***
Джоанна проснулась в темноте. Ранее, почувствовав усталость, она позволила себе присесть на диван. Когда тяжесть в голове налилась свинцом, разрешила себе прилечь. И не заметила, как заснула. «Тест показал одну полоску. Я не беременна. На всякий случай, я запишусь на УЗИ», — вспомнила она, от чего так обессилена. Пит лишь кивнул и уехал в пекарню, сказав, что сам заберёт детей. Джоанне иногда казалось, что пекарня для Пита — это его крепость. «А фартук — щит», — эта мысль, с налётом грусти, рассмешила её. Но эта шутка была приправлена горечью правды. Пит часто говорил, что в этом Дистрикте ему не грозит конкуренция. — Сама подумай: все местные работали на шахте, а сейчас усиленно её восстанавливают. Откуда, думаешь, такой наплыв жителей с других Дистриктов? Принято считать, что шахтер — поистине мужская профессия. Так оно и есть. А пекарь... Ну, что пекарь?.. Подумаешь, печёт хлеб для шахтёров и их семей. Тоже мне, дело... — смеялся он, одарённый предпринимательской жилкой и любовью к творчеству. У них в доме всегда был свежий хлеб и сладости к чаю. Он был так бережлив, что даже крошки собирал со стола — чему учил и детей, — которые они потом дружно скармливали гусям Хеймитча. Раньше Пит часто возился с Эмили на кухне, обучая её своим навыкам. Он совершенно не злился, что помощи от неё меньше, чем временных затрат на уборку за ней. Джоанна подозревала, что Пит и сейчас бы с удовольствием проводил больше времени на кухне, не сиди он в кресле. Сейчас он осознавал, что в случае опасности может просто не успеть отреагировать, поэтому избегал оставаться с детьми наедине. Впрочем, кресло изменило многое в жизни обоих. И дело не только в сексе, несмотря на то, что Джоанне, любившей быть сверху, сейчас это порядком надоело. Сначала прекратился выезд на Луговину — коляска увязала в грязи. Потом поредели прогулки по городу — она видела, как Питу неприятен жалостливый взгляд окружающих. Постепенно они вовсе перестали вместе появляться на людях. Что хуже всего, Пит перестал рисовать. Раньше это было его отдушиной, способом расслабиться и снять напряжение, скопленное за день. Сейчас он поздно приходил, умывался, и просто ложился спать, в редкие дни успевая вернуться до того, как дети заснут. Он утверждал, что у него много работы. А по мнению Джоанны, только там он забывал о своём кресле. Когда Питу в очередной раз отказали в костылях, Джоанна поняла, что он отчаялся. Поэтому и прекратил прописанные тренировки. Иногда в постели Пит становился прежним — весёлым, забавным, смешным. Но надежда встать на ноги с каждым днём таяла, а вместе с тем уходил из жизни и смех... Кашель, одолевший девушку, вынудил её привстать на локти. Только сейчас она заметила, что была заботливо накрыта тёплым одеялом — причина, из-за которой не чувствовала холода и так долго спала. Повернув голову, она разглядела Пита, заснувшего в кресле по соседству. Такой юный, лохматый, домашний. Родной. Джоанна осторожно выбралась из своего кокона и накрыла мужа одеялом. Когда девушка вернулась, проведав детей, по включенному на кухне свету поняла, что Пит проснулся. И наверняка хочет поговорить. — В мультиварке есть «Рататуй». Если ты голоден. — Да, мы поели. Спасибо. Джоанна прислонилась к обеденному столу, обдумывая, что сказать. Она непроизвольно бросила взгляд на окно комнаты, ища помощи или поддержки. Но там не было ни суфлёра, ни сценариста. Только тёмное стекло, отражающее кухонную утварь и Пита в кресле. — Я не беременна, Пит. — Я знаю. — Я бы почувствовала. Это всегда чувствуется... Знаешь? — переспросила она. — Да. Я... — замолчал он ненадолго, собираясь с мыслями: — Я забрал детей, а потом решил завернуть с ними в пекарню. Не хотелось идти домой... «Может, это и есть начало конца? Когда один из двоих не хочет возвращаться домой?» — ...