Благими намерениями

«Шлюха» — повторяю про себя снова и снова, при этом сохраняю абсолютную невозмутимость, будто оскорбительное утверждение не касается меня вовсе. Самолёт уже уходит на посадку, а я все еще показываю видимое спокойствие, улыбаясь миловидной стюардессе, которая очаровательно смущается, стоит мне едва взглянуть на нее. Я знаю, что мог бы влюбиться в какую-нибудь очаровательную девушку, завести детей, собаку, кошку, может, еще и хомяка или попугая. Я мог бы построить дом, посадить дерево, вырастить сына, или что там еще надо сделать «настоящему мужчине», чтоб соответствовать требованиям общества. Пусть даже моей женой стала бы эта самая стюардесса, а, может, и милая Джинни, которая уже который год безуспешно добивается моего внимания. В конце концов, я мог бы найти кого-либо еще. Твердая уверенность знакомых в том, что я гей — абсолютная нелепость. Я всего-лишь люблю людей, а, значит, не люблю никого, изредка только удовлетворяя свои низменные физиологические потребности за счет особей обоих полов. Не гей, но и не натурал, и, тем более, не бисексуал. Просто человек, который сейчас неистово жалеет, что за свои двадцать три года так и не смог постичь прекрасного, возвыситься за счет любви. Может, случись все по другому, сегодня вечером падать было бы легче. Я беспокойно мечусь из одного угла номера в другой, не задерживаясь на одном месте больше пары секунд, трижды переодеваюсь и дважды принимаю душ, жестко соскребая кожу грубой мочалкой. Если сейчас мне уже так мерзко от самого себя, то что же будет после, когда все случится наяву, а не сотый раз в моем израненном воображении. Успокаивает лишь то, что это все я делаю не для себя — для Луны. Мои губы трогает легкая улыбка, когда я представляю, как она обрадуется, когда я, наконец, дособираю нужную сумму. А потом она вылечится, и мы уедем во Францию, куда-нибудь к морю, и будем жить вместе, разводя в своем саду кроликов и павлинов. Конечно, все так и будет. — Benvenuti nel nostro ristorante, il signor. Hai prenotato un tavolo? * (1)  — ко мне подлетает метрдотель, сверкая белозубой улыбкой, едва я переступаю порог ресторана, в котором назначена встреча. — Uhm, no… Ma qui… ho un incontro con il signor Snake.* (2)  — я запинаюсь после каждого слова, впервые жалея, что всю свою сознательную жизнь всерьез занимался только французским. Метрдотель понимающе ухмыляется, и утыкается в свой блокнот, что-то в нем вычитывая и отмечая. — Deve essere il signor Snape? * (3)  — осторожно уточняет парень, и я мысленно хлопаю себя по лбу. — Lei è il signor Potter, non è vero? * (4) Я киваю головой, внутреннее себя проклиная, пока метрдотель медленно и четко объясняет мне куда пройти. Молодец, Гарри, с тебя бы еще сталось назвать главу Дома Prince Снейком, чтоб уж точно испортить и без того свое незавидное положение. Хотя, что-то в этом есть: змея — она и есть змея* (5), какую бы тебе фамилию ни присобачили. Остается только надеяться, что этот самый «signor Snape» говорит, ну или хотя бы понимает, английскую речь. Позориться еще и перед ним, не сумев изложить даже основную часть дела, очень не хочется. Почему-то кажется, что за каждое свое проявление непрофессионализма мне придется отрабатывать весьма недвусмысленным способом, только продолжая свой персональный ад, падая все ниже, и ниже, и… — Я просил привезти мне чертов атлас, а не шарлез, недоумки. Еще один промах, и вы до конца жизни будете на базаре торговать китайским кашемиром, и то, нелегально! — грозно звучит за нужной мне дверью, и я нервно сглатываю, переступая с одной ноги на другую, прежде чем постучаться и войти. Радует только лишь одно: не придется мучиться, воспринимая чужой язык. — Войдите, — рявкает некто, и я переступаю порог закрытого зала, сдавлено приветствуя мужчину, сидящего в нем, - А, мистер Поттер, — недовольно тянет тот, заставляя меня чувствовать себя студентом, невовремя пришедшим в класс. Моему взору предстает худощавый мужчина с хищным профилем, вальяжно восседающий в кожаном кресле. Черный дорогой костюм, черные волосы, туго стянутые в хвост, и такие же обжигающе черные глаза. В голове сразу же начинает звучать голос тетушки Петуньи, вещающий о Страшном Суде, который меня, такого недотепу, непременно ждет. А передо мной сидит сам Сатана в человечьем обличии, и, кажется, что