Эфир

      С того момента, как Эдвард рассекретил свою болезнь, время летело слишком быстро. Я проводил в приюте много времени, и некоторые друзья, из числа близких, не смогли этого не отметить. Мне не хотелось, чтобы кто-то знал об этой стороне моей жизни, поэтому через неделю небольшого отпуска я решил наконец заняться работой. Ничего серьезного и масштабного, наподобие скандального слушания богатенького прыща я не брал; порой дело даже не успевало доходить до суда. Конечно, таких больших денег эта деятельность не приносила, но гонорар по-прежнему был приличным. В моей практике настал тот период, когда клиентов привлекает лишь моё имя. Интересного в такой работе немного, сплошная волокита, но мне и не нужно сейчас что-то большее. Мой интерес был направлен совершенно в другое русло, хотелось довести лечение юного художника до конца. С момента, как произошёл первый сдвиг, прошло уже чуть больше месяца, и пора было приступать ко второй фазе, вот только для этого мне нужна помощь профессионала.       Найти хорошего частного врача проблемы не составило: мои новые клиенты, коих за последний месяц набралось не малое количество, были привлекательны ещё и своей неоднородностью. Визиток разнообразных фирм и частных предприятий в моём столе накопилось немерено, пришлось даже покупать визитницу. Действительно полезных, по-моему, там было не так уж много, но кто знает, может через пять лет я затею ремонт, и меня заинтересует качественная сантехника. Пока меня интересовал только «качественный» психиатр. Наверное, глупо пользоваться услугами бывшего клиента, но в отличие от многих, этот мужчина пришёл ко мне восстанавливать честное имя, в чём я, несомненно, убедился. Ещё одним бесспорным плюсом, в особенности для моего художника, была полная конфиденциальность его фирмы.       Однако одна проблема по-прежнему оставалась нерешённой — Эдвард категорически отказывался проходить консультацию честно, даже у другого врача. Мальчик, оказалось, вообще склонен максимально изолировать своё пребывание в обществе людей. Любые мои попытки вывезти его за пределы приюта терпели полное и сокрушительное фиаско. Никаких объяснений мне, естественно, не давали, поэтому я всерьёз начал задумываться, что причина врать у Эдварда была действительно веская и, скорее всего, касалась его безопасности. Очевидно, я ещё не обладал достаточным уровнем доверия с его стороны, чтобы узнать правду. Была ещё мысль, что у мальчика, помимо всего прочего, паранойя, поэтому я решил сходить к доктору Грину без пациента, просто на консультацию.       Клиника доктора Грина, если её можно так назвать, находилась в самом центре города, в одном из старинных жилых домов. Место это было выбрано не случайно — богатые клиенты требовали конфиденциальности. Очень сложно было догадаться о существовании здесь подобного заведения. Вход находился со стороны двора, и здесь даже моя недешёвая машина смотрелась вполне уместно, ведь она была такая не одна. Квартиры здесь сто́ят ничуть не меньше моего дома, ввиду особенностей архитектуры строения, поэтому дедуль на старых таратайках и молодых вездесущих мамаш здесь быть не может, как не может быть мгновенно расходящихся слухов. В квартирах, в основном, живет местная интеллигенция, которым нет ни малейшего дела, до частной клиники, на углу одного из домов. Всё, что отличало её от остальных подъездов небольшая табличка над дверью.       Звоня в домофонную дверь с единственной кнопкой вызова, я невольно подумал, что от меня сейчас потребуется какое-то кодовое слово, дающее доступ в это закрытое заведение, но девушка с приятным голосом спросила только мою фамилию и, удовлетворившись ответом, открыла дверь. Внутри клиника напоминала больше мой офис: небольшая приёмная, оформленная довольно уютно для подобного рода места, и массивная дверь в кабинет владельца. Сам кабинет светлый и просторный, немного мебели, два небольших окна и огромная картина над письменным столом владельца. Какая-то абстракция — Эд бы оценил.       — Добрый день, доктор Грин, — поздоровался я, проходя в кабинет.       — Здравствуйте. Удивлён, что вам понадобились мои услуги. Если вы устали от работы, то рекомендую обратиться к хорошему психологу, я всё же врач несколько иной специальности.       У доктора Грина довольно специфичная манера общения, он словно специально всех провоцирует. Отпечаток профессии, не иначе. Но именно это меня в нём и привлекло, когда он обратился за помощью.       — За кого вы меня принимаете? — усмехнулся я. — Я, что же, похож на идиота? Мне казалось, вы более проницательны.       — Так в чём проблема, господин Мустанг? — улыбнулся он. — Вы присаживайтесь, не стойте.       — Помощь нужна не мне, а одному мальчику, — начал я, садясь на диван, но запнулся. Кем мне представить Эдварда? Об этом я не думал, назначая встречу.       — Я не работаю с детьми младше четырнадцати лет, — спокойно произнёс мужчина.       — Ему семнадцать, — констатировал я, — он мой…       — Любовник? — с тем же спокойствием уточнил мужчина. — Успешный адвокат изнасиловал подростка. Отличный заголовок, не находите? — усмехнулся он. — Но, знаете, мне абсолютно всё равно, кем он вам приходится, гораздо более интересно, почему на приём пришли вы, а не он.       Я молчал, потрясённо глядя на мужчину. Поражало даже не завуалированное оскорбление, а его удивительная способность с первого взгляда просматривать почти всю суть. Конечно, мне было прекрасно известно, что он разбирается в людях, но стать объектом их демонстрации ещё не приходилось.       — Что же, я угадал, господин адвокат? — серьёзно спросил он, вмиг поменяв выражение лица. — Моя клиника предоставляет полную конфиденциальность только в случае, если пациент не нарушает закон. Вы как никто другой должны это знать, ведь дело, что вы помогли мне решить, было связанно именно с этим. Я буду вынужден сообщить в полицию.       — Нет, вы не так поняли, — насмешливо исправил я, отмирая. — Мальчик нуждается в помощи вовсе не от моего вмешательства в его жизнь.       — Будь по-вашему, — улыбнулся он. — Так что же вы от меня хотите? Если ваш мальчик болен, я не смогу поставить ему диагноз на расстоянии и уж тем более помочь. Повторюсь, у меня специфическая сфера деятельности.       — Понимаю, поэтому я здесь. Парень наблюдается у другого врача вот уже несколько лет, только диагноз его неверен, как я думаю. На протяжении семи лет он не разговаривает, четыре года не даёт до себя дотронутся, а последние три года совершенно не реагирует на внешние раздражители.       — Такое вполне возможно, скорее всего спровоцировано серьёзной психологической травмой, сопровождающейся долговременным давлением со стороны родственников, если таковые имеются, или других близких людей. Проще говоря, ему не помогли, когда было нужно, и ситуация стала необратимой. Почему же вы считаете, что диагноз неверен?       — Так было, но последний год женщина, которая в данный момент является его опекуном, заметила некоторые улучшения, а сейчас он уже месяц как перестал делать вид, что не с этой планеты. Правда, он по-прежнему молчит и не выносит прикосновений, однако, своему врачу продолжает показывать, что никаких изменений не произошло, и, судя по всему, вполне успешно.       — Вот как, — снисходительно улыбнулся он, — рад, что вы, наконец, додумались сменить специалиста. Мальчишка не может так долго обманывать компетентного врача, это абсурд.       — Этот врач предписан судом, поэтому миссис Хизер ничего не меняла, а о частной консультации и не думала, боялась навредить ещё больше, — пояснил я.       — Сюда вы пришли, полагаю, спросить, смогу ли я поставить верный диагноз, несмотря на сопротивление пациента? — уточнил мужчина, изобразив наглую улыбку.       — Именно так, — согласился я.       — Что же, господин Мустанг, не стоит об этом волноваться, — уверенно произнёс он.       — Тогда, полагаю, вы без труда сможете мне это доказать, — с той же наглой улыбкой высказал я.       — Доказательств хотите? — хохотнул он. — Только из глубокой симпатии к вам, я продемонстрирую, если позволите?       Я кивнул, не очень хорошо понимая, о чём речь, но показывать свою неуверенность не стал и продолжил смотреть на него с лёгкой насмешливой улыбкой.       — Начну собственно с диагноза: вы влюблены в этого юношу.       Он сделал паузу, видимо давая мне возможность это оспорить или осмыслить, но я промолчал.       — Вы не осознаёте этого до конца, пытаетесь найти себе оправдания и не предпринимаете в отношении него каких-либо решительных действий. Вы боитесь, господин адвокат. Но, очевидно, не осознания своей внезапной ориентации, нет, это как раз вас совершенно не пугает, ведь нет никакой внезапности. Дело даже не возрасте, хотя, я уверен, раньше столь юные люди вас не привлекали. Вы боитесь связываться с его недугом. Сначала я решил, что вы мне врёте насчёт улучшений, потому как такого просто не может быть, но я убедился в их реальности и, более того, в появлении их по вашей вине. Думаю, этот юноша не так прост, как вам кажется.       — Мне не кажется, что он прост, — вдруг выдал я, — с самого первого дня я понял, что он отличается от прочих, даже несмотря на его болезнь.       Мужчина неожиданно рассмеялся.       — Вы проигнорировали всё, что я о вас сказал, — улыбнулся он. — Этот парнишка так глубоко засел в ваших мыслях, что вы не замечаете ничего другого. Признаю свою ошибку, стоило продемонстрировать что-то другое, здесь бы догадался даже слепой.       — Думаете? — как-то растеряно протянул я. — Вообще, я впечатлён, не думал, что это заметно кому-то кроме его ироничной опекунши.       — Так вас всё же раскрыл кто-то до меня, — картинно расстроился мистер Грин.       Риза как-то обмолвилась, что все мужчины превращаются в детей, переступая сорокалетний рубеж, и, кажется, у меня есть тому подтверждение. Я невольно усмехнулся глупым мыслям, пришедшим в совершенно неподходящий момент. Напряжение, которое сопровождало меня всё время, пока мистер Грин открывал мне глаза на собственные чувства, мгновенно отпустило. Он это сразу заметил и понимающе улыбнулся. Вот это действительно впечатляло. Он сказал это специально, чтобы меня успокоить. Одной фразой!       — Что ж, убедили, привезу вам эльфёнка на растерзание, — заявил я, совершенно не фильтруя слов, но мужчина с тем же присущим его образу спокойствием, сделал вид, что не заметил моей реплики. — Спасибо за консультацию.       — Не за что, — оскалился тот, — оплата у кассы.       Я поднялся и переступил порог кабинета, отсалютовав ему рукой на прощание. Этот мужик нравится мне всё больше и больше!

