Диэтиламид d-лизергиновой кислоты

Среда. Ранняя осень и поздний вечер. Хэддок идёт домой пешком, потому что до этого вместе с Сайласом пропустил по несколько пинт пива за игрой в приставку. Они так увлеклись, что не успели опомниться, когда каждый из них, вставая с дивана, начинал крениться в сторону. Как-то резко их посиделки обратились в вечер откровений, и они оказались вдвоем на маленькой лоджии, щелкая зажигалками и разговаривая о девушках. Просто атмосфера вдруг стала располагающей. Так они точно бы не стали друг другу ныть, правда. Хэддок говорил о Хезер, а думал о Хофферсон. Три «Х» как приставка ХХХ в никах у порноактеров. Три «Х» как «Хуйло, Химера и Хер-пойми-кто-еще». И Иккинг не до конца разобрался, кто есть кто именно. Сайлас, кстати, не называл имени своей избранницы, но Хэддок точно знал, что он подразумевал Зои. Нужно быть дураком, чтобы не замечать как твой лучший друг преображается в компании конкретной девушки. Как меняется его лицо, как блестят глаза. Бывают такие взгляды, которые трудно трактовать иначе. Взгляд-вожделение, взгляд-одержимость. Просто блять-как-я-тебя-сука-хочу-взгляд. Поэтому на очередной вопрос в духе «А стоит ли заморачиваться?» он просто махнул рукой и сказал: — Знаешь, пусть она и подруга Хофферсон, я не буду против, если ты за ней ухлестнешь. Только не зови меня другом жениха, если эта сучка будет подружкой невесты. Йоргенсен опешил. Он следил за своим языком и избегал всех щекотливых моментов, которые могли бы выдать его тайну. Зои и увлечение ею было тайной. Просто потому что Сайлас не хотел, чтобы Хэддок осуждал его. Просто потому что Хэддок в любом случае осуждал бы любого, связанного с девушкой-чьё-имя-нельзя-произносить. Так что сначала Йоргенсен опешил. Но потом он, разумеется, разозлился. Чертов ублюдок знает его, как облупленного. — Какого черта? — Что? — Про Зои, — Сайлас махнул рукой в неопределённом жесте, — ты следишь за мной? Иккинг пьяно улыбнулся: — Неужели ты серьезно думал, что я тупой? — он поднял пивную бутылку и сделал глоток. — Не понял. — Дружище, мы с тобой почти круглосуточно вместе. Не так трудно заметить, с кем ты постоянно чатишься. Сайлас промолчал. Он только перевёл свой взгляд на горизонт и устало выдохнул. Между его пальцев сигарета стлела до фильтра. — Мы слишком хорошо знаем друг друга, чтобы не замечать таких мелочей. Это всего лишь девчонки, — Хэддок пожал плечами и снова сделал глоток, — но про свадьбу я не шутил. Понял? Когда Сайлас обернулся на него, то увидел, что его улыбающийся, немного растрёпанный и критично пьяный друг неотрывно смотрел ему в глаза. Только Иккинг мог смотреть вот так — с любовью и усмешкой одновременно. Как старший брат. Самый, сука, лучший старший брат в мире. — Не было еще такого, чтобы Хэддок отказался от перепихона без обязательств. — Да она же мегера, — Иккинг фыркнул. — Красивая мегера, — заметил Сайлас. — Чести ей это не делает. Что делает честь для Астрид Хофферсон: 1) ничего. Спустившись с подъездной дорожки Йоргенсенов, Хэддок самозабвенно пытается идти по обочине ровно, чтобы не упасть на проезжую часть, и продолжает глупо улыбаться. Он ловит себя на мысли, что абсолютно счастлив по многим критериям. Последний раз Иккинг возвращался домой один и в темноте в августе, чуть больше месяца назад. Тогда воздух так же пах скошенной травой, ветер дул в спину, а его нутро пухло от эмоций. Но, необходимо заметить, между такими очень схожими вечерами есть одно очень значительное отличие. В этот раз на Иккинге есть трусы. Проходя мимо школы, Хэддок с ухмылкой вспоминает, как восхитительно сегодня уделал выскочку Хофферсон, когда она заняла его место в поточной аудитории. — Ты ошиблась, красавица, — он