Миры и Грани Шестигранника. История 18. "Не время для драконов"

Дрейк, как оказалось, не собирался исполнять приказ бывшего своего господина ни буквально, ни формально. Он следовал за ним, словно привязанный, останавливался в тех же постоялых дворах, садился в тавернах так, чтобы видеть Кордиса. А юный рыцарь, словно в отместку ему, решил пуститься во все тяжкие: без зазрения совести заказывал себе выпивку, ел, что хотел и когда хотел, щипал хорошеньких и не очень служанок. Но в постель никого не тащил, как-то не пробуждалось в нем такое желание. Смутно Кордис догадывался, что это наверняка неправильно, но переживать не спешил, списывал все на тренировки, на дни в седле, на усталость, все чаще начинавшую преследовать. На шестой день он проснулся с тяжелой головой, гудящей от похмелья, в общем зале на куче соломы. И без гроша в мошне — кто-то ночью ограбил его. Латы и меч не тронули, а вот мешок с такими нужными мелочами вроде смены одежды, плаща, шкатулки с зельями и притираниями — унесли вместе с кошельком. Дрейк обнаружился тоже в зале, сидел и спокойно завтракал, не обращая внимания на плачевное состояние своего подопечного. Кордис печально выругался в четыре загиба и поплелся умываться в бочке с водой. Опять придется ночевать в лесу, питаться непонятно чем, пока не удастся раздобыть денег. И оруженосец, надо срочно нанять оруженосца. Экипировать его, правда, теперь не с чего, ну да на королевском турнире Кордис рассчитывал поправить свое положение. До столицы было еще около полутора недель пути. Довольно деревень, где можно подзаработать рыцарю, истребляя мелкую нечисть. Кордис вспомнил результат охоты на сокората, выругался еще мерзостнее, стукнул по бочке кулаком. Ну нет, он взрослый и самостоятельный мужчина! Он все равно докажет этому выскочке, этому… Дрейку, что сам может всего добиться! Когда он выехал с постоялого двора, голодный и злой, рыжекосый, все так же молча и в некотором отдалении, последовал за ним. Запретить ему ехать по этой же дороге Кордис не мог, что злило еще сильнее. Рыцарь повернул коня с тропы в чащу, рассчитывая найти какую-нибудь поляну с ручьем, чтобы умыться получше, напиться и поискать что-нибудь из еды вроде грибов. Он даже нашел несколько, славных таких грибочков, с румяными шляпками в рыжую крапинку. И ручей тоже нашел. И, что самое главное, Дрейк за ним не поехал! Кордис обрадованно решил, что позавтракать можно прямо тут, кое-как развел костерок, благо, что ни трут, ни огниво у него не украли, нанизал грибы на прутики и попытался их изжарить. В конце концов подумал, что горячее, а тем более наполовину обуглившееся сырым не бывает, сжевал полусырые, полухрустящие угольками на зубах комочки и поднялся, чтобы набрать воды во фляжку… Очнулся же он на лежанке из лапника, прикрытого плащом, у костра. Вокруг было темно, и в этой темноте где-то бродили стреноженные кони, пофыркивая и хрустя сочной травой. Все звуки казались юноше слишком громкими, голова — безумно тяжелой, а тело — горячим и неповоротливым. Он застонал, попытавшись приподняться, соображая, что случилось. — Лежи. Сейчас будет готов отвар. Дрейк говорил тихо, он обнаружился рядом с лежанкой, опустил показавшуюся прохладной ладонь на лоб рыцарю. Кордис без сил опустился обратно, закрыл глаза. Все звуки куда-то поплыли, словно он сунул голову под несколько подушек. — Ничего, я успел вовремя. Все уже хорошо, — так же тихо сказал Дрейк, не отнимая ладони. Посидел еще немного, потом дотянулся до костра, рядом с которым на плоском камне стояла плошка с травяным отваром, накапал в нее еще какого-то зелья и, приподняв на руке юношу, принялся поить его еще горячим питьем. Кордис послушно выпил, потом привалился головой к плечу