Black Pearl

Сегодня ему позволят снять повязку. Прошло целых три недели после сложнейшей операции. Пять дней он пролежал без сознания и все это время Тао был с ним, Тао поддерживал и разговаривал, даже если его не слышали. Когда Чондэ наконец-то очнулся, то первое, что он почувствовал, это шелковистые волосы на тыльной стороне ладони. До ушей донеслось тихое сопение, потрагивающее тишину. Рука сама потянулась к теплой макушке и начала мягко перебирать светлые локоны. Он знал, что они светлые, Тао рассказывал. Тао вообще много чего рассказывал: про прозрачное небо, горячее солнце, мягкие облака, строящиеся многоэтажки, детские качели, разноцветные цветы. В такие дни было дышать легче. В такие дни Хуан мог вдохнуть спокойно. Но сегодня ему было страшно, как никогда. Он не находил себе места и пытался хоть чем-то занять непослушные руки: то теребил край больничного халата, то стучал пальцами по всему, до чего дотрагивался. Ему запретили ночевать в палате с Чондэ несколько дней, чтобы тот мог хоть немного отдохнуть. Он был против, потому что просто сходил с ума от тревоги и переживаний, но Чен умолял его немного остыть/расслабиться и обещал звонить вечером перед сном. Тао откидывается на спинку кресла в коридоре, устраивая на коленях букет из белых роз и сирени. Как-то раз, прогуливаясь, они проходили мимо цветочного и Чондэ резко остановился. Сжав руку парня, он стал что-то говорить скороговоркой о цветах и запахе, о том, что ему просто жизненно необходимо найти их. Тао крепко держался за руку старшего, не позволяя врезаться во что или кого-либо, и только и делал, что успевал извиняться перед продавцом-консультантом. - Что это? - Чондэ метался от одной корзины к другой, вдыхая запах полной грудью. - Это розы, - улыбнулся Тао, аккуратно поднося руку парня к цветам, позволяя прикоснуться, - а это... - Сирень, - помогла девушка, улыбаясь. - Сирень, - повторили оба хором. - Они должны быть вместе, - произнес Чондэ, указывая на корзины и тепло улыбаясь. Тао запомнил это. Он мысленно пообещал и себе, и Чену, что покажет их парню. Он обещал ему показать много красивых мест, обещал свозить в Китай, на свою Родину, и в Японию на праздник цветения сакуры. Обещал, что они сходят на гору Намсан и Чондэ сможет насладиться видом ночного Сеула. Обещал, что покажет море. С какого-то момента Тао начал вести ежедневник, в который записывал все, что они хотели сделать вместе, какие книги прочитать, какие выставки посетить. Этот ежедневник Тао носил с собой всегда. Сейчас он с ним, сегодня он подарит его Чондэ и тот сам сможет прочитать все. - Хуан ЦзыТао, вы можете пройти, - тихо позвала медсестра. Ее голос разнесся эхом по пустому коридору больницы. Китаец дрогнул, ладони вспотели. Парень срывается с места, едва не уронив букет. Сейчас должно случиться то, чего они оба так ждали. Чондэ сидит прямо, его поза демонстрирует спокойствие и уверенность и только то, что он постоянно потирает пальцами ладонь, выдает волнение. Тао опускается на свое привычное место возле кушетки. Он бесшумно кладет букет и ежедневник на тумбочку, перехватывая ладонь старшего и сплетая пальцы. - Я боюсь, - едва различимо шепчет Чондэ, сжимая теплую ладонь парня. - Я тоже, - честно признается Тао. В палату заходит врач, но младший не отпускает ладонь парня, лишь крепче сжимает пальцы. Кажется, что врач снимает бинты, что окутывают белой пеленой глаза старшего, несколько часов, но на самом деле все происходит гораздо быстрее. Когда врач разрешает открыть глаза, Тао готов кричать от страха и волнения, уши закладывает, сердце стучит как сумасшедшее. Ком в горле не получается проглотить. - Ну, что? - хрипло спрашивает он, когда Чен поворачивается к нему лицом. - Ничего, - только и может произнести тот, тут же закрывая глаза руками. Тао готов был разрушить все, что находилось перед ним, он готов был наорать на врача, на мед.сестру, он готов был кричать о несправедливости мира, он готов был отдать Чондэ свои глаза, только бы позволить ему увидеть все то, что написано в его ежедневнике. Только бы позволить увидеть. Чондэ ложится обратно на кровать, не слушая болтовню доктора о том, что он сделал все, что в его силах. Он просто сжимается, становясь в несколько раз меньше, он не плачет и не кричит, он просто не верит, что все может быть еще хуже, чем сейчас. Чен устал бороться, устал надеяться, устал верить в лучшее. Очень сильно устал. Тао зарывается ладонями в свои волосы и сдавленно стонет, стараясь не переходить на рыдания. Сейчас его мир сузился до одного единственного человека, и он не понимал, в чем этот человек так провинился. Ответа он не знал, как и не знал сам Чондэ, который пытался зажать ладонью рот, чтобы не было так мучительно больно. Чтобы его никто не услышал. Но Тао слышит. Он кричит так же. Он кричит о том же. Но Хуан хочет быть сильным. Если Чондэ не сможет, он будет сильным за них двоих. Поэтому, спустя некоторое время, когда Чена уже выписали, в ежедневнике появляются новые записи: «Отвезти в Китай, чтобы он смог дотронуться до двери, за которой я жил 20 лет.» «Отвезти в Японию, чтобы он смог прикоснуться к лепесткам цветущей вишни и вдохнуть аромат.» «Сводить на гору Намсан, чтобы он смог подышать воздухом ночного вида.» «Дать почувствовать нагими ступнями шелковистые волны.» Тао кажется, что он сможет стать глазами Чондэ. Чондэ кажется, что он больше не сможет кричать. Тао обещает, что даст прикоснуться Чондэ к миру. Чондэ знает, что бороться – труднее всего. А он устал. Очень сильно.