***
Вкус заботы — знакомый, приятный, успокаивающий. Если чай, то с мёдом, если печенье, то со вкусной глазурью, если рагу, то с добавлением любимой приправы. Звук заботы — потрескивание горящих дров, стреляющих маленькими искорками. Шумы, слышные только в тишине: стук капель дождя по подоконнику, гул ветра на улице, шелест деревьев, скрип деревянных половиц. Это любые звуки, даже раскаты грома, но если вы находитесь в этот момент дома, в уюте и безопасности. Запах заботы — тот, который переносит в прошлое, туда, где было очень хорошо, уютно и безопасно. Аромат любимых цветов, свежей выпечки, деревянной мебели. Прикосновения, пропитанные заботой — приятные ощущения, которые возникают, когда проводишь пальцами по мягкой шкуре, согреваешь руки о горячую керамическую кружку, трогаешь поверхность старого деревянного стола. Видеть заботу — смотреть на тёмные природные цвета, наблюдать за медленными естественными явлениями: танцующими языками костра, падающим снегом, ползущими по стеклу каплями дождя.***
Она ему страшно нравится, она такая красивая. Ему нравится, как она поворачивает голову, как она берёт чашку, как она сидит и как она ходит. Он подмечает все мелочи и удивляется им — форме запястья, цвету кожи, ноготкам этим, всему этому удивляется и радуется. Она сама не знает, какая она красивая, а он знает. И когда она радуется, когда она смеётся или ей вкусно, когда она вся светится или, наоборот, засыпает — как ему тогда бывает спокойно и хорошо, как легко ему становится жить, какими неважными делаются все тревоги, когда главное в порядке, когда она улыбается и хорошо себя чувствует. Ему тоже много хочется, он тоже живой человек, и у него есть какие-то планы, куда-то поехать, что-то купить, но когда она говорит, что ей хочется вот туда и вон то, ему сразу уже ничего не хочется, что-то переключается в голове, и он уже думает о том, как немедленно поехать с ней туда и добыть ей это её вон то, он думает о том, как это устроить половчее и совершенно не думает о том, сколько это будет стоить, и он действительно не помнит уже через минуту, что у него были какие-то свои желания; теперь у него есть дело поважнее. А когда ей хочется поговорить, он разговаривает с ней о том, что ей интересно, обо всех этих совершенно посторонних или, наоборот, совершенно очевидных для него вещах, потому что интересно и важно — это не одно и то же, и ему важно с ней обо всём этом говорить, а интересно ему или нет — это в данном случае неважно совершенно. А ещё он сажает её себе на колени, когда она грустит, и гладит её по спинке, по этим жалобным косточкам, и утешает её, и прижимает к себе, и ему нет жизни, пока она не утешится, и если она будет горевать полгода, то ему не будет жизни полгода. Иногда она для него тоже что-то делает, и это всегда так трогательно, и так всегда щедро, ну что она может ему дать, Господи, пусть только улыбается и не дёргается, и ещё пусть не болеет, а она ему вдруг протягивает недоеденное печенье или недопитый горячий шоколад — папа, уже не лезет. Он любит её. Их с Джоанной маленькую, смешную, очаровательную дочь.***
Лёгкий аромат кофе наполнил комнату. Ветер открыл настежь окно, снеся со стола только что высохшие рисунки хаотически разбросав их по комнате. В доме царила тишина. Пит сидел у окна, наблюдая за убегающим вдаль солнцем, которое оставляло на небе ярко-оранжевые полосы, а потом скрылось за горизонтом, унося с собой смесь красок на небе. Он взял уже остывший кофе, сделал пару глотков и вернул кружку на место. Разбросанные ветром рисунки так и лежали на полу, а он же засматривался на своих девочек, ища в них новую тему для своих картин. Джоанна сидела на веранде. Малютка, которую она, обхватив обеими руками, держала у себя на коленях, с наслаждением впивалась своими зубиками в нежную плоть пирожного, испечённого папой, впадая в состояние блаженного наслаждения. Поддерживая крошку левой рукой, Джоанна осторожно встала, приподняла правой рукой крышку сумки, в которой лежали детские вещи, и извлекла оттуда толстый плед — похолодало. Проделывая всё это, она искоса поглядывала на соседний дом из которого, как ей казалось, за ней всегда наблюдают. Свободной рукой она старательно разостлала одеяльце, помогая себе локтем другой руки и следя за каждым своим движением, чтобы не потревожить стихнувшую малютку. Затем положила её на плед, поближе к себе — на свежем воздухе дочь засыпала быстрее. Между тем у малютки, которую она заботливо поглаживала по голове, стараясь не беспокоить, начинали смыкаться глазки — знак того, что она вполне удовлетворена. Через пару мгновений девушка почувствовала сзади себя тепло, исходящее от примкнувшего к ней Пита.