***
— Привет, голубки! — чересчур буднично поприветствовала Джоанна Пита и Китнисс: та сидела на краю его кровати и кормила с ложечки. Так уже было однажды, это не дежавю. Рука Китнисс не дрогнула, как не дрогнула бы она на охоте, услышав неожиданный треск сучьев. Возможно, она даже поджидала появление Джоанны, догадываясь, что Пит явно вернулся в дистрикт не один, и порядочная жена обязательно должна появиться у кровати своего благоверного в часы посещений. «Хотя, — не сдержалась Китнисс мысленно упрекнуть Джоанну, — порядочной её назовешь лишь с натяжкой». — Джоанна, — назвала её по имени Китнисс, вместо приветствия. — Эвердин, — подтвердила ответную неприязнь Джоанна. — Я пойду, — с нежеланием попрощалась Китнисс, понимая, что конкретно сейчас она лишняя и, попрощавшись с Питом, вышла из палаты. Пит считал, что ничего страшного не произошло: Китнисс — его соседка, пришла навестить, принесла бульон. Лишь по резким движениям Джоанны Пит осознавал, что увиденное ей неприятно. И болью отозвался вид дочери, жавшейся к матери. — Она пришла узнать, как дела, — начал оправдываться Пит, тяготившийся возникшей тишиной. — Я думала, у тебя с ногой проблемы, а не с руками, — прокомментировала Джоанна увиденное, выливая в раковину суп, приготовленный ею ранним утром. Она чувствовала отвращение от всей этой ситуации, от того, что является её участницей, от того, что не может отреагировать равнодушием, чувством, которое спасало так часто. И было невыносимо осознавать, что она выросла из того возраста, когда девушке позволительно выбежать, хлопнув дверью. — Я связался с Томом, он должен прийти сегодня. Попросил его принести вам продукты, и заменить кран на кухне — я сам не успел, он протекает. Пит не хотел ругаться и не стал отвечать на её колкость. По тому, что она даже не смотрела на него, а терпеливо ждала дочь, ластившуюся к нему, он понимал, что она сердита. Джоанна присела на краешек оказавшегося поблизости стула. Сынишка, прижатый спиной к груди матери, всё это время взиравший на мир вокруг себя со своего кенгуру, завозил ручками, что стало сигналом для матери — пора кормить. Не природная скромность, а нежелание, чтобы за ней наблюдал Пит, подтолкнуло её подозвать дочь. — Милая, нам пора идти. Она намеренно не стала говорить «пойдём домой», чтобы не радовать Пита. И остро почувствовала, как ошиблась вчера, предполагая, что вернулась домой. После молчаливого ухода Джоанны, Пит тяжело выдохнул. Он чувствовал себя как после экзамена, который провалил, норматива, который не выполнил. Как и в прошлый раз, после поцелуя с Китнисс, он не нашёл слов, чтобы объясниться. Ему казалось очевидным, что между ним и Китнисс ничего нет. Он не отрицает, что был рад видеть её, но лишь потому, что она была своего рода символом — он снова дома, в своём родном дистрикте. Как-то само собой разумеющимся было, что, идя к больному, она захватила бульон, и, скорее, из сострадания, взялась его кормить. Питу было приятно любое внимание. Сейчас, когда у него не было возможности передвигаться самостоятельно, он с благодарностью принимал каждое участие. Утешало и наличие катетера, позволяющего сохранять чувство самоуважения, не прося каждый раз уточку. По поводу диагноза не было никаких известий — его разместили в выходной день. День или два уйдут на анализы, предупредили его. Потом будут обследования, наверняка потребуется рентген, догадывался он. «Ткани сильно повреждены», — только и ответила ему медсестра после очередной перевязки. Пит это и сам видел, когда ещё в деревне попытался снять протез. Неделя. Две — максимум, — понадобятся на восстановление, посчитал он и набрал свой домашний номер — Джоанна уже должна была вернуться. На гудки никто не отвечал — Пит выдержал до автоматического сброса. Его сердце забилось чаще. Он предчувствовал, только боялся признаться в этом даже себе — две недели, это срок, который ему нужно будет выдержать, если вдруг окажется, что Джоанна снова уедет. При всём желании он не сможет ринуться вслед за ней сразу. Он даже уверен, что отправившись к