***

      Несмотря на все изменения, произошедшие с Эдвардом в последний месяц, он всё равно оставался собой — маленьким лесным эльфом. Временами казалось, что, если он всё же позволит к себе прикоснуться, чудесное наваждение развеется, и я больше его не увижу. Мальчик постоянно пропадал где-то в лесу, возвращался только под вечер и показывал мне плоды своего творчества, в которых часто стали мелькать животные: ежиха, со своим выводком, кролики, или зайцы (в зоологии я не силён) и даже енот. Казалось, что парень пытается компенсировать этим своё либеральное отношение к внешнему миру, чтобы не потерять допуск к своему — сказочному.       Совсем недавно я заметил, что Эд предпочитает рисовать тушью, запасы которой приходилось пополнять чаще всего, поэтому купил ему баночки всех цветов, какие были в полюбившемся мне уже магазине. Парень просто сиял от счастья и в тот же день убежал в лес, опробовать новые «игрушки». Испытания явно прошли успешно, цветные рисунки заиграли совсем по-новому, но главным потрясением для меня стал недавний рыжий лис. Конечно, я не был уверен, что это тот же самый зверь, но художник подтвердил мои догадки. Много по этому поводу узнать не удалось, мальчик не говорил, а мне было тяжело выдвигать гипотезы на пустом месте. Оказалось неприятно осознавать, что, несмотря на отсутствие болезни, он по-прежнему оставался безумно далёк от меня.       Нужно было срочно везти его к мистеру Грину, я даже назначил встречу и оплатил приём, чтобы не было пути назад, но сказать об этом парню никак не решался и откладывал разговор до тех пор, пока откладывать стало некуда. Наступил день «икс». Было бы гораздо проще, если бы я просто мог взять его за шкирку, запихнуть в машину и отвезти по назначению, но как заставить его поехать со мной, не применяя силы, я не знал. Оставалось надеяться на волю случая — всего не предусмотришь, это я уже давно усвоил, благо, работа помогла.       Я подошёл к дому миссис Хизер и постучал в дверь, больше для приличия, потому что эта женщина в дневное время суток замок, как оказалось, не запирала, чтобы маленький натуралист мог в любое время возвращаться незамеченным. В доме пахло свежей выпечкой, и хозяйка ожидаемо обнаружилась на кухне, лепящей вторую порцию пирожков.       — Добрый день, — поздоровался я.       — Добрый, — лукаво улыбнулась та, — вы сегодня опять вне графика?       — Да, у меня сегодня очень важное дело, — согласился я. — Помните, я говорил вам, что Эдварду нужен хороший врач? Так вот, я его нашёл, осталось только доставить пациента. Не знаете, как это можно сделать с минимальными потерями?       — Мы только недавно ездили в город, — вздохнула она. — Ну и время же вы подобрали, для подобных вылазок. Он же ещё от этого визита не отошёл.       — Что-то случилось? — поинтересовался я, удивленный её словами. Обычно подобные поездки проходят в штатном режиме. Парень давно к ним привык, да и ездили они неделю назад, никаких странностей в поведении Эда я не заметил. — Почему вы мне сразу не сказали?       — Не то чтобы что-то серьёзное, — оправдалась хозяйка, — просто мистер Браун заметил перемену в настроении Эдварда и провёл какие-то тесты. Я не поняла ничего, а он не объяснил, сказал лишь, что изменений нет, но вид у него был задумчивый. Я решила, что тесты, которые Эд давно научился обманывать, дали отрицательный результат, да только он весь светится, трудно такое пропустить. Полагаю, несмотря на ваши слова, господин Мустанг, доктор наш - не дурак и что-то заподозрил.       — Вы считаете это несерьёзной информацией? — немного раздражённо спросил я, но понял, что не имею права на претензии, и смягчился: — Не считаете нужным рассказывать мне о таких вещах? Я ведь хочу помочь!       — Я знаю… Да и дело-то совсем не в этом! — оскорбилась та и добавила чуть виновато: — Я боялась, что вы решите, будто виноваты в том, что Эдвард перестал себя контролировать, и сведёте ваше общение к минимуму. Вы ведь считаете, что этот врач опасен для него.       Я опешил.       — Миссис Хизер, я… Простите, я не думал, что моё присутствие здесь для вас так важно.       — Конечно, важно! Эдвард совсем поменялся, он ни к кому больше так не относится, как к вам. Я и не надеялась, что он так быстро пойдёт на поправку, да и не пошёл бы, не появись вы здесь. Вы нужны ему, а значит, и мне, — заявила женщина.       Я молчал, не зная, что сказать. Миссис Хизер после небольшой паузы, во время которой она поменяла готовые пироги на только что долепленные, перевела тему на более нужную мне сейчас:       — Так вы хотите показать его другому врачу?       — Да, — оттаял я, — один из моих бывших клиентов, очень хороший доктор, не сомневайтесь.       — Ну и славно, а Эдвард с вами поедет без вопросов, я уверена, — загадочно улыбнулась она, глядя на меня.       — Что-то в предыдущие разы он не сильно рвался куда-либо со мной ехать, не говоря уже о психиатре — вздохнул я.       — Думаю, в этот раз он не откажется, правда ведь, Эдвард?       Я обернулся и увидел в дверном проеме подслушивающего нас подростка, который вполне уверенно кивнул на адресованный ему вопрос.       — Давно ты тут? — полюбопытствовал я, совсем не удивляясь, что не заметил парня: такое происходит постоянно.       — С того момента, как я поставила в духовку новую партию, — весело ответила за него женщина, складывая пирожки в бумажный пакет. — А эти, вот, вам в дорогу как раз.       — Поехали? — сказал я, принимая выпечку из рук хозяйки.       Парень кивнул и пошёл на выход. Не ожидал, что всё будет так просто.

