ID работы: 3993061

6/Six/Шесть

Слэш
NC-17
В процессе
35
автор
The Hermit. бета
Размер:
планируется Миди, написано 34 страницы, 3 части
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Поделиться:
Награды от читателей:
35 Нравится 4 Отзывы 4 В сборник Скачать

/Invidia/ Чану

Настройки текста
Примечания:

Слушай, сын мой, наставление отца твоего, и не отвергай завета матери твоей. Притч.1,8

-----------------------≴ ≵-------------------------------

      Понедельник       18:56       — В электрической цепи с включенным в нее конденсатором сначала происходит накопление заряда… — тихо повторяет Чану строчку из учебника по физике, откинувшись на спинку стула и уставившись в стену.       Он трет переносицу пальцами, прикрывает на пару секунд глаза и снова тупит взгляд в стену. Перед ним черно-белое полотно фотообоев с бесконечными улочками какого-то неизвестного ему города. На уровне глаз висят часы, на циферблате которых только одни ровные черные черточки, никаких цифр. Минутная стрелка медленно приближается к отметке в 12 часов. Чану ненавидит семь часов вечера. В это время, минуту в минуту, приходит его отец с работы и тогда спокойной и размеренной жизни приходит очередной конец.       19:00       Грохот входной двери. Копошение в коридоре вперемешку с отборной руганью. Шорох тапочек. Пятиминутное затишье. И снова, повторяющееся изо дня в день:       — Блядь, ты чо не могла нормальный суп приготовить? Почему опять пересолила? Я 14 часов на заводе вкалываю, какого черта, ты не можешь сварить гребаный суп?!       Чану слышит как падает на пол сначала ложка, за ней следом летит и тарелка.       — Приберись здесь, надеюсь, ты хоть с этим справишься?       Каждый будний день все повторяется: отец приходит с работы, орет на мать из-за еды или уборки, а потом уходит в зал и смотрит телевизор.       Раздражает.       — Тряпку, блядь, намочи! Хули тут жир по полу размазываешь?! — орет снова отец. Чану слышит глухой мамин возглас и летит на кухню. Он смотрит на отца, что схватил свою жену за собранные в пучок на затылке волосы и дергает ее голову вверх. — А ты чо пришел? Уроков мало? — орет он уже на сына, стоящего в коридоре, сжимающего руки в кулаки и шумно дышащего через нос.       Чану молчит.       — Я чо со стеной разговариваю? Учи свои ебаные уроки, я сказал! Хули вылупился?       Чану сжимает и разжимает кулаки. Внутри него все клокочет. Но огонь негодования в нем медленно угасает под жестким и властным взглядом отца. Он аккуратно заходит в комнату, берет с пола тряпку и идет в ванную, набирает воду в небольшое зеленное ведро и возвращается обратно на кухню. Главы семьи уже там нет, только испуганная мать сидит на полу и вытирает непрошеные слезы.       — Мальчик мой, иди к себе в комнату, я сама все уберу, — ее голос немного дрожит.       — Я помогу.       И этот ребенок поднимает алюминиевую тарелку, (у них давно вся посуда в доме заменена на небьющуюся, слишком затратно), кладет ее в раковину, полощет пару раз в ведре тряпку и принимается мыть пол, начав от самого окна. Кажется, что хоть какая-нибудь сейчас деятельность, за исключением учебы, поможет ему унять внутреннюю бурю негодования. Чану двигает стол ближе к окну, поднимает стулья, промывает тряпку в воде, снова принимается за мытье полов. Мать стоит тихо в уголке возле раковины и мелко дрожит, давя в себе слезы.       Сын, смыв грязную воду в унитаз, возвращается на кухню, обнимает бедную мать за плечи, прижимая к себе, гладит ее по волосам, спрашивая:       — Ты в порядке? Он не ударил тебя?       — Нет, — выдавливает тихо та, — со мной все хорошо.