Дрейка. Хотелось одновременно спать и носиться по поляне кругами. Последнее — от осознания, что эта скотина все-таки явилась. — Спи. К утру яд выйдет с потом. И я уеду, — в голосе оруженосца послышалась усмешка. — Зачем? — поинтересовался Кордис, теряя нить разговора. Он не совсем понимал смысл слов Дрейка, но разговор же надо поддерживать? Правила приличия обязывают. — Ты же сам меня прогнал, — напомнил тот. — Найдешь себе славного оруженосца, что будет заглядывать тебе в рот и исполнять все приказы. — У меня же есть оруженосец, — разум совсем затуманивался, но засыпать посреди диалога было очень невежливо, так что приходилось стоически бороться со сном. — Спи, — вместо ладони горячего лба коснулись сухие губы. Кордис вздохнул и провалился в странный сон, в котором было много огня. От него шел жар, так что приходилось петлять между огненными всполохами, бьющими из пола какой-то пещеры. Наяву юноша дергался, метался и пытался найти место попрохладнее. Прохлады не было нигде, он лежал на чем-то горячем, его обнимало, укутывая, словно в кокон, что-то такое же горячее, и жар постепенно проникал внутрь, вытесняя тот, в котором горел Кордис, заменяясь теплом и спокойствием. Правда, к утру сорочка на юноше была мокра, хоть отжимай, поэтому Дрейк снял ее, протер рыцаря согретой водой, переодел, выполоскал сорочку в ручье и развесил на кусте. Вытащил из седельной сумки заячью тушку и принялся обдирать ее и потрошить — после отравления Кордиса следовало поить бульоном, и остановись тот в таверне, было бы все куда проще… Но в таверне он бы не отравился бурыми поганками. На запах бульона Кордис отреагировал заинтересованным бурчанием желудка и попытался приоткрыть глаза. — Проснулся? Лицо ему умыли мокрой тряпкой, потом посадили, подсунув под спину два седла. — Поесть сам сумеешь? Кордис собрал все силы и смог. Правда, глаза открывались ровно настолько, чтобы видеть, куда тыкать ложкой. Бульон с чуть черствой ржаной лепешкой показался ему вкуснейшим лакомством, а желудку — манной небесной. И к концу трапезы сил прибавилось, и глаза открылись пошире, чтобы увидеть, как Дрейк деловито собирает в мешок шкатулку с травами и зельями, скатывает плащ, потом седлает свою лошадь. — Больше не ешь бурые поганки. — Какие поганки? Это были рыжики. Вкусные, между прочим. — У рыжиков — рыжие шляпки, а не пятна на них, — покачал головой мужчина, легко вспрыгнул в седло. — Будь осторожен. Мешок твой и деньги я у вора отобрал. Ночуй на постоялых дворах. — Спасибо, мой верный рыцарь, — буркнул Кордис, сваливаясь обратно на лежанку. — Твоя дама просто в восторге, жаль, кружевной перчатки при себе нет, одарить на память. Дрейк рассмеялся, но смех заглушил стук подков по земле и шелест листвы. Было обидно, хоть плачь. И… стыдно? В самом деле, попался, как несмышленыш, никогда грибов в глаза не видавший. Но они ведь были вправду рыжие. И все равно вкусные. Конь подошел, посмотрел на хозяина, словно спрашивая, когда они уже отправятся дальше. И почему это рыцарь валяется на земле, словно он какая-то дохлая лиса? Кордис обхватил шею верного друга, конь вздернул голову, помогая хозяину подняться. — Поедем понемногу, — Кордис, к стыду своему, в седло залезал с ближайшего поваленного дерева. Стоило сказать спасибо Дрейку хотя бы еще и за то, что оседлал, сам бы Кордис сейчас седло не поднял и седельные сумки, вьюки с латами и прочее на него привязать не смог — сил бы не хватило. Но и злил он рыцаря просто невероятно. Ангел-хранитель нашелся! Примчался, спас и исчез, в голубой дали, как дым, растаял. Ух, взять бы его за рыжую косу и… Что «и», Кордис пока не придумал, но вместо картинки, как он стучит лбом островного варвара в смолистый сосновый ствол, появилась совсем