подошел к ней сзади, положив руки на оба плеча, — здесь сижу я. — Не думаю, что я занимаю много места. — Ты может быть и нет. А вот твое самомнение, Хофферсон, потеснило бы всю чертову школу. И прокручивая этот момент в своей голове Хэддок почти вслух стонет от собственного остроумия. Три аргумента в пользу пьянства: 1) мир кажется лучше; 2) твой друг кажется умнее; 3) ты, кажется, идиот, если считаешь, что можно привести три гребаных аргумента в пользу гребанного алкоголизма. Хэддок проходит мимо шумной компании, махая кому-то рукой. Он даже понятия не имеет кто там, просто ему так весело и легко на душе, что хочется делиться этим тёплым чувством с любым встречным. Раздать всего себя, погрузиться в мягкий свет и погрузить весь свет в себя. Охуеть как непривычно. Обычно полный колкостей, хмурый и грубый Хэддок готов покупать печенье у герлскаутов, говорить «спасибо» в магазинах и снимать котят с деревьев. Неожиданно он спотыкается и летит вниз. Небо, деревья, трава сливаются в серо-зеленое пятно. Хэддок выкидывает руки вперёд в тот момент, когда асфальт маячит в опасной близости от лица, и слышит ругательство. Грязное и чертовски сложное. Настолько, что в первые секунды после падения Иккинг отчаянно пытается вспомнить, где он такого мог набраться. Но потом понимает, что голос, произнесший это скверное и ужасное слово, немного выше, чем его собственный. — Чувак, ты мне весь кайф обломал. Хэддок поднимает глаза. В окошке двухэтажного дома, стоящего слева от дороги, торчит человеческая макушка, спрятанная за оконной решеткой. В свете фонаря волосы на этой макушке кажутся платиновыми. — Я из-за тебя косяк уронил. Ты чего такой неуклюжий? Находясь в положении лёжа, Хэддок чувствует как затекают и саднят руки. — Ты, блять, кто вообще? — спрашивает он, вставая и вытирая ладони о штанину. Парень в окне пожимает плечами: — Тейт. А ты? — Иккинг. — Не подашь косячок, Иккинг? — Тейт указывает пальцем на траву под окном. Он шмыгает носом, заметив подозрительное выражение на лице Хэддока, — ну или выброси хотя бы. А то с утра родители найдут и мне того, — парень красноречиво проводит большим пальцем по горлу. Все внутри Иккинга вопит о том, что нужно валить отсюда к чёртовой матери прямо сейчас. В горле сохнет от выпивки. Он покачивается, силясь удержать равновесие, и делает шаг вперёд. Под окном он находит истлевшую самокрутку и поднимает ее, вертя между большим и указательным пальцами. — Это хоть что такое-то? — Травка, — Тейт пожимает плечами, — а что, ты никогда не пробовал? Хэддок смотрит на косяк, зажатый между пальцев, когда входная дверь открывается и из нее выходит девушка. На ней пижама. Волосы заплетены в две растрепанные косички за спиной, и пара особо непослушных прядей выбилась и оказалась подхваченной ветром. Иккинг оборачивается в ее сторону и замирает, раскрыв рот. Ему становится не по себе от двух настойчивых мыслей, поселившихся в его голове. Опасение. Похоть. Черт, как же сексуально она смотрится в этой пижаме. И черт, ее сжатые кулачки и сомкнутые челюсти выглядят охренеть как устрашающе. — Астрид? — спрашивает Иккинг. — Хэддок! — Астрид хрипит. Как только она замечает косяк у Хэддока, ее тело реагирует незамедлительно. Иккинг даже не догадывается, насколько сильно ему будет больно. Ее быстрые, отрывистые шаги. Ее взъерошенные густые волосы. Ее сильные холодные руки на его шее. Она вздергивает Иккинга за грудки, толкает к стене и, вдалбливая хребтом в панели, предплечьем упирается ему в кадык. — Что ты делал? — шипит она и давит локтем на горло. Ее горячее маленькое тело прижимается к Хэддоку, и он едва заметно сглатывает. Скорее всего она не замечает, как пикантно ее правое бедро прижимается к его