Диэтиламид d-лизергиновой кислоты

– Скажите, что я, блять, все еще живой, – стонет Хэддок, перекатываясь на спину, – Хофферсон, ты больная сука. Иккинг настолько дезориентирован, что даже не может определить, с какой стороны от него она стоит. Он приподнимается на локтях и разминает мышцы шеи, наклоняя голову то вправо, то влево. Вся его чертовски сексуальная рубашка покрыта опилками, в волосах запуталось сено. Их маленькая эпопея собрала вокруг себя множество любопытных лишних глаз, ртов и языков. Как ни странно, Астрид слышит перешептывания за своей спиной, но никак не может обернуться, чтобы заткнуть. Она даже не хочет этого делать, ей просто, если честно, наплевать. – Все, ребята, расходитесь. Нечего тут смотреть, – Зейн настойчиво выталкивает толпу из образовавшегося круга и кричит парню за диджейским пультом, – врубай музыку, Ноллан! Удивительно, что именно Зейн, вечно потерянный и странный, в этой ситуации оказывается наиболее собранным. Если бы Иккинг не был занят попытками сдержать свой гнев в узде, он точно бы взял эту роль на себя. Как только Хэддок бросает злобный взгляд на Астрид, плаха выпадает из ее рук, и Иккингу приходится резко уклониться в сторону, чтобы его снова не пришибло. Но вновь сфокусировавшись на ней, он видит, как Хофферсон просто смотрит на свои руки и прикусывает нижнюю губу. – Отойди, пожалуйста, – просит он, шумно выдохнув. Агрессия. Плохо прикрытая лицемерной вежливостью, овеянная едким сарказмом и привычно растекающаяся по груди агрессия. Астрид делает шаг назад, едва осознавая происходящее, пока он чертыхается, подтягивая колени к себе и приводя торс в вертикальное положение. Зейн протягивает ему руку. – Я сам, – отмахивается Иккинг, не отводя глаз от Хофферсон. Встает. Смотрит. Оглянувшись, Хэддок замечает, что народ испуганно озирается на них, делая вид, что их потасовка никого и никаким образом не интересует. На долю мгновения ему становится смешно – все эти люди его боятся. Иккинг вплотную делает шаг к Астрид. – Что это было? – его голос звучит глухо, будто поднимаясь с самого дна. Она молчит, до сих пор не поднимая расфокусированного взгляда, и Хэддок готов поклясться, что в мыслях Астрид очень далеко отсюда. Но это никак не останавливает его перед утробным рычанием, с которым он дергает ее за обнаженные предплечья: – Ты глухая, Хофферсон? Или просто отсталая? Бинго. Она вскидывает голову, как заводная кукла. Ее волосы разлетаются в стороны, когда она глазами прикипает к его глазам буквально в нескольких дюймах от его лица. Настолько близко, что может сосчитать веснушки на сморщенном в ярости носу. Они стоят так в пыльном свете стробоскопов посреди шумной толпы, разделенные минимальным количеством пространства. Ее голова вздернута кверху, а он нависает над ней злой и грязный. – На вопросы нужно отвечать, – цедит Хэддок. Задумавшись на несколько коротких мгновений, Хофферсон кривит губы пренебрежительно и крайне едко. Ее выражение лица служит самым красноречивым ответом. Не сдержавшись, Иккинг передразнивает ее, сплевывая себе под ноги. Он так бесится с этой ситуации, что даже не может взять себя в руки. – Не смей поворачиваться ко мне спиной, пока я не договорила, Хэддок. Может быть тогда твоя гребаная черепушка останется целой, – пробежав взглядом по его гримасе, Астрид отвечает со всей серьезностью, что может наскребсти. Он зло шепчет: – Собираешься устроить скандал на публику? – А ты против? – шипит она. Иккинг закрывает глаза, пытаясь набрать в легкие воздух. Сейчас, стоя перед ней весь в пыли и сене, он прибывает в жутком бешенстве от того, что она выставила его на посмешище. Идиотская выходка. Идиотская Хофферсон. Он делает еще один вдох, вспоминая, что буквально на прошлой неделе изподтишка следил за тем, как трепещут ее ресницы во