ней, там её уже не окажется. Он ещё раз набрал номер. На том конце провода медленно шли домой. Нетерпеливость сына вынудила Джоанну присесть на ближайшую скамейку и покормить малыша прямо на улице — именно это задержало их в пути. Они уже приближались к дому, когда она услышала телефонный звонок. Она догадывалась, кто это, поэтому ещё больше замедлила свой шаг. Когда телефон зазвонил во второй раз, она не успела остановить дочь, задорно подбежавшую к аппарату — Эмили нравилось играть в «алло!» даже без собеседника на другом конце, и было очевидным её ликование, когда представлялся случай с кем-то взаправду поговорить. — Папочка! — возликовала она, и продолжила свой рассказ с того самого места, на котором остановилась, когда пришлось покинуть его палату. Питу не терпелось, но он не перебивал: если дочь здесь, то её мать тоже никуда не уйдёт. Он внимательно слушал свою малышку, поддерживал разговор, задавал вопросы, и чуть не упустил свой шанс — малютка уже договорила и сказала заветное «пока!»… — Позови, пожалуйста, маму, — успел он попросить. — Мамочка! — кричала Эмили уже по всему дому, разыскивая мать. Она тут же смолкла, когда увидела маму, приложившую палец к своим губам: «Шшш… Кевин уснул». Джоанна не торопилась отвечать. Надеялась, что связь оборвётся без её участия. Обложив кровать подушками, она убедилась, что сын в безопасности. Сменила уличную одежду, налила голодной дочери молока и протянула печенье. — Говори, — обратилась она к ожидающему её Питу, взяв трубку. Он говорил, она молчала. Он обещал попросить Китнисс не приходить в больницу, он клялся, что между ними ничего нет, молил, чтобы Джоанна не уезжала. Ей приходилось играть в разные игры, навязанные ей: и в игру «мы — партнёры, поэтому каждый сам за себя», и в игру «нам надо скрывать отношения», и в игру «вот ты бы похудела», и в игру «мне нужна поддержка», а особенно в игру «ты — особенная, дело не в тебе, а во мне. Давай останемся друзьями?..» Проблема в том, что все эти ситуации были не про любовь, а про прогнуть её, заставить делать как того хочет Он. Она сама совершенно не умеет ни прогибать в отношениях, ни просить о чём-либо, она умеет просто отстаивать хоть какой-то кусочек своей территории. Пусть иногда даже грубо. — Хорошо, — согласилась она.***
Вечером пришёл Том. «Симпатичный», — отметила про себя Джоанна. Он снабдил её продуктами, починил кран, вынес ковры на улицу и тщательно их вытряхнул. Он помог ей переставить мебель, собрать коляску, оставшуюся после Эмили, и настроил антенну — Джоанне требовался кабельный. Ему всё давалось легко и просто, по нему было видно, что он не обременён домашним бытом, и единичные случаи подобных просьб для него сущие пустяки. Каково же было её удивление, когда выяснилось, что этот красавец тоже пекарь — теперь было понятно его стремление угодить жене босса. «Господи, что ж вас так к мучному тянет?» — вопрошала она, совершенно не жалея, что к приходу этого юнца сменила джинсы и футболку на домашнее платье. Том ушёл. Дети уснули. Джоанна разбирала содержимое пакетов, когда под одним из них обнаружила пачку сигарет. «И почему я должна уезжать? — подумала она, злясь на саму себя за прошлый опрометчивый поступок. — Не в моих интересах делать хуже самой себе, и тем более детям». Она повертела пачку в руках и положила на самую верхнюю полку — надо будет отдать. В том, что случай представится, она не сомневалась. Уже ночью она поддалась соблазну и нашла свой любимый канал. Новый знакомый и не думал покидать её мысли. Она продержала его улыбку в себе до утра — настолько понравилась.***