паху. Малышка Астрид с ее крохотным ростом держит локоть выше уровня собственных глаз. Отпусти она руку чуть ниже — коснется его груди. Он сконфужено пожимает плечами: — Ждал, когда придешь. — А ты вообще нормальный? — Абсолютно, — говорит Иккинг. Кажется, он расшиб копчик. Астрид выплевывает пару ругательств в сторону Тейта. Проезжающий мимо соседский Аутлендер сигналит, моргая противотуманками. — Убирайся отсюда, — Хофферсон качает головой, — Хэддок, я без понятия, что ты тут делал, но лучше вали к чертовой матери. — Конечно. Сразу, как только ты уберешь свой зад от моей ширинки. — Да сукин же ты сын, — она дергает его снова. Едва Астрид впечатывает Иккинга лопатками в стену еще раз, он порывается вперед, отталкивая ее предплечье. — Хофферсон, уйми свой пыл, окей? — он хмурит брови и оттряхивает джинсы от побелки. На мгновение Хэддок опускает взгляд с ее лица чуть ниже и хмыкает, — ты слишком мило выглядишь в своей гребанной пижаме. В этот момент она вскипает. Что-то дикое возникает в ней после его слов, и она срывается с катушек. Будто в эту самую секунду искра внутри нее разгорается, вспыхивает полымя, и Астрид приходит в бешенство. — Ты самый несносный ублюдок в моей жизни, Хэддок. Ее глаза на уровне его ключиц. Его ладони на ее ребрах. — Руки, — выдыхает она. Хэддок торжествует. Всего за секунду он сбивает с нее всю спесь одним прикосновением. — Руки, я сказала, — Астрид отскакивает от него, отряхивая футболку в том месте, где были его пальцы, — можешь лапать свою девушку-шлюху, а не меня. — Мою девушку-шлюху? — его шепот режет слух. Он хватает ее за запястье и дергает на себя. В два мгновения Астрид оказывается зажатой между холодной стеной и горячей грудью, — посмотри на себя — какой-то парень прижимает тебя к стене, а ты даже не сопротивляешься. — Я тебе шею сверну, если ты не отойдешь, — Хофферсон пытается вывернуться, ногтями впиваясь в его плечо. — Твои игры не доведут до добра. Молчание. Оба строптивые, хищные. Ему это хорошо понятно, особенно из-за ее близости. Он реагирует на каждое колыхание ее груди неоднозначно. — Но они доводят тебя, — замечает Астрид. — Ты стерва, — говорит Иккинг и отступает назад, — такие даже мертвого доведут. — Проваливай. Рычание. — Без проблем. Как нужно уходить: 1) культурно прощаясь с человеком и желая ему что-нибудь доброе, например, хорошего вечера; Как уходит Иккинг Хэддок: 1) фыркая и прикуривая сигарету, бросив раздражённый взгляд через плечо. — Ты собираешься дальше киснуть? — задает вопрос Сайлас, когда Ривьера Иккинга тормозит на перекрестке. С самого утра Хэддок упрямо хмурит брови. Только открыв глаза, он уже почувствовал присутствие своего вечного спутника. Раздражение. Все дико бесило. Солнце, отец, жующий хлопья с молоком, шкворчащий жир на сковороде, узкая резинка штанов. Бесил сам себя тем, что вечно бесится. — С чего ты взял, что я кисну? — он включает поворотник и выкручивает баранку вправо. — На твоем глупом ебле написано больше, чем ты думаешь. — Прекрасно. Бьюик плавно въезжает на парковку и лавирует между рядов. Хэддок смотрит на разномастные тачки студентов и бесится с того, что кто-то может позволить себе невъебенно крутой Лансер, а кто-то катается на дедовом потертом Фиате и вечно паркуется близко к стоящим машинам для того, чтобы подпереть водительскую дверь. Потому что, блять, не может позволить себе установить ебучую сигнализацию. Они паркуют машину на месте Хезер, занимая последнее на ближней парковке. Сидя на водительском кресле, Иккинг убирает одну руку с руля и делает жест — подносит пальцы ко лбу и закрывает на секунду глаза, а открыв их, просто откидывается назад. — Мне скучно, — говорит он. — Сходи на свидание, развейся, — Сайлас пожимает