***
Начинался солнцепёк, но дети никак не соглашались войти в дом. Им не давала покоя клумба, которую высадила этой весной их мама — при виде результата её трудов Мозгоправ бы сказал, что она идёт на поправку. Но про себя Джоанна считала, что у неё конечная станция, дальше пути нет. Как ни странно, за всё время существования клумбы, ей лишь раз пришлось сделать замечание детям, что ходить по ней нельзя. С появлением первых ростков, они и сами не хотели их губить, даже если и не понимали, что это. Джоанна даже не делала попыток запомнить все названия, написанные на купленных ею пакетиках с семенами. Всё, на что она была способна, прочесть нехитрую инструкцию, высыпать всё в ямку и засыпать землей. Поливкой — даже в дождливые дни — занимался сынишка. Когда количество стаканов сократилось до трёх, Джоанна купила ему лейку. «Клумба для ленивых» — именно так называла она свою отдушину, рассматривая цветы. Эмили что-то щебетала брату, объясняя ему, как нужно за ними ухаживать. Такую инструкцию она проводила каждый день, боясь, что братец за ночь успел забыть. В том, что дочь станет учительницей или воспитательницей у Джоанны не осталось сомнений уже давно. Двигалась Эмили медленно, обходя каждый куст аккуратно и осторожно — чтобы не сбить цветок или не пораниться самой. Она уже знала, что такое шипы и их предназначение. Когда дочь станет чуть старше, Джоанне будет легче объяснить, что иногда шипы нужны и людям. Джоанна уже набрала в лёгкие воздух, чтобы сказать, что пятнадцать минут прошли и теперь точно пора домой и спать, как услышала громкое: «Папа!» Когда обернулась, то увидела, как быстро перебирают ножками её дети, отдаляясь от неё. Как часто они будут мало-мальски похожего на отца мужчину называть папой?.. Как больно им будет, когда они будут понимать, что это снова не он? Что ей следует сделать, чтобы их сердца, постепенно покрывающиеся трещинками, однажды не разбились вдребезги?.. Солнце ярко светило и слепило глаза, поэтому всё, что могла видеть Джоанна, это как мужчина присел и подхватил сначала её дочь, а потом и её сына на руки. Она не сомневалась, что это либо почтальон, либо посыльный от Тома — сам он, после ожога руки, старался ничего тяжелого не поднимать. Что-то удерживало Джоанну на месте, не давая ей пойти навстречу незнакомцу и забрать детей. Она смотрела, как он медленно приближается к ней и слышала, как весело в его компании её детям. Она часто заморгала, когда увидела, кто к ним пришёл. Кто вернулся.***
Он выехал на следующий же день после того, как Джоанна сказала, кто намерен к нему приехать. Он не понимал цели этого визита, но интуитивно чувствовал, что если эта встреча и должна произойти, то на его условиях. Он рано проснулся и, не дожидаясь обхода, направился в кабинет своего лечащего врача. Пит и не думал, что разговор продлится так долго — ему и в голову не приходило, что деловые люди так много времени тратят на переговоры. «Пит, вы под наблюдением, — сказал ему доктор, не желая отказывать напрямую. — Есть определенные требования и стандарты, которые нужно уметь принимать и которым положено следовать. Я благодарен вам за ваше терпение и желание помочь проекту — не будем также упускать из виду, что вы в нём тоже были заинтересованы, — но ваша просьба позволить вам уехать раньше оговорённого срока... она немыслима. Я уже не говорю о том, что не исполнима». Пит не верил тому, что слышит. Этот доктор был не только искусным специалистом, но и прекрасно овладел принципами дипломатии. Наверняка Пит бы не стал настаивать и уж тем более бы не решился на методы шантажа и угрозы, если бы на кону не стояла его семья. — Я намерен уехать. И выехать мне нужно уже сегодня. Вы ошибаетесь, если думаете, что я пришёл просить вашего разрешения. Я пришёл вас предупредить. Безусловно поблагодарить, но больше — предупредить. То, что вы сделали для меня — это большая ценность и огромный дар. Но оно легко обесценится, если я не вернусь к семье. Вы правильно заметили, что я был терпелив и скромен в запросах, я выполнял все ваши предписания и следовал всем советам и рекомендациям. Но я всё это делал не только для себя. Да, для развития медицины, ваших прогрессивных методов — можете смело публиковать новые статьи по травматологии, которые, не сомневаюсь, будут пользоваться успехом. Но причина, по которой я приехал сюда, это не стремление стать известным на фоне ваших статей. Известности мне хватило, можете не сомневаться, — до сих пор не отмыться. Меня ждёт моя семья. Моя жена, которая в любой момент может найти того, кто лучше меня, и мои дети, которые каждый наш телефонный разговор начинают вопросом, когда я вернусь. Сегодня они ещё ждут меня. Но, боюсь, уже завтра всё может измениться. И если выбор стоит между — уеду я на своих двух с протезом, разработанным вами, но через неделю, месяц... Или сколько вы ещё планируете изучать реакцию моего организма?.. Или между пересесть на коляску и уехать сегодня — я выбираю сегодня. Я уверен, что моей семье нужен я, а не мои ноги. Я свой выбор уже сделал. Эффи уже ждала его на вокзале. Она взяла на себя собрать все его вещи и отправить следующим поездом — неважно когда. А сейчас она держала в руках билеты и напомнила, что он всегда может положиться на неё.***
