Обещание

«Повторю в канун разлуки, Под конец любви, Что любила эти руки Властные твои»

М. И. Цветаева, цикл «Подруга»

      Я. Кто я? Я самовольно отреклась от своего имени и позабыла свою семью. Я, чья жизнь быстро переменилась после побега от родных. Я, та, кто восстала против режима моей матери, против желаний родственников, получив поддержку лишь от старшего брата, что учился за границей. Я не знаю, кто я. Я не знаю, кем я стала.       Моя семья… Боже, дай мне немного светлых воспоминаний о ней. Хотя бы совсем немного, прошу.

Дорогой брат, прости, что я покидаю тебя, я верю, что мы ещё встретимся.

      Почему же так вышло? Почему я решила сбежать? Неужели дело только в огромных амбициях моей семьи, которые я не разделяла — их «наполеоновские планы» на мой счёт? Конечно, нет. Я помню, с чего всё началось и почему сейчас я стою на перепутье.       Я помню отца. Мне было около пяти, когда его не стало, но в моей памяти сохранились короткие отрывки, связанные с ним. Он всегда был добр и улыбался. Я помню, как он жарил по утрам блинчики, когда мама спала до обеда. Я помню, как он гулял со мной по парку. Помню, как пила чай из его огромной кружки и ела его жареную картошку. Тогда он смеялся. Какие светлые воспоминания.

Я скучаю по тебе, папа.

