Диэтиламид d-лизергиновой кислоты

Представьте себе два абсолютно идентичных ребенка, играющих на школьной спортплощадке. У них в руках хот доги и одна бутылка с Колой на двоих. У девочки идеально выглажен сарафан, брюки мальчика подвернуты так, чтобы не замарались штанины. Кажется, они играют в салочки — мальчик голящий. Их смех крайне заразителен, тела подвижны. Хочется не прекращая смотреть, как солнечные лучи играют в их волосах, слушать, как звенят их голоса. Теперь поменяйте картинку. Девочка повзрослела лет на восемь или девять, она идет по подъездной дорожке аккуратного бежевого дома. В ее руках ключи, голова опущена вниз и волосы свисают на лицо. Кажется, она разговаривает сама с собой. Вставляя ключи в замочную скважину, она пытается провернуть их, чтобы отпереть дверь, но ключ с щелчком возвращается назад. Ее голова резко поднимается и волосы красивым скопом разлетаются в стороны. Буквально секунда. Секунда, и она что-то выкрикивает, забегая в дом. Другая картинка. Лицо. Искаженное лицо молоденькой девушки, вернувшейся домой с занятий. В руках те же ключи, волосы так же разбросаны по плечам. Белая блузка так же идеально выглажена, но сарафан сменили узкие джинсы с высокой талией. Ее макияж нельзя назвать невинным, но и вульгарным тоже. На тонких губах нейтральная матовая помада, глаза подведены ярко и обильно. Тени немного осыпались на щеки. Она только что поняла, что вечно запертая дверь сейчас еле прикрыта. Брови насуплены. Наша девочка в замешательстве смотрит на свои руки. И спустя ту самую секунду замешательство сменяется самым диким, хищным и неконтролируемым чувством. Грубыми руками оно сжимает твое горло чуть выше трахеи, под самым подбородком, и ты сразу начинаешь задыхаться. Оно накатывает с ног, делая их ватными, и поднимается вверх, проникая в тебя до чертовых хрящей. Оно достигает ребер, и ты чувствуешь, как твое сердце заходится в бешеном ритме. Оно обнимает тебя сзади, сдавливая твою диафрагму, а когда доходит до самого конца, твои глаза видят своего врага прямо перед собой. На смену наивному замешательству приходит она. Паника. Меняем картинку. Девушка влетает в дом, оставляя дверь нараспашку. Теплая прихожая утопает в солнечных лучах, а пылинки кружат в воздухе то появляясь на свету, то исчезая в тени. Весь первый этаж тих, и только звук ее топота гулом бьется о светлые стены. Она бежит наверх, а ее прекрасные волосы вьются за ней лентой нескончаемо яркого света. Половицы ступеней скрипят. Скрипит открывающаяся дверь. Она в комнате. Он тоже. Мертвецки бледный, лежащий на полу в луже мочи и рвоты, сжимающий в руке блистер "Новрила", тот самый мальчик с подвернутыми штанинами еле держит свои глаза открытыми. Это был первый раз, когда она нашла его обдолбанного и почти при смерти. Тогда ей не верилось, что то, что она видит — правда. Может, у него болела голова, и он по дури спутал таблетки. Но только от головной боли не съедают целый блистер спазмальгетиков. И она точно знала, что в их доме навряд ли бы завалялся кодеин. Это был первый раз, а потом был второй, третий, десятый. И её любовь угасала каждый из них до тех пор, пока, зайдя в его комнату и присев рядом с ним, она не сказала одну чертовски грустную фразу: — Когда-нибудь ты сдохнешь, и я наконец-то буду счастлива. Послужной список Тейта Хофферсона: 3-12 лет — Примерный ребёнок 13-15 лет — Жертва переходного возраста 16-17 лет — Самый симпатичный кодеинщик во всём Коннектикуте За годы дружбы с Сайласом Хэддок научился находить его даже в многолюдной толпе посреди школьного коридора. Сейчас такие навыки постоянно спасают его в трудных ситуациях, когда у него кончается заряд на телефоне