***

      Всю дорогу Эдвард избегал моего взгляда, лопал пирожки и смотрел в окно, а я не пытался с ним заговорить: почему-то это казалось сейчас неуместным. Но как только мы миновали самые живописные пейзажи — придорожные и городские — и встали в километровую пробку, я всё же решил нарушить тишину.       — В чём дело, Эд? Волнуешься?       Парень обернулся, окинув меня гневным взглядом, и отрицательно мотнул головой. Такое по-детски глупое поведение не раз давало мне повод убедиться в своих предположениях. Если он начинает отрицать что-либо заведомо очевидное, то всё не настолько серьёзно, а значит, можно немного поиздеваться.       — Что я вижу: наш малыш боится злого доктора? — наигранно начал я, всплеснув руками. — Ну не переживай, я, так и быть, подержу тебя за ручку. Ох, прости, совсем забыл…       Договорить я, конечно, же не успел, парень, взбешённый уже одним упоминанием слова «малыш», швырнул в меня скомканный бумажный пакет от пирожков, попав точно в голову. Он зло фыркнул, оскалился, довольный своей маленькой победой, и отвернулся к окну — разговор окончен.       Я улыбнулся, чуть насмешливо, и сосредоточился на «вождении» абсолютно неподвижного автомобиля. На самом деле, подобные встряски помогают парню расслабиться, но почему-то так живо он реагирует только на меня. Стоит кому-нибудь другому его задеть, как он замыкается, а на миссис Хизер вообще старается не обижаться, всё ей спускает с рук — любит. Сложно представить, сколько подобных взрывов он перебарывал, когда женщина называла его по привычке малышом. То, что парень совершенно не переносит каких-либо намёков, касающихся его меленького роста, мы узнали буквально пару недель назад. С тех пор я не упускаю возможности его задеть.       Пробка тянулась нескончаемо долго, в какой-то момент я даже подумал, что Эд зря переживает, так как на приём мы сегодня уже точно не успеем. Но мои ожидания не оправдались, мы, конечно, не успели, но мистер Грин без вопросов принял нас. Ему, кажется, был очень интересен новый пациент, и в этом я как никто другой мог его понять.       — Что бы не происходило, господин адвокат, не вмешивайтесь, — предупредил он. — Сядьте лучше, если, конечно, не желаете оставить нас наедине.       Эд стоял рядом, чуть зайдя за мою спину, и старательно делал вид, что всё происходящее не имеет к нему совершенно никакого отношения. Но когда мужчина произнёс свою последнюю фразу, парень заметно забеспокоился и неосознанно сделал крошечный шаг в мою сторону.       — Ну что ты, не бойся, — улыбнулся мужчина, — я ничего плохого тебе не сделаю, да и адвокат твой, я уверен, не примет моего предложения. Так ведь?       — Разумеется, — подтвердил я, — всё в порядке, Эд, я же обещал.       Я лукаво подмигнул мальчишке, напомнив недавний разговор в машине, и получил в ответ ожидаемый мрачный взгляд.       — Полагаю, это можно расценивать как разрешение, — удовлетворённо произнёс доктор. — Тогда начнём, присаживайся на диван.       Мальчик направился в указанное место, а я занял наблюдательный пост в кресле у окна. Доктор не спешил подходить к пациенту, копался в каких-то бумагах на столе, а потом и вовсе принялся читать документы. Но я, как и было условленно, не вмешивался, лишь смотрел за реакцией парня. Хотя смотреть было не на что, Эд вот уже четверть часа рассматривал свои сцепленные руки. Я даже пожалел, что оставил ноутбук в машине, можно было бы потратить время с пользой. Однако доктор Грин всё же нарушил тишину первым, не дождавшись ничего от больного.       — Так и будешь смотреть в пол? — полюбопытствовал он, потом поднялся из-за стола, взял какие-то бумаги и сел на диван напротив Эда. — Посмотри на меня.       Никакой реакции, конечно, не последовало, парень решил гнуть своё, хотя вполне добровольно согласился сюда приехать. Порой его слишком трудно понять.       — Послушай, я ведь уже знаю, что ты в состоянии взаимодействовать с людьми, зачем ломать комедию? Посмотри на меня.       Мальчик не шелохнулся.       — Эд, чего ты боишься? Я лишь хочу тебе помочь, это всё останется между нами. Посмотри на меня.       Парень прерывисто вздохнул и поднял взгляд.       — Хорошо, видишь, я совсем не страшный, — усмехнулся он. — Будет намного проще, если ты будешь сотрудничать. Договорились?       Мужчина дождался утвердительного кивка и продолжил:       — Вот и славно. Я буду задавать вопросы, ты должен будешь отвечать «да» или «нет». Идёт?       «Да» — кивнул парень.       — Ты ведь любишь рисовать, так? — начал издалека мужчина и получил утвердительный ответ. — Рисовал раньше? До того происшествия?       Эд вздрогнул, в глазах его промелькнуло удивление, которое быстро сменилось страхом разоблачения. Выхода из этой ситуации у него не нашлось, и он в отчаянии снова уставился в пол, совершенно бесполезно пытаясь притвориться овощем.       — Успокойся, я знаю об этом от твоего хорошего друга, — он кивнул на меня.       Эдвард посмотрел на меня так неверяще, что стало не по себе. Видимо, моя осведомлённость в этом вопросе была для него настоящим открытием.       — Миссис Хизер уже давно его проинформировала, не стоит так удивляться, она просто очень беспокоится за тебя и ты это прекрасно знаешь, — спокойно пояснил мистер Грин. — Ответь, ты рисовал раньше?       Парень, ещё не до конца отойдя от услышанного, неуверенно кивнул, не сразу сообразив, что от него требуется.       — Покажешь мне свои рисунки? В следующий раз, разумеется, — исправился мужчина, видя реакцию пациента.       Парень смотрел на врача как-то затравленно, обрёченно, но кивнул, соглашаясь на сделку.       — Думал, больше меня не увидишь? — усмехнулся мистер Грин. — Прости, малыш, я не сумею тебя понять с первого раза.       Парень моментально скрипнул зубами, подавляя желание запустить в доктора лежащим на столе журналом, что, разумеется, от него не скрылось.       — Настолько не хочешь со мной больше видеться? — наигранно расстроился мужчина.       — Дело в обращении, — подсказал я, усмехнувшись. — Он у нас не любит, когда критикуют его крошечный рост.       Конечно, я такой стальной сдержанности не удостоился, и журнал вполне ожидаемо полетел мне прямиком в лицо, но я успел увернуться.       — Спасибо, — невозмутимо сказал я, взяв снаряд в руки. — Я уж думал, придётся целый час наблюдать за тобой.       Парень был в бешенстве и присутствие постороннего человека его ни коем образом не напрягало больше. Моё дело сделано.       — Смотрю, вы прекрасно ладите, — усмехнулся мужчина. — Я, кстати, имел в виду совсем не рост.       — А вы попробуйте это объяснить этому болвану, — произнёс я, перелистывая страницу.       Эд смотрел на меня уничтожающим взглядом, лелея надежду запустить в мою голову что-нибудь ещё, но на столе, увы, больше ничего не имелось. Я же его полностью игнорировал, делая вид, что нашёл в бесполезной прессе что-то невероятно интересное.       — Вернёмся к рисункам, — одёрнул его доктор. — Найдётся штук десять-пятнадцать?       — «Да».       — Отлично, тогда выберешь, какие больше нравятся. Посмотрим, что тебя интересует.       Парень кивнул и снова бросил на меня недобрый взгляд, но я по-прежнему внимательно вчитывался в статью.       — Эдвард, вернись ко мне, будь добр, — насмешливо попросил мужчина, вызвав у меня улыбку. — Ты боишься прикосновений, верно?       — «Да».       — Больно когда кто-то касается? Любая боль, как ожог или удар, не имеет значения.       — «Нет».       — Нет? — переспорил мужчина. — Интересно. Я могу коснуться одежды?       Эд отчаянно замотал головой, вжимаясь в диван и сверля мистера Грина тем же страшным звериным взглядом, что и при нашей первой встрече.       — Не нужно так реагировать, я только задаю вопросы, расслабься, — спокойно произнёс мистер Грин. — А что насчёт животных, их можешь коснуться?       — «Да».       — Смотрю, животные тебе нравятся куда больше людей, — улыбнулся в ответ мужчина, но взгляд его был слишком серьёзен. — Легко находишь с ними общий язык?       — «Да».       — Раньше тоже так было?       Парень согласился как-то неуверенно и снова опустил взгляд, словно предчувствовав наступление со стороны собеседника.       — Знаешь, мне утверждали, что ты будешь притворяться, обманывать. Почему ты решил мне открыться? — спросил мужчина, не требуя ответа. — Ты перестал шифроваться после того, как Рой к тебе прикоснулся. Почему так легко отказался от своего панциря, когда совершенно чужой человек, сделал то, чего ты не терпишь?       