      Но что же случилось? Мне всегда описывали его смерть, как «несчастный случай», не говоря ничего большего. Мой брат также ничего не говорил, стараясь оградить меня от этих историй. Но совсем скоро после ухода отца в нашей жизни появился другой человек, и мама заставила меня называть его «папой». Он был совсем не такой, как мой отец, и по внешности, и по характеру. Он был слишком беззаботным — это раздражало. Он постоянно отшучивался и уходил от серьёзных тем. Он был совсем другим. И я ненавидела его.       Я не знаю, откуда взялась моя ненависть к нему, ведь, кажется, он не делал мне ничего плохого. По мере моего взросления росла и моя ненависть. Ближе к своему отрочеству я стала задаваться большими вопросами, касающимися семьи, но меня огораживали, мне ничего не говорили, а на прямые вопросы отвечали очень мутно и коротко.       Тогда я начала собирать историю по обрывкам фраз и по пьяным тирадам брата, и словно по кусочкам, медленно, но верно начал складываться мой пазл. Случайно оброненное слово, неловкий жест или верная дата — всё это уходило в коробку с кусочками пазла, и ничто из этого не терялось и не забывалось. Прошло несколько лет, и я смогла собрать полную картинку. Она поразила меня куда сильнее, чем я могла предположить.       Моя мать повелась на россказни этого человека, которого я была вынуждена называть «папой»; она ушла от отца, и он повесился, не выдержав этого.       Сложно описать словами, насколько сильно я возненавидела своего отчима, но я была вынуждена делать вид, что ничего не знаю. Тогда я поняла причину своей ненависти к нему. Это был первый человек, которому я искренне желала смерти. Я пронесу эту ненависть через всю свою жизнь, и не разу не пожалею об этом.        Папа — боже, сколько же нежности в этом слове, но теперь оно стало отвратным для меня, оно потеряло свой светлый облик, превратившись в лицемерную улыбку и тихие слёзы глубокими ночами. Теперь я вспоминала отца и ненавидела папу.       Мне не было и двадцати, когда мой готовый план побега пришёл в действие. Я устала лгать и решила уйти в общежитие для беженцев. Там меня было бы проблематично найти, ведь сейчас в стране огромный поток беженцев. Для этого нужно куда меньше документов. Там никто не обратит внимания на твою асоциальность и депрессивность. Это был лучший вариант в моём положении.       Я быстро нашла нужное общежитие в соседнем городе, частично оно являлось студенческим и принадлежало местному колледжу. Меня поселили на девятый этаж к тихой студентке, мы быстро с ней поладили и стали мирно жить.       Милая девочка. Ей было около пятнадцати, хотя, клянусь, когда она ходила в своём домашнем свитере и лосинах, я бы поверила, что ей двадцать шесть, но не из-за морщин или тусклого цвета кожи, а только из-за особенности внешности. Знаете таких людей, по которым непонятно, то ли им двадцать, то ли сорок? Так вот, она была одной из них.       Ася — так она представилась мне, в её студенческом было вписано имя Аксинья. Она была тихой девчушкой, но скромностью не блистала — странное сочетание, я впервые столкнулась с таким контрастом. Она любила фильмы ужасов, но боялась смотреть их одна, поэтому мы смотрели их вместе. У нас совпали пристрастия в еде и интересах, поэтому мы быстро смогли сжиться.       Она сказала, что я слишком грустная, слишком загнанная, что мне стоит отвлечься, иначе «нахождение под постоянным стрессом плохо скажется на твоей очаровательной внешности» — с этими словами она подарила мне книжечку антистрессовых раскрасок. Забавная.       По вечерам мы пили вино, как она выражалась, для «эстетического удовольствия» — ей просто нравился вид бокала, наполненного красным вином. Во время вечерней проверки комендантом мы прятали бокалы и зажигали благовония, от которых потом кружилась голова. Мы поздно ложились и рано вставали.       По утрам мы пили кофе с ромом — это помогало нам взбодриться. Мы укутывались в пледы, выходили на незастеклённый балкон со своими напитками и любовались рассветом.       У нас жила кошка, которую я звала «кошк», от неё было очень много шерсти, но она скрашивала наше общее одиночество.       Утром Ася уходила на учёбу, а я — на работу в библиотеку колледжа. Ася училась на архитектора, она заверяла меня, что обязательно найдёт для меня место и мы будем всегда вместе — как утопично, не правда ли? Пока она сидела на парах, я в соседнем корпусе чертила проекты старшекурсникам и выполняла различную непыльную работу — заработок был от этого небольшой, мне едва хватало на еду и ежемесячную оплату комнаты. Хотя в основном мы с Асей спускали деньги на алкоголь и табак: для неё — снюс, для меня — снафф, иногда мы сбрасывались на пачку сигарет, но это было куда реже. Табак мы заказывали через интернет на адрес бабушки Аси, к которой она ездила каждые выходные, также мы заказывали одежду, бокалы и всё, что нам было необходимо — это выходило гораздо дешевле, чем покупка в местных магазинах.       