иная картинка, от которой рыцарь едва не свалился с седла. — Какая… мерзость, — заинтересованно оценил он видение. — Какая отвратительная мерзость, — добавил он, поразмыслив. - Все, никаких больше грибов. До ближайшего постоялого двора он добрался ближе к вечеру лишь потому, что ехал все больше шагом — боялся не удержаться в седле на рысях, противная тошнотная слабость еще не отступила. Пообедал он на ходу той зайчатиной, что ему заботливо оставил Дрейк, завернув ее в тонкую лепешку и чистую тряпочку вместе с луковкой и очищенной репой. — Комнату мне, — вяло сказал он. — С кроватью. Без клопов. Увижу хоть одного клопа, спущусь и уши отрежу. На конюшне он увидел знакомую лошадь, но в общем зале Дрейка не было. Уже хорошо — видеть его рожу не хотелось. Как всегда, стыд сменился высокомерным «я бы и сам справился, безо всяких». В комнате Кордис разделся и рухнул поперек кровати, кое-как натянув одеяло на ноги, дальше уже сил не было. Хотелось просто лежать носом в подушку и ни о чем не думать. Но мысли, как шарманка бродяги, крутились и крутились вокруг проклятого рыжего. Он где-то здесь, значит, снова будет следовать в отдалении, смотреть, как глупый рыцаренок набивает шишки и гордо пытается справиться с тем, к чему не привык, вернее, от чего уже отвык за полтора года опеки оруженосца-слуги. Если бы рыцарское звание давалось как прежде, за воинские подвиги, а не по достижению совершеннолетия… Бегал бы юный Кордис сам в оруженосцах у кого-нибудь из старых соратников отца и мечтал о рыцарских шпорах еще долго — войн в ближайшее время не предвиделось, а подвиги… Ну, он уже наподвизался, понял, что в одиночку не справиться даже с не самой сильной нечистью. Надо бы все же расспросить отца, за какие такие заслуги эта рыжая сволочь досталась бедному Кордису. Интересно, где он сейчас, Дрейк этот? Может, в соседней комнате… Как-то неуютно валяться на кровати, когда у порога не маячит верный страж. Интересно, отзовется ли, если позвать? Мысль пришла, уцепилась колючками за разум и уходить не желала. Кордис даже рот пару раз открыл, но пока позвать не решился. Кровать снова одна, и не такая широкая, чтоб не касаться друг друга. Бросило в жар от мелькнувшего воспоминания о сухих губах, касавшихся его лба. А какие они на самом деле? — Да что это? — взвыл Кордис, пару раз ударившись лбом в подушку. — Он же страшный! Старый! И вообще скотина! Он понятия не имел, сколько на самом деле Дрейку лет. Тот выглядел старше него минимум лет на десять, у уголков раскосых глаз уже появились тоненькие лучики морщин, а при его обычном мрачном виде казался и того старше. Но улыбка! Когда он улыбался — не усмехался и не кривил губы в саркастической гримасе — он казался почти красивым. Кордис еще немного побился в подушку головой — об изголовье колотиться лбом он не решился — и стал одеваться, решив выяснить у хозяина, где поселился Дрейк. Не пришлось. Стоило выйти из комнаты и спуститься в общий зал, рыжекосого он увидел и сам. Тот в одиночестве сидел за столом, перелистывал страницы невесть откуда взявшейся у него рукописной книги. Кордис замер, не зная, что делать. Пройти мимо? Сесть к нему за стол? Вернуться в комнату? Пока думал, Дрейк поднял голову, вперился прямо в него своими глазищами и улыбнулся. Ноги сами понесли Кордиса к столу. А внезапно поворачиваться и удирать рыцарю было неловко, пришлось сесть напротив Дрейка и старательно разглядывать столешницу. Мужчина заложил страницу и закрыл свою инкунабулу, отложив ее на чистый кусок полотна, лежащий на столе. Махнул рукой, подзывая трактирную прислугу. — Две чарки красного, милая, и ветчины с хлебом. Кордис припомнил «Поучение об искусстве бесед усладительных», которое пришлось прочитать восемь раз