Сигарета, три катаны и безумная любовь

Зоро опять в лазарете. Зоро забыл каково это – не чувствовать под собой жесткий табурет, не сидеть в полутемной комнате, не видеть свет завитушкиной улыбки. Санджи не приходит в себя. Санджи лежит на кушетке черт знает сколько, он – остывший кокон. Запястья Санджи сухие, узкие, костлявые. Вверх к локтю рука не становится толще, а убегает пугающе бледной, жилистой змеей под рукав футболки, к квадратным плечам. И кожа, обтягивающая это безобразие, болезненна, похожа на высохшую, но некогда удивительную картину. Нами и Чоппер волнуются и не разрешают переносить Санджи в ванную, поэтому Зоро обтирает его влажной тряпкой – вдруг краски оживут. Бесполезная забота не похожа на мечника, не ему сдувать с кого-то пылинки, да и Санджи не потерпел бы подобного. Они бы точно подрались. И Зоро зажимает пряди, трет острое лицо с впавшими щеками – вставай, черт возьми, и ругайся. Но паутина вен холоднокровно синеет, набирает цвет, и, набухшая, грозится разорвать тонкое полотно кожи. Санджи прошел через десяток испытательных сывороток, но он все еще мертвенно бледный. Безжизненный. Губы Санджи запечатывают прерывистый хрип, полу-дыхание, леденящее, короткое. Раз в минуту – а иногда, казалось Зоро, и реже – воздух из глубин Санджи рвался наружу, причиняющий боль, дергал тело кока и, словно ядовитый, расползался по медицинскому кабинету Чоппера. Отравлял и Зоро. Зоро не смел прикоснуться к этим губам; хотя желание испить яд кока, забрать себе его боль - наказать себя - было очень сильно, но он не шевелился. Старался не дышать лишний раз. Зоро берег силы. Он еще не знал для чего, для какой борьбы, но был уверен, что они понадобятся. Ведь у Завитушки сейчас схватка хлесткая, самая опасная. Зоро силится не представлять, как кок жмурится или улыбается, или как нежны его поцелуи, отгоняет видения того, как Санджи открывает глаза, останавливает хрипы своих легких. Встает с кровати и подходит к мечнику. Нельзя воображать. Иначе Зоро начнет действительно бояться, что не увидит этого вживую. Онемел рот. В стакане воды – пленка тех дней, которые Зоро голодает, разделяя испытание с бессознательным коком. Язык распух, лежит словно песчаный спящий зверь в своей богом забытой пещере, не ворочается. Только горько и резче боль, когда у Зоро внезапно урчит живот, и организм непроизвольно пытается сглотнуть исчезнувшую слюну. Зоро ненавидит себя в этот момент. Он не должен думать о еде, когда Санджи не дышит. Пол накренился. Тошнота и песок в глазах не отвлекают, как и гудение в затылке – бом-бом колючим ознобом по позвоночнику. Беспокойство за кока съело его нервы, раскроило его нутро, и у мечника нет сил, чтобы собирать свою волю. Только чтобы глазеть на неподвижного Санджи, искать слабые шевеления рубашки, слушать, как гремят в кисельном воздухе палаты молекулы, хаотичные и свободные. Зоро же в оковах страха. Он жутко устал, но отчаянно не позволял себе расслабиться – казалось, оторвись, и кок истончится как подпаленный кусочек шелка; золотые волосы объяло натуральное пламя, но Зоро так устал, так сильно, что огонь принес неясное облегчение. Горел табак. Зоро вдруг понял – сон наконец начал медленно отступать. Санджи был гол и жив, они лежали в вороньем гнезде, прикрытые одним покрывалом на двоих. Кошмар всегда настигал его в эту нежную пору восхода и блаженной близости. Санджи приходил ранним-ранним утром, они занимались любовью на самом пике просыпающегося неба, и Зоро тонул с головой, тонул, а Санджи цеплялся за его плечи и утаскивал в самую непроглядную черную глубь. И в дреме, конечно, глубинное чрево становилось опасным, и, протягивая ласковые руки, сдавливало горло. Любовь к Санджи – чистейший алмаз, а Зоро оскверняет его сияние, когда тонет и не прячет драгоценный камень от грязи и липкой тины своего моря страхов. Зоро боится потерять каждого из своих накама, но лишь Санджи заставляет окунаться во снах в собственную слабость. Время на двоих спешно утекает. Струи расплавленного солнца не могли сделать обнаженного Санджи еще прекраснее, но, отражаясь от его волос, заполняли все воронье гнездо. Кок на деревянных досках пола превращался в принца, купающегося в золоте. Тревожно зашлось сердце в груди. Санджи посмотрел на Зоро, и мечник робко, с осторожной кроткостью, обласкал его лицо взглядом. Тремор прошел, и тяжелое волнение, вспорхнув, оставило душу Зоро греться под пушистым покрывалом умиротворения. Кок лежал рядом, успокоенный теплотой его тела и ровным дыханием Зоро вновь чувствовал себя целым и сильным, и готовым защищать. Голубые-голубые глаза Санджи говорили, что Зоро не должен бояться своей любви. И Зоро с удовольствием, отвечая, лез целоваться.