и чудесный Бьюик не хочет заводиться. Хитрость, конечно же, состоит не в том, что огромную спину Сайласа не заметит только слепой, а в одной очень изобретатильной тактике, которая имеет место быть благодаря черте, присущей каждому футболисту — бросаться на рожон, если кто-то обидел твою команду. Поэтому каждый раз, когда Иккингу срочно нужен его друг, он просто находит самое многолюдное место и орет: — Мозес-Браун Тайгерс сосунки! И Хэддок замечает Сайласа сразу же, как тот с гневным лицом выпрыгивает из толпы: — Кто это сказал? — А вот и ты. Да, как и говорилось раньше, найти Сайласа Йогернсона не составляет никакого труда. Иккинг поднимает руку над толпой и указывает Сайласу на выход. Двигаться свободно становится почти невозможным, поэтому он просто расслабляется и позволяет потоку самому вынести его из здания. Час пик, когда уроки кончаются у доброй половины школьников. Оказавшись за дверями, Иккинг подходит к Сайласу, протягивает руку и мягко хлопает того по плечу. Эдакое извинение в приветственной манере. — Когда-нибудь я правда дам тебе по морде, если ты не перестанешь это вытворять, — говорит Сайлас. А Иккинг смеется и в своей привычной манере — заведя свою руку ему за спину — направляет к автостоянке: — Я знаю, что не дашь. Самое удивительное, что никто, включая самих парней, даже не имеет понятия, как они начали общаться. Буквально за сутки они превратились из лютых врагов в лучших друзей посредством двух бутылок пива и уличной потасовки. Но что-то сильное, что смогло соеденить несносного ублюдка и невоспитанного задиру, не только дало толчок их дружбе, но и укрепило ее настолько, что в школе девчонки иногда шепчут друг другу: «ах, вот если бы он любил девочек». Шепчут, даже не представляя, что любовь к девочкам у этих парней намного сильнее, чем каждая из них хотела бы попробовать. Какие девушки нравятся Хэддоку и Йогернсону: 1) скромные; 2) домашние; 3) загадочные. С какими они встречаются: 1) вульгарные; 2) глупые; 3) популярные. Подходя к красной мазде Йогернсона, парни синхронно запускают руки в карманы. Привычка, отработанная до автоматизма. Они достают пачки сигарет и курят одну за одной, едва проворачивается ключ в замке зажигания. Воздух сквозит в открытых окнах, а они едут по залитой закатным солнцем дороге, одними губами подпевая местному радио да то и дело аккуратно стряхивая пепел в пепельницу. Их маршрут предопределён каждую пятницу. Вот уже на протяжении двух лет они каждый пятничный вечер проводят в пабе на окраине города, пьют пиво и курят на маленькой веранде. Ритуал, который позволяет каждому из них чувствовать себя человеком, а не единицей. Они сбегают от рутины, напиваясь и флиртуя с официантками. Когда они подъезжают, небо уже становится пурпурным, а солнечный диск касается кромки леса. Представьте себе картину — два друга сидят в деревянных креслах-качалках на веранде, их спины отбрасывают тень на стены, а лица залиты закатным багрянцем. Они едят рульку и пьют тёмное карамельное пиво, наслаждаются вечером и получают от жизни удовольствие. А теперь представьте, что ступив на порог, они обнаруживают в их креслах двух чужаков. Чужаков с длинными светлыми волосами, идеально ровной кожей и лукавым взглядом. Чужаков с донельзя знакомыми лицами. — Хэддок? — Ты меня что, блять, преследуешь? — Хэддок поднимается по ступеням и встает напротив Астрид Хофферсон. Он готов сейчас перевернуть все, что попадётся под руку. Шаткий маленький столик, деревянную лестницу у стены, Астрид. Все, что может еще хоть как пошатнуть его душевное равновесие. Астрид и Зои расположились в двух креслах посреди веранды. На столе перед ними стоит молочный коктейль