Мужчина давил на него, это было очевидно. Парень напрягся, ощетинился, а мне безумно захотелось заткнуть «доброго» доктора, которым прикидывался Мартин Грин. Не знаю, что заставило меня сдержаться, может, подсознательное доверие высококлассному специалисту, а может, желание узнать ответ на его вопрос.       — Ты знаешь, что мы не хотим тебе зла, чувствуешь это, верно?       Парень не реагировал, и мужчина повысил голос:       — Отвечай, ты ведь понимаешь, о чём я говорю!       Эд так и сидел, опустив взгляд на свои колени, и мелко подрагивал то ли от злости, то ли от страха. Взгляд у него был жуткий, почти каждую ночь я вижу точно такой же в зеркале и прекрасно понимаю, что он значит… Доктор каким-то непонятным образом заставил мальчика вспомнить что-то жуткое, не поддающееся описанию. Я ничего ещё толком о нём не знаю, но этот взгляд говорит об очень многом. Он пережил самый настоящий ад, пережил в одиночку, и поэтому последствия в разы страшнее, чем могли бы быть, будь кто-нибудь рядом. Я не выдержал, вскочил, намереваясь защитить парнишку, но мужчина резко встал с дивана, вскинул на меня руку в останавливающем жесте и грозно рявкнул:       — Сядьте!       Приказ был отдан чётко и жёстко, я даже не успел подумать, прежде чем выполнил его. Чёртова армейская выправка! Воспитали целый взвод цепных шавок, лишив нас возможности действовать автономно. Даже спустя годы… Парнишку же этот приказ кажется действительно напугал, мужчина прямым текстом заявил, что никто ему не поможет. Снова.       — Отвечай, — спокойно, но строго потребовал мистер Грин, не добившись ровным счётом ничего.       Видно было, как Эд сжимается сильнее, в надежде сгруппироваться максимально компактно, отгородиться от внешней агрессивной среды, но в таком положении это не представлялось возможным. Никто не мог ему помочь, а сам он не в состоянии был держать оборону, поэтому на очередной вопрос мистера Грина вынужден был ответить. Ответить так, как от него требовалось — положительно.       — Хорошо, — смягчился мужчина, потом встал, взял со своего дивана клетчатый плед и осторожно накрыл им парня.       Я сидел в оцепенении, внутренне сжимаясь от каждого тяжелого вздоха парнишки, и внимательно следил за происходящим, не вмешиваясь. Мистер Грин уже налил в стакан воды и присел рядом с ребёнком на диван.       — Держи, — произнёс он, протягивая ему стакан.       Голос мужчины уже не сочился строгостью, он говорил так же, как в начале разговора — спокойно и доброжелательно, но Эд не был больше настроен на сотрудничество. Он смотрел на него с опаской и напускным холодным равнодушием, стараясь скрыть затаённую обиду. Но, что удивительно, смотрел он прямо в глаза, как бывший волчий вожак на своего приемника, победившего в равном бою. Он признал его, но ещё не простил.       — Выпей и успокойся, — невозмутимо продолжал мужчина, лишь больше иллюстрируя мою метафору. — Я должен был это сделать.       Парень, не сводя с мужчины пристального взгляда, принял из его рук стакан и неуверенно сделал несколько небольших глотков. Он по-прежнему сидел чуть сжавшись и неосознанно делал попытки прижать ноги к груди.       — Сядь, как тебе удобно, разуйся, если хочешь.       Сейчас разыгравшееся передо мной представление было даже весьма забавно, мальчишка настолько был похож на дикое животное, что невольно вызывал желание себя приручить. Он ещё несколько секунд прожигал мужчину настороженным взглядом, потом, расслабившись, отвернулся, стянул кроссовки и забрался с ногами на диван. Забившись в самый угол, подальше от сидящего рядом человека, он поёрзал, устраиваясь поудобнее, и поправил плед.       — Простишь меня? — улыбнулся мистер Грин, не рассчитывая даже на отрицательный ответ.       Эд кивнул, вверив мужчине право разбирать его нелёгкую ситуацию.       — Тогда последний вопрос: ты не можешь говорить или не хочешь?       Доктор поднял пальцы на руках, изображая цифры.       — Первое или второе?       Зверёныш медленно перевёл взгляд с одной руки на другую, остановившись в итоге на единице.       — Всегда не мог?       — «Нет».       — Ясно, — заключил мужчина, затем встал, подошёл к своему столу, взял несколько скреплённых листков, ручку и отдал мальчишке. — Вот тебе тест, вот ручка, этим на сегодня закончим.       Парень взглянул на лежащие на столе бумаги и отрицательно качнул головой.       — В чём дело? — недоуменно спросил доктор. — Не хочешь?       Дело было явно не в этом, потому как Эд очень старательно изобразил на лице какое-то неопределённое выражение.       — Это не обязательно конечно, мне просто интересно, — зачем-то пояснил мастер Грин. — Проходил когда-нибудь тесты на IQ?       Парень отрицательно качнул головой и тяжело вздохнул, почти отчаявшись объяснить причину отказа. Но потом неожиданно взял ручку, изобразил пишущее движение в воздухе и замотал головой. Раньше он не пытался ничего показывать жестами, это было странно.       — Писать не умеешь? — удивлённо предположил мужчина. — Ты же художник и в школу несколько лет ходил, писать должен уметь. Или не умеешь грамотно?       — «Да!»       — Вот как, поэтому ты не пытаешься общаться письменно?       Он нетвёрдо мотнул головой, не соглашаясь, но мужчина не стал вдаваться в детали.       — В любом случае, писать тут ничего не нужно, просто обведи правильный ответ в кружок, хорошо?       — «Да».       — У тебя сорок минут, время пошло.       Парень занялся тестом, а мистер Грин пересел ко мне в соседнее кресло. Я не мог оставить произошедшее хотя бы без объяснения, раз уж не могу наказать человека, одобренного пациентом.       — Зачем нужно было его доводить? — спросил я с укором.       — Несмотря на психологически травмы мальчишка у вас с характером, — усмехнулся доктор. — Тот врач, мистер Браун кажется, не добился от него своим сюсюканьем ровным счётом ничего.       — И так ведь было ясно, что он вас понимает, к чему этот цирк?       — У парня проблемы с доверием, которые пропадают удивительным образом, если заставить его раскрыться, — пояснил мужчина. — Как, например, когда вы схватили его за руку. Я сделал примерно то же, не так кардинально, конечно, но мне и этого будет достаточно.       — Вы считаете это нормальным? — устало вздохнул я.       Мне трудно понять смысл всего произошедшего, но вот доктор, кажется, ничуть не раскаивается в совершённом, так что, либо он садист, либо прав.       — Вы меня удивляете, господин адвокат, — улыбнулся он, — мне по профессии не положено считать какие-либо отклонения нормальными. Этот мальчик сочетает в себе немало странностей с точки зрения обычного человека. Он словно зверёк, у него в большей степени развиты другие органы чувств, понимаете?       — Вы уже не первый, кто мне это говорит, — усмехнулся я, переводя взгляд на не замечающего нас парня. — Хотите сказать, что он чувствует опасность? Как животные?       — Именно так, — согласился мужчина. — Полагаю, задатки этих способностей были у него с рождения, не удивляйтесь, они есть у многих, в данном случае их развитию поспособствовали внешние обстоятельства: отказ от привычных инструментов коммуникации, вследствие смерти близких…       — Поосторожнее в выражениях, — перебил его я, с тревогой глядя на парнишку.       — Не переживайте по этому поводу, — успокоил мужчина, — он сейчас нас не слышит. Вернее слышит, но не так, как мы привыкли это понимать. Он чувствует, что опасности нет, и проблему с доверием мы с вами решили, поэтому вникать в смысл слов ему нет смысла. Всё, что мы сейчас с вами говорим, для него как белый шум. Не замечали за ним подобного, когда он рисует?       — Он не часто рисует при мне, но если я ему что-то говорю, отвечает, так что, пожалуй, нет, не замечал.       — Думаю, вы неосознанно привлекали его внимание, выделяли имя интонацией, или, что много вероятнее, в исключительно вашей компании он всегда во внимании. Вы ему нравитесь.       Мужчина подмигнул мне.       — Как друг или наставник, может быть, — согласился я, — но не больше.       — Кто знает, как всё обернётся, мальчик проявляет к вам симпатию, а это уже очень много в нашем случае.       — Почему вас так волнуют наши отношения? — поинтересовался я.       — Я же уже говорил, вы мне тоже симпатичны, господин адвокат, мы с вами могли бы быть друзьями.       — Если бы не чудовищная разница в возрасте, — оскалился я, осуществляя маленькую месть за потрёпанные нервы.       — Ну зачем же так, — мягко произнес мужчина, с дьявольской улыбкой на губах, — не такая уж большая разница, всего-то на три года больше, чем у вас с Эдвардом.       Я усмехнулся: один-один.       — Так что это совсем не повод отказываться от дружбы с таким полезным человеком.       — Полагаю, у вас в этом деле свой интерес? Настолько уникальный пациент?       — Не скрою, мальчик действительно интересен, а вы пока что единственный ключик к нему, так что надеюсь на сотрудничество. Мне было бы очень интересно покопаться в его прошлом, мы ведь так и не выяснили, чего он боится. Я не думаю, что он придумал себе какую-то опасность, как вы поняли, это просто невозможно.       — Раз он знал, что мы не собираемся причинить ему зло, откуда тогда эти, как вы выразились, «проблемы с доверием»?       — Это мне тоже пока не ясно, поэтому я и прошу вас о помощи. Хотя есть предположение, что конкретно эта проблема появилась из-за отца. Он не желал зла своему ребёнку, и парень это прекрасно чувствовал, однако, он предал сына и сослал в приют, кстати, довольно специфический. Хотелось бы узнать, почему.       — Об этом не беспокойтесь, я найду нужную информацию, — пообещал я. — Скажите лучше, вы сможете ему помочь?       — Думаю, да. У парнишки удивительно крепкая психика, многие на его месте уже давно бы свихнулись, а он по-прежнему в своём уме. Но, надеюсь, вы понимаете, что таким же обычным человеком, как мы с вами, он уже не будет?       — Это трудно не понять, — согласился я. — Хотелось бы, чтобы он перестал быть таким загнанным, для начала.       — Его гаптофобия находится не на самой последней стадии, это ещё можно исправить, но только, если он сам того захочет.       Мужчина посмотрел на часы и обратился к парнишке:       — Время вышло, Эдвард, давай-ка это сюда.       Парень поднялся, отдал мужчине бумаги вместе с ручкой и встал рядом со мной, неловко переминаясь босыми ногами.       — Обуйся, дурень, — улыбнулся я.       Мистер Грин хмыкнул, просмотрел работу, сделал какие-то пометки и вынес вердикт:       — Сто пятьдесят шесть. Ты почти гений, мальчик, надо бы тебе заняться чем-то ещё, помимо рисования.       — Боюсь, вряд ли нам удастся его в этом убедить, — насмешливо произнёс я, кивнув на натягивающего кроссовки мальчишку. — Что может интересовать такого болвана?       Парень кинул на меня ненавистный взгляд и туго затянул шнурок, резкими движениями завязав бантик.       — Боюсь, господин адвокат, он с вами не согласен, — улыбнулся мужчина. — Чем он, кстати, рисует?       — Карандашом и тушью, в основном, — уверенно ответил я. — Это имеет значение?       — На самом деле не очень, но может ему приглянутся точные науки, хотя не могу утверждать со стопроцентной уверенностью. С письмом вот не задалось, купите ему какой-нибудь учебник по физике или химии, пусть полистает, грех раскидываться таким интеллектом.       — Заедем в магазин по дороге? — спросил я у парнишки, в глазах которого заблестел интерес.       — Замечательно, — отозвался доктор. — И ещё, Эдвард, я понимаю, что тебе это будет тяжело, но проблему нужно исправлять. Ты должен начать прикасаться к людям, хотя бы к близким, которым доверяешь. Через не могу, сам, понял?       Парень вздохнул.       — Я не прошу сразу кидаться в объятия, начни с малого, ты будешь контролировать ситуацию, никто тебя не заставит, но, чтобы это вылечить, нужно превозмогать себя. Постарайся, ладно?       Конечно, он постарается, это было понятно сразу, как он согласился сюда поехать. Ему это нужно не меньше меня, только ещё не ясно зачем.       — На этом всё, пожалуй. Жду вас через две недели.       — До свидания, — попрощался я и вышел за дверь вместе с мальчишкой.

***

      Эд ещё не знал, что домой он сегодня не попадёт. Пока парнишка носился по магазину в поисках интересных ему книг, я позвонил миссис Хизер и отпросил его на выходные. Женщина, конечно, была непротив, но очень переживала, поэтому попросила периодически звонить.       — Выбрал? — спросил я у мальчишки, внимательно разглядывающего полку с учебниками. В руках у него по-прежнему не было ни единой покупки, и это настораживало. — Совсем ничего не приглянулось?       Парень взял с полки два учебника и продемонстрировал мне, явно не в состоянии сделать выбор самостоятельно. Геометрия или химия. Выбор, на мой взгляд, сложный, но учитывая, что химия в рамках школьной программы довольно заунывный предмет, я бы остановился на геометрии. Школьный курс парень решил начать осваивать с конца, довольно опрометчиво рассчитывая на свой незаурядный интеллект.       — Может начнёшь с чего-то попроще? — предложил я. — Ты только начальную школу закончил.       В глазах его полыхнуло пламя, но я не придал этому особенного значения, он всегда меняется, когда дело заходит о росте или возрасте. Эд по-прежнему держал передо мной два учебника и рассчитывал узнать моё мнение, которым я незамедлительно поделился, указав рукой на внушительный томик по геометрии. Только вот бдительность ослабил зря: это мелкое чудовище в отместку за моё неосторожное высказывание неслабо треснуло меня этим томиком по руке.       — Гадёныш малолетний, — беззлобно фыркнул я, потирая ушиб. — Ладно, бери уже оба, но учти: я предупреждал.       Он был вполне готов треснуть меня ещё раз, но отчего-то передумал, вздохнул, поставил химию на место и, развернувшись, направился к кассе.       — Объясни мне, пожалуйста, откуда в тебе столько упрямства? — спокойно уточнил я, следуя за мальчишкой. — Ты всё будешь делать мне на зло? Я ведь могу этим пользоваться, тебе же хуже будет.       Эд остановился, развернулся с твёрдым намерением ответить мне что-нибудь нелестное, но, к моему не очень великому счастью, не мог. Зато прекрасно мог прожигать во мне дыру ненавистным взглядом. Это единственный способ коммуникации, который сейчас ему доступен. За время, проведённое с ним, я научился прекрасно понимать эти взгляды и могу с уверенностью сказать, что сейчас он зол, но не на меня, а на свою неспособность сказать то, что хочет. Видимо, у него есть какая-то причина упрямиться сейчас, но он никак не может мне её объяснить. Так случается довольно часто, и первое время было очень тяжело преодолеть этот барьер. Я злил его своими издёвками сильнее, и он уже не горел желанием объясняться, просто мысленно посылал меня в далёкие края, оставляя вопрос нерешённым. Чтобы не уязвлять его гордость и добиться решения, я стал убирать всю спесь подальше и спокойно ждать хоть какой-нибудь подсказки. Сейчас подсказка эта таилась в самом учебнике, который он протянул мне в обеих руках задней стороной.       — Эд, я не понимаю…       Мальчик указал на ценник, но ничего специфичного я на нём не заметил. Цена за такую внушительную книгу была, как по мне, даже занижена. Но других вариантов расшифровки не наблюдалось, поэтому я вполне оправданно предположил, что он не очень хочет тратить мои деньги.       — Это не такие уж большие деньги, — убедительно произнёс я. — Я сейчас не стеснён в средствах, так что можешь не переживать об этом.       Он смотрел как-то отстранённо, видимо борясь с внутренней гордостью и желанием получить интересующую книгу. Победило желание, что, честно говоря, совершенно неудивительно: эта заноза никогда не упустит шанса мне насолить. Не знаю, почему проблема вообще возникла, видимо, он ещё не до конца ко мне привык и старается показать, какой он на самом деле хороший мальчик. Только вот эта благодарная улыбка, которой он одарил меня, забрав второй учебник с полки, была настолько искренняя, что я не смогу не улыбнуться ему в ответ.       — Может всё же на класс меньше? — предложил я.       Разумеется, парень, лишний раз доказав свою упрямость, меня полностью проигнорировал и с довольной миной зашагал пробивать покупки.       