очень хорошим человеком, и у него не было таких пристрастий к алкоголю и женщинам - он очень сильно любил свою жену и они ждали ребенка. Но, - Уолкер опустил голову, пряча глаза за челкой, а его пальцы судорожно стиснули ткань собственной одежды, - В нашем районе была вспышка холеры*. Мана и Мария заболели, а меня на время отдали какой-то хорошей знакомой Кросса. Она жила за чертой города. Дядя пытался придумать какое-то лекарство, искал очаг заболевания, спал только пару часов в день, когда изможденное тело отказывалось работать. А потом… Неа пришел ко мне. Он выглядел как сумасшедший. У него как-то странно блестели глаза, он говорил, что так нужно, что этим он всех спасет, иначе заболеет весь город и я в том числе. Дядя ушел, а я побежал за ним. Я забежал в комнату Маны. Он выглядел так, будто вот-вот умрет. Потом было очень жарко. Все пылало. В комнату зашел Неа. Он меня и не заметил, будто ослеп. Дядя стал на колени у кровати Маны и просил прощения. Потом я услышал крик Марии. Я побежал к ней и, кажется, опалил себе руку. Она лежала на кровати и кричала, а огонь пожирал ее измученное болезнью тело заживо. В комнату забежал Кросс. Он бросился к Марии, но деревянный пол не выдержал, и кровать рухнула на первый этаж, опалив часть лица учителю.       Вздох. - Он меня заметил, взял на руки и вышел вместе со мной из горящего здания. Мы стояли и смотрели, как огонь пожирает дом и любимых нами людей. После этого Мариан начал много пить. Мы переселились в трущобы. Чем больше он пил и гулял с женщинами, тем сильнее он ненавидел Неа. Ведь именно он устроил поджог, думая, что наш дом и является местом заражения. Чем сильнее он ненавидел дядю, тем больше я был в его глазах похож на него и тем сильнее Кросс ненавидел меня, пытаясь выплеснуть свой гнев, избивая. Я знаю…       Голос бывшего священнослужителя дрогнул. - Он ненавидел меня, но бросить не мог. Так я стал его "глупым учеником".       Аллен пытался как можно ниже опустить голову, но Канда и без этого знал, что тот беззвучно плачет. Мечник прижался своим плечом к плечу Шпенделя. Пусть ревет, может, в туалет будет меньше бегать.       Было приятно чувствовать сквозь промокшую ткань чужое тепло, и Аллен сам не заметил, как начал успокаиваться. Седовласый совершенно не собирался реветь, просто каждый раз воспоминания ломали что-то в нем. Что-то родное и такое ему необходимое. Но в этот раз было не так больно, будто взамен чему-то сломанному в грудь положили еще что-то, не менее любимое и теплое. Может, это из-за тепла чужого тела, может, из-за немного грубой руки Канды, которой он мягко ерошил промокшие волосы, а может, из-за молчания. Не отягощающего, а понимающего молчания. Бывший заключенный не пытался успокоить пацаненка, но он его понимал и принимал его боль, а это было дороже любых утешительных слов.       Дождь перестал моросить. Кое-где разошлись тучи, являя взору яркую россыпь звезд. Прогнившая палуба покрылась жидкой коркой льда, так что никто из пассажиров не пожелал покидать единственное сухое помещение. Снаружи стояли только два парня,. Чтобы хоть немного согреться, они прижимались плечом к плечу. Вымокшая одежда немного затвердела, но ни Канда, ни Аллен не хотели идти в тесную комнатушку, сплошь набитую грузом и людьми.       Седовласый парень вдохнул полной грудью морозный морской воздух, сонливо протирая глаза. Последние дни он совсем мало спал, но, что самое гадкое, хоть и был уставшим, никак не мог заснуть из-за волнения и различных странных мыслей. Сейчас же было спокойно, хоть и холодно. Может быть, Уолкер даже задремал бы, повиснув на мечнике (ну и что, что спихнул бы), но... - Канда, теперь твой черед.       Убийца фыркнул. Он надеялся, что недосвещенник заснет или забудет, но нет же. - Какой же ты надоедливый, Шпендель! - мечник нахмурился.       Ему совершенно не хотелось кому-либо рассказывать эту историю, да и вспоминать тоже, но Юу, несмотря на весь свой сволочной характер, умел отвечать на доверие и за свои слова. Серые глаза внимательно смотрели на Мугеноносца (благодаря звездам стало значительно светлее), их хозяин был готов слушать. - Тч!       Помимо воли, сознание мечника начало погружаться в воспоминания. Вот он, как на яву, видит свой дом - типичное японское построение зажиточных сословий, чувствует терпковатый запах цветов и соли, слышит, как где-то вдалеке волны с ревом ударяются о прибрежные скалы. Он видит доброе лицо своей матери: небольшие морщинки у раскосых, всегда теплых для него, темных глаз, изящный, немножко вздернутый, нос, тонкая полоска бледно-розовых губ. Видит строгое, всегда неприветливое, но уверенное лицо своего отца. Все это – всего лишь мелкие камушки прошлого, которые так не хотелось поднимать с бездонного озера. Ведь чтобы это сделать, нужно намочить как минимум руку, если и не полностью нырнуть. А выходить мокрым на промозглый от многолетней корки льда берег никому не захочется. - Отец решил отправить меня обучаться в какую-то закрытую школу, то ли еще что-то в этом роде, а я не хотел, так как это было далеко от дома. Мы поссорились. Я был мелким идиотом и сбежал из дому, прихватив с собой семейную гордость - Муген. Думал, поживу пару недель на берегу моря, покажу всем, какой я самостоятельный. Вернусь, а там меня трогать не будут, боясь нового побега, и в школу не отдадут. Через несколько дней на берег причалила лодка. В ней был кто-то из ваших. То ли контрабандисты, то ли еще какой-то сброд. Недалеко от них стоял мой шалаш. Меня сцапали и отвезли какому-то лорду, как домашнего зверька. Я рос у этого лорда, упражнялся с мечом, обучался письму и чтению, меня время от времени возили на балы и выставляли на общее обозрение. А потом эта свинья начала делать мне различные предложения, - Канда оскалился так, что Аллен непроизвольно вздрогнул. - Я его прирезал. Ночью. Столовым ножом. Забрал Муген, сбежал и стал наемником.       Канда, как и следовало ожидать, был краток. Он не украшал свой рассказ различными эпитетами и ответвлениями истории. Но Аллену и этого хватило, что бы все представить. - Вот как? - Уолкер наблюдал за мечником, смотрящим в морскую темноту. - Значит, ты был что-то вроде необычной статуэтки?       В синих, словно море, глазах появился отблеск ярости, а губы исказились в ухмылке. - Что-то вроде этого. - Удивительно, как в окружении умных людей выросло такое хамло, - серые глаза озорно смотрели на убийцу. - Тч! Тоже хочу сказать и о тебе, недоросль! - В отличии от тебя, я хотя бы не кидаюсь с маньячным оскалом на первого встречного. - Я тебя сейчас скину в море.       Вдвоем выходить из озера воспоминаний оказалось не так уж и холодно. _________________________________________________________________________________________ *Долгое время считалось, что холера передается воздушно-капельным путем.