и кружка пива, ближе к Зои ещё солёные орешки, две грязные пиалы из-под мороженного и пачка стиков от айкос. Колени Астрид притянуты к груди, и она обнимает их, подбородок положив сверху, точно обиженная маленькая девочка. Почему-то ее лицо навевает на него грусть. Есть что-то тяжёлое, невыносимое в ее взгляде. Какое-то чувство потерянности, или даже... тревоги? — Нет, — она подносит к губам стакан, — а ты меня? Конечно же нет. Вездесущая Хофферсон кружит в его мыслях ночи напролёт, но чтобы следить за ней — это уже похоже на маниакальность. Тем более сейчас он зверски на неё зол и готов вытолкнуть из этого кресла своими же руками. Именно поэтому он оставляет её вопрос неотвеченным. Иккинг стоит в бешенстве, наблюдая за тем, как Астрид спокойно пьёт молочный коктейль. Он не может поверить, что единственное место, где он чувствовал себя по-настоящему хорошо, оккупировано ею. Снова она! Где бы он ни был в последнее время, Астрид следует за ним. В школе, по дороге домой, в кафе и даже здесь. Он моргает несколько раз, пытаясь прогнать назойливое видение, но Хофферсон продолжает сидеть в его кресле, подтянув свои острые коленки к груди. Они просто смотрят друг на друга, и ничего не происходит до тех пор, пока Сайлас не открывает рот: — Ну, отдых с двумя красивыми девчонками ещё никому не повредил, — он идиотски улыбается, разводя руки в стороны. — Это наше место, — Иккинг глухо рычит и акцентирует внимание на своей фразе, наблюдая за Астрид и её реакцией. Ему нужно, чтобы она кристально чисто поняла смысл его намёка. Хофферсон недовольно щурится: — И что? Мы приехали сюда первыми. Да хоть десятыми, ему-то какая разница? Хэддок с заходящимся в галопе сердцем и яростно сжатыми кулаками продолжает смотреть на Астрид в упор. Он ждет. Как пес ждет, что она встанет, помашет ручкой на прощание и свалит к чертовой матери восвояси. Он все никак не может сопоставить ту Астрид, которую видит перед собой, и ту, которую привык видеть. Она старается держаться в привычной манере — по-сучьи улыбаясь любой его фразе — но выходит как-то вымучено. Будто ей чертовски тяжело сейчас, но потерять лицо гораздо тяжелее. И всё-таки он понимает, что ее тоска не его дело. — Какого черта вы вообще приперлись сюда? Здесь ведь от города несколько миль, — говорит Иккинг, — неужели не было другого места? Он отходит от Астрид и прислоняется спиной к узкой деревянной опоре у парапета. Сложив руки на груди, Хэддок шумно выдыхает, не сводя с Астрид глаз. Кажется, он успокаивается. Вот так за несколько минут Иккинг заставляет её в недоумении смотреть, как он отворачивается от неё и скрипит зубами. Только что он полыхал, как чучело зимы, а сейчас стоит и дышит, закрыв глаза. Медленно выпускает гнев в окружающую среду вместе с теплом своего тела. Дышит. Глубоко, размеренно. Наконец Хэддок открывает глаза. Он не ненавидит её, но он ею одержим. Одержим настолько, что не хочет этого признавать. Ему нравится ее угловатость, выпирающие ключицы и маленький нос. Ему нравится её огонь и то, как умело она его сдерживает. Он без ума от её готовности вступать в конфронтации. Но он так же бесится от того, что она не прогибается. Астрид Хофферсон владеет восхитительной выдержкой. Она будто в буквальном смысле сделана из камня. Её не обидит чье-то колкое замечание, не заставит смутиться глупая шутка. Эта девушка закалена огнём и сталью. И именно поэтому воспринимать её как человека, способного выглядеть печально, он не в состоянии. — Ты слишком много болтаешь, Хэддок, — Астрид поднимает глаза и смотрит на него в упор. Этот взгляд говорит так много, что Иккинг с трудом трактует все, что может увидеть. Он говорит ему