Она говорила, что я похожа на леди и, увидев меня, она бы никогда не подумала, что я могу жить здесь. Я смеялась. «Внешность обманчива» — постоянно твердила я ей. Она любила фотографироваться и жаловалась, что я всегда получаюсь на фотографиях мило — после она печатала эти фото и развешивала по стенам. Я научила её играть в шахматы.       Нам не хватало денег. Ася жила на пособие по потере кормильца — у неё тоже погиб отец. Мне часто приходилось занимать у неё денег, и её доброта порой сводила меня с ума, ведь она даже не требовала этих денег обратно. Я не могла так, мне приходилось постоянно чувствовать себя у неё в долгу.       Я стала воровать. Этим выровнялись наши с ней взносы. Я начала от простого — с кофе и йогуртов в магазинах, и переходила ко всё более сложному. Быстро разобравшись с системой охраны и научившись обходить её, я воровала книги — они стали очень дорогими, но без чтения начинаешь деградировать. Это плохо, я знаю, но у меня не было выбора. У меня есть совесть, я не воровала часто и после кражи с месяц не заходила в тот магазин. Книги, что мы прочитывали, я регистрировала в библиотеке. Надеюсь, они пригодятся кому-нибудь. Ася называла меня своей Воровкой Книг. Очень прозаично: её, видимо, очень впечатлил этот фильм.       Через год мы сделали ремонт — комната нуждалась в этом очень давно. Мы несколько месяцев раздумывали над проектом, но денег не было, из всего задуманного мы только покрасили пол и стены, и у нас появился новый шкаф. Однако всё смотрелось очень здорово, как раз так, как мы хотели. Итог ремонта оказался интересным: одна стена чёрная, увешанная картинами и моими набросками, с доской для письма мелками; другая — цвета морской волны, Асе очень нравился этот цвет — на ней висел коллаж наших фотографий и книжная полка; напротив — стена цвета серебра, мой выбор — нейтральный, на ней карта мира и флаг ЛГБТ — мы обе бисексуалки и абсолютно против дискриминации меньшинств, да и вообще флаг очень яркий и хорошо разбавляет своей радужной расцветкой стену, я называю его «гейским флажком», люблю давать всему забавные названия. Последняя стена так же, как и пол, фиолетовая — Ася говорила, что это поможет визуально увеличить размер комнаты.       После появления интернета мои доходы пошли вверх. Я стала зарабатывать фрилансом, переводя документы на пять различных языков, а иногда переводила статьи или интервью. Это оказалось очень прибыльно, людям всегда есть, что перевести. Я перестала воровать. Мы смогли воплотить в жизнь все наши фантазии о комнате — выглядела она теперь потрясающе, жаль только, что так мала.       Комната перестала давить на нас своей обшарпанностью, и мы стали меньше пить — по двум бокалам вина и одной кружке кофе с ромом в неделю. Сократились расходы по табаку — в полтора раза.       Так и проходили наши дни. Мы вместе смотрели сериалы и фильмы, играли в шахматы, читали, по выходным выходили в город для прогулки в парке или похода в кино, иногда даже сидели в местном кафе-мороженом. Когда Ася уезжала к родственникам, то я наслаждалась одиночеством, а по её приезду мы вместе ели вкусняшки от её бабушки. Когда нам было лень готовить, мы закупались в отделе кулинарии супермаркетов или в отдельных небольших магазинчиках. Мы обе не любили уборку, поэтому просто сохраняли порядок.       Через полгода Ася купила небольшие гирлянды — но не те, что мигают всеми цветами радуги, а статичные, тёплого цвета. Она любила всё оригинальное, поэтому гирлянды были в форме шишек, цветочков и круглых ламп, обмотанных шпагатом. Мы развесили их вдоль стен, вместо карниза, они хорошо прикрывали неровности краски и создавали уютную атмосферку. У нас появилось очень много таких уютных вещичек.       Она увлеклась вышивкой, я вновь вернулась к рисованию. Мы создавали целые произведения искусства на дни рождения её родственников, а многие другие отдавали в местный музей, там их часто хотели прикупить, что также являлось неплохим источником дохода.       Мы не стремились к путешествиям, не ходили на вечеринки, что устраивались в общежитии едва ли не через день, не участвовали в различных сборищах и даже крайне редко посещали различные праздники колледжа (разве что в добровольно-принудительном порядке) — в общем, вели спокойную жизнь.       Обычно у нас в комнате стояла тишина, разве что музыка из соседней комнаты (в основном попса во всём своём великолепии) разряжала эту пустоту, которая нисколько не смущала ни одну из нас.       