в детстве, и приступил к одной из этих самых бесед: — Сегодня такая прекрасная погода… — Дивная, — согласился Дрейк. — Осень скоро. — Не правда ли, утренний туман над лесным озером по осени весьма приятен взору? — Если вода в этом озере отражает чистые небеса на рассвете — сущая прелесть, — с усмешкой склонил голову к плечу Дрейк. Видно, «Поучение» он тоже читал, и не раз. Кордис мысленно выругался — цитировать наизусть эти «Усладительные беседы» можно было весь вечер, ни к чему в итоге не придя. Может, другую книжку попробовать? Скажем, «Искусство тонкого уведомления о намерениях интимных«… Так, это еще с чего в голову лезет? Его сомнения разрешила служанка, притащившая крохотный кувшинец, две тяжелые медные чары и блюдо с хлебом и неровно покромсанной ветчиной. Отпустив девицу, Дрейк разлил по чаркам вино, придвинул одну поближе к рыцарю. — Пей, это хорошее вино, не то пойло, что подавали в позавчерашнем трактире. Кордис с сомнением попробовал, размышляя, откуда тут взяться хорошему вину. К его удивлению, напиток и впрямь был очень даже приятным. А вот напоминание о собственном загуле — не слишком. Уши так и загорелись. Как он поначалу давился той дрянью, вспоминать не хотелось. Особенно, взгляд Дрейка, которым тот смотрел на это безобразие. Сейчас не смотрел, просто пил мелкими глотками свое вино, опустив густые рыжеватые ресницы, скрывая глаза. Вино, как его ни растягивал Кордис, кончилось быстро. О чем говорить с Дрейком, рыцарь не знал, а просто так сидеть было глупо. — Я пойду, — пробубнил он. — Иди. Тебе нужно отдохнуть. — Ты придешь? Дальше Кордис попробовал откусить себе язык, что оказалось весьма больно. Тем неожиданнее был ответ: — Приду. Кордис сбежал в комнату, долго смотрел на дверь, прикидывая, не запереть ли ее. Вот с чего он вообще такое ляпнул? Решить и даже ответить самому себе он не успел — дверь скрипнула, открываясь, пропуская Дрейка. Куртку тот оставил, видимо, в своей комнате, но с набедренными ножнами не расстался и сейчас. Стукнул, закрываясь, деревянный засов. Кордис принялся раздеваться, решив, что заляжет спать, и гори этот Дрейк зеленым пламенем. О том, как это воспримет мужчина, он подумал, только стянув сорочку и развязывая шнуровку на штанах. Хотя… Сколько при нем Кордис раздевается? Полтора года уже… Да что такое сегодня случилось? Как Дрейк может воспринять то, что кто-то рядом спать ложится? Какие идиотские мысли. Тем более что тот прошел к окну и замер там изваянием, даже не глядя в его сторону и не сняв ни рубахи, ни штанов. И не задал свой обычный вопрос о том, где прикажет спать господин. А, ну да, он же сам прогнал оруженосца, тот и говорит теперь с ним, как с равным, на «ты». И вообще… говорит, а не отмалчивается. Кордис забрался в постель, завернувшись по своей привычке в одеяло. — А ты так и будешь всю ночь там стоять? — Ты же не сказал, зачем позвал. Мне не трудно и постоять. — А… — Кордис растерялся. — Я… Я не знаю. Кровать чуть скрипнула, матрас за спиной просел, шелестя сеном. На затылок легли горячие пальцы, зарылись в коротко обрезанные волосы, ласково и небольно потянули. Кордис повернул голову, вопросительно уставился на Дрейка. — Чего ты хочешь, Кори? Я выполню одно твое желание, только подумай хорошенько. Рыцарь задумался, наконец, ответил: — Хочу понять, что со мной происходит. — Показать или рассказать? — усмехнулся Дрейк. — Сначала рассказать, а там посмотрим. Рыжекосый сбросил сапоги и улегся, опираясь на локоть, рядом с рыцарем. — Двадцать лет назад один рыцарь попал в беду. Он возвращался с королевского турнира с одним оруженосцем и двумя слугами, и попался в разбойничью засаду. И все было бы хорошо, если бы он был в латах — не отребью противостоять вооруженному