К Питу Джоанна ходила неохотно, а по зову ещё одного — супружеского (но не того, какого хотела лично она) — долга. Ему требовалась сменная одежда, новые лекарства, общение с детьми. — Я бы сам подошёл, если б мог, — напоминал он каждый раз, желая подержать сына, а Джоанна соблюдала дистанцию. Она подходила, он общался с сыном, и обязательно держал её за руку. С некоторых пор Джоанну тяготили эти прикосновения. Она односложно отвечала на все его вопросы, сама не задавая ни одного: ей и так докладывала всю информацию болтливая медсестра. Пита продержали около месяца, ссылаясь, что пациент с протезом — редкий случай. В день выписки её попросили заполнить какие-то бумаги, что-то подписывать, да и сын целый день капризничал — его беспокоили зубы. Утомлённая, она вошла в палату и не сразу осознала суть происходящего. Они с Питом ни разу не гуляли — погода была то пасмурная, то дождливая, то ветреная. Он ни разу их не встретил и не проводил. Она ни разу не видела его даже сидящим — он всегда полулежал. А сейчас он сидел в инвалидном кресле, боясь поднять на неё взгляд. — Что это значит? — решила уточнить Джоанна: может, как принято в современных медицинских учреждениях, его выкатят до самого выхода, где он и встанет? — Вы ей так и не сказали? — обратилась медсестра к Питу, но не получила ответа. Он не встанет, поняла Джоанна, потому что под одеялом не было второй конечности. Пусть и искусственной.***
Джоанна медленно шла домой, толкая перед собой коляску с сыном. В голове вертелись слова медсестры: «В начале мы подозревали вирус полиомиелита: передаётся воздушно-капельным путём, как обычная простуда. Он попадает в кровь, в центральную нервную систему и поражает большую группу клеток в спинном мозге. Больной превращается в тряпичную куклу. Он не может пошевелить ничем ниже шеи. И даже самостоятельно дышать. Но в случае вашего мужа это всего лишь инфекция», — которые должны были служить утешением, но с задачей не справились. Чуть впереди шла другая дама — соцработник, тоже толкая, но уже другого рода коляску. Рядом с ней вприпрыжку шла Эмили — женщина ей что-то рассказывала, предугадывая каждый её вопрос. Она старалась обнадежить, что папа у девочки прежний — просто теперь он будет делать всё сидя: любить её, играть с ней, ей готовить. Женщина рассказывала, что папа у Эмили — герой, Победитель с большой буквы, человек отважный и сильный духом. Самоотверженный. Но подобные звания влекут за собой свои потери и последствия, говорила она, намекая на отличный от других образ жизни её отца. Почему-то женщина упустила, что сзади неё идёт другой победитель — с не меньшими потерями. Пит перебирал варианты того, что будет дальше. «Джоанна уедет, и заберёт с собой детей, и я их больше никогда не увижу», — стучало у него в голове, но он старательно искал другие версии развития событий: Джоанна разозлится, или заплачет, или будет его игнорировать, или — что маловероятно, но есть надежда, — всё будет так, как было до её отъезда: они одна семья, ноги у него не было с самого начала их знакомства, а значит, в целом, ничего не изменилось. В действительность его вернул стук колеса о ступеньку. — Извините, — прозвучала дежурная фраза медработника, которую он так часто слышал в больнице: «Извините, но ситуация была сильно запущена», «Извините, мы сделали всё, что могли», «Извините, ничего не можем гарантировать», «Извините, но это единственный возможный вариант». — Всё в порядке, — ответил он, наблюдая, как она разбирает переносной пандус, пристраивая его к ступеням дома. — Откроете? — вежливо обратилась женщина к Джоанне, обернувшись к ней. Джоанна замешкалась, не понимая, что от неё требуется. А потом торопливо начала искать ключи — должен быть в одном из кармашков коляски. — Не торопитесь, — улыбнувшись уголками губ, прокомментировала её действия женщина, раздражая ещё больше. Джоанна нашла то, что искала, прошла к двери, и отперла. В нос ударил запах убежавшего утром молока: она не выспалась (сын всю ночь мучился с зубами — никакие известные средства не пришли ей на помощь, как это было в случае с дочерью), торопилась, её отвлекали (Эмили сначала атаковала маму своим безудержным желанием украсить дом к возвращению отца, а когда мама уговорила её обойтись рисованием картинок, она всё время спрашивала, что нарисовать), не успевала, от чего раздражалась и не успевала ещё больше. «Переживут», — подумала она, пропуская вперёд женщину с Питом. Проигнорировав готовый и вполне удобный пандус, она подняла коляску с сыном и занесла в