Госпожа из поместья Стефанс.

В темноте все чувства обостряются, сердце начинает стучать с большей скоростью и силой, а кровь, чаще всего, приливает к голове, заставляя лицо пылать от жара. Холодные пальцы в эти самые минуты – обычное дело. Но когда эти самые пальцы касаются кожи, это очень сложно объяснить с точки зрения ощущений. Приятное и отталкивающее одновременно, то, что до безумия просто, но так необычно. Мэри была уверена в том, что Госпожа чувствует тоже самое, ведь несмотря на всю свою непроницаемую оболочку, она такой же живой человек, и желание не является для нее чем-то извне. - Мэри, - тихий голос Констанс, совсем не похожий на ее громкий и слегка грубый, нарушает тишину. – Остановись. - Почему? – она не хочет обсуждать это, ведь ни к чему хорошему весь этот разговор не приведет, только отнимет время, которого и так едва хватает. - Все слишком сложно, чтобы объяснить, - руки женщины напрягаются, она выдыхает и уверенно отстраняется. – Так правильно, понимаешь? Жить в лучшем мире, далеко от этих мест, учиться, заводить новые знакомства, изучать мир. Здесь ты ограничена во многих вещах. - Но ведь вы не запрещаете мне делать то, что я считаю нужным для себя. Я не понимаю, - по голосу Констанс понимает, что Мэри сдерживает себя. - Я говорю о полной свободе. Когда нет никаких правил, кроме законов и морали. Пока ты спала, я думала о том, что происходило с нами. Изменения, которые наблюдали жильцы поместья, безусловно, не поддаются измерениям. Но какой ценой? Какой ценой моя гордыня была испепелена? Какой ценой твоя трусость превратилась лишь в воспоминания о ней? Какой ценой наша слепота позволила нам вновь прозреть? Ценой твоей и моей жизни, понимаешь? Любовь не должна убивать, не должна ставить на чашу весов самое ценное, что есть. Я желаю тебе добра, потому что люблю, и потому что знаю о жизни больше тебя. У тебя есть неделя. Чтобы собрать вещи, составить списки всего необходимого, запланировать свой досуг. За эти дни поместье купят, сделку расторгнут, а ты сможешь отправиться домой. Тяжело, да, поверь, никто никогда не посмотрит на тебя, как на равного, пока не почувствует холод металла – твоего стержня, вросшего в позвоночник намертво. Мы продолжим наше общение, письма, визиты в летнее время, когда дороги не размывает дождь. Я не прощаюсь с тобой навсегда, Мэри. Нет, я не смогу забыть тебя, не смогу вычеркнуть из своей жизни. Но видит Бог, а может быть кто-то еще, но это знак. И это шанс, который ты не вправе упускать. - Но ведь, - ей было сложно продолжить, мысли путались, голова шла кругом. – Все только начало обретать смысл. - Не ищи его везде, моя дорогая, - Госпожа коснулась ее щеки ладонью и направилась к выходу. – Когда-нибудь ты скажешь мне спасибо. А может быть лишь сильнее возненавидишь. Через несколько дней Констанс сидела в своем кабинете, увлеченно выводя на бумаге неровные буквы превращавшиеся в слова. Она еще не знала, к чему это все может привести, но была уверена, что рано или поздно эти самые слова многое объяснят повзрослевшей Мэри. Сейчас, когда в ее жилах течет кровь, не испорченная многими аспектами жизни, многие вещи кажутся ей до безумия простыми, прямолинейными. Именно поэтому ее решения и поступки имеют лишь два варианта, исконно отвечавшие на «да» и «нет». Констанс любила. Действительно любила, сама не осознавая, насколько сильными бывают эти чувства. Она не могла понять, когда именно все переросло во что-то большее, просто в одну из ночей, когда ее тело прожигала боль, она перестала ощущать что-то еще, кроме ее пальцев. Ее голос звучал повсюду, проникал под кожу, пропитывал все, что только встречал на своем пути. Это невозможно было остановить, и даже сейчас невозможно. Слышен хруст, и это ребра, ноющие, умоляющие прекратить пытку. Но Констанс не могла. Еще несколько дней, и она сможет выдохнуть. Когда ты не видишь, немного легче. Ты точно уверен в том, что не столкнешься с этим человеком днем, или же не проснешься по середине ночи от дикого желания иметь, просто чувствовать рядом без всякого рода пошлости. В последнюю