плечами. — Я не умею быть романтичным, — критически отказывается тот. — Потому что ты чертов ублюдок. И правда. Может в этом вся проблема? — Ты когда-нибудь чувствовал, что потерялся? Сайлас приподнимает брови на такой внезапный вопрос. За минуту тишины, что повисла в машине перед тем, как Хэддок спросил это, в голове Сайласа несколько раз пронеслась только одна мысль. Он хочет ссать. — Один раз мама оставила меня одного на кассе и ушла за фольгой для запекания. Я знатно тогда пересрался. Иккинг начинает смеяться. — Что? — губы Йоргенсена дергаются, — у тебя не было такого? — Нет, — говорит Хэддок, открывая дверь и выходя из машины, — свое дерьмо всегда держал при себе. — На самом деле, мне иногда бывает грустно. Будто я что-то делаю не так, — Йоргенсен беспечно пожимает плечами, — это нормально, если ты чувствуешь что-то подобное. В голове у Хэддока возникает образ. Астрид. Ее угловатые плечи и тусклый свет, что источали ее глаза тогда, на веранде. Это нормально, что она была... такой? — Пожалуй, ты прав. Визжащие позади шины заставляют Иккинга обернутся и увидеть лицо, обрамленное черными, как смоль, волосами. И этот знакомый сучий визг, что оно издает. Хезер. Парковка. Его Ревьера. Подавись, сучка. — Это мое место, — кричит девчонка, топая на месте. — Да мне поебать, — отвечает Иккинг. Его вздернутые плечи потряхивает, когда он усмехается. Три факта о расставании: 1) всегда есть тот, кто хочет вернуться; 2) всегда есть тот, кто этого не хочет; 3) твои бывшие бесятся, когда ты над ними смеешься. Парни поднимаются по ступеням, когда вдруг Иккинг замечает, как Зейн Торстон отталкивается от стены, об которую упирался спиной, и следует за ними, а нагоняя их, говорит: — Ну, как дела? Он выглядит чуточку странным. Впрочем, как всегда. Немного пошатывается из стороны в сторону и говорит слишком громко. — Вполне, — Хэддок пожимает плечами. — Не хочешь спросить, как мои? — парнишка толкает того локтем в бок, подмигивая, — впрочем, все круто. — Рад слышать. Пока они идут, Зейн рассказывает про тупую выходку его сестры, будто бы намеренно обращаясь к одному лишь Сайласу. Он в красках описывает причины и полную бессмысленность того, что она сделала. Еще он подчеркивает, что посочувствовал бы ее парню. От этого Иккинг невольно улыбается. — Это еще не все, — Зейн останавливается, начиная копаться в перевешанной через плечо сумке, — у меня тут вам кое-что интересное. Он кажется Иккингу простым и приятным, от чего ему становится трудно понять, как такой человек смог ужиться с такой дикой кошкой, как Хофферсон. Зейн достает несколько мятых, горелых тетрадных листов, поясняя, что это сделала Зои, чтобы придать их затее остроты. Принимая из его рук две штуки, Иккинг всматривается. — Это что? — спрашивает он. — Карта с загадками, — поясняет Зейн и проводит пальцем по кривым линиям на листе, — в этот раз никаких идиотов и восьмиклассниц, только мозговитая категория. — В смысле? — Закрытая вечеринка, Хэддок, — цокает парень, — отгадаешь, попадешь в список приглашенных, не отгадаешь, останешься дома. Все просто. Жжение. Внезапное жжение в груди вводит Иккинга в ступор. Он поднимает глаза на улыбающегося Торстона и чувствует, как эта искринка разгорается. Хэддок чувствует ее запах. Запах авантюры. — И да, дресс-код. Только черное. — Алкоголь? — спрашивает он. Радуясь такому вопросу, Зейн кладет руку парню на плечо и покачивает головой: — Обижаешь, дружище. В прошлый раз Торстоны заправили бак отцовской машины тайским виски и заставляли всех выкачивать его в стаканы через шланг от стиральной машины. — Жди нас на месте, — Иккинг улыбается Зейну, получая ответную улыбку. О да, черт возьми. О. Да. Зейн перекидывает сумку через другое плечо и машет им, удаляясь. Еще под впечатлением Иккинг замечает Хофферсон и вспоминает, о чем хотел с ней поговорить. Она стоит с Зои и тихо, наблюдая за Хэддоком одним глазом, шепчет ей что-то на ухо. — Астрид, — кивает Иккинг. Но она молчит в ответ и, вдыхая наигранно тяжко, поднимает взгляд. Иккинг настолько выше ее, что маленькая, тоненькая Астрид выглядит игрушечной даже на каблуках. — Не будешь со мной разговаривать?