-----------------------≴ ≵-------------------------------

      Вторник       18:47       — Если замкнуть электрическую цепь с включенным в нее конденсатором, катушкой и резистором последовательно, то будут наблюдаться затухающие колебания…       Чон Чану мысленно гуляет по бесконечным улицам нарисованного перед ним города, ровно до тех пор, пока взгляд не утыкается в циферблат настенных часов.       18:50       С каждым днем злоба на отца растет в нем в геометрической прогрессии, обида за мать не дает ему подолгу уснуть в кровати, но больше всего сжирает ненависть к себе. И что с последним делать — не известно. Он сжимает правую руку в кулак, разжимает, смотрит в раскрытую ладонь, снова сжимает пальцы и бьет кулаком в столешницу.       — Сука.       Ему больно, но этого, кажется, недостаточно.       19:00       Гремит входная дверь, оповещая жильцов квартиры о приходе отца, шарканье тапочек о желтый старый линолеум, выстеленный в коридоре, обыкновенное затишье в минут десять и снова крик:       — Я тебе, блядь, что сказал вчера по поводу этого сраного супа?!       Глухой удар отцовского тяжелого кулака о столешницу, ложка со звоном падает на пол, за ней алюминиевая тарелка, тихий вскрик матери от звонкой пощечины. Чану влетает на кухню, снова руки сжаты в кулаки, крылья носа раздуваются при каждом шумном вдохе, большие карие глаза, полные злобы и негодования, устремлены на отца.       — А ты хули опять вылупился? Есть что сказать — говори!       — Не… — он сбивается, его голос дрожит. — Не трогай мать! — у него даже получается последние слова выкрикнуть, но скорее это похоже на жалкий писк.       — Ты еще поговори мне тут! — орет мужчина, отодвинув мать в сторону, и делает шаг навстречу к сыну. — Твое дело – уроки учить, а не возникать без повода, — рычит, замахиваясь.       — Не тронь сына! — подает голос женщина, тут же влезая между ними, загораживая собой подростка.       Чон старший снова ее бьет.       — Что мать, что сын — оба бестолковые! — он толкает ее в сторону, Чану отступает сам в страхе назад. — Снова жрать нечего. Только тратишь впустую мои деньги.       Подросток снова идет прямиком в ванную, чтобы достать ведро с тряпкой, но его останавливает мать.       — Все нормально. Я сама здесь уберусь. Иди в комнату.       Чану в своей комнате избивает стену и тихо скулит от злости, но уже на самого себя.       — Ты там мою мебель ломаешь, маленький засранец? — крик отца из зала.       Чану валится на кровать, утыкаясь лицом в подушку, чтобы заглушить свой истошный крик.

