***
В понедельник Эд снова проснулся в десятом часу, к мистеру Грину ехал хмурый и помятый, досыпая в пробках отобранные минуты. Всё было так же, как обычно, если бы я теперь не знал, что на самом деле для него это сильное отклонение от нормы… На этот раз мистер Грин встретил нас своим фирменным провокационным равнодушием, которое как ни странно располагало к беседе куда больше, чем его благо отступившая эйфория, связанная с рождением внучки. — Добрый день, — поздоровался он, жестом пригласив Эда на диван. — Как продвигается выздоровление? Мальчик неопределённо пожал плечами, потому как ничего нового за последнюю неделю с ним не случилось. Но вот я узнал кое-что, чему хотел бы теперь найти объяснение: — Скажите, эти способности могут влиять на его сон? — На сон? — задумчиво переспросил мужчина. — А что есть проблемы? — В городе он спит не меньше двенадцати часов, что по словам миссис Хизер крайне необычно. — Честно говоря, я не слышал, чтобы у кого-то из доноров было что-то подобное, но я, повторюсь, с ними никогда и не работал. А вот те дети, которым удавалось выжить после внедрения, быстро истощались как физически, так и эмоционально, поэтому часто спали сутками. — Намекаете, что Эд может быть одним из тех реципиентов? — Вряд ли Эдвард был участником оборотной части эксперимента, хотя, признаюсь, многие пытались использовать в качестве подопытных совсем ещё маленьких детей, ссылаясь на гибкость их несфомированного разума. Только эксперименты эти всё равно никуда не продвинулись. — «Так в чём дело-то?» — поинтересовался мальчик. — У проблем со сном много причин, вероятно, даже не связанных с его даром. Но поймите, любое усилие отбирает энергию, а уж нечто, выходящие за рамки понимания, и подавно. Разумеется, только если способность используется, в противном случае Эд мало отличается от обычного человека, и тогда подобные проблемы могут быть вызваны каким-нибудь заболеванием, например. — «Не могу сказать пользуюсь я этим «даром» или нет. Всё, что я не могу контролировать, может проходить незаметно для меня». — Кстати, мне показалось, что у него появилась ещё одна способность, которую вы, кажется, отнесли к уже имеющейся у него группе. — Суггестия? Это не удивительно… — Нет, я говорю о целительстве, хотя он и продолжает это отрицать. — «Потому что это не я! Я этого не делал». — Ты только что сказал, что многое не контролируешь, баран упрямый. Он очень хотел мне ответить, выложить весь трёхтомник гневных тирад, который он успел сочинить за всё время пребывания рядом со мной, но не мог, и меня это нисколько не радовало. Как можно радоваться, когда он сидит и тихо ненавидит себя за невозможность высказаться. Раньше его не сильно заботил тот факт, что он не может общаться с людьми. Не заботил, потому что общение это ему было совершенно не нужно, а сейчас, когда он почти влился в социум, проблема коммуникации встала очень остро. — В любом случае это не удивительно, — встрял мужчина, сглаживая ситуацию. — Целительство довольно часто дополняет уже имеющуюся у него способность к биолокации. Удивительно только то, что в нём сосуществуют способности, относящиеся к разным стихиям. Ты нашёл причину, Эд? — «Нет. Где бы я не смотрел, такой классификации просто не существует. Вы точно не знаете, кто её придумал?» — Я узнавал, — кивнул мужчина. — Многие мои коллеги упомянули некого Тома Ратта. Я тоже слышал о нём. Кажется, он был одним из тех, кто хотел добиться успеха любым путём, наплевав на все возможные законы этики и морали, даже на законы природы. Не удивительно, что именно он додумался так классифицировать способности. — Вы сказали был? Разве такой человек мог добровольно бросить работу? — Нет, разумеется. Он и не бросал, его выгнали за чрезмерное увлечение и неподчинение приказам. Что с ним стало потом, никому не известно, но его теориями потом пользовались десятки учёных. — «Не знаете, почему за основу он взял именно четыре стихии? Почему не просто цвета, например, или цифры. Так было бы гораздо проще». — Цвета тоже фигурировали в описаниях теории, правда значительно позже, когда я уже ушёл. Тут уж кто к чему привык, в некоторых лабораториях используют именно цветовую классификацию. — «Какие цвета?» — спросил мальчик, судорожно набирая текст. — Белый — воздух, синий — вода, зелёный — земля и красный — огонь. Вполне логичное распределение, как я думаю. Парень побледнел, словно услышал что-то до боли знакомое, жуткое. То, что он предпочёл бы никогда больше не вспоминать. Разумеется от мистера Грина это не скрылось, и он осторожно спросил: — Слышал об этом в лаборатории? Парень собрался с мыслями, вздохнул и просто кивнул мужчине. Потом взял телефон покрепче и застрочил что-то длинное: — «Я изучал статьи о стихиях, как об одной из теоретических основ алхимии, и провёл некую аналогию между описаниями мистера Ратта. Я думаю, он ошибался кое в чём. Но пока не уверен точно, могу сказать только, что стихий всегда было пять». — Пятый элемент… — произнёс мужчина. — Хочешь сказать, есть люди, обладающие способностями, которых мы раньше никогда не встречали? Сотни тысяч испытуемых, десятки учёных, годы исследований, и ни одного случая, не подходящего под описание. Ты уверен в этом, Эдвард? — «Пятый элемент, великий элексир, красная тинктура, философский камень — всё это разные названия одного вещества. Необычайно редкого вещества, почти мифического даже в то время, когда алхимия считались истинной наукой. Не удивительно, что таких людей мало, может, даже единицы среди миллиардов. Но у моей теории есть доказательство, и оно перед вами». — Неплохо-неплохо, — засмеялся мужчина, глядя в серьёзные глаза мальчишки. — Кто бы мог подумать, что тебе придёт в голову такая смелая идея. Возможно, ты прав, по крайней мере, я хочу в это верить. — «Почему?» — Ты отличаешься, и это вовсе не болезнь. То, что тревожит твою и без того нестабильную подростковую психику обычное ПТСР, даже не перешедшее в устойчивое изменение личности, как утверждал твой психиатр. Мне просто хочется тебе верить. — «Это