Holding On To You

      Бывает, что с Тайлером это случается. Он подрывается посреди ночи и вбегает ко мне в комнату, крепко обнимает, сжимает моё тело руками изо всех своих сил, прижимаясь, и что-то бормочет.       Так часто бывает, когда мы на гастролях, и мы одни. Так часто бывает, когда ему очень страшно.       Иногда я могу разобрать, что он говорит. Тайлер — лунатик, и мало кто знает об этом. - Мой, мой ты только мой, — говорит он, оборачивая свои холодные влажные руки вокруг меня, и кладёт голову на грудь.       Мало кто знает, что он страдает от лунатизма довольно давно, и это серьёзно.       Он не помнит наутро что было ночью и почему мы оба просыпаемся в одной постели. Тайлер не знает о том, что он болен. Я знаю.       И так же я знаю, что это может прекратиться, если я скажу ему об этом. Он будет спокойно спать, и не будет больше ночёвок в одной постели.       Хочу ли я говорить ему? Наверное, нет.       Наверное, я думаю только о себе.       Бывает, что Тайлер не только обнимает меня. Поцелуи с ним — это боль, будто я глотаю стекло. Потому что всё это — тайна. И я боюсь, что моя кожа вот-вот треснет от тяжести этих секретов. Тайлер не видит того, что я прячу на дне глаз, что скрываю внутри себя, он никогда не говорит о тех неловких утренних минутах, когда понимает наяву, что мы оба голые под одним одеялом.       Бывает, я смотрю на него и ловлю ответный, похожий взгляд. И я думаю о том, как он просыпается рядом со мной и сколько лежит неподвижно прежде, чем выдать себя.       Поцелуи с ним — как удар под дых моей совести. Она дерёт изнутри, когда-нибудь она сломает все мои кости, и правда выльется наружу.       Чем дольше я молчу, тем опаснее для меня самого.       Тайлер действительно двинутый на всю голову, он на самом деле делает всё это во сне. Я смотрю на него, и остаётся гадать, что же на уме у его подсознания, ведь я так мало знаю о нём. Я не знаю, что в его голове, внутри его кожи, что в его снах, когда он говорит что я принадлежу только ему.       Что будет, если я скажу ему правду?       Бывает так, что Тайлер долго смотрит на меня, словно под микроскопом. Бывает, что я мечтаю о том, чтобы он говорил мне всё это осознанно.       Его прикосновения — это как резать самого себя. Лежать рядом с Тайлером — это как находиться в коме. От избытка чувств ты теряешься, слепнешь. Гравитации нет.       Ничего нет. Ты боишься дышать, замираешь, не хочешь спугнуть, ведь на самом деле это очень просто.       Я не хочу думать о руках Тайлера, или о его глазах, или о его губах, когда он говорит. Я не хочу слышать его смех, я не хочу думать о его пальцах. Не хочу. Не могу.