заткнуться, отстать от неё и самую малую часть он просит о помощи. Где-то на глубине, далеко от поверхностных мыслей, колышется тихая мольба. Она хочет, чтобы кто-то унял эту чертову боль. И очень жаль, что конкретно этой мольбы в её прекрасных голубых глазах Хэддок не видит. Сайлас решается закурить рядом с Зои. Иккинг сразу вспоминает, как пару дней назад она растрещала всей школе, что собирается завязать с курением. Сайлас достает из кармана Ричмонд под её любопытный взгляд, губами вытягивая сигарету из пачки, и чиркает колесиком своей зиппо. Зои морщит нос, но сначала не подаёт виду. Возможно ей просто хочется чувствовать этот запах, а под недовольным выражением лица она прячет свою слабость. Ведь это так похоже на таких девушек, как она и Астрид. — А ты не мог бы отойти подальше? — говорит Зои. Сайлас оборачивается на неё через плечо и лукаво улыбается: — Я могу угостить, — предлагает он. — Не стоит. — Да ладно тебе, от одной сигаретки не умирают, — голос Йоргенсона вдруг становится снисходительным, подтрунивающим, — бросишь потом. Таким образом он пытается её сломать. Нашептывает ей искушение тихо и ненавязчиво. Зои секунду смотрит на него возмущенно, сжимая губы в линию, а потом чертыхается и протягивает руку: — Давай. Йоргенсен наблюдает за ней с высоты своего роста. За тем, как она пальцами аккуратно вытягивает сигарету, подносит ее ко рту и прикуривает. За тем, как трепещут её веки, когда она затягивается первый раз. Его лицо выражает любопытство, а ее — удовлетворение. — Хорошо? — спрашивает он. — Хорошо, — отвечает она. Веранда наполняется светом заходящего солнца. Астрид кидает мимолётный взгляд на Хэддока, но не может разглядеть его лица, оказавшегося в тени. Он стоит у парапета, сложив руки на груди, а ноги скрестив так, что одно колено смотрит прямо, а другое в сторону. Его джинсы висят на нём, а толстовка с капюшоном повязана вокруг бёдер. Иккинг ловит её взгляд: — Чего пялишься? — У тебя толстовка замаралась, — она пальцем показывает на грязный манжет его рукава, свисающего вниз. Он фыркает. — Я серьёзно, — голос Астрид звучит вымученно. — Я понял. Хофферсон смотрит на него удивленно. Он серьёзно не верит ей? — Хэддок, у тебя огромное пятно на рукаве. Если ты думаешь, что мне интересно тебя разыгрывать, то ходи как чушка. Я не против. Он закатывает глаза, а на его губах играет ухмылка. Иккинг тоже был бы не против провести этот вечер так, как задумывал ранее. Им овладевает странное чувство сейчас. Она рядом, и он не может вести себя непринужденно. Что-то не даёт ему расслабиться, делает взвинченным и заставляет просчитывать каждый шаг. Будто ему на неё не наплевать. Стеклянная дверь откатывается в сторону. Тихий скрип оповещает о том, что кто-то решил присоединиться к компании на веранде. Несколько мгновений музыка, играющая в главном зале, становится громче, пока дверь не закрывается снова. И насколько всё-таки велико оказывается удивление Хэддока, когда он обнаруживает, что этот кто-то — Зейн Торнстон, одетый в официантский фартук. — Привет, чувак, — говорит он Иккингу радостно, когда замечает парней — хочешь что-нибудь заказать? Хэддок хмурится, будто не может сообразить, что вдруг пошло не по плану. Парень перед ним улыбается, точно бескрайне рад его видеть, а сам Иккинг настолько расстроен его появлением, что в глубине души чувствует за это вину. Теперь ему становится понятна причина, по которой Астрид и Зои оказались в этот вечер именно здесь. — Ты устроился сюда работать? — спрашивает казалось бы очевидную вещь Иккинг. — Ещё с прошлой субботы, — отвечает ему Зейн. Ради приличия Хэддок изображает дружескую улыбку: — Ну и как? — Отлично, я