глупо. Глупо верить без причины». — Глупо не верить без причины, малыш. Подрастёшь, поймёшь о чём я говорю. Правда ведь, господин адвокат? — Да, мелковат он ещё для таких глубоких мыслей, согласен, — оскалился я, наслаждаясь реакцией мальчишки. Парень ожидаемо попытался меня ударить, но я с лёгкостью перехватил его маленький, но тяжёлый как сталь кулак и произнёс, не скрывая беззлобной насмешки: — И выпады у тебя предсказуемые. Боюсь, малыш, ты никогда не повзрослеешь. Пока он пытался погасить в себе вспыхнувшее пламя ненависти ко мне и всему миру в целом, я продолжил беседу: — Скажите, вы были знакомы с доктором Раттом? Можете описать, как он выглядит? — Нет, лично встречаться с ним мне не приходилось. Знаю только, что из многих юных дарований, работавших там, он выделялся своим уже тогда почтенным возрастом. — «Зачем он тебе?» — Сейчас важна любая деталь, когда ты уже это поймёшь? — «Вернёмся к моей проблеме», — написал парень мужчине, полностью меня проигнорировав. — «Почему рядом с этим придурком я больше сплю?» — Так вы уже и спите вместе? Занятно, — усмехнулся мужчина, вогнав мальчишку в краску. — Может быть в этом и проблема? Насколько мне известно, способности не безграничны и проявляются только в том количестве, которое может себе позволить носитель. В какой-то момент срабатывает предохранитель, понимаешь? — «А если не сработал, может же такое быть?» — Кто знает, может, твой предохранитель выходит из строя от контакта с определёнными людьми, — загадочно улыбнулся мистер Грин. — «Звучит отвратительно». — Я так понимаю серьёзный разговор окончен, и мы можем идти? — прервал их я. — Да, разумеется, жду вас на следующей неделе. До свидания. Парень попрощался, забрал у меня ключи и вышел на улицу, дожидаться пока я оплачу приём. Вернувшись, я завёл машину, выехал на шоссе и без прелюдии спросил: — Откуда ты знаешь про эти цвета? — «Из лаборатории, я сказал правду, но… Когда меня там накачивали препаратами, они часто задавали вопросы, не ответить на которые я не мог, что-то словно развязывало мне язык. Однажды они привели группу людей и спросили, чем они отличаются друг от друга. Для меня очевидная разница тогда была только одна — цвет их аур. Теория цветов принадлежит человеку, проводившему опыты надо мной». — Поэтому ты так просто поверил глупостям о стихиях? Ты всегда видел их цветными? — «Сначала мне казалось, что нет. В деревне где мы жили, когда я был маленький, у всех людей, с кем мне доводилось встречаться, ауры были белыми. Позже выяснилось, что это просто наиболее распространённый цвет, но есть и другие. У Элисии, например, синяя, как и у миссис Овербек». — Кто это? — не понял я. — «Подруга миссис Хизер. Она неплохая женщина, но я тоже иногда забываю о её существовании…» — Ясно. А что на счёт меня? — полюбопытствовал я. — «Ты — пламя, Рой. Рыжую ауру я видел в последний раз в лаборатории, когда я искал отличия между людьми. Такое бывает редко, в этом доктор Ратт не ошибался». — Пламя, говоришь? Это как-то связано с тем, что ты тогда решил подкоптить свою руку? — «Возможно. Тогда я ещё не знал о стихиях и прочем, мне просто показалось, что вы светитесь одинаково». — Как тогда светишься ты? — «Без понятия. Но огонёк, который теплился внутри той женщины, светил, как солнце. Такого я ещё не видел, и отсюда, собственно, моя теория». — Ты говорил, что доктор Ратт ошибся. В чём именно? — «Мистер Грин в прошлый раз упомянул, что наиболее распространена способность к телепатии и суггестии, которые он относит к стихии воды, то есть синему цвету ауры. А на деле чаще всего всего встречаются люди с белым цветом, а значит эти способности относятся к воздуху. Это очень глупая и не особенно значимая ошибка. Её словно специально допустили, только вот смысла в этом я пока не вижу». — В любом случае нам теперь надо найти этого доктора Ратта. Думаешь, есть вероятность, что он ещё жив? — «Он руководит процессом и никак не должен помереть раньше времени». — Обнадёживает, — хмыкнул я и припарковал машину у дома.***
Вечером мальчишке нездоровилось. Это было заметно даже невооружённым взглядом: он побледнел, глаза болезненно заблестели, не было сил держать спину ровно, похолодели руки. Он даже от ужина отказался, сославшись на сильную тошноту. Это и стало главным поводом начать за него волноваться. — Иди-ка ты в постель, милый мой, — вздохнув произнёс я, погладил Эда по голове, приобнял за плечи и повёл на верх. Уложив мальчика в кровать, я снова приложил руку к его влажному лбу. Температура была в норме, как мне показалось, но крошечные капельки пота у волос не давали мне поверить в это твёрдо, поэтому я полез за аптечкой. Градусником я совсем не пользуюсь. Если температура поднимается, я это чувствую и сразу пью таблетки, без дополнительных измерений. Термометр я покупал исключительно ради Элисии, которая в детстве часто болела и так же часто оставалась у меня, ввиду сильной занятости родителей. Когда Маэс наконец выстроил себе карьеру и получил возможность обеспечить семью полностью, Глесия перевелась в ряды домохозяек и стала сидеть с дочерью сама. Градуснику в моём доме больше не нашлось применения, поэтому со временем он переместился на самое дно бесконечной коробки с таблетками. Пока я пытался отыскать термометр, Эд быстро сполз с кровати и выбежал за дверь, очевидно больше не в силах сдерживать тошноту. Догонять я его не стал, сам справиться, ничего страшного. А вот найти в коробке что-нибудь кроме градусника теперь было необходимо. Скорее всего Эд просто отравился едой из той забегаловки, что милостиво посоветовал нам Дени, когда мы вместе возвращались из его конторы. Возвращались, кстати, ни с чем, поиски пропавшего доктора по-прежнему были безуспешны. Эд не ел с утра, как собственно и Дени, и тот предложил перекусить во всемирно известном общепите, который был ему по карману. Меня юный любитель всякой гадости слушать, разумеется, не стал и умял целую кучу фастфуда, за что и поплатился. Надо будет справиться о здоровье помощника сразу после оказания Эду первой помощи. Нужные