Сто семидесятая

По обыкновению я проснулась в одиночестве. Похоже, прогнозы Синих, что капитану потребуется время, чтобы набраться сил, были далеки от истины. Если бы это было так, он продолжал бы беспомощно лежать по правую от меня руку. Но его не было. Как всегда в это время круга. Я поднялась и, не оправляя измятый съехавший на бок костюм, отправилась в собственную каюту. Совершила гигиенические процедуры, надела свежее платье Хранящей и начала новый круг досконально известной рутины. Первый приём пищи, занятия в Оздоравливающей. Вот только к середине урока я вдруг заметила поблизости Кэртиса. Словно споткнувшись о мой взгляд, он поспешил отвести виноватые глаза. Он не подошёл ко мне в Обеденной. Несложно было догадаться, о чём думал Синий. На празднике он попытаться сблизиться со мной, но из этого ничего не вышло. И теперь, должно быть, он не знает, как себя вести. Кэртис был хорошим парнем. Мне давно пришлось с этим смириться, так что сейчас, глядя в его сторону, я не винила его за случившееся. Я вообще плохо помнила, что происходило после собрания в Обеденной. Кэртис, кажется, разговаривал со мной о чём-то. Возможно, я сама дала ему разрешение отвести себя на Прогулочную. Ещё честнее было признаться, что до угрызений совести Кэртиса мне не было никакого дела. Как больше не было никакого дела, о чём спрашивал ин Герм. Всё это стало абсолютно неважным. Вчерашний круг со странным праздником ратенмарцев, который не вызывал сильных эмоций отвращения или гадливости, на которые я могла бы рассчитывать в прежние времена, вернул меня в реальность. На Матере мне казалось, что только я одна вижу всю правду происходящего. Я смотрю в лица ратенмарцев, каждый из которых повинен в чьей-то прошлой или будущей смерти. И если их собственные руки не измазаны в живой крови невинных, то только потому, что от них требовалось исполнение другого долга, который рано или поздно всё равно должен привести к неминуемой гибели живого существа. Все они на Матере были подлыми лжецами. Только я, только я одна, не виновная ни в чьих страданиях, заслуживала спасения. Но не остальные. Не они. В них не было ничего достойного пощады. Зигма тоже показалась обителью зла. Тот же невыносимый уклад, где моё место снова оказалось самым жалким из всех. Здесь все жили лучше, чем я, несмотря на то, что я одна была достойна лучшей участи. Ведь это я была жертвой. Но было ли всё именно так, как мне казалось? С точки зрения прежней Юны правда выглядела более чем очевидной — но существовала и другая Юна. Эта глупая Хранящая, чьё сердце дрогнуло, когда неизвестный Синий целовал лоб погибшей девочки, и которая позволила речам обманщиков о тяжёлой участи всего народа проникнуть в душу, эта Юна вдруг увидела какую-то странную параллельную реальность. Словно оказалась по другую сторону кривого зеркала. Да, жизнь Хранящей была ужасна. Но отличалась ли жизнь других ратенмарцев настолько сильно от моей собственной? Возможно, они лучше ели, может, их каюты были на пару шагов больше моей, но в остальном… в остальном у них была та же жизнь, что и у меня. Ратенмарцы выдали девушкам-тейанкам те же самые идеалы и принципы, в которые верили сами, заставив разделить общую с ними судьбу. Многие из них понятия не имели, кем на самом деле являются Хранящие. Когда тандерцы атаковали корабль с детьми, Синие с Зигмы искренне пытались помочь всем, вне зависимости от того, какого цвета была форма малышей. Кэртис, сердясь, не понимал, почему у Хранящих такая странная программа. И даже ин Герм не заметил крошечной несостыковки, когда я объясняла принципы проверки здоровья любого ратенмарца. Никто из них не знал, кто такие Хранящие. И потому не отличал как чуждых представителей другой расы. И пусть участь тейанок была незавидной, девушки в белом жили. У них была цель, предназначение, в которое они свято верили. Они дышали для того, чтобы поддержать родную, как они считали, Империю. И в этом — в главном — они ничем не отличались от остальных ратенмарцев. Каждый был по-своему важен. Пусть система неумолимо отмеряла долю этой значимости, обычные ратенмарцы — обычные люди — в кун опасности следовали неписаным законам, говорившим, что в беде нужно помочь, не бросить, поддержать. Да, у тейанок была незавидная судьба. Хранящие, при одном взгляде на содержимое их тарелок или учебную программу, представляли собой не более чем расходный материал. Но была ли участь ратенмарских десантников, гибнущих сотнями и тысячами, лучше? Все вокруг просто жили своей жизнью и винить их за это было странно. Не винить же тех, кто уничтожил мой народ, было невозможно. Ошибкой были не ратенмарцы, чьей смерти я так и не научилась желать искренне, от всего сердца. Как не умела желать смерти ни одному живому существу. Даже нападая на капитана, я просто выплёскивала собственную ярость, клокотавшую внутри и умело встревоженную нужным словом. Ошибкой была я сама. Эта ярость была на себя саму. За то, что, как и у ратенмарцев, у меня была своя правда и своя вера. Но, в отличие от них, я, слабая и испуганная мерещившейся повсюду болью и смертью, не находила храбрости, чтобы прожить свою правду до самого конца, пока ратенмарцы проживали свою веру круг за кругом. Верой в то, что они делают. И ради этой веры они были готовы жертвовать не только другими, но и собой. От последнего механика до капитана. Мне следовало давно покончить с