доволен, — парень ставит перед Астрид тарелку с отбивной, и выпрямляется, сцепив перед собой руки с подносом. Хэддок на мгновение зависает, наблюдая, как она аккуратно разрезает ножом мясо и отправляет первый кусочек в рот. Жует. Отрезает второй. — Ты такая тощая. Я думал, что ты ешь как птичка, — вдруг выдаёт он. Она сглатывает и поворачивается к нему лицом, склонив голову набок: — Спасибо, — ироничная улыбка слегка затрагивает ее губы. — Это не комплимент. Астрид отводит взгляд и снова принимается за еду. Несколько секунд она раздумывает над чем-то, а потом будто бы мимоходом отвечает: — Мне и так сойдёт. В другой день она бы послала его к черту. Лаконично и без изощрёний. Указала бы ему на его место, расставив все точки над "i", как для них обоих уже стало привычным. Все это произошло бы в другой день. Но сегодня Астрид Хофферсон просто сдалась, ретировавшись с поля боя. Она закопала топор войны, яму вырыв поближе к себе, чтобы завтра без труда достать его обратно. И Иккинг впервые почувствовал вкус победы. Тёмные стороны противостояния: 1) сторона Астрид; 2) сторона Иккинга. Светлые стороны: 1) отсутствуют. Астрид не хотела, чтобы они оставались. Чтобы он оставался. Ей нужен был покой, а не Хэддок с его взрывным характером. Она не просила его залетать на веранду и рычать ей что-то в лицо, огрызаться на каждую фразу и бить себе кулаком в грудь. "Это наше место" Да мне плевать, понял? Хофферсон просто хотела побыть одна, среди хвойного леса и пения птиц, окутанная бордовым пламенем заходящего солнца. Ей нужно было подумать. О брате, о жизни. О себе в конце концов. Но никак не о его руках, сложенных на груди. Не о его подрагивающем кадыке и несдержанном тоне, с которым только он позволял себе с ней говорить. С ней. Астрид Хофферсон. Ледяной глыбой и снежной королевой Хофферсон. Но все её надежды разбились в пух и прах, когда он попросил Зейна принести пива. Когда Зои начала щебетать с Йоргенсеном, а Хэддок уставился на неё своими противными, но такими охуенными глазищами. — Чего такая загруженная? — Не твоё дело, — Астрид ощетинивается на его вопрос почти машинально. У неё не было даже времени подумать перед тем, как её рот открылся и слова сами вылетели из глотки. — Знаешь, Хофферсон, если ты всегда будешь такой сукой, никто не захочет с тобой дружить, — елейным голосом отвечает Иккинг, — ты же не хочешь, чтобы ребята перестали звать тебя играть в песочницу? Гребанный ублюдок, Хэддок. Гребанный. Ублюдок. — Постоянно забываю, почему вообще разговариваю с тобой, — ее глаза устало глядят на него снизу вверх. Он уселся на перила, правую ногу свесив вниз, а левую поставив на перекладину. — Я обаятельный, — Хэддок пожимает плечами, — ты просто не можешь устоять. Астрид смотрит на его лицо, пытаясь разглядеть веснушки. Маленькие солнечные крапинки, покрывающие такие знакомые щеки, моментально вспыхивают в памяти. Худое, бледное лицо со светлой челкой, обрамленное волосами. Хэддок единственный веснушчатый парень в школе, не считая её брата. И наверное поэтому они показались ей крайне уродливыми в ту секунду. Она пытается различить мелкие пятна на щеках, скользя взглядом выше. По скулам, носу, ближе к глазам. К глазам, которые внезапно уличают её. Ловят на месте преступления. Астрид едва не проклинает себя, понимая, что он увидел, как она его изучает. И вроде бы нужно что-то сказать, бросить едкую фразу, но Хофферсон не может. Что-то сквозит в его взгляде в тот момент. Непонятное и непривычное. Грустное, невраждебное, и так чертовски ей необходимое. Что-то очень похожее на... понимание. — Эй, ты в порядке? Его голос хрипит. И на какой-то миг он кажется ей почти нормальным. Нормальным