таблетки нашлись куда быстрее бесполезного градусника, подобные лекарства всегда лежат где-то недалеко, вместе с обезболивающими и жаропонижающим. Проблема была только в долгом отсутствии пациента, которого спустя ещё пятнадцать минут я всё же решил проверить. Дверь в туалет не была заперта, видимо времени позаботиться об этом у мальчишки не было. Сам он сидел белее мела рядом с унитазом, придерживаясь за него дрожащей рукой. На меня отреагировал вяло, только посмотрел виновато и задышал рвано пережидая новый приступ тошноты. — Встать сможешь? — мягко спросил я, присев рядом на корточки. — Тебе надо лечь, Эд. Холодный кафель мало подходит для отдыха. Он кивнул и попытался подняться, вцепившись неосознанно в моё плечо, но сильная дрожь мешала ему найти опору. Я приобнял его за талию и, придерживая, отвёл в ванную, чтобы привести в порядок. Остановившись у умывальника, я ослабил хватку и спросил: — Справишься, или помочь? Мальчик тяжело опёрся об раковину, переложив на неё добрую половину своего веса так, что она даже жалобно хрустнула. — Давай-ка лучше на меня, — чуть улыбнулся я. — Боюсь, она так долго не выдержит. Я снова обнял его одной рукой и включил воду. Парень, всё ещё слегка придерживаясь за край раковины, зачерпнул немного воды, умыл лицо и хотел было прополоскать рот, но едва вода коснулась потрескавшихся губ, его скрутило в очередном приступе рвоты. Кроме желчи в измученном желудке ничего не осталось, поэтому едва опустошив его, мальчишка судорожно закашлялся от мерзкой горечи. — Ничего, — успокаивающе произнёс я, поглаживая его по дрожащей спине. — Прополощи рот, и пойдём. Он завершил начатое, и я отвёл его в постель, где попытался заставить выпить таблетки. На две горошины в моих руках парень смотрел недоверчиво и никак не решался открыть рот, опасаясь повторения произошедшего. — Давай, надо выпить, иначе легче не станет. От пары таблеток плохо не будет, обещаю. И от воды тоже, — добавил я, заметив как взгляд его переместился на стакан. Эд вздохнул и быстро проглотил таблетки вместе с водой, ожидая своей участи, которой, к счастью, не последовало. Он выдохнул и улёгся в постель, стараясь унять не прекращающуюся дрожь. — Отдыхай, завтра всё пройдёт. И чтобы в следующий раз не ел что попало, понял? Он кивнул и плотнее завернулся в одеяло, всеми силами стараясь согреть ослабленный организм. Я на всякий случай принёс из ванной таз и поставил его рядом с кроватью. — Если будет тошнить ночью, — пояснил я, лёг рядом с мальчиком под одеяло, притянул его к себе, намереваясь согреть, и поцеловал в макушку, прошептав: — Спи спокойно, малыш. Он даже не успел мне ответить за ненавистное прозвище, моментально провалившись в беспокойный сон. Я не мог заснуть, лишь наблюдал, как мальчишка мучается, и вытирал выступающий у лба пот. Сейчас можно без всяких приборов сказать, что у него сильный жар, который очень мешает восстановить утраченные силы. Парень метался по подушке, как раненый зверёк, шумно дышал, и кажется пытался что-то сказать, но слова и даже скудное сонное бормотание привычно застревали у него в горле, не имея возможности вылиться наружу. Так продолжалось относительно недолго, чуть больше трёх часов, потом он завертелся сильнее, так, что мне даже пришлось его отпустить, резко сел в кровати и выкрикнул осипшим голосом нечто неопределённое: — Ни-и! И его снова вырвало в таз скопившейся за это время жёлчью. Парень откашлялся и без сил откинулся обратно на подушку, смерив меня виноватым взглядом. — Не страшно, — успокоил я, осторожно пригладив светлые волосы. — Я уберу, отдыхай. Я встал, ещё раз взглянув на его бледное лицо, заметил на тумбочке найденный градусник и протянул ему со словами: — Померь только температуру и спи дальше. Он взял в руки градусник с медвежонком на конце и выдавил лёгкую усмешку, прокрутив в голове едкий комментарий. Значит, всё не так плохо. К тому же, несмотря на обстоятельства, он, наконец, произнес хоть что-то, а это просто немыслимый прогресс. Вернувшись из ванной, я потребовал градусник обратно и ужаснулся. — Сто четыре, Эд. Я вызываю скорую, вряд ли это обычное отравление. Парень от моей идеи был не в восторге, но сил сопротивляться у него не было, он даже не мог смотреть в горящий экран смартфона, и уж тем более пытаться вывести на нём веские слова протеста. Врачи добирались от силы минут двадцать, и за это время Эду успело стать ещё хуже: он хрипел, практически задыхаясь, цеплялся пальцами за одеяло с чудовищной силой, словно его терзала жуткая боль, а потом беспомощно разжимал ладони, не в силах даже пошевелиться, но самое жуткое — он всё ещё был в полном сознании. Он видел и понимал всё, что происходило в реальном мире, и при этом явно проваливался в свои ведения, а может и обычные галлюцинации. Когда фельдшер попытался уложить его на носилки, у парня сорвало крышу. Он отчаянно брыкался и кричал, кричал вполне разборчиво и чётко: — Нет!.. Нет! Это было страшно. Один только взгляд на него в таком состоянии вызывал неподдельный ужас, но в этот раз я боялся уже не его болезни, не его поведения, способностей, странностей. Я боялся за его жизнь. И это чувство было куда сильнее всех, что мне приходилось испытывать раньше. Терять дорогих людей всегда больно. Так говорят многие, но мне это понять было суждено именно сегодня. В моей жизни было всякое: и боль, и страх, и множество, казалось бы, безвыходных ситуаций, но не было близких, которых я рисковал потерять… Родители? Я их даже не помню, не помню и что чувствовал, оставшись один на один со всеми проблемами. Мне не было больно, мне было всё равно. Маэс? Когда я нёс его тогда с зияющей дырой в боку, не испытывал ничего кроме невыносимого желания выжить и исправить свою ошибку. Тогда этот парень ещё не был мне братом… А Эд, этот мальчишка уже стал неотъемлемой частью моей жизни, необузданной, немного сумасшедшей, но той самой, которую люди привыкли так яростно защищать. Он стал моей семьёй, человеком, которого я искренне люблю. И сейчас этот человек, обессиленный и беспомощный