Хоть у нас всегда было очень тихо, мы много разговаривали: после трудного дня за переодеванием в домашнюю одежду обсуждали, как нам все надоели, после чтения садились ужинать и делились впечатлениями о прочитанном, а во время просмотра фильмов мы и вовсе постоянно болтали (наверное, от этого нам и не было страшно смотреть ужасы), и так за игрой в шахматы, готовкой, уборкой, любыми сборами и вообще любыми вещами, когда были заняты руки, но не был занят рот. За исключением утра, конечно, — не понимаю, как вообще люди могут спокойно говорить по утрам сразу после того, как проснулись от звона будильника? Это же тот самый момент, когда хочется испепелить всё к чёртовой матери, настолько тебя всё раздражает; всегда нужно время отойти от сна, чтобы не только тело, но и разум пришёл в себя.       Мы часто обсуждали сны, в основном мои, конечно, потому что в какой-то момент моё сознание ушло в фантастику и приключения — никак иначе объяснить происходящее я не могла: мне снились затерянные леса, пустынные поля, бары времён перестрелок ковбоев, причудливые трансформации людей — даже меня! Но я не была в этих снах действующим лицом, я только наблюдала, будто это место говорило мне: «Гляди, что у меня есть, иди ко мне», — странная штука, не знаю, как объяснить это. Но эти сны не отпускали меня до конца, и я всю жизнь глядела на это сказочное представление глубокими ночами.       В общем-то мы жили мирно, бывали исключения — куда без них, но в общей сложности мы были замкнутыми тихонями, ограничивающими своё общение несколькими людьми, которыми гордился колледж и коменданты и саркастично презирали окружающие — то ли из жалости, то ли из зависти — наверняка они и сами не уверены в этом до конца.       Но наша комната — ух! — это было нечто невероятное! Мы долго трудились для её создания в том виде, в котором она есть (я даже помню, как приходилось одалживать строительные инструменты, вроде строительного фена, чтобы счистить прежний слой краски с пола), но оно того, чёрт возьми, стоило. Практически каждый день мы садились с Асей и, разглядывая комнату, говорили, как мы здорово потрудились; а ночью, глядя звёздочки, что светились на потолке, мягкий свет гирлянд или тусклые тени от свечи, вставленной в резной подсвечник с теми же звёздочками или прочими прелестными фигурками, каждая из нас думала, что эта комната наверняка станет достоянием общежития после нашего отъезда, а позже о ней начнут слагать легенды и выдумывать небывалые истории и волшебные сказки.       Мы любили это место, несмотря на общий душ и отсутствие горячей воды в жилых комнатах.       Ася закончила колледж, и мы смогли переехать в столицу, ей долго пришлось искать работу. Я помогала ей делать чертежи. В больших городах с работой туго, но ей удалось устроиться в небольшую частную конторку. Общими усилиями мы купили квартиру — она была всего двухкомнатной, спальня и мастерская — но зато очень комфортной: на третьем этаже, с огромной площадью комнат и небольшой террасой.       Я встретилась с братом, он сиял от счастья. Он рассказал мне, что отчим ушёл из семьи — я была рада, что он наконец покинул нас. С матерью я так и не встретилась. У меня не имелось ни малейшего желания видеть её.       Брат стал большой шишкой в компании моего погибшего отца. Я работала вместе с Асей, и брат помог нам находить клиентов из-за границы, мои знания языков вновь пригодились. Асе нравилась её работа. Она прославилась. Её доброта позволила мне остаться в тени, я просто была с ней рядом.       Мои сны с возрастом стали меняться, хотя и оставляли для меня единую общую картину. Но теперь я была там не в роли наблюдателя, я была там в самом деле: я чувствовала запах опавшей листвы и легкий ветерок на коже, я чувствовала влажную свежесть травы своими стопами. И там появился человек. Парень со слишком мертвенной внешностью, он тянул ко мне костлявые руки с неестественно длинными пальцами, а затем оборачивался в зверя и бросался на меня. Я просыпалась в холодном поту. Я ощущала странное чувство, будто я предала этого парня и это место и они карают меня за это предательство. Я ощущала это ежедневно, не понимая происхождения этой тревоги и вины, гнетущей меня изнутри. Но это было не важно.       Мы с Асей прошли через всё это, будучи вместе. Я не помню, в какой момент наши отношения перешли за пределы дружбы. Когда мы сидели, обнявшись, в полутьме, под тусклым светом гирлянд, в первый день нового учебного года? Или, может, когда она пришла после вручения диплома и поцеловала меня? Я не знаю. Я только помню, как её осветлённые локоны щекотали мой нос каждое утро. Как грела её ладонь мою, когда мы встречали рассвет за чашкой кофе с ромом. Как скрещивали ноги во время игры в шахматы. Как сидели рядом, устроив головы на плече или коленях друг друга, и читали. Я помню это, словно это было сегодня. Это происходило множество раз, и я надеялась, что будет продолжаться ежедневно. Я была счастлива.

Да?

Но я выбрала другой путь, более сложный.

И я не жалею об этом.

Несмотря на то, с чем столкнулась в итоге.

Несмотря на последствия.

И несмотря на то, насколько сильно я изменилась.

Я потеряла себя.

Но я не пожалела о конце.

Я люблю тебя.