в плохом настроении. Они ели, играли, помогали собирать то, что осталось на витрине... Потом мы пошли в магазин — я купил всё по твоему списку, — показал он на пакеты, стоящие у холодильника. — Я ходил между рядов, мы выбирали йогурт и я понял, что мне нужно что-то вспомнить. Какое-то правило. Я знал что-то, что забыл. Что-то не давало мне покоя, но я не мог понять, что именно. Лишь когда дети потянулись к упаковке молока, я вспомнил. Он посмотрел на Джоанну, помнит ли она. Девушка не понимала, к чему он ведёт. — Беременной у тебя начинается непереносимость лактозы. Это, может, и не совсем показатель, но так было с Эмили. И с Кевином. Ты не выносила запах молока, сам его вид. Поэтому не стала бы вносить его в список. Или поить им детей по утрам. И... — улыбнулся Пит дружелюбно, — ты бы не стала скандалить или ругаться, а просто запустила бы в меня чем-нибудь, начни я тебе перечить, как это было сегодня днём. Ты, может, и стараешься вести себя сдержанней, но у беременной Джоанны гормоны берут верх... Я неправильно поступил, когда накинулся на тебя. Но самая первая ошибка была тогда, когда я поверил чьим-то домыслам. Ну... а потом я был вынужден сказать всё, что угодно, потому что не мог допустить, чтобы ты сделала то, за что возненавидела бы себя. Прости. Его коляска стояла вплотную к Джоанне так, что они соприкасались коленями. Он взял её руку в свои ладони и нежно поцеловал. Другой рукой она погладила его по голове; он прощён. Они постояли так минуту, две... — Сядь, — прохрипел он, выпустив ладонь жены. Она чуть присела, а потом подтянула себя до уровня стола и сделала, как он попросил. Пит разместил её ступни на подлокотники своего кресла и положил руки на её колени. Не встретившись с сопротивлением со стороны Джоанны, он раздвинул её ноги ещё шире и провёл рукой вверх по её бёдрам, задирая платье жены. Когда губы мужа касались её оголённой кожи, Джоанна, опиравшаяся на свои ладони сзади себя, спустилась на локти. Когда поняла, что не хочет ничего контролировать, а хочет расслабиться и получать удовольствие, то легла на стол. Лишь на мгновение она напряглась, чтобы поднять свой таз, помогая Питу освободить её от мешающих «танго». Пит лизнул свои пальцы и приложил их к сокровенной точке жены. Он заботливо провёл пальцами по лепесткам и клитору, а потом подтянул жену ближе к себе и нагнулся, чтобы коснуться всего этого уже языком. Он ласково целовал её разгоряченное лоно, клитор, вылизывал лепесток за лепестком, наслаждаясь приятным вкусом и ароматом. Запах женщины, что сводила его с ума, ради которой он был готов продолжать жить, несмотря ни на что, ради той, что накрепко засела в его сердце и той, которую он так боялся потерять... Стоны наслаждения жены добавляли в него страсти и азарта, были его проводником в мир таинства и удовольствия той, чьё мнение для него было важнее всех остальных. Свободной рукой он ласкал её грудь, сжимая и разжимая. Она накрыла его руку своей ладонью, подтверждая, что ей всё нравится и пусть продолжает. Он чувствовал, что в её теле формируется горячий сгусток энергии, избавление от которого она доверяет только ему. Джоанна крепко сжимала своё платье, сминая его. Она стонала, прикусывая губы, и рваное дыхание оповещало, что к ней медленно, но уверенно приближается оргазм. Ещё несколько — заключительных — прикосновений Пита, пару поцелуев и вот он... Новый рассвет... Что-что, а Пит умел извиняться.***