ребёнок, пытается сопротивляться людям, способным ему помочь, а я просто стою и сморю на это едва ли не отстранённым взглядом. — Мы не сможем его транспортировать, если он не угомонится, — спокойно произнёс доктор, вырвав меня из транса. — Либо это сделаете вы, либо с вашего разрешения мы вколем ему седативное. Я молча подошёл к мальчишке, наклонился и обхватил его чуть выше талии, чувствуя, как тот слабо обнимает меня за шею, позволяя взять себя на руки. Так же молча вышел из комнаты, будучи абсолютно уверенным в том, что врачи из частной больницы без лишних вопросов последуют за мной, ведь им за это платят немалые деньги. Вколотое несколько минут назад жаропонижающее пока не дало никакого эффекта, поэтому едва мы оказались на улице, мальчишку начало трясти так, что я слышал, как стучат его зубы. Благо до неотложки было совсем не далеко, а там его уже укутали в несколько пледов и накачали препаратами, чтобы довезти до больници живым. Я не отпускал его руки всю дорогу, и он, упокоившись, задремал, окунаясь в спасительное облегчение, дарованное препаратами. В больнице парня сразу же отправили сдавать весь спектр анализов, а меня просто вытолкали в комнату для посетителей, где улыбчивые девочки, для приличия одетые в белые халаты, предложили мне кофе. Спустя пару часов к кофе добавилось ещё и предложение оправиться домой, от которого я вежливо отказался. К утру состояние эльфёнка нормализовалось, пришли результаты почти всех тестов, и полноватый доктор в синей медицинской шапочке с пингвинами явился, чтобы растолковать мне всё произошедшее. — Судя по тому, что я здесь вижу, — начал мужчина, листая бумажки, — ваш мальчик совершенно здоров, если не считать сильного обезвоживания, которое мы уже ликвидировали. — Разве у здорового человека температура поднимается до ста четырёх градусов? — Разумеется, нет, тут вы правы, но и я ещё не закончил. У Эдварда наблюдаются все внешние симптомы отравления тяжёлыми металлами, я бы даже мог сказать, какими, если бы анализы не показывали их полное отсутствие. — Насколько мне известно, подобные симптомы характерны для множества заболеваний, — скептично возразил я. — Разумеется. Мы провели полный осмотр, на предмет всех заболеваний с подходящей симптоматикой, но на данный момент я не могу подтвердить ни одно из них. Некоторые анализы требуют больше времени, некоторые периодичности исследований, поэтому, несмотря на явное улучшение его состояния, я рекомендую продлить госпитализацию до выяснения причины недомогания. — Конечно, это даже не обсуждается, — согласился я. — Надеюсь, вы понимаете, что скорость, объём и качество оказываемых вам услуг требуют определённых затрат сверх его скромной страховки? — Я всё оплачу, не сомневайтесь. Когда мне будет можно его увидеть? — Как я уже говорил, его состояние полностью нормализовалось, поэтому можете идти хоть сейчас, думаю, он будет только рад, — улыбнулся мужчина. — Палата сорок четыре, прямо по коридору последняя дверь налево. — Спасибо, — сухо поблагодарил я и направился в указанном направлении. Это была обычная палата, что несказанно радовало. Никаких пищащих приборов, отмеряющих жизнь, кислородных масок и поддерживающих аппаратов, все было по-больничному просто: койка, бледный пациент и одинокая полупустая капельница. — Как себя чувствуешь? Мальчик слабо улыбнулся, облизнув пересохшие губы, и покосился на стоящий на тумбочке графин, до которого у него не было возможности дотянуться. Намёк я понял, налил воды в стакан и поднёс к его губам, намереваясь напоить, но Эд без особого труда перехватил мою руку и самостоятельно расправился с жидкостью. — Смотрю тебе уже лучше, — улыбнулся я. — Ты ведь помнишь, что вчера было? Он кивнул, изобразил руками движение пальцев, по воображаемому смартфону, требуя вернуть единственное средство коммуникации, что я и сделал. — «Забери меня отсюда». — Обязательно, но только после того, как они найдут причину. — «Они не найдут. Я здоров, и был здоровым». — Ты за день сбросил пару килограммов, Эд. Думаешь я всегда буду верить тебе просто так? Сам недавно утверждал, что это глупо. — «Это ртуть. Но отравлен не я, и лечить нужно не меня. Ты говорил, что глупо не верить без причины, а не наоборот. Сам ты ещё не дорос до таких мыслей!» — Ты можешь выражаться понятнее? — усмехнулся я, оценив тщетную попытку меня задеть. — Кого ты планируешь положить на своё место? — «Ни. Я видел его той ночью, это очередное испытание, которое он может не пережить». — Ни — это имя твоего брата? — «Так они его называли», — согласился мальчик. — «Я знаю, что в это трудно поверить, но мы должны его найти!» — Как? Всё, что мы можем сделать, уже делается без нас. Ты ничем не поможешь поиску, если будешь вертеться рядом без дела. — «Просто проверьте все лаборатории. Он точно в одной из них». — На это нужен ордер. И лабораторий этих куда больше, чем известно общественности и даже высшим чинам армии. — «Я не буду сидеть сложа руки!» — Успокойся, — твёрдо сказал я, чуть повысив голос. — Отсюда ты не выйдешь, пока врачи не убедят меня, что ты здоров. Он уже хотел начать возмущаться, но я его прервал: — Теперь о главном: хочешь помочь следствию, расскажи, что видел. Насколько я понял, твои способности перешли на новый уровень вчера, так? — «Не знаю я, куда они там перешли… Я видел лабораторию, почти такую же, в которой меня держали. Всё белое, стены, пол, потолок… Дай мне листок, долго печатать». — Где я его возьму? — вздохнул я. — Вчера ты вполне неплохо изъяснялся устно, можешь продолжать. — «Это была случайность. Не знаю, как так вышло. Попроси у медсестры бумагу». — Случайность, произошедшая дважды, это уже закономерность. Если ты можешь говорить, значит будешь, и это не обсуждается. Вечером идёшь на обследование к фониатру. Едва я закончил свою пылкую речь, прибежала медсестра, которую я вызвал нажатием тревожной кнопки. — Что-то случилось? — запыхавшись произнесла она. — Будьте добры, принесите нам пару листков бумаги и ручку, — ослепительно улыбнулся я, резко остановив закипающую в ней волну