собственным существованием, но я никогда не находила храбрости. Впервые я почувствовала силу здесь, на Зигме, когда наконец призналась самой себе, что жить так невозможно. И вот, приняв решение, и словно облегчив тем душу, я остановилась на этом. Словно самое сложное было уже за плечами. Будто я уже всё сделала. Я погрузилась в учёбу и позволяла себе изнывать от ласк врага, оправдываясь раз за разом, что всё это только временно и вскоре… Нет, этого слова я никогда не произносила даже в собственной голове. Это слово душило и подавляло, и потому я предпочитала не думать о нём. Нет, не забыть! Просто не думать пока, ведь мне предстояло подготовиться: найти способ, возможность, нужный момент. Всё это было важным и потому я должна была — но могла не спешить. Я предпочитала вести свою новую временную жизнь, окончательная цель которой должна была оправдать и помиловать меня за всё. На самом же деле я просто спряталась от своей правды, отыскав удобную лазейку. Возможно, я одна прожила обратную сторону всех самых жутких поступков ратенмарцев, ведь только я знала правду о том, кем являюсь. И потому не могла, не должна была им разрешить использовать меня так, как остальных. Но я позволила, отыскав подходящее оправдание, позволившее тянуть время сколько угодно долго. Пусть, закрыв глаза, я могла объяснить собственную осторожность и неторопливость, как и то, что попросту не могу не проводить в каюте капитана массу времени, но так ли необходима была мне учёба? Конечно, она давала возможность расширить границы собственной резервации, но зачем я так тщательно училась? Потому что это отвлекало меня от тяжёлых мыслей? Потому что так приятно было как будто бы начать новую жизнь? Почему я оправдала одного ратенмарца, увидев в нём друга? Какая в этом была необходимость? Неужели я действительно обманывала себя тем, что узнаю у Кэртиса нечто действительно важное? На празднике я словно прозрела. Это не ратенмарцы были испорчены — они жили единственной жизнью, которую знали. Это я была гнилой до мозга костей, существуя и стараясь продлить жалкое бытие, насколько это было возможно, прекрасно отдавая себе отчёт в том, сколько боли и горя пришлось пережить миллионам тейанцов из-за врагов, которые выкачивали из меня силы, чтобы продолжать свою гнусную войну. Продолжать уничтожать таких как я! Я позволяла это и потому была хуже любого вокруг. — Юна, Юна… — я с усилием оторвала взгляда от подноса с пищей и посмотрела на Кэртиса, не помня, какой сегодня круг и как я снова оказалась в Обеденной. — Можно я присяду, мне нужно с тобой поговорить. Челюсти туго сжаты, тревожный взгляд устремлён на меня. Так и не дождавшись ответа, Синий опустился на стул. — Юна, я хотел ещё раз попросить прощения. Я так сглупил. Не следовало тебе идти на Прогулочную палубу. Просто когда я намекнул на то, что происходит в праздник Возрождения и ты сказала да, я решил, я… Прости меня, Юна, я больше никогда, никогда… — он запнулся и так и не смог продолжить, слегка покачав головой и уронив голову в руки. Я смотрела на него словно издали. Как будто бы наблюдала за раненым животным, но с того расстояния, где я находилась, было не разглядеть агонию, не услышать вопли, полные страданий, не разделить чужую боль. В груди, кажется, собиралась затеплиться жалость, но этого так и не случилось. Безразличие ко всему вокруг уверенно заполняло душу. — Не волнуйся. Я не сержусь, — ответила я просто потому, что эта была правда. — Давай сделаем вид, словно ничего не случилось, и больше никогда не станем вспоминать об этом, — и это тоже было правдой, потому что я больше не хотела думать о том, что не важно. Кэртис ещё несколько раз повторил извинения, снова попытался объясниться, пока я не стала хмуриться. Тогда он наконец успокоился. — Ты как себя чувствуешь? — Устала, — после невероятно долгой паузы произнесла я очередную порцию истины, но он всё понял по-своему. — Конечно. Зигма гудит от разговоров о том, как капитан в одиночку отбил атаку, пока остальные веселились. Должно быть, Синий решил, что моя апатия вызвана отсутствием энергии, которой я обязана была поделиться с капитаном. Я не стала разубеждать его, посчитав это ещё одной неважной мелочью в череде неважных мелочей. — Он невероятный, правда? — больше сказал нежели спросил Синий, и в его глазах появилось это выражение, словно я могла понять его как никто другой. — Я верю, что ран Дарий Альрон оставит след в истории Империи! «Длинный кровавый след», — вяло оформилась мысль и тут же растворилась. — Он, — неожиданно твёрдо произнёс Кэртис, выпрямившись, — именно он закончит эту войну! Взгляд напротив был полон чувств, которые я так часто видела на лицах своих односельчан, когда взрослые собирались по вечерам, чтобы вспомнить старые времена и помечтать о будущем. Вера и надежда сияла в их глазах.

***

Весь остаток круга, где бы я ни оказалась, я слышала нескончаемые разговоры о минувших событиях. Благодарности ран Дарию Альрону звучали из всех уст одновременно, словно он являлся богом, спустившимся в трудный кун, чтобы спасти их всех. Оправдаются ли надежды Кэртиса и остальных ратенмарцев, суждено ли ран Альрону действительно закончить эту бесконечную войну — мне было всё равно. Проваливаясь в тяжёлый мутный сон, я размышляла о том, что моя война закончится уже очень скоро, не подозревая, что отыщу манёвр для победы уже в следующий квартал.