Они переместились на пол, и теперь Джоанна сидела в его объятиях, которые, казалось, сумеют защитить от любых бед. Пит целовал её волосы, гладил грудь, кусал мочки её ушей — делал всё, что ей так нравилось, от чего она таяла и растекалась, лёжа на его груди. Они оба хотели продолжения, но напряжение, оставшееся после дневного разговора, ещё не отпустило до конца. — Нам рано заводить третьего ребёнка, Пит, — пыталась она воззвать к его благоразумию. Было сложно сопротивляться тому, от чьих действий зависело её наслаждение. — Я понимаю. Поэтому купил резинки, — лизнул он её шею, сильнее прижимая к себе. — Те, которые ты назвала лучшими. — Они лучше только по ощущениям, Пит. Мы сильно рискуем. — Уверена, что не хочешь рискнуть?.. Руки пекаря, держащие платье жены за его края, потянули её вверх, обнажая тело девушки. Ткань была местами влажная — признак её недавнего удовлетворения. Оба знали, что прозвучавший вопрос — лишь дань вежливости. Оба хотели одного и того же, несмотря на общие опасения. Расправившись с платьем, Пит отложил её в сторону, а девушку развернул к себе лицом. Наклонившись, он поцеловал сначала одну её грудь, потом другую. Она чувствовала лёгкие поцелуи и покусывания. — Если забеременеешь, мы знаем, что делать, — заговорил Пит, не поднимая головы. — Нет, не знаем, — сделала она попытку отстраниться, но крепкие руки пекаря держали её крепко. — Джоанна, ты уже переспала с мыслью, что у нас будет ещё один ребёнок. Ты смирилась. Ты бы не смогла его убить, — шептал он, будто вбивая закодированное послание под её кожу. — Смогла бы, Пит. Я бы смогла. Я не такая, как ты, Пит. Мне такой не стать. Ты проголосовал против Игр для капитолийских детей, а я «за». Я на многое способна, чего бы ты никогда не допустил... — Шшш... Пит осторожно привстал, чтобы дотянуться до презервативов, лежащих в заднем кармане брюк. Он протянул их Джоанне — признание, что окончательное решение остаётся за ней. Его возбуждение, нагло упирающееся в девушку, требовало к себе внимания, нуждаясь в разрядке. Она взяла коробку, вынула один из пакетиков, разорвала его и, расстегнув ширинку мужа, натянула резинку на его разбухшее достоинство. И всё это одним скользящим точным движением, что одновременно и возбуждало, и пугало его. И если бы большая часть её действий не сопровождалась той же точностью и уверенностью, он бы сказал, что она, наверное, всю жизнь училась возбуждать. И уходить. Джоанна регулировала интенсивность, траекторию своих действий. Изменяла давление и скорость. Она, как волна, накатывала на него полностью, а потом отстранялась. Она испытывала приятное наслаждение от того, как перекатывались мышцы на его плечах под её пальцами, от того, как сжимали её его руки, от того, что вытворяли его губы с её грудью и сосками. До логического заключения оставалось совсем немного, когда она провела ладонью по его лицу, отвлекая его внимание от своих от грудей, и привлекая к своим губам. По ним обоим стрельнула молния. Стон наслаждения — один на двоих — был заглушён глубоким поцелуем. Прижавшиеся к друг другу голые тела не хотели обид и разлук. Но допускали громкие скандалы, после которых должны были следовать страстные примирения...***
— Вам бы следовало вести себя поскромнее, — вышел из темноты Хеймитч и подсел к Питу. Блондин не понял о чём говорит ментор, и вопросительно посмотрел на него. — То, что вы позволяете делать себе на кухне, не задёрнув шторы... — подмигнул Хеймитч своему некогда подопечному. — Это — мой дом. А она — моя жена, — напомнил Пит беззлобно. — По-моему, выговора заслуживает тот, кто подглядывает. — Хах, — усмехнулся Победитель-Старший. — Дело же не только во мне. Китнисс... — На неё распространяется такое же правило, — не дал Пит ментору выступить защитником чести бывшей союзницы. Они оба замолчали, прислушиваясь к звукам природы. Шелестели листья, пару раз ухнула сова, где-то журчала вода, но Пит допускал, что последнее ему только казалось. — Иногда я её ненавижу, — заявил он внезапно, не уверенный, сказал ли это вслух или про себя, пока Хеймитч не повернул голову в поисках разъяснений. «Кого? — спрашивали его глаза. — Неужели Джоанну?» — Китнисс. Когда я только вернулся из Капитолия, я опасался за неё и за себя — кто знал, как сработает оставшийся во мне яд. Мы редко виделись, и