— спрашивает он. Молчит. Тогда Иккинг делает жест Сайласу отойти, а девушка только сильнее впивается в руку Зои. — Не будь такой трусливой, я же не кусаюсь, — улыбка на губах Иккинга вынимает из нее все органы по одному. Он кладет ладонь на сцепленные руки Зои и Астрид, и обе вскакивают от неожиданного прикосновения. Одним движением он разлучает их, отводя руку Зои в сторону. Астрид пытается ухватиться за ее запястье, но парень настойчиво отдаляет их друг от друга. — Зои, Сайлас хотел спросить у тебя кое-что. Сам же Сайлас вскидывает брови: — Да ну? Когда Йоргенсен уводит близняшку Торстон, которая не очень вникала в суть происходящего, Иккинг склоняется к уху молчащей Хофферсон. — А вчера ты была разговорчивой. Что, собственно, заставляет Астрид на самом деле ждать с тревогой каждой его фразы? То, что он видел ее в замешательстве или и то, что его нос касался ее щеки на протяжении долгих пяти секунд? — А еще вчера ты стоял у меня под окнами ночью, — бросает она, унимая тревогу. — Пройдемся? — Что? Он делает шаг ближе и протягивает согнутую в локте руку в ее сторону. — Я говорю, давай пройдемся. И, кажется, это не предложение. — Заведи себе собаку, нежели так любишь командовать, — она цепляется пальцами за его локоть. — Зачем, если есть ты? Они идут по коридору будто парочка. Слащавая пара из фильмов про школьную любовь, трудный возраст и алкоголь. Король и королева Мозес-Браун. Фу, блять. — Твой брат, Тейт, если я не ошибаюсь, — начинает Иккинг, проводя ладонью по волосам, — так? — Так. — Славный малый, кстати. — Спасибо. У Иккинга странный голос. Сипловатый, резкий. Иногда, как только он покурит, становится совсем скрипучим. Но когда он шепчет, эти моменты пропадают, и шепот становится глубоким, хриплым. — Он чем-то болен? — парень глядит на невозмутимую Астрид, — просто в моем детстве никто не сажал детей в клетки. — Он наказан. — И поэтому у него решетки на окнах? Пытается подловить. Астрид не знает, сколько еще сможет удерживать переход от конфронтации к открытым боевым действиям. — Не твое дело, понял? Иккинг хмыкает. Ее пальцы, крепко сжимающие его локоть, не дают сконцентрироваться. Иккинг подводит Астрид к двери, ведущей на учительский балкон. Опустив ее руку, он становится позади и толкает створку вперед. — А туда можно? — спрашивает она, когда парень подталкивает ее в плечо. — А ты что, боишься? Они заходят. Учительский балкон представляет собой уютную площадку на втором этаже основного здания. Садовые фигуры на карнизе, деревянный парапет, солнечный свет, бьющий в спину стоящему лицом ко внутреннему двору, сидения из брезентового полотна с крупным переплетением нитей. Красиво. — Ты пытаешься скрыть то, что лежит на поверхности, — Иккинг говорит это, как только Хофферсон, переведя внимание с Хэддока на открывшуюся ей часть университетского парка, подходит к самому парапету. — Прости, Хэддок, но я понятия не имею, о чем ты говоришь. Затылком она чувствует взгляд его колючих хвойных глаз. То, как он приближается, слышно по шороху листьев по каменной кладке. Задержав дыхание, Хофферсон оборачивается, чтобы уткнуться носом в его ключицы и резко вздрогнуть от неожиданного прикосновения. Плечи. Черная толстовка. Хаос рыжих волос. Она чувствует, как перила упираются ей в поясницу. — Нас