рыцарю. Но он был беспечен и думал, что на его собственных землях ничто не угрожает его безопасности. Когда убили слуг, и ранили оруженосца, на дороге появился странствующий рыцарь без герба. Вдвоем они сумели перебить разбойников, а за то, что странник исцелил умирающего оруженосца, рыцарь пообещал ему исполнить одно желание. «Когда твоему первенцу исполнится шестнадцать, я приду за ним», — сказал странник. — А зачем страннику нужен был первенец рыцаря? — Кордис пытался осмыслить услышанное. — Жизнь за жизнь, — усмехнулся Дрейк. — Тому рыцарю его оруженосец был очень дорог. Очень. — Не понял, — честно признался Кордис. — Насколько должен быть кто-то дорог, чтобы променять жизнь сына на него? — Настолько, чтобы после жениться на ней? Ах, да, я же не сказал, что тем оруженосцем была юная леди. — Да, матушка что-то такое рассказывала… Но все равно, почему такая плата? — Законы, что древнее вашего королевства, никогда не отменялись и не будут отменены. Они в крови людей… и не только людей. За жизнь любимого — отдай равноценную плату. Однако твой отец уговорил меня не отбирать тебя насовсем. А я согласился. — Но ответа на свой вопрос я так и не получил, — Кордис вздохнул. — Твоя жизнь принадлежит мне, и все твои желания — тоже. — Не понимаю, — Кордис нахмурился. — Какие желания? — Все. Или ты не заметил, что ни к каким девицам тебя не тянет, даже к самым симпатичным и доступным? — Заметил, но я думал, что просто устаю за день, вот и все. — В семнадцать-то лет? — усмехнулся Дрейк. — Никакая усталость не перешибет желания юного тела. — Значит, это ты делаешь? Кордису очень хотелось поинтересоваться: а не Дрейк ли, вдобавок, еще и себя в фантазии рыцаря подсовывает, но это было как-то совсем уж глупо. — Нет. Я ничего не делаю сознательно. Но ты взрослеешь, и желания становятся все очевиднее. — А почему мне нельзя развлекаться с девушками? Мне семнадцать лет, некоторые мои сверстники вообще женаты. Может, я тоже хочу целоваться, и все такое. — Почему же нельзя? Можно. Если ты хочешь. Просто подумай, чего именно ты хочешь. Проклятый варвар замолчал, лег, скрестив руки на груди, и закрыл глаза. На его губах играла легкая полуулыбка, показавшаяся Кордису насмешливой. Он задумался. Вот чего он вообще хочет? Подвиг какой-нибудь совершить. С принцессой познакомиться. С Дрейком под ивой целоваться. Коверли по земле повалять. — Что-о-о? Видение ивы пришлось изгонять самым простым способом: биться о подушку головой. — Я ответил на твой вопрос, Кори? — Да. Нет. Не знаю. Не называй меня этим дурацким именем! Почему именно ива, она мокрая, с нее вода течет все время. Не хочу целоваться под ивой, — Кордис просто не умел сдерживать в себе душевные порывы, когда был потрясен. — Какая ива? — изумился Дрейк, сел, потряс его за плечи. — О чем ты? У тебя снова жар? Губы коснулись лба, проверяя, хотя Дрейк и без того знал, что яд он изгнал хорошо, полностью. — Мокрая ива, — внес ясность Кордис. — Это у меня желание такое откуда-то взялось, под ивой целоваться. Наверняка ты навеял. — Да я… и не думал даже ни о каких ивах! — Дрейк впервые на памяти юноши выглядел растерянно. — А о поцелуях думал? — Ты сам о них думаешь постоянно, зачем тебе еще и мои мысли. — Я? Ни о чем я таком не думаю, — возмутился Кордис. — С чего мне думать, как я с тобой под ивами целуюсь, если у меня и без того голова болит о том, как Коверли из седла выбить? Ой… — в одеяло он замотался с головой. — Значит, вот какое у тебя желание, — протянул Дрейк, усмехаясь и не уточняя, что из этих двух он имел в виду. — Я сплю, — сдавленно сказали из-под одеяла. — Я отравился, болею, мне нужен покой и сон. — Спи. Добрых снов, Кори. Дрейк поднялся с постели. Кордис промолчал, было мучительно