я перестал об этом беспокоиться. С появлением Джоанны я и вовсе прекратил думать о прошлом и последствиях. Но Китнисс... Я видел, как она грубо забирает своего кота из рук моей маленькой дочери, та плачет, а Джоанна её утешает и пытается объяснить, что это не наш кот. Я слышал, как она всем рассказывала, что Джоанна скоро уедет, хотя не понимал, почему это должно было случиться. Я знал, что она иногда заявлялась к моей жене и что-то ей высказывала. Но ни к одной из них я не пытался подойти и разобраться — Джоанна бы сказала, что я снова вожусь со своей Китнисс, а Китнисс бы, разумеется, всё отрицала. У Джоанны всегда были проблемы с ночным сном. До появления дочери она коротала время за телевизором, после — рядом с её колыбелью. Она боялась, что к ней, как и прежде, будут приходить по ночам, когда она спит... Я думаю, что Джоанна, соглашаясь изъять чип из руки Китнисс, рассчитывала на свою погибель. Но её успели поймать. А потом пытали. Я никогда не смогу сказать, что сумею защитить её, потому что однажды уже не сумел. Мне иногда кажется, что каждый раз, при виде Китнисс, её пытки возобновляются... — Тоже не спится? — вышла Джоанна из дома, держа в руках графин и два стакана. — Я на тебя не рассчитывала, — обратилась она к Хеймитчу. — Спиртного не имеется — сухой закон. Всё, что могу предложить, это кефир. Ему неделя, думаю... — Мы утром ели блины, — напомнил Пит, что уже использовал эту пачку. — Не повезло, — пожала плечами Джоанна и, поставив графин и стаканы на столик, сходила ещё за одним. Она разлила всем напиток и прислонилась к перилам веранды, на которой они находились. Веранда — была очередной затеей Пита, когда он делал ремонт. «Мы будем сидеть на креслах, а дети будут играть на траве, прямо перед нашими глазами», — рисовал он картину идеальной семьи. Идею с площадкой для детей он так и не реализовал, но веранду обустроил. Теперь здесь стоял круглый стол и два стула со спинкой, вырезанные из деревьев, выросших на родине Джоанны. Напольный светильник освещал всё вокруг, подзывая к себе насекомых, образующих вокруг него ореол. — Иди ко мне, — протянул Пит руку жене, приглашая сесть на его колено. Она хотела отказаться, но непроизвольно вытянула руку, отвечая на приглашение. Ночь была тихой, они о чём-то разговаривали, пару раз речь заходила об Эффи (Хеймитч над ней подшучивал) и Энни — в последнее время она всерьёз подумывала сменить Дистрикт. Заострённый с детьми слух Джоанны первым услышал, как кто-то идёт. Она обернулась посмотреть, на это среагировали и мужчины. Китнисс. Она лишь кивнула в знак приветствия, и хотела зайти к себе в дом, но, увидев Хеймитча, подошла к ним. — Привет, — заняла она прежнее место Джоанны. — Принесу ещё один стакан, — хотела встань Джоанна, но Пит удержал её. — Отдай свой, нам на двоих хватит одного. Руки Пита тяжестью легли на её талию — он не отпустит. Она повиновалась и отдала свой напиток, который ещё не успела даже пригубить. Разговор склеился не сразу, но Пит рассказывал о пекарне, Китнисс о лесе и о силках, испорченных дождём, Хеймитч — о трудностях, с которыми ему пришлось столкнуться при разводе гусей. Джоанна молчала, но чувствовала на себе поцелуи Пита — невидимые окружающим, едва ощущаемые. Когда глаза начали слипаться, Джоанна встала: — Концентрация Победителей зашкаливает, — пошутила она, едва улыбнувшись. — Я спать. Спокойной ночи. — Да, мы пойдём, — присоединился к ней Пит, вертя стакан в руках. — Оставь на столе, — посоветовала Джоанна. — Утром уберу, если успею добраться раньше Кевина, — зашла она в дом. — Он мне уже три чашки разбил — любит играть с ними: набирает воду и бежит поливать траву, — рассказывала она, но уже только Питу. Сводив проснувшуюся дочь в туалет, и подоткнув одеяло сыну, она легла на кровать, разогретую Питом. — Люблю тебя, — услышала она, прежде чем заснуть.