заметят, чертов кретин, — Астрид толкает его в грудь, но он перехватывает ее руки и прижимает их по швам от ее тела. — Тебе есть до этого дело? — Иккинг ухмыляется. Он делает это специально — именно здесь и сейчас. Интересно, сколько человек уже увидели то, как Иккинг ловит фурию в капкан из собственных рук? — Я знаю, на чем сидит твой брат. Хлестко. Его слова бьют Астрид по щекам. — Он долбит дурь, как старый тюремщик, Хофферсон, — Иккинг качает головой, — каждый божий день. — Заткни свою пасть и отойди от меня, пока я не закричала, — она цедит слова сквозь плотно сомкнутые зубы. В ярости. — Не будь слепой дурой. — Я сказала... — Не пытайся скрыть факт того, что твой брат наркоман, а помогай ему выбраться из этого дерьма, — Хэддок говорит тихо и внятно, расставляя акценты, — сделай это сама, пока не сделал кто-то другой. — С чего тебя вообще это волнует? — Астрид пытается сдержаться, душит и душит назревающую в груди бурю, — ты не думаешь, что лезешь не в свое дело? Ее глаза открыты на одно мгновение и закрыты на два. Губы сжаты, кулаки тоже. Если Хэддок и был единственным человеком, с кем она не могла сдержать в себе дрожь и похоть, то ярость с ним ей была не подвластна и подавно. Он удивительно умел разбивать ее амплуа невозмутимой стервы двумя взглядами и одним касанием. В его компании она теряла себя, слова и мысли. — Это дружеский совет. — Мы не друзья. — Но и не враги, правда ведь? — его полуулыбка тает, едва долетев до адресата. Ей становится смешно. — Хэддок, иногда я готова разорвать тебе глотку. Разве это не показатель? — Будь мы врагами, — Иккинг наконец-то отступает, пятясь спиной к двери, — я бы уже давно заставил тебя плакать. Почему женщины плачут? 1) не твое собачье дело. — Я в жизни не поверю, что они это сами придумали, — Сайлас чешет себе затылок, разглядывая их пригласительные на вечеринку Торстонов. — Для близнецов это просто гениально, — Иккинг хмыкает и пожимает плечами. Иккинг и Сайлас сидят в старой Ревьере, разложив жженые листы на передней панели и сверяя начерченные маршруты. Оба взвинченные, разодетые и причесанные. — Здесь, — наконец говорит Иккинг и ставит палец на бумагу, — смотри, это единственное место, откуда отходят стрелки, но куда они не входят. — "Музей полуфабрикатов"? — смешок Сайласа звучит немного вымученно. — Супермаркет. — Это уже что-то, чувак. — В Нью-Хейвене десятки супермаркетов, — Хэддок опрокидывает голову на заднее сидение и громко стонет. Он раздасован одним фактом. Торстоны смогли придумать то, что он не может разгадать. Сайлас вчитывается в корявый почерк Зои, щуря глаза и хмуря лоб: — Вот, нашел! — он улыбается, широко растягивая уголки губ. — Что? — Смотри, — Йоргенсен тычет своим крупным пальцем в лист, — стрелка в "АД" идет вверх. Хэддок смеется: — Ад внизу. — "АД" — Академия Данишевски, — у Сайласа начинают гореть глаза, когда до него начинает доходить суть всей затеи, — а справа, ты видишь? "Самая опасная еда — свадебный торт". Иккинг лихорадочно пролистывает в голове все возможные места, связанные с едой, свадьбами, тортами и опасностью. Загс? — Допустим, это кондитерская, — говорит Сайлас, — а что находится между кондитерской и Академией? И тут Хэддок чуть ли не выкрикивает, подскакивая на водительском сидении: — Севен Элевен, черт побери! Йоргенсен шурудит друга за плечо: — Давай, заводи свою тарантайку. Правила шифрования от Зои и Зейна: 1) выбери место; 2) подумай о нем; 3) напиши любую ересь, которая придет в голову. — И что дальше? Оказавшись на месте, парни попадают в тупик. Никаких дальнейших указаний на карте нет, а сам супермаркет уже закрыт. Неоновая вывеска горит в ночи, привлекая бомжей, комаров и двух придурков-школьников, тупо