недовольства. — К-конечно, — робко пробормотала та и поспешно удалилась. — «Ловелас хренов». — Ревнуешь, котёнок? — промурлыкал я, склонившись над его лицом. — Не переживай, всё это исключительно ради тебя. — «Я долго был в отключке?» — спросил он, по обыкновению проигнорировав все смущающие его подростковое сознание вещи. — Мне не доложили. Но если тебя интересует, нашли ли что-то новое по нашему делу, то нет, прошли всего сутки. Он не ответил, дождался пока ему принесут бумагу и начал строчить, даже не думая облегчить мне задачу и писать разборчиво. — «Я видел всё его глазами, чувствовал тоже, что и он, но при этом мои ощущения тоже сохранялись. Не знаю, как это ещё объяснить. Мне было жутко от того, что такого малыша совершенно не пугает происходящее. Он волновался, да, но он переживал лишь за то, что не справится с поставленной задачей, подведёт этих людей, мучителей, мразей…» — Эд, что ты видел? Мне нужны образы, а не чувства, с этим потом разберёмся. — «Небольшая комната, обычная камера для опытов: чистота такая, что от бликов глаза режет. Дверь судя по всему герметичная, с электронным замком. Такие насколько мне известно не отличаются повышенной степенью защиты, используется только ключ-карта. Вместо койки с ремнями, которую я привык видеть, обычная кровать, окружённая приборами. У противоположной стены стол, на нем ёмкость, всё из пластика. На стене огромное зеркало, по традиции не являющееся таковым с другой стороны. За ним женщина…» — Как ты её увидел? — «Я смотрел его глазами, он видит куда больше, чем они бы хотели. Так вот женщина эта скорее всего доктор, но я её никогда не встречал. Имя не озвучивается, внешне она вполне стереотипна: стройная, среднего роста, блондинка, глаза серо-зелёные, родинка на виске. Её работа — наблюдать. Обычный исполнитель. В комнате двое в костюмах химзащиты, оба мужчины, лаборанты какие-нибудь, возможно даже без образования. Им жаль мальчишку… Их ауры синие, и это открывает суть эксперимента: научить подопытного самоисцеляться». — На костюмах есть какие-нибудь эмблемы, гравировки, хоть что-то? — «Ничего, это было бы глупо, как мне кажется. Хотя в той лаборатории, где держали меня, у всех была нашивка первой буквы компании». — Ладно. Как ты узнал имя мальчика? — «Та женщина заговорила: «Нам придётся ускориться, Ни. Ты недостаточно мотивирован». А после лаборанты перевернули содержимое ёмкости. Это была ртуть, пары которой он вдыхал несколько часов, может быть даже сутки. Так площадь испарения стала куда больше. Он слишком медленно умирал, поэтому они перешли к более активным действиям. «Эксперименты не терпят промедлений», так говорила моя мачеха. Вот и всё, что я видел». — Ты испытываешь то же, что и он, видишь сны, хотя и говорил, что не можешь. Почему это происходит? — «Откуда мне знать? Между нами есть связь, но я никогда не думал, что настолько тесная. Он сильнее меня. Наверное, Ни на самом деле эльф. Он слишком необычен даже для меня. Возможно он хотел показать мне это, или силы его из-за болезни вышли из-под контроля. Я точно знаю только то, что мои способности к этому отношения не имеют». Едва он дописал последнюю строчку, неожиданно вошёл доктор и бодро спросил: — Как твоё самочувствие? Пришли твои последние анализы, и они так же чисты, как предыдущие. Парень снова начал выводить на листке свои иероглифы, которые я без особого желания озвучил доктору: — Пишет, что с ним всё хорошо. — Думаю, стоит проверить ещё раз, — вздохнул мужчина. — Если к вечеру состояние не ухудшится, можно будет тебя выписать. Не вижу смысла держать тут здорового человека. — Час назад вы говорили иначе, — возразил я. — Его показатели практически идеальны, час назад я ещё сомневался в этом, сейчас всё очевидно. Давайте дождёмся вечера. Конечно же вечером ничего не поменялось и сразу же после визита к фониатру его выписали. Вот только ночью все симптомы вернулись, но вызвать скорую в этот раз он мне не дал — телефон просто сгорел в моей руке. Не буквально, нет, но включить его снова было уже невозможно. — Как ты?.. — изумлённо выдохнул я, выпустив его горячую ладонь. — Пожалуйста… — прохрипел он и провалился в омут палящего марева. На деле я не знал, что для него сейчас будет лучше, не мог правильно оценить ситуацию, а значит и помочь. Он попросил меня бездействовать, отчаянно вкладывая в это едва разборчивое слово последние силы и волю. Ему это нужно. А мне нужно, чтобы он выжил. Я просидел чуть больше четверти часа, стирая испарину с его лба и промачивая мгновенно высыхающие губы, прежде чем понять: он требовал не оставить себя умирать, а оставить в покое, подальше от постоянных болезненных прикосновений некомпетентных спасителей. Мне нужен был врач, способный понять, что с ним сейчас происходит — Мартин Грин.***
Он приехал почти сразу, я даже не ожидал такой мобильности от семейного человека в столь поздний час. Прошло не больше получаса, как в дверь настойчиво позвонили, и едва я её открыл, мужчина с немаленькой коробкой в руках заговорил: — Хочу сразу сказать, что от меня мало толку, господин Мустанг, но в ситуации, которую вы мне описали вряд ли найдётся толк хоть от кого-то. Будьте добры, помогите мне перенести оборудование, — добавил он, передав мне свою ношу. — Надеюсь, у него достаточно просторная комната? — Достаточно, — ответил я, скрывая немалое удивление. — Для чего это? Я думал психиатрам не положено держать подобные приборы дома. — Вряд ли вы бы стали звонить посреди ночи обычному психиатру, если бы не знали, на что он способен, — усмехнулся он и вышел за очередной коробкой. — Как он? — Спит. Иначе я бы тут с вами не стоял, — сказал я, и начал переносить коробки наверх. Мистер Грин, кажется, был обеспокоен таким положением дел не меньше меня. Он нервно перебирал медикаменты, составляя из содержимого ампул целебные коктейли, которые тут же вливал в пациента, устанавливал оборудование. Прибор по сути был один — небольшая металлическая коробка, являющаяся мозгом сего аппарата, к ней присоединён монитор и небольшая прищепка на палец. Всю