настолько, чтобы можно было бы поговорить с ним по душам. Вдруг Астрид забывает, что перед ней полный противоречивой ненависти и пустых слов Хэддок. Ей нужно с кем-то поделиться своей усталостью. Срочно. И неважно, кто окажется этим вольером, куда она собирается выпустить своих бесов. Бесов, раздирающих её изнутри. Скребущих. Вопящих псов её изнеможения. Она не знает, что происходит в тот момент. Не понимает, как получается так, что она спрашивает у него: — Ты счастлив? Вот так. Одна фраза, и между ними повисает нервная тишина. Он смотрит на неё недоверчиво, будто не расслышал вопроса. Или расслышал, но не понял. Она серьёзно спрашивает постороннего человека счастлив ли он? — Да. И то, что Астрид говорит в ответ, выбивает из колеи обоих. — А я нет. Дико. Просто супер дико. — Почему? — его вопрос звучит напряжённо. Он честно не хотел спрашивать. Просто что-то заставило его. И она врёт: — Не знаю. Все ты знаешь, Хофферсон. Ты прекрасно знаешь, что гнетет тебя. — Может ты... — Иккинг запинается, не привыкший разговаривать с ней так, — может ты хочешь поделиться? Что происходит, Хэддок? Кто ты такой? Как один человек может меняться с такой удивительной скоростью? Как ты можешь, будучи ненавистным и ненавидящим, предлагать свою помощь? — Нет, — Астрид отворачивается к пустой тарелке из-под стейка. Удивительно. Она поела, но до сих пор чувствует сосущую пустоту внутри, — ты последний человек, которому я расскажу о своих проблемах. Самые обидные слова этого вечера: 1) "...какого черта вы приперлись сюда?" 2) "... ходи, как чушка.." 3) "...будешь такой сукой... " 4) "...ты последний, кому я расскажу... " Садясь в машину, Иккинг оборачивается на веранду. Там через завесу ливня он видит Хофферсон в сумеречных тенях, неподвижно сидящую в той же позе, что и час назад. Её коленки прижаты к груди, голова откинута на спинку кресла, а волосы стянуты в хвост, лежащий на её правом худом плече. И чувство, будто это все неправильно, клокочет у Хэддока в горле. Эта девчонка сводит его с ума. Она может быть всем и ничем одновременно. Пасмурной погодой, яркой вспышкой, мрачным воспоминанием, буйной иллюзией, навязчивой мыслью, пустотой, бликом, кромкой обрыва, тонкой линией, точкой невозврата. Она — спектр. Её глаза завлекут и убьют тебя. Они вывернут тебя наизнанку и соберут по частям в хаотичном порядке. Ты не вспомнишь своего имени, когда она прикоснется. Ты погиб. В её глазах бездна, тайна. Так легко потонуть в океане света, отказаться от себя, когда поток ее мыслей в этих глазах бьёт ключом при любом зрительном контакте. Господи, помоги ему не сойти с ума. — Может стоит их забрать с собой? — спрашивает Сайлас. Он так же смотрит на веранду, его лицо мрачное и хмурое. Кажется, будто даже двухметровая шпала Йоргенсен почувствовал, что у этих девушек не все в порядке. — Нет, — Хэддок мотает головой, — они взрослые девочки, разберутся сами. Садись в машину. И Йоргенсен слушается. Беспрекословно, как в любой другой раз. Без лишних вопросов, без пререканий. Просто делает, зная, что Хэддок прав. Хэддок всегда прав. И пока парни выезжают с обочины и разворачиваются, Иккинг чувствует чей-то тяжёлый взгляд. Будто в его затылке копошится и крутится маленькое сверло, размером с швейную иглу. Оно дробит череп и въедается в мозг, прочно пуская корни. Кричит ему что-то, что он не в силах разобрать. Кричит. Кричит и кричит. Но Хэддок не слушает, он закрывает глаза и откидывается на спинку сиденья, растворяясь в играющей из колонок музыке. А чей-то взгляд продолжает крошить его черепную коробку. Взгляд тех голубых глаз, что он не смог бы спутать ни с одним другим. Он знал. Она провожала его.