смотрящих на мигающую цифру "7". — Чувствую себя неудачной трансгендерной версией Нэнси Дрю. — Чувствую себя идиотом, когда слышу слово "трансгендерный". Лунный свет отражается в зеркалах заднего вида. Изучая местность, Иккинг пытается разглядеть, что стоит позади машины. Он открывает окно со своей стороны, и в полоборота смотрит туда, где стоит сколоченная из корявых досок знак. "Следуй за солнцем". — Смотри, — Иккинг быстро падает обратно на сидение и выкручивает баранку, левой рукой указывая Сайласу на подсказку. — Едем на восток, чувак, — выкрикивает Йоргенсен, взмахивая руками. И тут Иккинг начинает сомневаться, что сделал правильный выбор, подружившись с ним. — Солнце садится на западе, Сай. Ты на самом деле идиот. Пока Хэддок гонит на всех парах по ухабам, Сайлас пытается найти следующий ориентир. Если Академия Данишевски была сверху, а кондитерская Броули на востоке, значит стрелка, ведущая вниз, им не нужна. Они едут к месту, которое находится слева от точки их последней остановки. — "Столовая для автоботов". — Я вижу заправку, — кивает Иккинг. — Значит, нам прямо по перекрестку, — Сайлас протягивает палец вперед, не отрываясь от карты в его руках. Определенно, это лучшая затея близнецов. Пусть, там, на месте, будет тухло, но ажиотаж разгадать все загадки перевесит разочарование. Иккинг, по крайней мере, мыслит именно в этом направлении. Следующий ориентир обозначается, как "Осторожно, медведи", и находится рядом с протяжной красной полосой, шириной в пол пальца. — Вот это — шоссе, — Хэддок выворачивает на проселочную дорогу, — а это — охотничий магазин. Красная линия и зашифрованное место. Их машина подскакивает на выбоинах. Сейчас самое время любоваться природой вокруг, а они мчат вперед и нервно смеются, курят, пока едут. Даже не оглядываются. Не хотят замечать темный хвойный лес вокруг, располагающиеся над их головами колючие лапы пихты, засохшие иглы под колесами. Не обращают внимание на небо. Они просто едут. — Тормози! — выкрикивает Йоргенсен, когда перед ними, чуть ли не под колесами машины пробегает белка с бельчатами. Парень подскакивает на сидении, руками упирается в бардачок и, двинув Иккингу кулаком в плечо, тянется к лобовому стеклу, чтобы разглядеть дорогу. — Из-за тебя я чуть ли не обгадился, — Хэддок держится за сердце и мысленно линчует друга, а тот выскакивает на улицу и проверяет шины. Пока Сайлас крутит головой в поисках лопнувших колес, белки скрываются в лесу. — Все целые, езжай. — Да правда, можно? — с сарказмом спрашивает Хэддок. Его стопа выжимает сцепление, правая ладонь ложится на рычаг и включает первую передачу. Авто тихо трогается, — больше, блять, никакой живности нет? — Езжай, езжай. Мимо продолжают проноситься темно-синие пихты. Взглянув на небо, Сайлас обнаруживает, что звезды утроились в своем количестве и стали неравномерным полотном, края которого гуще усыпаны единичными кристалликами, а возле луны, находящейся в зените, чуть более редкие, но не менее броские звезды сплелись между собой. Все было отлично, пока они не пропустили указатель. — Блять, — чертыхается Иккинг, — назад. Почему парни пропустили поворот? 1) Иккинг уверен, что во всем виноват Сайлас. Спрашивайте его; 2) Сайлас не знает. Спросите Хэддока. Черное платье, в котором сейчас танцует Астрид, до жути мешает ей нормально двигаться. Ее ноги путаются в свободной юбке из габардина, достающей почти что до лодыжек, манжеты на рукавах натирают запястья, а глубокий вырез на спине привлекает излишнее внимание к ее выделяющимся позвонкам. — Если что, я взял с собой запасные шорты, — Зейн берет Астрид за локоть и отводит в сторону от танцующих, протягивая ей очередную алюминиевую кружку с хреновухой. — Спасибо, — щурится