стыдно за свою оговорку. С другой стороны, Дрейк сам спросил про желания, вот ему и ответ. Заснуть получилось не сразу, под одеялом было жарко, так что он все-таки рискнул его отбросить. В комнате никого, кроме него, не оказалось, и, успокоенный, он вскоре уснул. Приснилось сплошное непотребство, чьи-то горячие руки, ласкающие так, как он даже представить не мог, губы… Губы и вовсе были бесстыдны, ему даже во сне стало жарко от бросившейся в лицо крови. Да и не только в лицо. А проснулся Кордис на развороченной и мокрой не только от пота постели. — Пора в монастырь. Обеты, целомудрие и никакого искушения. «И Дрейк под окном часовни слова молитвы подсказывает. С него ж станется и в монастырь следом явиться», — Кордис содрогнулся от такой картины и принялся одеваться. Умыться хотелось очень, причем, водой похолоднее. Что же делать? Что делать-то? Можно было бы вернуться домой, потребовать от родителей ответов, за что его так, почему? И кто такой этот демонов Дрейк? Или потрясти оруженосца… бывшего оруженосца… или все же не бывшего? В бочку с водой Кордис сразу окунул голову, задержав дыхание, постоял так полминуты и выпрямился. Не полегчало. Сон не отпускал, наоборот, хотелось узнать: а наяву Дрейк такой же огненный? — Бульк, — Кордис макнулся обратно, решив мысли утопить. Почти утопился сам — вдохнул раньше, чем вынырнул из бочки. Его подхватили знакомые руки, треснули промеж лопаток. — Что за попытки свести счеты с жизнью так нелепо? — смеющийся голос Дрейка отрезвил получше воды. Кордис откашлялся и пояснил: — Это я от ночного сновидения отхожу. — И что же такого кошмарного тебе снилось? — на голову накинули полотно, высушивая волосы. Ну точно как с девчонкой! Но Кордис почему-то не отстранялся, покорно принимая привычную заботу. Ну, не совсем привычную, обычно, Дрейк не был с ним так… ласков? — В том-то и дело, что я не запомнил. Но что-то очень… соблазнительное. — Бывает. Завтрак. Я заказал. Вот и все, кончилась сказка — снова напротив маячит суровая морда, без улыбки. Но так хорошо и привычно, что у Кордиса сами собой пока только в уме сложились слова просьбы не уходить, точнее, вернуться. — Спасибо, — неуверенно сказал он. Все-таки, хорошо, что Дрейк у него есть. Приятно, когда о тебе заботятся и вообще. Но почему все-таки у него во всех мечтаниях, как откровенных, так и не очень, именно Дрейк? На мужчин Кордис никогда падок не был, слышал, что некоторые из собратьев-рыцарей очень уж привязаны к своим оруженосцам, а то и друг к другу, но воспринимал как-то отстраненно. Первое правило хорошо воспитанного дворянина: личная жизнь других — не повод для расспросов, обсуждений и порицаний, если она укладывается в рамки благопристойности. Пару раз намеки делали и Кордису, но он вежливо улыбался и сообщал, что полон возвышенных мечтаний, что в переводе с рыцарского на человеческий означало: «сударь, а не пойти ли вам отсюда подалее, пока моя перчатка не вступила в интим с вашим лицом»? Сейчас он даже не был уверен в том, как поступил бы, намекни ему Дрейк о чем-то подобном. Но оруженосец никаких намеков себе не позволял, кроме, пожалуй, так и оставшегося «тыканья». И никаких «господин», словно этот рубеж остался позади, и возвращение к нему невозможно ни по каким причинам. Кордис то и дело поглядывал на него, прикидывая, умеет ли Дрейк вообще целоваться. Сам Кордис этому нехитрому делу обучен был плохо. Нельзя же считать обучением детские шалости с детьми слуг и крестьян, да и торопливые, под прикрытием гобеленов, мокрые чмоки с какой-то симпатичной служаночкой в тринадцать лет? А дальше ему просто было не до поцелуев — батюшка решил, что наследник уже достаточно взрослый, чтобы начать вникать в дела хозяйственные и учиться.