-----------------------≴ ≵-------------------------------

      Среда       14:06       Чану методично скребет граблями по земле во дворе школы, собирает листья в большой черный мусорный пакет, возвращается обратно, идеально вычищая выделенный ему участок. Любая механическая работа прочищает мозги — это факт. В голове безостановочно крутится вчерашняя сцена на кухне. Презрительный взгляд отца на сына, звук звонкой пощечины, мать, стоящая у стены и приложившая руку к своей щеке, ее взгляд полный боли и обиды и сам Чану, в страхе отступающий назад. Мы все боимся своих родителей, когда они в гневе, и не важно праведный он или нет, но ты ничего не можешь поделать. Их тяжелый взгляд намертво тебя припечатывает к месту, а все заранее заготовленные слова застревают комом в горле.       — Эй, Чану, ты еще не закончил? — вырывает его из собственных мыслей голос одноклассника. — Мне сказали захватить твой мешок и отнести к бакам.       — Оставь, я сам это сделаю, — даже не оборачивается он.       Чану взваливает два мешка с листьями себе на спину и бредет в сторону мусорных баков, стоящих на заднем дворе школы. Ученики, которые, отлынивая от работ, курят за ними, сначала пугаются подошедшего, слишком широкого в плечах, ученика средних классов, ошибочно приняв его за учителя, но после спокойно продолжают докуривать свои сигареты. Подросток не обращает ни на кого внимания, просто закидывает один мешок с мусором в бак, и то же самое проделывает со вторым.       — Эй, малой! Нам тут на обед не хватает. Не подкинешь мелочи? — снова сбивает со своих мыслей Чану какой-то учащийся. На сколько хорошо помнит Чон, это местный хулиган и задира, что трясет со всех деньги. Он отрицательно качает головой. — Эй, ты даже по карманам не поискал!       — У меня нет денег.       — Может вместе поищем? — врывается в разговор другой парень с чуть осветленными волосами и парой сережек в одном ухе.       Чану наконец оборачивается на них. Молчит и тупо смотрит на парней. Возле другого бака стоят не менее странные ребята: один поднимает камеру к лицу и обращает ее объектив на Чану, рядом с ним стоит и курит тоже местный любитель драк, щурит свои лисьи, и без того узкие, глаза, ухмыляясь, третий с ними высокий, наверное, ростом такой же как и Чану, долговязый парень с безразличным лицом кидает только взгляд на эту глупую разборку и отворачивается обратно, ну, и, конечно же, самый странный из них парень с красными волосами, который безостановочно чиркает зажигалкой, почему-то посмеиваясь, смотрит на Чона.       — Эй, ты чо оглох? — несильно бьет его ладонью в плечо парень с сережкой в ухе. — Мы с кем вообще разговариваем?       — Прием-прием! — посмеивается первый и так же бьет ладонью, но уже в другое.       Чану делает осторожный шаг назад, ближе к стене школы.       — Парень, бей первым! — кричит из-за баков с мусором парень с лисьими глазами, закидывая бычок через плечо в мусорку.       И Чану впервые в своей жизни замахивается и бьет парня с осветленными волосами, мажет, конечно, немного, попадая не в нос, а в щеку.       — Бля, прикинь, он и вправду ударил! — восторженный крик от парня-лисы. — Ханбин, ты это заснял? Скажи, что все заснял!       Чану ловит своим лицом кулак второго хулигана. Не проходит и минуты, как очухавшийся от удара парень решает взять реванш.       Долговязый парень лениво смотрит на всю эту глупую потасовку и роняет свое:       — Ты без меня справишься, Бобби, я прав?       — Ага, — тут же отзывается он.       14:40       Чану и Бобби сидят под кабинетом директора и ждут своей очереди. Первый осторожно трогает разбитую губу пальцем, щурится от саднящего чувства, но продолжает касаться первой боевой раны. Второй мирно сидит на стуле и болтает ногами в воздухе, у него лишь небольшая ссадина над бровью от встречи лица с асфальтом при падении, но ссадины и ушибы слишком обыденное явление для него, как и походы к директору. Он смотрит на ученика средних классов, трогающего свою разбитую губу, изучающе, сравнивает его и себя и недоумевает, как такой здоровый парень смог получить по лицу.       — В первый раз дрался? — подает наконец голос Бобби.       — Ага.       — Не трясись ты так, — и он бьет не сильно Чану кулаком в плечо, тот сразу же отзывается тихим: «Ауч». — Они расскажут нам о том, что драться — это плохо, ну, и спортзал помоем. Не парься, — он лучезарно улыбается.       — Да все равно как-то, — тихо отзывается Чану.       14:48       Долгие нотации от директора, кудахтанье завуча бесят неимоверно.       — Дживон, сколько можно?! Ты хочешь вылететь из школы? Если тебе плевать на свое будущее, то не втягивай других! — орет директриса, постоянно поправляя съезжающие с носа очки.       — Чану, ты ведь хороший мальчик, послушный. Ты зачем с Дживоном полез в драку? — кудахчет вторая женщина со сморщенным, как изюм, лицом.       А Чану хочется плюнуть ей в лицо. Потому что да, он, блядь, послушный и тихий мальчик, который не может ни за себя постоять, ни мать защитить от отца. Пусть идут в жопу со своими нравоучениями эти кошелки. Заебало в страхе трястись или молча стоять, когда нужно бить. Заебало, слышите?       Младший смотрит исподлобья, хмурит брови, играет желваками и давит в себе желание заорать на них. Он смотрит на своего соучастника, который улыбается во все тридцать два и поддакивает им:       — Да, да, Чану, не ходи со мной нигде! Я же тебя ругаться научу да кулаками махать, — смеется он.       — Хватит ёрничать, Ким Дживон!       — А что я не так сказал? Я же его отговариваю от дружбы со мной! — он поворачивается к младшему, похлопывает по спине. — Будешь дружить со страшным Ким Дживоном — преступником станешь! Никогда не играй с Бобби, Чану, никогда! — он потягивается всем телом, зевает, широко открывая рот. — Ну, че, мы закончили?       — Ким Дживон! — взвизгивает завуч.       — Да понял я, че орать-то?       — Я… Я первый начал, — тихо говорит Чану.       — Идиот, — выдыхает Бобби, звонко хлопая ладонью по лицу.       — Что ты сказал? — елейным голосом переспрашивает завуч.       — Я начал драку, — чуть громче.       — Заткнись, придурок, — шипят справа.       — Как?! — взвизгивает женщина-изюм.       — Они пытались у меня деньги отжать, а я ударил их. Дживон пытался разнять нас, — продолжает Чану, опустив взгляд.       В ушах слышно, как быстро бьется его сердце. Руки потеют. Голос дрожит. Но осознание того, что он поступает правильно, сильнее беспричинного страха перед старшими.       — Господи, заткнись уже, — тихо стонет Бобби, присаживается на корточки и закрывает свою голову руками, прячась.       — Дживон! Встань нормально! — эта выходка не проходит мимо бушующей директрисы.       — Надо было сказать кому-то из учителей, что у тебя вымогают деньги, — взволнованно кудахчет завуч.       — Ага, сразу после того, как меня побьют и отнимут их, — злится. Он скрипит зубами и сжимает потные ладони в кулаки, но взгляд не поднимает.       — Как же так?       — Да обычно, — взрывается Дживон.       — Это все равно не приемлемое поведение на территории школы, равно как и вымогательство, — отрезает директриса, в сотый раз поправляя очки.       — Отличненько, вот мы и со всем разобрались, — Бобби улыбается мило, похлопывает по спине Чану, — мы пойдем?       — Я же сказала, что драки запрещены на территории школы.       — Даже так. Чану, не общайся больше с этим Дживоном. Он — плохая компания, — не прекращает свое наигранно-заботливое кудахтанье завуч.       — Че мы там должны помыть? — старший торопливо переступает с ноги на ногу, чешет затылок и отчаянно пытается сделать виноватый вид. Выходит хреново, если честно.       — Спортзал, — выдыхает директор и, наконец, снимает очки, проходя обратно за свой стол.       — Прям как я люблю, директор.       Выходя из кабинета, Бобби салютует учителям, из-за чего сыпется новая порция нотаций.       Чану тихо смеется в кулак.       16:00       Чану топчется перед спортзалом и оглядывается по сторонам. Дживон опаздывает.       — Джей, тебе не обязательно меня провожать, — словно раскатистый гром, разносится смех Бобби.       — Эй, я тебе учитель, что за панибратство? — вздыхает учитель физкультуры. — Слушай, Дживон, — они останавливаются в двух шагах от Чану, — ты скоро совсем отберешь работу нашей уборщицы. Хотя, наверное, она только рада: работы меньше, а зарплата та же, — хмыкает он.       — О, ты уже здесь? — обращается уже к младшему Дживон. — Молодец, хороший мальчик, Чон Чану. Are you ready?       Чану кивает.       — И чтобы твои друзья не помогали тебе, Ким!       — Как же я могу отговаривать людей от хороших дел? — драматично кладя руку на грудь и распахивая свои узкие глаза, удивляется Бобби.       — Не ерничай! — он чешет устало затылок какой-то папкой. — Я через час приду, успеете? — смотрит сначала на одного потом на другого.       Те в ответ кивают и заходят в зал.       — Ты пока мячи собери, а я за швабрами схожу, окей?       — Окей.       Чану сначала примерно собирает по всему залу раскиданные баскетбольные мячи, но когда остается один, а Дживона на горизонте не видно, он отбивает его пару раз от пола и пытается закинуть двухочковый. У парня все клокочет внутри.       Он представляет, как придет домой и как часы на стене покажут 19:00. Вот слышит противное шуршание тапочек об пол. Он выходит из своей комнаты, чтобы не упустить момент, не дать отцу даже пальцем прикоснутся к матери. В его воображении он стоит твердо, гордо задрав подбородок и сложа руки на груди, смиряет отца строгим тяжелым взглядом, под которым тот ежится и не решается ничего сказать, просто ест приготовленное. И это будет их редкий тихий вечер без криков, ругани, звона тарелок и всхлипов матери.       «Да, так и будет, » — кивает сам себе парень, наконец попадая мячом в кольцо.       — Ханбин, ты с этой камерой выглядишь как извращенец, — смеется кто-то.       Чану испугано оборачивается на источник шума, видит тех незнакомых парней, что ошивались возле мусорки вместе с Бобби. У того, что поменьше ростом, в руках видеокамера, нацеленная прямо на него.       Парень с камерой вздыхает и убирает ее от лица.       — Да, да, ты — не извращенец, ты — художник, — на последнем слове долговязый парень поднимает указательный палец вверх. — А Бобби где? — оглядывается.       — Я тут, придурок, — толкает Дживон его плечом, заходя с ведрами и швабрами под подмышкой. — Чану, знакомься! Это, — он указывает на парня с камерой, — Ким Ханбин, — он переводит взгляд на второго и только кивает в его сторону, — а это, его придурковатое величество, Ку Джуне.       Джуне закатывает глаза и проходит к скамейкам, Ханбин же смиряет Чану тяжелым взглядом и коротко кивает в знак приветствия.       — О, уже все собрались? — появляется еще кто-то.       — А это наше солнышко — Ким Донхёк, — сладенько, на сколько позволяет его низкий голос, лопочет Бобби, тут же стискивая зашедшего парня в охапку.       — Бобби, хватит меня тискать! — пищит он.       — Но ты же такой миленький, у тебя такие щечки, — расплывается в улыбке, тиская те самые щечки.       Донхёк бьет его по рукам и огибает друга, прикладывая ладони к многострадальным щекам. Он садится между Ханбином и Джуне, который тут же решает использовать его ноги в качестве подушки. А «солнышко» совсем не возмущается, ерзает немного на месте, усаживаясь поудобнее, снимает с красной макушки девчачьи заколки и прячет их в свой карман.       — Что с тем парнем? — подает голос Ханбин.       — Ничего, он просто смотрит, — вздыхает в ответ Донхёк.       — Ты про того одноклассника? Может ему врезать? — оживляется Бобби, ставя полное ведро воды на пол и закидывая в него тряпки. Швабры с грохотом падают из-под подмышки.       — У тебя на все одно решение, Бобби.       Чану подбирает мяч и кладет его в сетку к другим. А вообще, не все так плохо, помыть пол в спортзале на двоих — плевое дело, не иначе. Неловко только, что он ненароком подслушивает чужие разговоры.       — Малой, по ползала моем, — протягивает ему швабру Дживон. — Так, я не понял, а че мы все сидим-то?       — Это твое наказание, — тянет Джуне.       — Ваше распиздяйское величество, вы хотите сказать, что я должен был оставить мелкого на растерзание тем ублюдкам?       — Бобби прав, Джуне, — мягко говорит Донхёк и, поднимаясь, убирает чужую голову со своих колен.       И только сейчас младший замечает, что рабочих инструментов куда больше чем надо. Парни резво разбирают швабры, тут же толпятся возле ведра, пытаясь достать тряпку как можно первее, чтобы занять мужскую раздевалку. Там фронт работы сравнительно меньше, чем в женской или в кладовке. Даже Ханбин, который, казалось бы, не отличался подвижностью, в отличии от своих друзей, сейчас яростно пытался отпихнуть долговязого от ведра.       