Один за двоих

Мой взвод (меня повысили до взводного) упорно долбил подмерзшую землю. Я копал окопы наравне со всеми, находя в работе возможность отвлечься от гнетущих мыслей. Как известно, нет пытки мучительней, чем ожидание. Даже лес, кажется, замер в предчувствии неотвратимых событий. Птицы и зверье, которого здесь в изобилии, попрятались по гнездам и норам, наступила тишина, за которой придет грохот орудий. - Дан, к командиру! - кричит кто-то. Кладу лопату черенком поперек ямы, подтягиваюсь и вылезаю из окопа. Бегу, на ходу привычно одергивая и поправляя одежду (никак не избавлюсь от армейской привычки), по дороге, вынырнув из кустов рябины, за мной увязывается Аркашка: - Дядя Дан, дядя Дан! А ты куда? Можно я с тобой? А тебя Танечка искала, ей-то что сказать? Смешной парнишка: глаза чуть косят в разные стороны, волосы буйными смоляными кудрями выбиваются из-под кроличьей шапки, падают на плечи. - Я по делам, Аркашка, скажи Тане, что сегодня не приду. В штабе уже собрались Костя, Федор и Матвеич, Сергей кивает мне и взглядом указывает на лавку. - Завтра, - произносит он только одно слово, но всем уже ясно. - Дождались! - вскакивает несдержанный Федя. Я смотрю на Сергея, и мне становится не по себе. Командир повстанцев болезненно-бледен, на скулах красные пятна, глаза тоже покраснели и сухо блестят. - Ребята, - глухо говорит он, - имперцы застряли под Нарголлой - проклятые нары впервые за много месяцев нанесли массированный удар по имперским частям. Генерал Девория направил нам на выручку полк, но они придут с опозданием… Крепитесь, ребята! Чего-то подобного я ожидал, но вовсе не рад догадке. Взводные молчат, Сергей заходится в приступе кашля. Я отвожу глаза. Ползание по окопам явно не идет на пользу командиру, и Танюшка от тревоги плачет по ночам. - Все! - с трудом выговаривает Сергей, - Идите к своим. Дан, - оклик застает меня у двери, - останься, надо поговорить. Я устраиваюсь на краешке стола. Не знаю почему, но мне неловко смотреть ему в глаза, наверное, потому, что шансов у нас нет. Можно лицемерно бить себя в грудь и поднимать собственным примером воинский дух бойцов, но все это не отменит данности: мы остались одни. Последний заслон перед ордой врага, точнее, маленькая заслоночка. - Мы не выстоим, - говорит Сергей. Я уважаю его за это признание. Бывший каторжник, родившийся на руднике и едва овладевший грамотой, он действительно талантливый командир с горячим сердцем и холодным умом. Но сейчас предо мной просто человек, человек, которому тяжело. Сергей наливает себе в рюмку из фляжки. - Будешь? - Нет. - Правильно, перед боем не стоит, в другое время - напился бы… Эк его подкосило! Вливает в глотку алкоголь и сгибается в рвущем легкие кашле, платок и ладони в крови. - Даня, - шепчет он, отдышавшись, - на тебя вся надежда. Выведи Таньку, сбереги девочку, Христом Богом прошу! - Куда? - изумляюсь я. - Поздно уже, мы обложены со всех сторон! Раньше надо было думать, когда в тыл людей отправляли. - Она уперлась, такая упрямая, вся в мать! Вид у него - краше в гроб кладут. Он разглядывает свои пальцы, оттирает платком и молчит, наверное, подбирая подходящие слова. - Ты знаешь, где скутер. Бак починили, горючего хватит на три сотни миль… - На скутере через кольцо оцепления?! - мне кажется, он бредит. Или нет, просто перебирает варианты и не может найти выхода. - Что тебе еще надо? БТР? Бери БТР! С твоей удачливостью вы выберетесь! Я давно заметил, над тобой будто крыло ангела… - Ну-ну, прям ангела, - я начинаю беситься, потому что тоже не вижу выхода. Даже если он даст мне танковую роту, мы не пробьемся через окружение. Единственный шанс - стоять до последнего на огневом рубеже, может, кто-то и выживет до прихода имперцев. - Ты понимаешь, о чем меня просишь, Сергей? Я преступник, за мной охотятся спецслужбы. Я ищу Алвано и не успокоюсь, пока не придушу эту тварь! Из меня никудышный пестун… Командир сверлит меня глазами. - Мне больше некого просить, - хрипло говорит он, - Танюшка верит тебе. Обещай, что присмотришь за ней, она - хорошая девочка… - Да знаю, - в сердцах бросаю я. Что-то во мне гнется, сжимается, как пружина. Не могу я, не могу ему отказать! А еще не могу бросить глупую, упрямую, влюбленную в меня девчонку… Она ж осталась из-за меня. - Хорошо, тогда попрощайся с Таней, я заберу ее сейчас. Лицо Сергея светлеет, губы растягиваются в подобии улыбки. У дверей нас поджидает Аркашка. - Дядя Сережа! Дядя Сережа! А я с тобой можно пойду? Сергей кривится, будто надкусил мороженое больным зубом. Дурачок Аркашка - вторая после Тани головная боль командира. Я недоумевал, отчего эту липучку не отправили в тыл? Оказывается, из-за Танюшки, раз она тут, то и Аркашка из лагеря ни ногой. Теперь малец носится по лагерю без дела и отвлекает людей глупыми вопросами. Перехватив страдальческий взгляд Сергея, я говорю: - Аркашка, пойдешь ко мне адъютантом? Парень радостно скачет вокруг нас и размахивает руками, изо всех сил выражая, как счастлив быть мне полезным. - А как же дядя Сережа? - на минутку огорчается он, как будто дядя Сережа пропадет без него. - Ничего, дядя Сережа обойдется, - ухмыляюсь я. Таня, конечно, радуется моему визиту. Прыгает на шею, как котенок, щекочет пушистой шевелюрой, но, когда я предлагаю ей собраться и поцеловать отца, глаза девочки наполняются слезами. Она морщит нос, стараясь сдержаться, как-никак настоящая мятежница, но вскоре уже вовсю рыдает на плече Сергея. Я выхожу на крыльцо, предоставляя им возможность поговорить наедине. Затягиваюсь сигаретой - надо же, как быстро привык к гадкому, вонючему табаку… Аркашка болтается рядом, бросает жареные подсолнечные семечки бойким желтогрудым синицам. Сергей с дочерью появляются через четверть часа. Танюшка уже не плачет, только глаза красные и шмыгает нос. - Пойдем. Беру ее за руку. Она оглядывается на отца испуганно и немножко виновато. Аркашка семенит за нами, о чем-то трещит, он не заметил и не понял, что отец и дочь расстались навсегда.