ночь коробка пищала с разной частотой, показывая все тяготы, переносимые мальчишкой во сне, и только к утру назойливый писк стал монотонным и буквально растворился в пространстве комнаты. Только легче мне от этого отнюдь не стало. — Может, вы мне расскажете свои соображения, доктор? — спросил я, наблюдая за сосредоточенным лицом мужчины. — Как он уже писал: мы никак ему помочь не сможем, раз травят не его. Всё, что я могу сделать — обеспечить поддерживающую терапию. Если его брат не справится с заданием, боюсь, мы потеряем их обоих. Наверное, именно в этот момент я чётко решил для себя, что верю каждому слову мальчишки. Что та история, которую он рассказал, реальна. Мальчик есть, и сейчас он убивает моего эльфёнка. — Сколько у нас осталось времени? — Если дело действительно в парах ртути, то думаю больше, чем вы успели себе представить. Ртуть накапливается в организме не слишком быстро, ребёнку трёхлетнего возраста необходимо находиться в той комнате три-четыре дня, чтобы повреждения жизненно важных органов стали необратимыми. — Три дня по-вашему много? — Нет, три дня по-моему катастрофически небольшой срок, а вот, скажем, три недели, уже куда более весомый. Мы имеем дело с необычным мальчиком трёх лет, господин Мустанг. Этот ребёнок способен исцеляться. Не так быстро и качественно, как от него требуется, но всё же. Это растягивает срок на неделю. Плюс вся эта ситуация с Эдом, думаю, малыш просто делится своим недугом, чтобы выиграть ещё немного времени. Он отдаёт больше, чем оставляет себе, за счёт большей массы своего брата, который, кстати тоже способен себя лечить. Так что я даю три недели, может быть даже чуть больше. Вы должны найти мальчика. Я только кивнул, взял с тумбочки телефон Эда и тихо вышел из комнаты, доверив парня профессионалу. Конечно, не было никаких сомнений, что за последние сутки ничего существенного в расследовании не произошло, но теперь у меня просто не было выбора. — Есть что-то новое? — без приветствий спросил я у Алекса, едва тот снял трубку. — Сержанту Фьюри удалось, наконец, восстановить данные с компьютера мистера Брауна. И единственное, что я могу тебе сказать — это точно его компьютер. Ничего принципиально важного в нём нет, обычная электронная картотека и прочие медицинские документы. Всё уже у тебя на почте. Как Эдвард? — Плохо, и если мы не найдём мальчишку будет ещё хуже. Дени у тебя? — Приводит в порядок документы, — согласился мужчина. — Рой, если ты не скажешь, где копать, боюсь это затянется надолго. — Найди его отца, больше у меня идей пока нет. И пришли сюда Дени, он мне нужен. — Есть. Всё обернулось слишком серьёзно. Мог ли я представить, что моя встреча с неземным созданием закончится так? Что волшебная выдуманная сказка, тот удивительный хрупкий мирок, в который я мечтал попасть, разобьётся о реальные проблемы? Тогда я даже не был уверен, зачем пытаюсь достучаться до его искалеченного сознания. — Господин Мустанг, — позвал мужчина, приоткрыв дверь, — он вас зовёт, — и вернулся на своё место. Зовёт это было очень мягко сказано. Мальчишка извивался на кровати и лихорадочно повторял моё имя, оглядывая комнату будто бы слепыми глазами. — Я здесь, успокойся, — произнёс я и взял его за руку. Он резко повернул голову на звук, пытаясь найти в пелене своих видений реальный образ, и сфокусировав, наконец, осмысленный взгляд облегчённо выдохнул: — Рой… — Как себя чувствуешь? — спросил я, и положил ладонь ему на лоб, игнорируя нужный мне показатель на мониторе. Температура спала, но в норму не пришла. Парень снял мою руку, одновременно сворачиваясь в комочек спиной к наблюдающему за нами доктору, обнял обе мои руки и уткнулся в них носом, намереваясь спать дальше. Всё это показалось бы мне безумно милым, если бы предательски слетевшая с пальца Эда прищепка не дала команду к громкому непрерывному писку. Он так резко вскочил, будто не замечал пищания до этого, сел, развернулся и упёрся взглядом в улыбающегося мужчину. — Привет, — поздоровался тот. — Меня к тебе приставили в качестве личного доктора. Мальчик кивнул и натянул повыше упавшее одеяло, памятуя о том, что ниже пояса одет он в одни трусы. Только стараться было уже поздно. Учитывая, что многие препараты, которыми мы его накачали, вводятся внутримышечно, доктор уже успел осмотреть его во всех интимных местах. Мужчина тем временем прицепил прищепку обратно и попросил: — Не снимай это без особой необходимости, ладно? — и, дождавшись положительного ответа, спросил: — Вижу, с уходом ночи тебе становится легче, я прав? Эд лишь неопределённо пожал плечами, всё ещё пребывая в состоянии лёгкого шока. Не привык он видимо обнаруживать подле себя людей, предварительно их не почувствовав. — На самом деле это вполне вероятно, — сам себе ответил мужчина. — Ночь, как известно в моих кругах, наиболее благоприятное время для проявления всего необычного. Объяснить это вряд ли получится, вывод выведен исключительно из наблюдений и ничем больше не подкреплён. В любом случае сегодня я останусь здесь, а дальше, думаю, в дневное время он вполне сможет обходиться без наблюдения. Какое-то время… — Сколько? — тут же спросил я, освежив в памяти критические сроки. — В половину меньше, чем я озвучил ранее, — ответил доктор, и мы обоюдно проигнорировали немой вопрос в глазах ребёнка. — А теперь, господин адвокат, ему стоит поесть. Надеюсь, питаетесь вы здесь не фастфудом? С тех пор как стряпня Ризы закончилась, в наш рацион входит в основном то, что я способен приготовить на скорую руку и то, что можно легко и быстро заказать: бутерброды, салат и пицца. Эд никогда не жаловался, но озвучивать эту мысль врачу я не стал. — Эх, молодёжь, — вздохнул он. — Где у вас тут кухня? Готовить мужчина принялся с куда большим энтузиазмом, видно это дело доставляло ему удовольствие. И несмотря на практически полное отсутствие продуктов в холодильнике, он умудрился приготовить диетической гадости на целый день. Но гадостью эта стряпня была исключительно внешне, ибо Эд уплетал кашу на воде за обе щеки. Он даже попросил