она, сводя вместе лопатки и делая глоток. Старый амбар, который Зейн и Зои нашли на окраине города пару недель назад, сейчас забит людьми примерно на треть. Воздух стал влажным и горячим, несмотря на осеннюю прохладу на улице. Чужие ноги растаскивают по полу сено и грязь. Среди толпы на другом конце Астрид замечает Зои, болтающую с кем-то очень симпатичным. Может, если бы не весь выпитый ею алкоголь, прежде высокой, поджарой фигуры, черной рубашки с подкатанными рукавами и охуительных зауженных брюк, она заметила бы скоп рыжих волос и наглую, адресованную ей усмешку. Щеки Хофферсон розовеют мгновенно. Но стоит ему только отсалютовать ей кружкой, нежный румянец становится гласящим табло "Потуши меня". Иккинг Хэддок здесь. Зейн замечает изменения в лице Астрид и прослеживает направление ее взгляда. Неприятное предчувствие сразу начинает щекотать его под ребрами. — Слушай, только не делай глупостей, пожалуйста, — он кладет руку Хофферсон на плечи, но она стряхивает ее. — Какого черта он приехал? — шипит Астрид. Ее огромные глаза обращены к Торстону, и в них можно прочитать такое явное негодование. — Я позвал его, — он выставляет руки перед собой, будто бы защищаясь, — думал, вы все уладили. — Ты серьезно? — она пихает его в плечо. — А что в этом такого? Он один из самых популярных парней в школе, многие пришли только потому, что пришел он. Несколько секунд Хофферсон просто смотрит на него. Не моргая. Осуждая. — Прогони его, либо это сделаю я. Ее голос режет слух. Злость, угроза. Зейн молчит. И тут она резко разворачивается на каблуках: — Хэддок! — выкрикивает Астрид, руки сжимаются в кулаки. Она отталкивает Зейна, когда он ловко проскальзывает между телами и встает на ее пути. Ее туфли отбивают четкий и быстрый ритм по половым дощечкам. Люди расступаются перед ней, провожая взглядом. — Астрид? — спрашивает Иккинг, как только Хофферсон оказывается в трех футах от него. — Что ты забыл здесь? — она подходит к ним ближе, скрещивая руки на груди. — Приехал на вечеринку. У тебя с этим проблемы? — Да, проваливай. Он улыбается. Кружка в его руках плавно переходит в руки Сайласа, а сам Иккинг делает шаг вперед: — Неужели ты не рада мне? Они оказываются на расстоянии вытянутой руки. Вставшая в оборонительную позу Хофферсон и предвкушающий очередную битву Хэддок. — Как видишь. — Я вижу только пьяную девчонку, нарывающуюся на скандал. — Лучше возьми свои слова обратно, — Астрид качает головой, прикусывая щеку изнутри. Не дав ей даже шанса что-то ему ответить, Хэддок жестом указывает Сайласу на барную стойку и, подвинув Астрид в сторону, начинает пробираться вглубь амбара. Хофферсон пухнет от возмущения. Ее буквально распирает то, как небрежно он коснулся ее плеча. То, как он поставил точку в этом споре. Сам. Сука. Следующие пятнадцать секунд проходят насыщеннее, чем предыдущие несколько часов. Пьяная, разъяренная и обиженная Астрид смотрит в след удаляющемуся Иккингу и делает то, чего не мог бы ожидать никто, включая ее саму. Она идет к столу. Берет деревянную плаху. Догоняет Хэддока. И со всей силы бьет этой самой ебучей плахой ему по затылку. Занавес, блять. Хофферсон пышет огнем, возвышаясь над поверженным телом и сжимая в руках плоский кусок дерева, как закаленный клинок. — Давно хотел так сделать, — присвистывает Йоргенсен. Мученический стон Иккинга становится последним звуком. Все в шоке замирают на своих местах, оборачиваясь на пятерых школьников — Зои, Зейна, Сайласа, ошалевшую Хофферсон и лежащего лицом вниз Хэддока — и удивленно вскидывая брови. Даже диджей за своим столом отключает музыку. Слышно скрип половиц и ветер. И только тихий шепот Зейна разрушает тишину: — Я же просил не делать глупостей.