На самом деле Пит приехал уже в пять утра. А потом сидел на скамейке и ждал ту, из-за которой так спешно приехал. — Китнисс! — позвал он её, увидев, как она выходит на платформу. — Пит? — обрадовалась она и Пит не мог не заметить, как подозрительно заблестели её глаза. — Я как раз собиралась ехать к тебе, в больницу... — Я знаю. Джоанна сказала мне. Зачем? Для Китнисс ответ казался очевидным, и она искренне удивилась тому, что Пит спрашивает об этом. Она ехала к нему. Ведь они оба спасают друг друга. — Китнисс, я должен был давно поговорить с тобой. Раньше мне это казалось незначительным и неважным, но сейчас я понимаю, что просто напросто избегал этого разговора. Тот поцелуй... Он был ошибкой. Я не ищу себе оправданий, и признаю, что виноват и перед тобой, и перед Джоанной. Перед тобой — что, возможно, дал тебе ложную надежду, перед Джоанной — что не оправдал её доверия. Мы с тобой оба знаем, что у нас с тобой ничего не вышло. Ничего не вышло ещё до Джоанны, неудивительно, что не вышло и с её появлением. У меня семья, дети. Я люблю их. И я вернулся к ним. К ним, а не к тебе... — Тебе сделали новый протез? Пит схватился за её предложение оставить этот разговор. Он искренне верил, что она всё поняла. — Да. Он круче стекловолоконного, который я носил раньше. У этого гнется стопа, а оболочка — из силикона, который на ощупь почти как кожа. Теперь могу бегать, прыгать и танцевать. И водить поезд. Всё, что захочу, — улыбнулся Пит тому, что такой тяжёлый разговор так мирно закончен. — Ну, что? Пойдём тогда домой? — предложила Китнисс, разворачиваясь спиной. Только сейчас Пит заметил в её руке переноску, которую она всё это время не выпускала из рук. Когда он услышал негромкое, но протяжное «мяуу», убедился, что Лютика решила забрать с собой. — Я... — остановил её Пит. — Я подумал, что тебе будет лучше съездить к матери. Я виделся с ней. Она заходила ко мне. Спрашивала о тебе. Она волнуется за тебя. Но ей не хватает сил вернуться в 12-й... Пит не хотел, чтобы Китнисс подумала, что он гонит её из родного дистрикта. Хотя, возможно, со стороны всё выглядело именно так. Китнисс молчала, Пит предпочитал думать, что она обдумывает и наделся, что она не злится. «Хорошо», — сказала она, и они подошли к кассе. Пит считал правильным своё желание помочь ей купить билеты и посадить на поезд. Какое же облегчение он почувствовал, когда ближе к полудню поезд с ней тронулся с места.***
— Даже не поцелуешь меня? — улыбался Пит, рассматривая новый образ жены. «Я покрасилась», — сообщила она во время одного из телефонных разговоров. «Хотел бы я тебя увидеть», — ответил он, сожалея, что это будет нескоро. А сейчас стоит и смотрит на свою светловолосую жену. Кто бы знал, что так она ещё сексуальней. И наверняка строптивей. Джоанна неловко коснулась губами щеки Пита и взяла сына на руки. Лишь прочистив горло ей удалось пригласить всех в дом. Пока Пит принимал душ, наспех пожарив яичницу с беконом, Джоанна оставила его одного на кухне, чтобы уложить детей спать. Она чувствовала, что ей требуется остаться одной и прийти в себя. А потом поговорить с ним наедине. Она ещё не знает, какое решение он принял. Когда она вернулась на кухню, то увидела, что Пит уже доел и убрал со стола, вымыл и вытирает полотенцем мокрые тарелки. — У Китнисс поезд на сегодня. — Я знаю. Я виделся с ней. Джоанна молчала, не зная, что ещё сказать. — Мы поговорили. И решили, что ей будет полезно съездить к матери. — Ясно. Взгляд Джоанны скользнул по гладкой поверхности стола. Ей не нужно было смотреть дважды, чтобы убедиться, что за коробка на ней лежит. — Они нам пригодятся? — спросила она у Пита, закончившего возиться с тарелками. В этом вопросе было больше смысла, чем казалось на первый взгляд. Она спрашивала, есть ли у них общее будущее, будут ли они вместе, останутся ли они вдвоем. — Тебе решать, — оставил Пит последнее слово за ней. — Ты хотел ещё одного ребёнка. — А ты? — подошёл он так близко, что она чувствовала его горячее дыхание на себе. — Хочу...***
Они лежали на кровати, вслушиваясь в мерное дыхание друг друга. Оба не спали, но глаза их были закрыты. Джоанна лишь хотела переложить руку, оставшуюся под ней, но почувствовала крепкую хватку Пита — он не хотел её никуда отпускать. Когда оба убедились, что им не грозит даже минутная разлука, она сделала ещё одну попытку, а Пит не воспротивился. Оставался ещё один вопрос, который беспокоил Пита уже давно. Им ещё о многом предстоит поговорить, во многом разобраться. В очередной раз он признается, что скрывал свой протез, потому что не верил, что это правда. Но сейчас он должен был сказать другое. — Джоанна. — М? — Я помню своё обещание... Когда мы покинули деревню из-за моей болезни, я обещал, что поправлюсь, и мы вернёмся. Я помню свои слова. Я их не забыл. Ты можешь думать столько, сколько тебе потребуется. Но если ты по-прежнему хочешь жить где-нибудь подальше отсюда, то только скажи. Скажи, и я осуществлю своё обещание. Джоанна не стала отвечать. Она лишь подняла голову, нашла губы мужа и поцеловала его. Окно настежь, занавески парусом, вверх, к облакам. Прохладный воздух вперемешку с теплом послеполуденного дня. Спокойствие, разнеженность, капелька лени. Наслаждение. — Кажется, я люблю тебя. Пит рассмеялся. Его смех был таким же мягким, как его руки, и таким же нежным, как голос, и Джоанне он нравился больше всего на свете.