добавки, но доктор был непреклонен — есть ему теперь придётся в меру. После завтрака Эдвард снова отправился в постель, под строгий надзор личного лекаря, а я занялся едва подоспевшим Дени, который привёз как ни странно хорошие вести. Найти Хоэнхайма Элрик оказалось куда проще, чем ожидалось. Мужчина вот уже четыре года содержится в психиатрической больнице, в той самой, где работает Энн Браун. — Поехали, — бросил я и едва не покинул дом, не предупредив мальчишку, но вовремя передумал и взбежав на лестницу, велел: — Жди в машине. — Но, господин Мустанг! — крикнул мне в след Дени. — Кто нас туда пустит вообще? Мы ведь даже не дальние родственники! — Иди в машину, Дени, — чётко выговорил я, на ходу обдумывая его до отвращения правильные слова. Лично навестить мистера Элрика нам никто не позволит, но, быть может, в кабинете мистера Брауна есть какие-то записи. Это единственная зацепка, поэтому придётся хвататься за неё всеми возможными способами.***
В больницу нас впустили без проблем — ордер на осмотр кабинета и прилегающих помещений действует до дня закрытия дела. Встретила нас всё та же медсестра, которая всё так же очаровательно строила мне глазки по пути в кабинет, и при первой же просьбе оставила нас одних, стоило мне улыбнуться ей в ответ. — Мне бы ваши способности, — тихо выдохнул Дени, помрачнев. — Ну и что теперь? — А теперь мы попробуем найти дело Хоэнхайма Элрик, — произнёс я, заблокировав новый телефон, на который пришла отчётная СМС мистера Грина о стабильном состоянии уже надоевшего ему эльфёнка. — И если дела здесь нет, придётся проникнуть в больницу. У нас мало времени, не стой столбом. — Только вы не там ищите, — возразил Дени, остановив мою попытку обыскать нужную полку. — Его фамилия Люкс, так же, как и у сына. Я замер и мгновенно обернулся на обыскивающего другую полку парня, который не заметив моего выпада спокойно продолжал: — Я тоже подумал, что это слишком просто, и попросил майора проверить ещё раз, но у отца Эдварда довольно необычное имя, так что совпадение было лишь одно. Да и фотография в деле была. Мужчина этот просто копия Эда, ну или Эд его копия, не важно. — И что ещё было в деле? Какая биография у этого Хоэнхайма? — Ничего там не было, разве не очевидно? — не отрываясь ответил парень. — Нашли на дороге недалеко от города, машина въехала в кювет. Несчастный случай судя по полицейским рапортам и попытка суицида судя по заключению штатных психиатров, соответственно последующая ссылка в больницу на принудительное лечение. — А до этого снова чистый лист? — Нет здесь больше Люксов, — отчитался парень. — И да, чистый лист. При нём никаких документов не обнаружено, представился, как Хоэнхайм Люкс. Его пробили, конечно, но ничего отыскать не вышло. Не судим, не привлекался, нигде не прописан, ничего не оплачивал. Сделали вывод, что имя он выдумал, в окрестностях поспрашивали, развесили объявления, опять ничего. Так и остался он Хоэнхаймом Люкс. — Удивительное совпадение, — задумчиво вздохнул я. — А что на счёт фамилии Элрик? — Нет такого, сказал же, — ответил парень, разглядывая меня так, словно ждёт команды, и осторожно спросил: — Так мы идём? В больницу. — Нет, мы идём опрашивать девушку у поста. Она ведь здесь всем заведует? — Наверное… Почему такие осторожные люди допустили такую глупую ошибку? Эта фамилия не так часто встречается, чтобы не сделать правильные выводы. Отец знает всё и легко может подтвердить каждое слово сына. Так почему они оставили нам возможность его найти? Потому что он ничего не скажет. Не сможет, не вспомнит, не захочет, любая из причин. Он нам не поможет. А вот проныра медсестра может что-то знать. — Ещё раз простите за беспокойство, — обворожительно улыбнулся я, подойдя к стойке. — Я бы хотел узнать об одном из ваших пациентов. Фамилия Люкс, не слышали о таком? — Люкс? — задумалась девушка. — Да, знаю. Очень замкнутый мальчик, всегда приходит с бабушкой или тётей, не знаю кто она ему. — Нет, меня интересует мужчина, он должен содержаться с стационаре. — Мужчина? — снова задумалась она. — Тех кто здесь на постоянном проживании я по фамилиям и не знаю. А давно он у нас? — Около трёх лет. — Хм, тогда конечно... Может, вы хоть диагноз подскажете, или внешность опишете? — У него длинные светлые волосы, — начал перечислять Дени, — светлые глаза, борода тоже светлая. Очки ещё носит. — Ах, — тут же отреагировала девушка. — Господин Хоэнхайм? — Именно он, — согласился я. — Можете что-нибудь рассказать о нём? — Ну детально не могу ничего описать, нет у меня доступа к делам пациентов, да и врачебная тайна… Но он очень хороший человек! Такой интеллигентный, начитанный, у нас его все сёстры любят. О себе он не говорил ничего, вроде как не помнит, или что-то такое, но знаете, у него очень часто бывают срывы, он всё твердит о сыне, о жене. Кажется, они погибли, а он не смог этого пережить. Больше ничего не могу вам сказать. — Разве сыновей было не два? — Не знаю точно, я ведь только бумажками заведую, с ним обычно Мари занимается, она нам и рассказывает. Она сегодня как раз здесь, буквально пять минут назад шла мимо в приёмное за пациентом новым, должна скоро обратно идти, подождёте? — Конечно. Мы никуда не торопимся, — соврал я, улыбнувшись. — Давно вы тут работаете? — Чуть больше пяти лет, я тогда только закончила учиться, профессия моя мне очень не нравилась, но не было выбора. А уж работать в психиатрической больнице я и вовсе не планировала. Если бы не доктор Браун, давно бы ушла отсюда. Он как раз тогда к нам перевёлся, и сразу же всем полюбился, помог мне приспособиться, влюбиться в профессию. — Мистер Браун работает в этой больнице всего пять лет? — удивился я. — А где же он принимал раньше? — Ой, а я и не помню, в какой-то другой больнице, ещё хуже нашей. По молодости говорит, хотел помогать людям, вот и принял предложение работать в не самых лучших условиях. Говорил, что не жалеет ни капли, был у него там интересный пациент очень. — По молодости? Пять лет назад он был всё тем же стариком. — И правда, — засмеялась она. — Наверное, он