ночь Госпожа едва ли могла заснуть. Вслушиваясь в тишину, она пыталась, как в детстве, найти занятие для глаз, чтобы уснуть. Вырисовывая на простыни узор, отстукивая пальцем другой руки незамысловатый ритм, она следила за ярким лучом лунного света, слегка менявшем свою форму, как только за окном начинал дуть ветер. Тихие шаги возле двери заставили Госпожу напрячься. Это могла быть Анна, ее иногда лучила бессонница, и она отправлялась к буфету, чтобы взять сонных капель. Но когда дверь приоткрылась, Констанс сразу поняла, что это Мэри. Она не стала ничего говорить, просто закрыла глаза. Ей было любопытно узнать, зачем девушка пришла к ней сейчас. Мэри долгое время стояла в проеме, прислушиваясь. Ей казалось, что кто-то ходит в соседней комнате, что Госпожа спит недостаточно крепко и может проснуться в любую секунду. Подождав с полминуты, она все же сделала несколько уверенных шагов вперед и закрыла дверь. Ей хотелось еще раз посмотреть на Госпожу, увидеть ее лицо в лунном свете, когда оно не тронуто тоской и болью. После того разговора Госпожа перестала приходить, она спала в своей спальне, обедала на час позже Мэри, а все свое свободное время проводила в кабинете, запрещая кому-либо входить к него без особой на то причины. Она села на край кровати – это было слишком рискованно, но что могло произойти? Даже если Госпожа проснется, она просто попросит Мэри уйти, не более. Так что она может спокойно наблюдать за тем, как вздымается ее грудь при вдохе, как волосы обнимают плечи. Она может прикоснуться к шрамам, что женщина скрывает, ведь в такой жаркий день спать в сорочке с длинным рукавом – самоубийство. - Удивительно прекрасна, - тихо шепчет девушка, касаясь губами губ. – Так глупо, - она понимает, что все те слова, что женщина сказала ей – по большей части ложь. Мэри знает, что это вынужденная ложь, ложь во благо, кажется так принято говорить. Госпожа не даст ей приехать, все, на что Мэри действительно могла рассчитывать – письма. В них всякие слова со временем теряют былой смысл. Ты можешь написать о том, как сильно желаешь, а человек, ответив через месяц, поинтересуется, как нынче обстоят дела с погодой. И в данной ситуации вся эта нелепость проглатывается, ведь ты не видишь своего собеседника. - Я люблю вас, - Мэри чувствует, как трясутся ее руки, удерживающие большую часть ее тела навесу. – Госпожа, Констанс, не важно, как принято обращаться, я люблю человека, женщину. А вы сбегаете. Глупо, - ей тяжело, но ей хочется шептать эти слова в самые губы, словно бы общаться. – Чего вы боитесь? Меня? Или себя? – она снова касается губ и ощущает их трепет. – Поцелуйте меня, - она понимает, что женщина не спит. – Попрощайтесь так, как должны. - Мэри… - Констанс касается ее руки, такой напряженной и горячей. – Иди к себе. - Я ведь знаю, что вы больше не приедете, и мне не позволите посетить поместье, как только я уеду. Так найдите в себе хоть немного силы, чтобы попрощаться. Чтобы память осталась липким послевкусием на губах. Женщина сдается, без особых терзаний, она давно желала этого, но не была уверена в том, что будет после. Но сейчас она услышала то, что боялась озвучить, и больше не было страха. Она потянула девушку на себя, вовлекая ее в поцелуй. Зарываясь пальцами в ее волосах, она понимала, что с утра они станут друг для друга никем. Поцелуи из нежных и едва ощутимых переходили в рванные, животные, наполненные страстью. Мэри прижимается к женщине, стараясь врасти в нее, стать единым целым. Пальцы Госпожи медленно стягивают с плеч тонкую ткань, обнажая ключицы и лопатки. Губы касаются ямки, целуют выпирающую кость, спускаются ниже и касаются бархатной кожи груди. Тихий стон наполняет комнату, и Мэри закрывает глаза. Все это для нее в новинку, именно поэтому отдается так сильно. - Привстань, - Госпожа касается губами ее шеи и тянет ткань сорочки вверх. - Я хочу… - голос подводит девушку и она переходит на шепот. – Хочу снять, - Констанс понимает и поднимается на локтях, чтобы Мэри могла освободить ее от ненужной ткани. Они вновь вовлечены в поцелуй, горячие тела