Дживон предлагает мыть пол на перегонки и, весело и быстро, расправиться с их наказанием. Чану смеётся и поддерживает идею старшего; он правда веселится за долгое время, как и положено 15 летнему подростку. Бежит через весь зал со шваброй впереди, оставляя все грустные и такие тяжёлые мысли о семье, о своем будущем, об обязанности становиться взрослым и серьёзным человеком. Господи, как бы он хотел прожить хотя бы один день, как обычный подросток, как все они. Хотел бы так же чем-нибудь увлекаться как Ханбин, который заходя в мужскую раздевалку кричит друзьям, что это идеальное место для съёмок фильма ужасов; быть таким же приветливым и милым, как Донхёк, который возражает Киму, ведь тот не видит весь ужас женской раздевалки; или быть вальяжным и уверенным как Джуне, покрывающий матом все, на чем стоит белый свет, ведь ему то досталась кладовая с инвентарем. Когда можно не смотреть постоянно на часы, находясь дома, не отсчитывать гребаные минуты и секунды до прихода отца и не вздрагивать от тихого щелчка часового механизма, как от разрыва гранаты, когда большая стрелка указывает на 12. Раньше Чану даже не задумывался о таком, а теперь видит настолько чётко и ясно, что его сегодняшняя жизнь — это не нормально. И более того, что не нормально ему, ребёнку, расхлебывать это дерьмо. Но… родителей ведь не выбирают, правда?       — Первый! — орет Дживон, кидает свою швабру и быстрыми шагами направляется в сторону кладовой. — Харе ругаться, принцесса. Леди так не выражаются.       Из приоткрытой на мгновение двери доносится ему в ответ:       — Нахуй иди.       Чану домывает свою часть, кидает грязную тряпку в ведро и хочет его тут же взять, но Ханбин его опережает:       — Я отнесу, мне не сложно.       В кладовке что-то громыхает так, что младший подскакивает на месте, спешит к месту происшествия, но дверь заперта. Он дергает ручку ещё пару раз для проверки. Донхёк заливается смехом, тем самым, что словно перелив колокольчиков, и успокаивает его: «Не ссы, этих придурков ничто не убьет. »       — Ты, кстати, как, нормально? — Чану не понимает о чем он. — Сильно губа болит?       — Ерунда, — улыбаются, отвечая. Но уже через секунду его и без того большие глаза становятся похожими на блюдца, руки бьют по карманам в поиске телефона. — Блять, который час? — Трет лоб и кусает губы.       Донхёк показывает время на экране телефона.       19:30       Чану выбегает из школы, словно ошпаренный. Ему бежать квартал до остановки, и еще три на автобусе, а там уже срезать через дворы многоэтажек прямо к дому. Кажется, надо было больше спортом заниматься, да, малыш?       черт.черт.черт.       И чем ближе первая остановка, тем сильнее ноги подкашиваются от перенапряжения, тем сильнее рюкзак за спиной отбивает бока, тем сильнее липкие руки страха сжимают все внутренности. Сможешь ли ты обогнать сейчас автобус, малыш? Стоит ли стоять десять минут на остановке в ожидании или сорвешься через минуту, пытаясь обогнать время? Что же ты выберешь?       черт.черт.черт.       Чану просто не может остановиться. Не может позволить себе остановиться. Ему уже не успеть; давно опоздал. И поэтому он бежит, бежит со всех ног домой от одной остановки к другой. И если вы думаете, что он пытается обогнать время, пытается сделать хоть что-то — вы ошибаетесь. Иногда, просто надо смириться, что ничего не исправить; поезд уехал; все возможности просраны. А малыш бежит лишь потому, что наказывает себя; сам себе судья и палач.       Звон в ушах оглушительный, сердце бьется где-то в глотке и ноги совсем ватные к третьей остановке, гляди, сейчас свалится на каком-нибудь крутом повороте. Но не валится. Не глядя, перебегает дорогу и ныряет во двор очередной многоэтажки. Водитель орет на него благим матом, но ничего не слышно за лихорадочно бьющимся сердцем в ушах. Ему бы поднажать, пробегая по диагонали двор своего дома. Всегда можно будет отдышаться в лифте, дрожащими пальцами найти в кармане рюкзака ключи и только с третьей попытки попасть нужным в замочную скважину.       Чану вваливается в квартиру: спешно сбросить кроссовки и торопливо засунуть их под этажерку с другой обувью. Из зала орет телевизор — отец дома. На кухне чисто. Мама выходит из спальни напротив, улыбается мягко и немного жмурится: губа треснута. Подросток кладет свою широкую ладонь ей на щеку, оглаживает и целует в лоб.       — Ударил?       Женщина поджимает губы, в попытке спрятать очевидное, улыбается и отрицательно качает головой.        У Чану сердце разрывается при взгляде на мать, задыхается от осознания, что не успел, что не сберег самое дорогое в своей жизни, что проявил эгоизм в своем желании побыть нормальным.