имел в веду свой душевный возраст. Кто знает этих психиатров. Я снова засмеялся, переваривая услышанное. Выходит, парня водили в разные больницы все это время, почему он об этом не сказал? — Ой, а вот и Мари! Мари-и! — позвала она. — Слушай, у мистера Хоэнхайма сколько детей было? — Он вроде упоминал только сына. А в чём дело? — Да вот, господа сыщики интересуются, — улыбнулась девушка. — А ты почему одна? — Там отказ. Скажите лучше, как продвигаются поиски? — Не буду вас обнадёживать, — ответил я. — Но если бы вы могли рассказать нам подробнее, это бы очень помогло. — Даже не знаю, чем вам помочь, — вздохнула девушка. — Мистер Люкс никогда не говорит о прошлом, в диагнозе даже стоит амнезия, но во время приступов он постоянно винит себя в смерти сына. Мы пытались его расспросить в этом состоянии подробнее, но добились только фразы: «Он погиб вместе с мамой». Когда ему становится лучше, он не понимает, о чём говорил. — Понятно. Спасибо за сотрудничество, нам уже пора, до свидания, — попрощался я и направился в выходу. — До свидания… — попрощались девушки. Дени направился следом за мной, явно пребывая где-то в своих мыслях, пока мы не сели в машину. — Странно всё это, — задумчиво изрёк парень. — Мы до сих пор даже не можем подтвердить личность Эдварда. Может, получится получить разрешение на допрос мистера Люкса? — В этом нет необходимости. Ты ведь сам это понимаешь, а если нет, Дени, то я в тебе ошибался. — Я понимаю, но… Нужно же хоть что-то сделать! Давайте съездим в этот его Ризенбург, вдруг кто-нибудь знает что-то важное? — В этом может быть и будет какой-то смысл, но только если Эд поедет с нами. Для них он официально мёртв, и даже если кто-то что-то подозревает, вряд ли расскажет нам. Парень вздохнул и снова о чём-то глубоко задумался. — Думаете, мы не найдём мистера Брауна? Вдруг он и правда считал, что Эдвард бредит? Записи ведь сделаны его рукой. Тогда что такого принципиально важного он мог знать, что его убрали, едва мы начали расследовать дело? — Я думаю, никто не знает, что мы ищем мальчика. Если бы им было известно, убрали бы не только мистера Брауна… — Но и Эда, который сейчас болен неизвестно чем, — закончил за меня парень. — Вы сказали, что всё дело в его брате, который отдаёт часть болезни. Что если он делает это по приказу? — Ему не больше трёх лет, вряд ли он способен осознанно убить родного брата. — Всё равно что-то не так со всем этим. Не знаю… просто мне так кажется. Остановите здесь, пожалуйста. — С чего бы это? — спросил я, но все же припарковался у обочины. — На метро доеду, мне в контору надо, а вам домой, — улыбнулся он и, выйдя из машины, добавил: — Эдварду привет передавайте. — Обязательно, — усмехнулся я. — И, Дени, думаю, ты прав. Не успел он осознать эту фразу, как я захлопнул дверь и надавил на газ, оставив довольно улыбающегося парня у обочины.***
Дома было неспокойно. Едва я пересёк порог, услышал какую-то возню наверху, которая, однако, быстро стихла. Но спустя минуту у меня зазвонил мобильный, оповещая о закончившихся нервах личного лекаря господина Элрика. Трубку я брать не стал, а сразу поднялся в комнату, даже не думая о том, что мальчишке может быть плохо. Нет никаких сомнений — маленький капризный паразит довёл мужчину своими выходками. — Что случилось? — с порога спросил я, не оценив ситуацию. А посмотреть было на что: доктор уже явно не пять минут стоит около кровати со шприцем, надеясь поймать уворачивающегося от него пациента. — Вы, господин адвокат, забыли предупредить, что мальчишка ваш боится уколов! Вот что здесь происходит. — Да ну-у, — растянулся в насмешливой улыбке я. — Простите, доктор, но до сего момента я этого не знал. Эд был явно не рад моему появлению и сверлил меня ненавистным взглядом, чувствуя, что ничем хорошим для него ситуация не обернётся. — Ну что ты так разнервничался? — всё так же насмешливо протянул я. — Я уже здесь, мой маленький, не бойся, доктор не сделает тебе больно. Хочешь я тебя за ручку подержу? Ответом мне послужила летящая в лицо подушка и яростный взгляд разгневанного эльфёнка. — Рад, что вы так соскучились друг по другу, но мне срочно нужно вколоть ему лекарство, — серьёзно произнёс мужчина. — Ну, раз по хорошему он не хочет, просто скрутим его и дело с концом, — в тон ему высказал я. — Вам это в голову не приходило? — Он ведь… — Что? С недавних пор прикосновения он переносит очень даже неплохо, — ответил я медленно подходя к постели. Я подходил спокойно, будто бы намеревался просто вернуть назад запущенную в меня подушку. Эд знал, что я блефую, но среагировал слишком медленно, угодив в мой крепкий захват. Я крепко прижимал его к себе одной рукой так, чтобы он не смог высвободить руки, а второй стаскивал с него трусы, давая доктору доступ к нужной мышце. Делать это было довольно затруднительно, ибо парень сдаваться мне никак не собирался и очень энергично дёргался, надеясь высвободиться. — Пусти, — просипел он мне на ухо, когда всё уже было готово. — Ну всё, хватит, — бросил я, слегка повысив голос. — Чего ты как маленький? Потерпишь немного, ничего страшного. Он зло выдохнул мне куда-то в шею, но брыкаться перестал, лелея в голове коварный план мести. — Всё для вас, доктор, — произнёс я, вернув голосу насмешливый оттенок, и указал на оголённые ягодицы. — Приступайте. Мужчина усмехнулся, быстро вколол лекарство и прилепил заранее приготовленную ватку с пластырем. Я натянул насупившемуся бунтарю трусы и отпустил. Тот сразу же залез под одеяло и прожигал нас обоих недовольным взглядом. — Ну что, стоило это твоих выходок? — усмехнувшись, спросил я. Парень только мысленно послал меня куда подальше и улёгся спать. Разговор окончен. — Забавный малыш, — усмехнулся мистер Гринн, собрав в чемодан свои склянки. — Было куда проще, пока он спал. — Да, спящим он мне нравится определённо больше, — так же усмехнулся я, растрепал волосы на торчащей из-под одеяла светлой макушке, наклонился и прошептал в неё же: — Спи спокойно. Ответа ожидаемо не последовало, но я знал, что парень уже не злится.