дом. Джоанну возмущало, как по-хозяйски, деловито передвигается эта женщина по территории, ей не принадлежащей. Дама заглядывала в каждое помещение, осматривала каждый уголок, делала какие-то пометки в блокноте, который вытащила из своего портфеля, набитого рабочими бумагами. Джоанна успела покормить сына, уложить обоих детей спать, ей уже казалось, женщине давно пора уйти, но выступление её, как выяснилось, только начиналось: — Стол необходимо сдвинуть к окну, холодильник — в угол, — взялась она обсуждать обстановку на кухне, одновременно смещая и детские стульчики в разные друг от друга стороны. Джоанна строго посмотрела на Пита, который поймал её взгляд: да, он помнит, что дочь любит смотреть в окно, а сын предпочитает сидеть возле сестры. Пит также помнит, что от холодильника веет холодом, именно поэтому его разместили дальше от обеденного стола. Но если не жать мебель и технику ближе друг к другу, Пит не сумеет передвигаться в своей коляске… — ...мы ждём для вас новое кресло из Капитолия, оно более функционально и больше приспособлено к человеческим потребностям. Оно на заказ, со дня на день должны взяться за его изготовление. А пока придётся снести имеющиеся в доме пороги, где-то приподнять пол, где-то приспустить уровень стола — того же, что на кухне, например. Вы должны понимать, — обращалась она больше к Джоанне, — у людей с ограниченными возможностями возникает много сложностей не только с адаптацией к условиям жизни, к окружающему социуму, к своей неполноценности, — не заметила она, как дёрнулся Пит, — они так же ограничены в рациональном и эффективном использовании своего образовательного и профессионального ресурса. Таким людям часто приходится оставлять свою работу, не задумываясь о возможности надомной занятости. Но у вашего мужа есть все шансы успешно устроить хозяйственную деятельность. Вам же, в свою очередь, следует проявить выдержку и готовность прийти на помощь, потому что она ему понадобится. Дама была немногословной, говорила по существу, и в любой другой ситуации у Джоанны бы она вызвала как минимум симпатию — строгая, собранная, сосредоточенная. Но то, как она раздавала советы сменить покрытие пола, заменить матрац в спальне, вмонтировать ручки в ванной комнате, чтобы было за что держаться, её рекомендации повесить новые крючки на уровне, удобном для Пита, снять телефон со стены, и поставить его на стол, снабдить его ещё одним аппаратом, чтобы он всегда мог оставаться на связи — все эти назначения ничего, кроме раздражения, не вызывали. Джоанна перебирала в голове все возможные варианты, как бы половчее избавиться от этой докучливой особы, но дама резко посмотрела на свои наручные часы — вероятно, к тем, что висели на стене прямо напротив, она проявила недоверие, ибо невнимательной её точно не назовешь, — собрала свои бумаги, сообщила, что завтра отправит рабочих, назначила приём к специалисту по социальной адаптации и, попрощавшись, ушла. Джоанны подошла к двери и заперла её на замок. Сверху послышался плач сына. Благодарная за предоставленную возможность оставить Пита одного, она поторопилась в детскую. Ей о многом следует подумать, со многим смириться, но для начала ей достаточно просто не видеть Пита.***
— Почему ты не сказал? — застала Джоанна Пита за чашкой чая. В её голосе не было ни злости, ни раздражения. Ей всего лишь хотелось знать, чем руководствовался Пит, когда предпочёл смолчать. — Не знаю. Наверное, не хотел верить, — не стал скрывать Пит свою надежду, что всё обойдётся. — Я не буду тебя жалеть. — Я надеюсь на это. Понимать молчание, читать между строк и заглядывать другому в душу — это приходит с опытом, если суметь довериться друг другу, не испугавшись трудностей. Подходить осторожно, сближаться медленно, говорить мягче, дотрагиваться бережней, обнимать теплее. Отогревать своим теплом. Несмотря на горечь утрат и радость обретения — обрести внутреннюю тишину. Сделать верность общей валютой — верность своему слову, самому себе, своим обещаниям и принципам; верность, которая обретает в сердцах высшую ценность.