так близко друг к другу. Констанс слегка царапает спину девушки, целуя ту за ухом. Она не хочет спешить, потому что знает, что для Мэри это важно. Важно сделать этот момент особенным настолько, насколько это возможно в данной ситуации. Констанс привыкла к тому, что ведет, всегда и во всем. Эта черта характера везде была ей присуща, но здесь, в спальне, она в большей степени была ведома. Она слушала сбивчивое дыхание, тихие стоны, чтобы найти те самые точки. Пальцы коснулись ребер, спустились ниже и замерли. Это ведь так просто, это ведь ничего не значит, но решиться на это сейчас – слишком сложно. Женщина жестом попросила Мэри подняться повыше, чтобы лицо Констанс было в районе ее груди. - Ты прекрасна, - она касается губами соска и ощущает дрожь. – Расслабься, я не сделаю тебе больно, - она делала это сотни раз, столько девушек и женщин бывали с ней столько близки, но Мэри была особенной по всем пунктам, именно поэтому все движения Госпожи были такими рваными, неуверенными. Она приставала, перевернула Мэри на спину и легла сверху. Она смотрела в ее глаза и не могла подобрать слова. Губы рефлекторно продолжали касаться лица: лоб, скулы, губы, подбородок. Рваные, мазаные поцелуи, легкий засос, который сойдет через пару дней. Она вновь коснулась пальцами ребер, плоского живота, остановившись чуть ниже пупка. Она ждала, пока дрожь утихнет, пока Мэри осознает все. Расположившись так, чтобы бедро женщины оказалось между ног Мэри, Госпожа поняла, что даже такие легкие заигрывания отзываются слишком уж сильно. Она чувствовала теплую смазку на своей коже, и это возбуждало. Ей хотелось грязи, грубости, но она не хотела тем самым пугать девушку. Она коснулась внешней стороны бедра, медленно провела пальцами вверх и коснулась лона. Нащупав клитор, она не сильно надавила на него, вызвав у Мэри неконтролируемую реакцию. Она изогнулась в спине и вжалась пальцами в плечи женщины. Констанс лишь улыбнулась, ведь подобная реакция не может быть наигранной, она естественна и прекрасна. Пальцы начинали свой танец, сила надавливания менялась каждые несколько минут, пока Госпожа не почувствовала на пальцах еще больше смазки. Она коснулась губами шеи и поднесла пальцы к своим губам. - Госпожа, - тихо прошептала Мэри. – Я люблю… - Я знаю, - Констанс поцеловала девушку и помогла ей лечь. - Констанс, - девушка лишь несколько раз обращалась к Госпоже по имени. – Но ведь… - Я знаю, что то, что я делаю – не совсем правильно. Но ты умная девочка, и все сама понимаешь. Ты права, мы не увидимся больше, письма станут единственным способом общения. Но я могу пообещать тебе одну вещь. Если ты все так же будешь любить меня, если твои чувства все так же будут пылать, я приеду, приеду через год в этот же день, что и сегодня. И закончу то, что начала. Позволю тебе закончить. А пока что, постарайся поспать, рассвет не заставит себя долго ждать, а дорога займет довольно много времени. Утром, когда вещи Мэри грузили в экипаж, на крыльце стояла Констанс. Она впервые в жизни позволила себе подобное: растрепанные волосы, обычный халат поверх ночной рубашки. В руках она держала конверт, адресованный Мэри. Она ждала, когда все будет закончено, и у них появится несколько минут, чтобы попрощаться. Они не виделись после того, как Мэри уснула. Госпожа тихо вышла из своей спальни и оставшееся время провела в кабинете, дописывая письмо при свете свечей. Когда Мэри седа в экипаж, Госпожа спустилась вниз и подошла ближе. На нее смотрели родные сердцу глаза, полные слез. Но Констанс знала, что Мэри не позволит себе плакать, пока не покинет это место. Женщина молча протянула конверт и улыбнулась. - Береги себя, - губы коснулись теплой щеки. – Обещай, что прочтешь его только тогда, когда доберешься до места. Там тебя будет ждать Анна, я попросила ее, и она согласилась. Так будет проще и спокойнее, верно? - Я напишу вам, обещаю, - девушка прижала конверт к груди. - Я знаю, - Госпожа отошла на несколько шагов назад и подала знак. – Мэри, я люблю тебя. - Люблю, - лишь губами прошептала девушка в ответ, и экипаж тронулся.