Мой дом находится гораздо западнее особняка миссис Хизер, и, чтобы добраться туда от книжного, нужно было повернуть совершенно в другую сторону. Я не успел ещё толком придумать, как сказать мальчишке, что ночует он сегодня не дома, поэтому промолчал. Благо, Эдвард, увлечённый математикой, даже не заметил, что мы свернули с дороги. Прав был мистер Грин, парнишка, погрузившись в работу, не замечает абсолютно ничего. Я мог бы не то что к себе домой, в другую страну его отвезти, он и ухом бы не повёл. За это, наверное, надо сказать спасибо Ризе, молодая журналистка не раз начинала писать статьи прямо у меня в машине, пока мы возвращались из очередной поездки. Я, конечно, не обязан был сопровождать её на все расследования, но когда она отправлялась в какое-нибудь интересное и живописное местечко, я вызывался доставить её туда сам. Редко выдаётся возможность сделать несколько потрясающих снимков в компании прекрасной дамы, грех не воспользоваться случаем. Консервативная девушка не любила современную технику, поэтому путешествовала с типичным арсеналом писателя прошлого: набором карандашей и толстой тетрадью. Именно благодаря ей, в моём бардачке оказались нужные сейчас эльфёнку принадлежности.       Вечером пятницы движение по дорогам из центра к окраинам буквально замирало. Я могу понять людей, стремящихся поскорее покинуть шумный, пыльный город, поэтому и купил дом на самой окраине в очень уютном коттеджном посёлке, но эти бесконечные пятничные пробки безумно выматывают. Дорога, которая с учётом стандартных будничных пробок должна была занять максимум двадцать минут, затянулась на полтора часа. За это время можно было бы доехать до приюта миссис Хизер, неудивительно, что мальчик не сразу заметил неладное. Выбравшись из машины и не обнаружив вокруг знакомых пейзажей, он как-то даже испуганно дёрнулся и посмотрел на меня удивлённо.       — Успокойся, просто решил, тебе будет полезно сменить обстановку. Поживёшь у меня пару дней, я уже договорился с миссис Хизер.       Парень кивнул, пристально осматривая местность. Не думаю, что здесь ему будет некомфортно, это, конечно, не такая глушь, какую он привык видеть, но и городской местностью назвать нельзя. Дома расположены довольно далеко друг от друга, соседей иногда вообще не замечаешь, да и лес вокруг. «Полное единение с природой» — так гласил рекламный баннер, который и вынудил меня сделать звонок в эту фирму. То же говорил мне и риэлтер, убеждавший, что подобного места мне больше нигде не найти. Конечно, это было враньё, причём, довольно очевидное, но местечко мне приглянулось, поэтому я быстро здесь обосновался.       — Эй, пойдём уже домой, завтра налюбуешься. Не знаю как ты, но я чертовски голоден.       Мальчик улыбнулся понимающе и направился за мной.       После сытного, но отнюдь не оригинального ужина я решил заняться работой. Только вот оставить моего маленького гостя одного не представлялось никакой возможности, поэтому пришлось перенести работу в гостиную. Парень вёл себя очень скованно, хотя раньше подобного я за этим чудовищем не замечал, кроме, разве что, того памятного случая в ванной. Несмотря на огромный соблазн увидеть его смущённую мордашку снова, в этот раз чистую одежду я отдал ему сразу, чтобы не напрягать ещё сильнее своим присутствием. В моих вещах он выглядел в разы меньше, и ему это, кажется, не очень-то нравилось. Зато нравилось мне. Причём, главным источником моего эстетического удовольствия была вовсе не одежда, а его до ужаса недовольная физиономия, хотя, не скрою, тоненькая мальчишеская фигура в балахонистой футболке очень притягивала. Парень же решил не замечать моих чуть насмешливых взглядов, невозмутимо устроился в кресле напротив и под размеренный стук клавиш внимательно вчитывался в параграфы по химии, изредка делая какие-то пометки.       Так продолжалось минут сорок, пока Эд окончательно не сдался перед неприступной наукой. Было забавно наблюдать за его потугами, маленький упрямец старательно что-то записывал в тетрадку, хмурился, кусал карандаш, перечитывал одну страницу по несколько раз, но результатов это не давало. Ничего, будет в следующей раз слушать старших. Огромная для его узких плеч футболка периодически сползала, а длинные волосы постоянно лезли в глаза, поэтому он наскоро собрал их в забавную короткую косичку. Всё это злило парнишку ровно настолько, насколько умиляло меня.       Парень не выдержал, закрыл учебник с обречённым вздохом и перевёл на меня какой-то обиженный взгляд. Я же старательно делал вид, что увлечён работой, набирал текст практически машинально и поглядывал за пареньком боковым зрением. В награду за достоверность я увидел зверёныша в деле: он ловко поднялся с кресла, снова поправил надоевшую футболку и медленно подкрался ко мне, воровато оглядываясь, словно пробрался в дом незаконно. Как при этом он умудрился не издать ни единого звука, несмотря на то, что передвигался босиком по паркету, для меня осталось загадкой. Он встал сзади и высунул любопытную мордашку у меня из-за плеча, вчитываясь в сообщение на экране.       — Знаешь, что делают с излишне любопытными художниками?       В тишине, нарушаемой лишь стуком клавиатуры, мой голос прозвучал как гром среди ясного неба, а парень даже не вздрогнул. Наводит на определённые мысли:       — Ты знал, что я за тобой наблюдаю, не так ли? — недобро произнёс я.       Парень лишь коварно улыбнулся, забрался на мягкий подлокотник и кивнул на монитор, чуть наклонив голову в немом вопросе.       — Бесплатные юридические консультации, — пояснил я, — работа для души, так сказать. Ты же понимаешь, что ничего хорошего я по сути не делаю, вытаскивая из болота очередного богатого прохиндея.       Мальчик кивнул. Отчего-то даже наигранно злиться на это чудо не хотелось, наверное, потому что в случае Эдварда такой дружеский развод — большой прогресс. Раньше он не был столь инициативен.       — Как там, кстати, химия? — ухмыльнулся я. — Разобрался?        Мальчишка смерил меня обиженным взглядом, спрыгнул с подлокотника и направился к своему креслу.       — Надо было слушать умного дядю, — заключил я.       А Эдвард вовсе не обиделся, взял в руки учебник и протянул мне.       — Ну, малыш, с этим я тебе помочь не могу, — соврал я, — не на химика учился.       На самом деле я давно заметил, что мальчишке нужен отдых, а не индивидуальные уроки химии. Он, видимо, не мог просто так отправить хозяина дома в кровать, поэтому я решил ему помочь:       — А вообще, поздно уже, пойдём-ка спать.       Услышав моё предложение, Эд сладко зевнул и даже забыл кинуть в меня книгой за «малыша». Я проводил его в комнату, провёл короткую экскурсию и отправился в постель с чувством выполненного долга. Спать совсем не хотелось. В отличие от Эдварда меня сейчас гораздо больше привлекает реальность, чем мир грёз. Всё потому, что снится мне всегда одно и тоже — война...       И снова ливень. Кажется, в этом проклятом месте всегда идёт дождь. Такой ненавистный, холодный, сейчас он словно высшее благо. Впервые это осознаётся так остро — природа желает отчиститься от кровавого марева, пропитавшего всё: землю, воду, воздух и людей. Мёртвых людей. Я тоже умер, умер и попал в ад. Никаких котлов и чертей, ничего, только смерть. Здесь повсюду смерть. Элитный отряд — просто куча жалких трупов. Все они…       — Больше не могу, Рой, — прошептал Маэс, опускаясь на землю.       Пуля прошла навылет, органы не задеты, но кровь с каждым шагом выплескивается из бледного парня.       — Не бросай… ты обещал… Рой… — прохрипел он.       Я обещал. Обещал месяц назад, когда мы только подъезжали сюда. Последняя операция, и конец. Никаких высоких целей, пятьдесят глупых юнцов просто хотели выжить. Жаждали конца, шли вперёд с голыми руками…       — Вставай, — рявкнул я. — Вставай, чёрт тебя подери, Маэс!       Он пошатнулся и снова рухнул в вязкую топь.       — Сука!       Я взвалил тяжелое тело на плечи и продолжил шагать. Дойти, мы должны дойти до этого чёртового лагеря. Грёбаные маячки надоедливо мигают, да только толку нет. Они знают, что мы сдохли. Они не придут.       — Слышишь, Маэс! Не придут! — взревел я. — Перебирай ногами, иначе загнёмся оба.       — Мы всё равно трупы, — прохрипел в ответ парень, но ногами зашевелил.       — Заткнись.       Дождь смывает кровь, но мерзкое ощущение остывшей жижи на теле никуда не уходит. Я даже не знаю, скольких убил. Это уже не имеет значения. Мы уже не имеем значения. Миссия, которая никогда не имела значения… выполнена. Цена не велика, всего полторы сотни обученных сирот. Элитное пушечное мясо. Смешно.       — Эй, Хьюз, мы с тобой элита, помнишь? — засмеялся я. — Маэс! Молчишь?.. Молчи.       Я чувствую твоё тяжелое дыхание. Ты не умрёшь здесь. Я обещал. Ты обещал, Маэс.       Как же воняет кровью, голова трещит. Сколько я уже иду? Час?.. День?.. На небе сплошные непроглядные чёрные тучи, дождь хлещет беспрерывно. Я должен дойти, донести этого идиота. Должен! В ушах звенит, но чутьё армейской шавки подсказывает, что какой-то шорох лишний. Они здесь. Не всех ещё перерезали. Скрываются в тени деревьев, трусы. Сколько их?       — Вылезайте, твари! — кричу, не думая уже об опасности.       Им уже нечего терять, как и мне, но Хьюз ещё дышит. Я должен. Их трое, один едва стоит на ногах — рана слишком серьёзная. Тощие мальчишки, такие же отбросы, как мы. В руках одного нож, в моих только Хьюз. Будет мешать. Ничего с ним не станется, если полежит немного на земле. Скидываю руки товарища с плеч, и он падает словно мешок на сырую мягкую землю. Переживёт.       Они не медлят, бросаются скопом. Успеваю отбежать от друга подальше и тут же пропускаю несколько ударов. Нож врезается в плечо, ещё немного и парень перерезал бы мне глотку. В голове все перемешивается, вырываюсь и бью наотмашь первого попавшегося мальчишку. Кажется, тот смертник. Это уже неважно. Кровь застилает глаза, действую по программе. Он уже один. Не чувствую ран, пропускаю момент, когда острая сталь пронзает живот. На его лице победная сумасшедшая улыбка. Не дождёшься! Выхватываю нож, открывая путь крови наружу, и бросаюсь на него со звериным рыком. Не ожидал, да!? Целюсь в шею, но задеваю лишь плечо. Я не один здесь «элита». Но у меня есть преимущество. Есть цель. Я обещал. А ты просто смертник. Ты это понимаешь, вижу как ты сдаёшься, падаешь на колени, поднимаешь руки, умоляя, но я уже не человек. Вонзаю нож в твою беззащитную шею раз за разом. Кровь хлещет фонтаном, забрызгивает руки, лицо, всё — с головы до ног. Ты давно уже мёртв, но мне всё равно. Слёзы сами катятся по щекам. Останавливаюсь. Поднимаюсь на дрожащие ноги, несколько шагов отделяют меня от товарища. Я должен. Сил уже нет…       — Прости… — шепчу и падаю рядом. Тишина. Тьма застилает глаза. Это конец…       Тишина. Такая же жуткая и зловещая тьма, но перед глазами нависает уже порядком приевшийся белый потолок. Я стёр со лба выступивший пот, сел в постели и глубоко вздохнул. Отвратительное чувство пустоты быстро сменилось оглушающим страхом, когда в темноте раздался точно такой же вздох. По спине пробежали мурашки, я резко обернулся и увидел своего эльфёнка. Парень смотрел на меня с беспокойством, стараясь унять дрожь.       — Ты как тут оказался? — спросил я, расслабившись.       Мальчик не реагировал, продолжая сверлить меня встревоженным взглядом.       — Ну что такое? Кошмар приснился?       Парень показал пальцем на меня. Взгляд у него был страшный, какой-то отстранённый, словно он где-то совсем не здесь.       — Мне? Ты и чужие кошмары чувствуешь?       Ребенок не шевельнулся.       — Эдвард, всё хорошо, это же просто сон. Успокойся, иди сюда, сядь.       Парень неслышно подошёл к кровати и осторожно забрался на краешек у меня в ногах. Повисла неловкая пауза.       — Ты видел то же, что и я?       Мальчик отрицательно качнул головой, прижал к груди ладонь и посмотрел на меня вопросительным взглядом.       — Хочешь знать, что это было?       Парень кивнул.       — Даже не знаю, с чего начать, — честно ответил я и прислонился к спинке кровати. Парень подвинулся поближе, предвкушая долгий рассказ. Иногда эта его способность моментально брать себя в руки заставляла позавидовать.       — Давай тогда с самого начала, — вздохнул я, сделал небольшую паузу и начал совсем уж издалека. — Многие дети выбирают себе профессию с самого детства, я исключением не был. Вот только скучная юриспруденция меня никогда не привлекала.       Парень нахмурился, показывая своё недовольство.       — Зачем же я пошёл в адвокаты? — усмехнулся я. — Давай по-порядку, это очень длинная история.       Эд кивнул и осторожно лёг на соседнюю подушку, чуть поджав ноги. В такой позе смотреть мне в глаза не представлялось возможным, поэтому он с завидным интересом изучал мою ладонь, лежащую прямо перед его носом.       — Так вот, — продолжил я, — в детстве я хотел стать военным. Жил я в приюте, сколько себя помню, полагаю, родители отказались от меня сразу, оставив на прощание только фамилию. Очень неудачную, кстати.       Мальчик прыснул.       — Ничего смешного, я даже хотел поменять её, да только времени на это не было, а потом стало уже ни к чему. Знаешь, какие дети жестокие? Особенно отказники. Жизнь и так не сахар, да ещё и фамилия лошадиная. Да перестань ты смеяться! — не выдержал я.       Мальчик перевернулся на спину, блеснул мне лукаво глазами и состроил серьёзное выражение на своей мордашке, примирительно разводя ладонями. Удивительное создание, на него просто невозможно злиться.        — Балбес, — улыбнулся я и продолжил: — В общем, после суровой приютской жизни, моё желание сражаться за правое дело только укрепилось. Приют у нас был маленький, в сельском захолустье, поэтому никакого деления на старших и младших, девочек и мальчиков не было — все находились в одном корпусе. Когда мне было лет одиннадцать-двенадцать я узнал от старших, что каждый год в приют приезжает мужчина в форме и отбирает самых развитых мальчиков четырнадцати лет. Развитых как умственно, так и физически, для проверки проводилось множество испытаний, и обычно из нашего приюта никто не мог их преодолеть, но в тот год какой-то уникум сумел добиться расположения военного. Новость разлетелась молниеносно, как это обычно бывает. Парня того забрали на подготовку в какой-то специальный отряд, куда и зачем никто не знал, но я тогда решил, что должен попасть туда во что бы то не стало. Собственно, так и получилось.       Мальчик хмыкнул, ещё бы, даже он уже знает, что я всегда получаю то, что хочу: место в элитном отряде, отличную работу, расположение маленького эльфёнка.       — Тогда я занялся учёбой, по шесть часов сидел в библиотеке, благо, никакого конкретного расписания у нас не было, отсидел положенные занятия и гуляй. Гулять тоже разрешали вполне свободно, поэтому остальное время я проводил на улице: бегал, потягивался, отжимался. Всё это я делал с завидным упорством, поэтому к четырнадцати уже значительно превосходил своих сверстников по всем параметрам. И тот усатый вояка меня взял. Потом выяснилось, что он никакой особой функции не несёт, только сверяет с ответами тесты, да подсчитывает количество приседаний в минуту. Но когда он принимал у меня нормативы, внушал страх и уважение, очень не хотелось перед ним облажаться.       Я улыбнулся, предавшись воспоминаниям и посмотрел на лежащего рядом мальчишку. Ему уже семнадцать, в его годы я был одной сплошной мышцей, а он как хворостинка, если сравнивать. Хотя достаточно ловкий, гибкий, да и мышцы под кожей легко проглядываются, я не раз видел как он лазил по деревьям и холмам в поисках интересных ракурсов. Парень чуть наклонил голову и ожидающе посмотрел на меня, требуя продолжения.       — В машине тогда уже сидел один мальчик, видимо, его отобрали из какого-то соседнего приюта, впоследствии он стал моим лучшим другом. Я тебе говорил про него, помнишь? У него ещё дочка маленькая.       Эд кивнул.       — В пути никто, конечно, не произнёс ни слова, опасаясь гнева военного. Я безразлично смотрел в окно, провожая надоевшие за четырнадцать лет пейзажи, а Маэс с улыбкой разглядывал меня. По дороге мы заехали ещё в два приюта, но пассажиров это не прибавило. Точкой прибытия оказался аэропорт, вещей у нас было по минимуму, билеты уже куплены, причём, с расчётом на каждый посещённый приют. Я уже тогда подумал, что организация, собирающая невинных сироток, очень обеспечена. Летели мы вдвоём, мужчина нас не сопровождал, к сожалению.       Мальчик удивлённо вскинул брови, с немым вопросом в глазах.       — Почему к сожалению? — понял я. — Ты летал когда-нибудь?       Эд кивнул.       — В первый раз всегда страшно, согласись. Мы ведь детьми ещё по сути были, и лететь одним в неизвестность было не очень легко. Я-то ещё нормально перенёс перелёт, а вот Маэса пол дороги трясло, пол дороги рвало, а к концу он совсем отрубился. Пришлось мне его и успокаивать, и будить при посадке, так мы, наверное, и подружились. Отошёл он, кстати, очень быстро, как только мы вошли в аэропорт. Там нас встретили такие же военные и отвезли в лагерь, где мы должны были пройти медкомиссию. Мальчишек там было очень много, по итогам нас набралось двести пятьдесят человек, а скольких ещё отсеяли, неизвестно. Никаких правил и инструкций не было, нам выдали карточки со списком врачей и пустили в свободное плавание, главное, пройти всех, а в какой последовательности, не важно. Тогда-то Маэс и разговорился. Разумеется, от меня он уже не отходил, после всего, что я помог ему пережить. Он рассказал, что в приют попал совсем недавно, месяца даже не прошло, поэтому-то он и отличался от многих и от меня в частности. Жил он с бабушкой и, пока та не умерла в свои восемьдесят три года, он вёл жизнь обыкновенного домашнего ребёнка: ходил в хорошую школу, в спортивную секцию, помогал бабушке по дому, летом подрабатывал. В общем, был идеальным внуком. Это я, конечно, сейчас понимаю, а тогда его болтовня только раздражала. Но Маэс на меня не обижался, он вообще крайне позитивный человек. И службу никогда не воспринимал всерьёз, если бы не мои постоянные упрёки по этому поводу, его давно бы отчислили и сослали в приют. Не в тот, конечно, из которого забрали, а в самый ближайший, но он бы прожил нормальную жизнь. До сих пор виню себя в этом, — неожиданно признался я.       Мальчик меня понял и объяснений не ждал.       — После проверки физического состояния нас отправили на отдалённую военную базу, где нам предстояло обучаться до восемнадцати лет. После окончания мы должны были стать ключевыми фигурами в одной из важнейших операций страны. В общем, юные умы там промывали очень профессионально. Нас распределили в пять отрядов, по наклонной в зависимости от способностей. Мы с Маэсом попали в третий, чему я был очень не рад, ему же было всё равно. За время обучения многие отсеялись, некоторые по рангу спустились вниз, некоторые поднялись, как, собственно, и мы. Но до первого отряда нам было, как до луны, а вот во второй приняли через два года. Я был зол и работал на износ. Учиться было очень тяжело, на сон и приём пищи вместе отводилось по пять часов в сутки, остальное время нас пичкали не слишком-то нужными знаниями, как например стратегия, психология, медицина, и, конечно же, физической подготовкой. Ни на какие переживания, или посторонние мысли, которые часто посещают головы импульсивных подростков, не хватало ни сил, ни времени. Можно сказать период созревания прошёл у меня незаметно, в отличии от некоторых, — усмехнулся я.       Парнишка залился краской, перебирая в голове всё постыдное, о чём я мог узнать, по его мнению. Я оскалился ещё шире и продолжил, дабы не смущать юношу:       — После выпуска нас осталось сто пятьдесят человек, могло бы остаться и меньше, но после того как набралось полторы сотни отчислять перестали, благо, был уже последний курс. И нас, восемнадцатилетних девственников, отправили прямиком на фронт.       Я вздохнул, воспоминания давались всё труднее, и мальчик это почувствовал, напрягся, снова лёг на бок, спрятав глаза за чёлкой, видимо, чтобы мне было легче. Я решил обойтись без подробностей:       — В пути у всего отряда было какое-то возвышенное чувство, мечты, наконец, осуществились, мы были горды, что в столь юном возрасте являемся элитным подразделением. Но это продолжалось недолго, четырёх лет сложнейшей военной подготовки оказалось недостаточно. К войне вообще невозможно подготовиться. Даже матёрые вояки трясутся как дети, сидя в грязных окопах, не говоря уже о нас. Мы были детьми, несмотря на всё, мы оставались наивными подростками, со своими глупыми идеалами, которые растаяли в первую же неделю боёв. Конечно, тренировки дали свои результаты, операции проходили успешно одна за одной, мы несли минимальные потери, за семь месяцев военных действий, мы потеряли тринадцать человек. Нас убеждали, что это было просто невероятной удачей, ведь неподготовленные отряды были практически полностью уничтожены. Нам внушали, что мы лучшие, избранные, что мы изменим мир, а мы заглатывали их слова, верили и продолжали бороться. К концу седьмого месяца никаких пустых надежд не осталось ни у кого, тогда я понял, что повзрослел. Понял, каким наивным глупцом был всю жизнь, понял, что Маэс всегда был прав, прося меня остановиться…       Я замолчал, собираясь с мыслями. Парень, продолжал гипнотизировать мою ладонь, я видел, что он несколько раз пытался её коснуться, пересилить себя, но одёргивал руку в последний момент. Я не мешал, сосредоточившись на рассказе, но сейчас мне нужно было отвлечься, убедить себя, что я в своей постели, в безопасном охраняемом посёлке, что рядом лежит живой человек, что я уже не там…       — Это должна была быть последняя операция, — продолжил я, — от её успеха зависело что-то очень важное, никто уже не слушал, что именно. Мы знали, что от успеха зависит наша жизнь, остальное было неважно. Всё давно потеряло смысл. Я пообещал Маэсу, что мы выживем, что я исправлю всё, что натворил. Я должен был вернуть ему его жизнь, ведь если бы я не убеждал его тогда…        Я прикрыл глаза, все переживания нахлынули с новой силой, было очень сложно складывать слова в предложения. Сложно передать словами, что происходит в аду.       — Это была бойня, — подытожил я свои мысли. — Никаких стратегий, планов, ничего. Нас просто спустили, как стаю собак. Выстрелы, взрывы, кровь, отвратительная вонь палёных тел — всё смешалось. Маэса ранили, не смертельно, но… сражение было ещё в самом разгаре. Я спрятал его среди трупов… Дальше всё, как в тумане, когда я добил последнего в поле зрения противника, вернулся за Хьюзом. Он спал. Посреди боя в куче трупов, с перевязанным животом, спал, представляешь?       Я хмыкнул, как-то совсем не весело.       — Мы пошли в сторону лагеря, хотя нам обещали, что через шесть часов за нами вернется спасательная бригада. Никто не выдал нам часов, только мигающие маячки для вида. Я знал, что никто нам уже не поможет, и мы пошли пешком.       Говорить становилось всё сложнее, я чаще делал паузы, дыхание сбилось, но замолчать я уже не мог, словно что-то заставляло меня выплёскивать эмоции.       — По дороге на нас напали… Маэс был без сознания, я знал, что мы обречены, но не сдался.       Я снова замолчал, не в силах произнести хоть что-то. Всё снова повторялось, кровавое марево застыло перед глазами неподвижной стеной. Я даже не сразу заметил обхватившие ладонь шершавые пальцы моего зверёныша. Руку словно обожгло, и я заговорил:       — Я убил тех мальчишек, почти голыми руками… Его кровь… Потом всё закончилось, я умер… Вернее думал, что умер. Шесть часов истекли, они вернулись. От ста пятидесяти человек осталось семь.       Я постепенно приходил в себя, наваждение отступило, я мягко сжал тёплую ладошку и перевёл взгляд на парня, который беззвучно ронял слёзы.       — Эд, ты чего? Я…       Договорить мне не дали, как и совершить задуманное — прервать рассказ. Мальчишка сильнее вцепился в мою ладонь и упрямо дёрнул. Я продолжил:       — Не знаю, что там было на самом деле, очнулся я уже в больнице. Одиночная реанимация. Кроме врачей никто не заходил, а они ничего не говорили. Я думал, что остался один, жалел, что не умер и что стремительно шёл на поправку. Потом перевели в обычную палату, а там уже было четверо бойцов. Один парень из первого отряда всегда молчал и смотрел в одну точку, мы его не трогали. Один из третьего, тоже не очень охотно шёл на контакт, ночами кричал… громче остальных. Остальные парни тоже из первого выглядели лучше, как и я. А через неделю к нам присоединился Маэс, и я совсем отошёл. Мы вытащили друг друга из этой пропасти, реабилитация проходила успешно. Вот только не у всех — молчун выбросился из окна, когда мы были в столовой. Восьмой этаж, долго не мучился… Ещё через неделю привели последнего, тоже из первого, всё же лучшие из лучших. Он был самым весёлым, у парня была невероятно крепкая психика, он просто был счастлив, что выжил, а всё остальное просто кошмарный сон. Сейчас он очень успешный предприниматель, — улыбнулся я.       Весь ужас, что жил во мне эти годы словно испарился. Сердце перестало стучать, как сумасшедшее, а эльфёнок успокоился и перестал плакать.        — Все мы сейчас успешные. После того как нас выписали, каждому заплатили кругленькую сумму и дали сотни возможностей, любой бы позавидовал. Хьюз ещё в больничной палате зарёкся найти свою любовь, сказались, наконец, бунтующие гормоны, а я снова хотел адреналина — наивный идиот. Поэтому и пошёл на юридический: каждое дело, особенно крупное, это маленькая схватка, борьба умов. Мне это нравилось, нравится и сейчас, — подытожил я.       Ужас закончился вместе с рассказом, под боком сопел маленький эльфёнок, крепко сжимающий мою ладонь, а за окном уже занимался рассвет. Я впервые за долгое время почувствовал себя счастливым.