Black Pearl

"Рукописи не горят." Я давно слышал эту фразу, только не могу вспомнить от кого. Но вот передо мной костёр, который жадно пожирает твои письма ко мне, наши совместные фотографии, открытки. (Ненужное барахло.) "Воспоминания невозможно стереть из головы." Сотню раз повторял я себе, когда выкуривал сигареты одну за одной, бессмысленно проводя на улице ещё несколько часов, прежде чем вернуться домой. Но, заходя в квартиру, вновь и вновь я надеялся, что ты снова в гостиной танцуешь, зажимая в одной руке бокал красного вина, а второй красиво водишь в воздухе, будто в твоих руках волшебная палочка. Но в твоих руках правда было волшебство. Ты сам являлся волшебством. Но почему тебе этого было мало? "Я всегда смогу остановиться." Ты улыбался так чисто и открыто, вновь затягиваясь травкой из самокрутки, что моя бдительность невольно ослабевала. Я слишком поздно понял истинный смысл. Ты кричал, что не можешь написать новую песню, когда я забирал "твоё спасение". Ты кричал так громко и душераздирающе, не понимая, что моё сердце разбивается на тысячи осколков, когда ты снова и снова дрожащими руками подносишь самокрутку к губам, улыбаясь так, как улыбался мне раньше. Но почему тебе было мало и этого? Ведь вскоре на твоих руках начали появляться синяки и следы от уколов. "Я люблю тебя, Бэкхен." Каждый раз, после того, как ты под кайфом дописывал очередную песню, ты становился ненасытным. Я шептал эти слова сотни раз, пока вдавливал тебя в кровать. А ты отчаянно вцеплялся в мою руку своими ноготками, разводя ноги шире. "Я люблю тебя, Чунмен. " Эти слова тонули в твоих стонах, я снимал их с твоих губ, следом покрывая поцелуями твои щёки, скулы, шею, всего тебя. Мне хотелось, чтобы ты принадлежал только мне, чтобы зависел только от меня, как и я от тебя. Но ты был зависим от другого. Ты не принадлежал мне. Мои слова, просьбы, уговоры ничего не значили для тебя. Я ненавижу себя за то, что упустил тот момент, когда твоё "расслабление после тяжелого дня" превратилось в катастрофу. Я испытал облегчение в тот день, когда после работы пришёл домой и, не найдя тебя в гостиной, услышал истошный крик из ванной. Ты сидел на полу, твоя правая рука была пережата жгутом, рядом лежал шприц, наполненный героином. Ты рыдал, кричал, бил руками и ногами по кафелю и пытался отползти. Увидев меня, ты остервенело начал тянуть жгут, раздирая кожу до крови. В тот день ты испугался, скорее всего, впервые осознав, до чего тебя довело твоё увлечение. Но ты был не один. Я был рядом. Я пытался помочь тебе не задохнуться в собственных рыданиях и страхе. Ты попросил не включать свет и не уходить, да и разве мог я бросить тебя одного. Мне казалось, что все закончилось тогда, когда мы сидели на твоём любимом пушистом ковре и ты, как мантру, повторял, что больше никогда. (Никогда.) Но закончилось все, когда ты на следующий день пропал. Ушёл в больницу к наркологу и признался, что употреблял наркотики на протяжении многих лет. Тебя закрыли в психдиспансере, а я до сих пор не понимаю, зачем ты это сделал. Когда я рвался к тебе, ты даже не обернулся. Спустя столько времени я понимаю, что просто побоялся это сделать. Твой лечащий врач сказал, что я должен уйти из твоей жизни после того, как ты выйдешь из больницы. Он сказал, что так будет лучше для тебя и возможно тогда ты не вернёшься к прошлому образу жизни. И я ушёл. Оставляя в нашей, а теперь только твоей квартире, маленькую коробочку с пеплом. "Рукописи не горят." Я давно слышал эту фразу, только не могу вспомнить от кого. Но вот передо мной костёр, который жадно пожирает твои письма ко мне, наши совместные фотографии, открытки. Но только я знаю, что этот огонь пожирает обман. В нем горят отпечатанные копии писем и фотографий. Фальшивки. Я ушёл, оставляя в твоей квартире маленькую коробочку с пеплом копий наших воспоминаний. Уходя, оригиналы я забираю с собой, как и это последнее письмо, адресованное тебе, мой милый Бен Бэкхён. Твой Ким Чунмен. (Навсегда.)