вот-вот, и земля под моими ногами разверзнется, а я попаду прямиком в Ад. — Сядьте, и перестаньте мозолить глаза, мне надо совершить еще один звонок. Он снова набирает длинный номер и начинает с кем-то активно ругаться, сыпя разнообразными оскорблениями, однако, ни разу не повысив голос. Я же просто усаживаюсь на ближайший стул, и начинаю перечислять все грехи, что успели накопиться за всю мою недолгую жизнь. Так, стащил печенье у тетушки в шесть лет, — это раз. В девять лет нечаянно сломал велик Дадли, — это два. Свернул голову богомолу прошлым летом, — это три. Потоптал ростки капусты на огороде у соседей, — четыре. Пять, шесть, семь, восемь, я вдруг обнаруживаю, что не так уж и безгрешен, как уверены окружающие меня люди. А главный мой порок в том, что сегодня я, словно последняя шлюха, лягу под абсолютно незнакомого человека, активно изображая удовольствие, только чтоб получить договор о сотрудничестве и отработать предложенные деньги. Ну-ну, Гарри, не унывай, даже элитные проститутки не получают столько, сколько тебе пообещал Дамблдор. — Н-да, — подал голос «Дьявол», и только тогда я заметил, что он уже (и, по видимому, достаточно давно) не разговаривает по телефону, — Сказать честно, я до последнего не верил, что старик согласится на мои условия, но тут уж он меня действительно приятно удивил. — он цокает языком и продолжает внимательно рассматривать меня, буквально прожигая насквозь взглядом. — М-мистер Дамблдор.. — начинаю я, позорно заикаясь от волнения, и делаю глубокий вдох, чтоб затем продолжить чуть спокойнее: — …возложил на меня ответственность вести переговоры от лица журнала Хогвартс. — Да ну? — притворно удивляется мужчина, и его глаза загораются каким-то непонятным мне азартным блеском, но я, так же усердно контролируя голос, продолжаю: — Наш журнал входит в десятку лучших в Европе, занимая восьмое место, но, поверьте, это еще не конец! Здесь вы можете ознакомиться с отчетом о продаже, а здесь, — я кладу перед ним увесистую папку с документами, раскладывая бумаги и указывая на нужные, — Весь список тех, с кем мы сотрудничаем или сотрудничали на протяжении последних шести месяцев, и… Я снова тянусь к папке, чтоб предоставить ему очередной отчет, как чувствую, что меня хватают за руку и тянут на себя, буквально усаживая на коленях. Речь прерывается мгновенно, а руки начинают трястись и потеть от волнения. Наивный дурак! Думал, что ему действительно нужно будет выслушать мою бесполезную заготовленную речь, в то время как он спокойно мог запросить у Дамблдора доступ к практически любой интересующей его информации. — Я охотно верю, что наше сотрудничество пойдет на пользу обеим сторонам. Осталось только меня окончательно убедить. Чужие губы касаются шеи, а руки — промежности, и я чуть вздрагиваю, впитывая в себя чужое тепло. Плотно закрываю глаза, — так легче представить, что рядом со мной кто-то совсем знакомый, а, может, даже любимый. Останавливает лишь то, что я совсем не умею любить, но это ничего, главное только — представить. Ему совсем необязательно тратить время на ласки, и я прекрасно понимаю это, встречая каждое ощущение с какой-то болезненной благодарностью, смиренно открывая рот на немое требование углубить поцелуй. В откровенных касаниях я не нахожу никакого удовольствия, но и отвращения или боли нет тоже, — только обреченная опустошенность и равнодушные поглаживания, поэтому, я так и не предпринимаю попыток оттолкнуть своего личного «Карателя». Превозмогая отвращение к самому себе, тянусь к чужой ширинке, стремительно расстегивая ее, и принимаюсь поглаживать полувставший член через тонкую ткань трусов. Даже кажется, что если все и дальше пойдет в том же русле, — я смогу пережить это унижение с наименьшими потерями для себя. Может, однажды, даже получится забыть. Но тут мои размышления прерываются, а задница встречает жесткий пол, и я обнаруживаю себя полулежащим у ног Главы Дома, который смотрит на меня словно на мерзкого червя, ползающего у него в ногах. Он в пару четких движений приводит себя в порядок, давая ясно понять, что наше уединение окончено. Такая перемена настроения совсем уж сбивает меня с толку, и я даже не пытаюсь подняться. — Скажи старику, что я оценил его оригинальный подход к делу, но договор я подписывать не буду. За те возможности, что я ему могу