-----------------------≴ ≵-------------------------------

      Четверг       16:15       — Чану! Малой, эй!       Он игнорирует и стремительно идет за школьные ворота. Упереть взгляд в асфальт, наблюдая за мельканием собственных кроссовок, вжать голову в плечи, пытаясь стать чуть меньше и незаметнее, но его все равно догоняют. Хватают за плечо, разворачивая, и одаряют своей лучшей улыбкой.       — Малой, ты оглох что ль? — басит Дживон.       Чану дергает плечами и, резко разворачиваясь обратно, ускоряясь, удаляется от навязчивого нового знакомого.       — Так, блять, я не понял… — рычат в спину.       Дживон обегает парня и останавливается прямо перед ним, бьет обеими руками по плечам, тормозя.       — Ну и хули нос воротим?       — Мне надо идти, — скалятся в ответ.       Раньше бы Чану стушевался, промямлил бы что-нибудь и, еще ниже опустив голову, побежал бы в сторону остановки. Но сейчас он распрямляет плечи, вздергивает вверх подбородок, становясь еще выше Дживона.       — Отвали, — голос малыша неожиданно сквозит сталью; старший непроизвольно дергается. Но и Дживон не лыком шит.       — Малой, я не понял, что за хуйня?       Чану снова пытается продолжить свой путь, огибает знакомого, но его настойчиво хватают за предплечье.       — Да отъебись ты! — и отталкивают одной рукой надоедливого парня.       — Что не так-то? — искренне удивляется парень, но руку не разжимает.       В Чану кипит злость и обида. Его всего потряхивает изнутри; мышцы лица напрягаются, и глаза чернеют. Дживон не виноват в своем безграничном дружелюбии по отношению к нему. Он виноват только в том, что показал подростку другую сторону жизни: с друзьями и в беззаботном времени. И малыш злится, злится на него именно поэтому. Дергает рукой, вырываясь из сильной хватки старшего, и куда сильнее, чем в первый раз, толкает обеими руками в грудь. А потом еще раз. Дживон ошарашенно отступает пару раз назад. Но, видно, парень не собирается с ним разговаривать и объясняться за свое странное поведение. Кулаки так кулаки. Его не нужно просить дважды. Несильная оплеуха не приводит Чану в чувства, наоборот, он прет тараном на Дживона, сваливает его с ног прямо в клумбу, что тянется вдоль между тротуаром и дорогой. Ему удается даже после ударить кулаком прямо в нос, но старший куда более опытный и юркий. Спихивает с себя распсиховавшегося на ровном месте малого, бьет в щеку, замахивается еще раз.       — Стоямба, нахуй! — орет Ханбин и одним рывком стаскивает лучшего друга с парня.       Чану лежит на траве, на промозглой земле и закрывает лицо руками. «Просто уйдите, » — рванно вдыхая, думает он.       — Он первый начал! — зло выдыхает Дживон. В его крови все еще бурлит адреналин, каждая мышца напряжена, и только холодный взгляд сбоку сдерживает его, чтобы не пнуть в раз охреневшего малого ногой по ребрам.       — Чану, — холодно начинает Ханбин, присаживаясь возле на корточки, — у тебя случилось чего?       Но подросток молчит и стискивает зубы сильнее, чтобы позорно не всхлипнуть.       — Слушай, Бобби с чего-то решил, что вы теперь друзья, — кривится Ханбин, потирая лоб, ему явно это все не нравится. — Если у тебя чего приключилось — просто поговори с ним, а если тебе нахуй не всралась его дружба, то будь добр, держи свое дерьмо при себе и не вымещай зло на невинных людях. Окей?       Чану вытирает об рукав толстовки хлюпающий нос и поднимает свои большие влажные глаза на удаляющихся парней.       — Дживон, — зовет он негромко, но этого достаточно, чтобы обратить на себя внимание. Слова даются с трудом из-за кома в горле. — Прости.       Бобби оборачивается и расплывается в жизнерадостной улыбке, словно ничего не было, словно у него не расквашен нос. Он в два шага оказывается возле подростка и протягивает свою руку.       — Дерьмо случается, малой, так что не реви. Ты ж не баба, — хмыкает старший.       Они втроем идут до остановки: Ханбин снимает на камеру прохожих и деревья с желтеющей листвой, Дживон пытается рукавом худи остановить кровь, а Чану улыбается, чувствуя незримую поддержку от старших. От этой простой мысли, что он не один, становится чуть легче, проще дышать и уверенно смотреть вперед. Дживон забивает в телефон их номера и долго машет рукой уходящему автобусу. Чану почти не страшно возвращаться домой.       18:55       — Затухание тока происходит из-за потери энергии на резисторе, если принимаем конденсатор и катушку идеальными элементами электрической цепи…       Чану уже, наверное, в сотый раз трогает вновь разбитую губу. Подушечки пальцев сухие и при каждом прикосновении к ране он чувствует легкое покалывание. Неприятное и приятное, в каком-то больном мазахическом плане, одновременно чувство. Часы на стене над его столом показывают без пяти семь и почему-то Чану ждет с нетерпением, в первый раз в жизни, приход отца домой. Сегодня он сможет наконец твердо и уверено сказать ему, чтобы отстал от матери и ел то, что она приготовила.       Звон ключей на лестничной клетке. Глухой хлопок закрывающийся входной двери. Размеренное шарканье тапочек по старому линолеуму. Чану тихонько выходит в коридор следом. Отец грузно садится за стол. Бурчание, вместо нормального вопроса: «Чо приготовила на этот раз?». Почти бесшумная возня матери на кухне. Осторожно ставится тарелка с ужином. Следом тихо звякает вилка о стол. Минутное гробовое и одновременно напряженное молчание.       — Суп не получается приготовить, решила чем-то другим меня отравить? — снова молчание. — Ладно.       Отец ест в тишине. Чану только робко поглядывает из-за угла в коридоре на кухню. Смотрит как его мать суетится возле кухонных тумб, наливая чай и ставя перед главой семьи. Доев, мужчина отставляет тарелку с вилкой в сторону, придвигает к себе ближе кружку.       — Ты чем тут вообще занимаешься?! — начинает орать он. — Кружка вся грязная! Помыть — рук нет у тебя, что ли? — и он одним движением руки сметает кружку с горячим напитком со стола, обливая кипятком ноги своей жены. Та только тихо скулит.       Чану уже стоит в проеме. Сжимает и разжимает кулаки. Зрачки его расширенны от страха и адреналина.       — А ты чо опять тут делаешь?       — Не… — выходит слишком робко. Чану набирает побольше воздуха в легкие и уже кричит в ответ. — Не ори на мать!       — Ты, блядь, вообще кто такой, чтобы мне указывать тут?! — вскакивает со стула мужчина, отодвигая рукой жену.       — Дорогой, не надо.       — Ты подрался? Хули у тебя рожа разукрашенная?       — Не ори на мать! — повторяет подросток, сильно сжимая руки в кулаки.       — Что ты, блядь, сказал?!       Отец поднимает руку, чтобы дать нерадивому сыну крепкую оплеуху. «Бей первым!» — орет голос Бобби в голове у Чану. И тот снова подчиняется этому призыву. В этот раз получается куда лучше. Он попадает кулаком точно в цель, а точнее – в нос. Мужчина, не ожидав такого, сначала в ужасе делает шаг назад, но уже в следующую секунду делает широкий размах и ладонью, хватая сына за голову, бьет того об косяк двери.       — Не тронь сына! — верещит сзади мать и виснет у мужа на руке.       Он ее, словно пушинку, одним рывком смахивает с себя. Она падает на пол, поскальзываясь на разлитом чае.       — Совсем охуел, щенок?! — он поднимает того с пола, крепко держа одной рукой за волосы.       У Чану рассечена бровь, но, кажется, совсем не болит. Да и страха нет. Только бушующая злоба вперемешку с адреналином. Он пытается вырваться, бьет наугад и ему удается оттолкнуть от себя отца. Мужчина врезается поясницей в стол и ошарашено смотрит на сына подростка.       — Я говорю: «Не ори на мать»! — еще громче кричит тот.       19:20       Голова гудит. Рассеченная бровь — саднит. Болят отбитые бока. В носу полно запекшейся крови, из-за чего трудно дышать. Но в целом Чану доволен собой. Впервые за многие годы. Он широко улыбается сам себе, лежа на кровати, смотрит в белый потолок, на котором отчетливо видит картины недавней драки с отцом. От этого он улыбается еще шире и тихонько смеется от распирающей гордости за самого себя. Теперь ему, кажется, все по плечу: и дурацкий тест в конце недели по физике, который он учил изо дня в день, как заведенный; и он сможет каждый раз защищать мать, а не просто обнимать ее дрожащую и забившуюся в углу кухни.       — Идиот! Как ты посмел ударить моего мальчика?! Ты совсем умом тронулся?! — слышит подросток крик матери из зала.       — Этот щенок сам меня ударил!       — Не вел бы себя как мудак, не ударил бы. Ты мог ему что-то сломать!       Чану срывается с места, бежит по коридору в зал, подскальзываясь на линолеуме, вваливается в комнату и видит мать, сидящую на полу, что осторожно прижимает к груди свою левую руку.       — Что ты сделал?! Тебе мало было?! — орет сын на отца.       Все тело ломит, но он превозмогая боль, снова наносит удар в живот мужчине.       — Она сама упала! — верещит тот, отходя от подростка на пару шагов.       — Милый, правда, я сама упала. Успокойся, пожалуйста, — всхлипывая, тихо говорит женщина и осторожно поднимается.       Чану помогает ей встать, и ведет в свою комнату.       — Пошли в больницу. Вдруг у тебя перелом? — он обеспокоенно смотрит на ее руку. – Мам, пошли. Я тебя отведу.       — Не надо.       — Пошли, ну же. Пусть врач посмотрит. Снимок сделают. Она же болит, наверное, очень, — он вытирает с ее круглого лица слезы. — Я помогу одеться.       20:40       Больницы сами по себе отвратительны. Они сидят уже пятнадцать минут под кабинетом рентгенологии и ждут снимок руки. На противоположной стене висят такие же часы, что и в его комнате: без цифр, только черные полосы.       — Ты у меня так возмужал, — улыбаясь, говорит мать.       — Мам, почему ты до сих пор его терпишь? — задает волнующий его уже не один год вопрос Чану, обеспокоенно смотря на женщину, которая до сих пор прижимает к груди свою руку.       — Он прав — я бестолковая. Мы бы с тобой не прожили и дня без отца.       — Что ты такое говоришь?! — тут же вспыхивает негодованием Чану.       — Тише, мы же в больнице, — пристыжает его мать. — Я ничего не умею: ни денег зарабатывать, ни варить даже суп. Всегда его дура пересаливаю.       — Это он тебе внушил! Мама, ты самая замечательная у меня! Я знаю, — сын приобнимает ее за плечи. — Мы бы смогли прожить без него. Как-нибудь, но смогли.       — Все очень не просто, сынок. Мы же семья. Я нужна ему, как и он нужен нам.

-----------------------≴ ≵-------------------------------

      Пятница       19:05       Чану стоит возле окна, скрестив руки на груди и внимательно наблюдая за отцом. Тот только тихо бурчит себе поднос, что мол опять пересолила.       — Ешь, что дают, — огрызается подросток и уходит из кухни, набирая сообщение Дживону.       Теперь ему кажется, что все придет более или менее в норму и они станут нормальной семьей. Он сидит в своей комнате, учит физику и совсем не подозревает, что все и правда не так просто. Теперь отец не кричит, а тихо ругается и не скидывает все со стола, а оставляет посуду на столе, берет кухонное полотенце с крючка возле раковины, скручивает его и складывает пополам, матерясь, он бьет женщину им по плечам и бокам.       — Этот твой выблядок совсем охуел. И только попробуй пискнуть и позвать его, тогда у тебя будет сломана не только рука, — рычит мужчина.
Отношение автора к критике
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.