Ведьмострочники

— Погоди-погоди, — Присцилла цепко ухватила Лютика за руку, не давая перевернуться странице, исписанной мелким витиеватым почерком. — А что с этой? Она же прекрасна! — Она восторженно вздохнула и прочитала с выражением: — “И та любовь, что их двоих связала, была прочнее кованых оков”. — “Кованых оков”, — фыркнул Лютик, закатив глаза. — Представь себе, когда-то и мне это нравилось — о времена, о молодость! Казалось таким свежим ходом, полным тонкой иронии по отношению и к себе, и к достопочтенному слушателю. Нарочитое повторение корней, прием столь же яркий, сколь же сложный для правильного и действительно изящного применения! Увы, в тот момент моя муза оказалась сильнее здравого смысла. Не хочу даже вспоминать. — Юлиан, ты так жесток к себе, — покачала головой Присцилла, и на лоб ее упала золотая прядь, прикрыв глаз. Лютик сглотнул и вздрогнул, но тут же решительно мотнул головой, избавляясь от наваждения. Многое в его памяти все время рвалось наружу, хоть он и старался затолкать это подальше, как неудачные баллады времен безрассудной молодости. Безрассудность внезапно наступившей зрелости все же казалась Лютику чуть более... рассудительной. — Некоторые произведения не стоят даже упоминания, моя прелестная, — твердо сказал он, отнимая у Присциллы сборничек. — А иные я не могу спеть даже сейчас, по прошествии множества лет…Уж слишком много в них печальных воспоминаний. — Их могу исполнить я, — проворковала Присцилла, придвигаясь ближе. — Ведь они слишком хороши, чтобы истлеть вместе с этими страничками. Лютик улыбнулся, заправляя золотистый локон ей за ухо. — Не стоит, моя славная Цираночка, — ответил он с наигранной толикой грусти. — Следуй своей собственной дорогой. Как говаривал один мой старый друг, чужим путем не добраться ни до чего хорошего. И чаще всего оказывался прав.