предложить, он мог бы найти шлюху и покачественнее. — Шлюху. — просто повторяю я, и это слово отрезвляет меня, словно сильная оплеуха. Щеки начинают гореть, а в глазах стремительно темнеет. Все мое напускное равнодушие к сложившейся ситуации, которое я усердно демонстрировал сам себе все это время, разбивается об одно лишь случайно оброненное оскорбление. Одно дело, — когда ты сам понимаешь действительность, но другое, — когда слышишь это от другого человека. — Да пошли вы все к чертовой бабушке! — мозг застилает плотная пелена, напрочь вытесняя здравый смысл, и я рывком подвожусь на ноги, нависая над Снейпом, и облокачиваясь руками о подлокотники его кресла, - Вы, Дамблдор, да делайте что хотите. Не подпишите? — я отшатываюсь и хватаю со стола бумаги, сразу же отшвыривая их от себя подальше, — Да гори оно все синим пламенем, хоть заставьте сожрать их кого-нибудь. А сами пойдите и снимите себе очередную блядь, я в этом участвовать больше не хочу! Запал быстро иссякает, и я падаю обратно в свое кресло, закрывая руками лицо. Дебил. Мне всегда говорили, что моя глупость родилась первее меня, и сейчас я с этим полностью согласен. Что стоило обратно залезть на колени этому хмырю и выстроить из себя опытную проститутку, любыми способами заполучив одну-единственную подпись, а потом бы я смог уехать, уйти, исчезнуть. Может, поменял бы имя, получил второе образование, начал бы новую жизнь, в конце концов, не насиловать же он меня собирался. Вспыхнул, чтоб так же стремительно погаснуть, напоследок все окончательно испортив. Но что сделано, то сделано, и теперь уже точно исправить ничего нельзя. Где-то рядом раздается тихий смех, который мне напоминает мультики, которые я мог украдкой смотреть в детстве. У злодеев в мультфильмах был точно такой же смех, и это меня окончательно выбивает из колеи, заставляя отнять руки и удивленно осмотреться. — Да уж, старик проявил еще большую оригинальность, чем я мог себе представить. Думал, что получу одного из его «сладких» мальчиков, о которых гудит вся пресса который год, а получил глупого желторотого юнца, обольстившегося предложенной суммой. Вполне в духе Альбуса. — Злодей украдкой вытирает выступившие от смеха слёзы, и глядит на меня враз развеселевшим взглядом, от которого становится только еще гаже. — Ну и сколько он тебе наобещал? — Сто тысяч, — я тяжело вздыхаю, и кривлюсь от отвращения к себе. Почему-то, веселье кажется мне совсем неуместным, несмотря на всю комичность ситуации. Дамблдор меня, определенно, уволит, когда я вернусь с пустыми руками, а кредит не дали даже при стабильном неплохом заработке, что уж говорить теперь. — И на кой-черт тебе сдались эти деньги, мальчик? Мог бы еще заработать, вся жизнь-то впереди. — Не ваше дело, — вяло огрызаюсь, чем только больше его веселю, — И я не мальчик! — запоздало возмущаюсь, и, наконец, меня тоже пробивает нервных смех. Да уж, пару минут назад лапал меня везде, где только дотягивался, а сейчас прям таки «мальчик». Не девочка хоть, и на том спасибо. — И все же? Только соври как-нибудь поубедительнее, не хочется, чтоб такая красота оказалась грязной, — мурлычет Злодей, кладя руку мне на колено. Я даже не сопротивляюсь, застыв от невовремя возвратившегося смущения. — Нужны деньги на операцию, — признаюсь, — Не мне. Подруге. А я не успеваю скопить нужную сумму, в кредите отказали, а тут Дамблдор со своим чертовым предложением изобразить из себя рокового обольстителя. А Полумна она действительно заслуживает на то, чтоб жить дальше. Извините. Молодец, Поттер, ты теперь не только шлюха, но еще и нытик. Прогресс на лицо. — Н-да, — Злодей недоверчиво оглядывает меня, словно решая, что дальше со мной делать, — Обольститель из вас, мистер Поттер, мягко говоря, хреновый. Заберите эту всю макулатуру отсюда, и проваливайте, чтоб глаза мои вас больше не видели. Я киваю, и поднимаюсь с кресла, принимаясь медленно собирать раскиданные по всей комнате бумаги. Наконец, сложив последнюю, я слегка склоняю голову, в знак прощания, и уверенно ступаю прочь, пытаясь прогнать противный ком в горле. Нет, мужчины не плачут, у меня еще есть время, и я обязательно что-нибудь придумаю. Должен же быть выход. Хоть какой-то. — Вашу подругу зовут Полумна? — внезапно спрашивает Снейп равнодушным тоном. — Лавгуд, сэр. Полумна Лавгуд. Нет, мужчины не плачут.