время того, как она силится вспомнить это дурацкое стихотворение на паре по французскому. Радикально противоположные эмоции. К одному человеку. Иккинг Хэддок, напряженный и раскаленный добела, пытается дышать как можно глубже. Но перед смертью не надышишься. Когда он снова выбрасывает руку вперед, смыкая пальцы на ее запястье, Астрид вздрагивает. Это прикосновение выбивает из нее весь дух, и она чувствует жар его ладони на своей руке. – Идем, – говорит он. Пытаясь вырваться, Хофферсон тянет руку в сторону: – Да пошел ты к черту, Хэддок. Отцепись от меня. Иккинг резко дергает ее на себя, отчего Хофферсон спотыкается, врезаясь ему в грудь. Ее маленький нос утыкается в его рубашку, и она чувствует исходящий от него запах туалетной воды и сигарет с примесью чего-то резкого и безумно знакомого. Один момент требуется Астрид, чтобы оказаться в комнате, где мама сушит белье, капая на подсвечник немного любимого ароматического масла. Хофферсон чувствует аромат дерева пачули, и на одну долю секунды этот запах выкидывает ее из сознания, с грохотом возвращая обратно. – Успокойся, – Иккинг понижает тон, но его голос продолжает звучать угрожающе, – я переломаю тебе руку, если ты не перестанешь дергаться. – Хребет себе переломай, – в отчаянии хрипит Астрид. Она предпринимает попытку вырваться снова. На этот раз Хэддок не успевает перехватить ее запястье, когда она кидается в сторону. Оказавшись на расстоянии от него, Астрид рвано выдыхает, толкая его в плечи со всей силой, что в ней есть, рыча и багровея. Один раз, а за ним ещё один. – Идиотка, – выплевывает Иккинг, откидывая ее руки в сторону. И лицо его, такое по-мужски красивое, искажается. Ее нутро буквально выворачивается и нарывает. Она чувствует обиду и стыд. Она чувствует, как сильно сейчас страдает ее самолюбие, своими отголосками пытаясь сдержать агонию внутри. Сколько уже раз за сегодня он ее оскорбил? Если бы не его присутствие здесь, все было бы по-другому. Если бы не его слова тогда, на балконе, все было бы по-другому. Если бы не его гребанные руки, которые жалят и греют, все было бы по-другому. Если бы он не был с ней таким кретином, все было бы по-другому. Все было бы, блять, по-другому, если бы не он. И поэтому она плачет, разрезая щеки солеными каплями. Она не идиотка. Просто побег наконец-то кажется выходом. Ссора с пьяной женщиной – это: 1) твоя вина, понял? Он может поклясться, что слышал всхлипы. Когда Астрид отвернулась и побежала, Иккинг точно уловил, как она попыталась подавить гребанные слезы. В один момент в нем оборвалось все, когда он понял, что она заплакала из-за него. И его злость улетучилась в мгновение, будто ее и не было. У него просто сердце сжалось от этого звука. Он стоит на месте ровно столько, сколько ей требуется, чтобы скрыться за дверью. Просто бьющийся внутри черепной коробки звон и ничего кроме. Иккинг приходит в себя только встретившись глазами с встревоженной Зои, срываясь с места тут же. Мозги у него взрываются, будто гребанное конфетти. – Астрид! – кричит он. Врезаясь плечом в ставни, Иккинг вылетает на улицу. Кто-то кладет руку ему на плечо, и он рывком ее сбрасывает, слышит чей-то недовольный возглас. Да похуй. – Хофферсон! – зовет снова. Его переполошенный взгляд скользит по двору, каждый раз цепляясь за чьи-то светлые волосы и темные платья. Не она. Нет, ее здесь нет. Иккинг прорывается через толпу к кромке леса, где стоят хаотично припаркованные автомобили. Одна пола его рубашки выбилась из-под пояса, и ветер проник к коже, тронув чувствительное место над левой подвздошной костью. А потом он вдруг ослеп. Иронично, но Хэддок снова оказался пойман в ловушку рассеянным светом фар высокого хэтчбека Астрид Хофферсон. – Уйди с дороги, или я нахрен тебя перееду, – ревет она, дергая рычаг селектора. Стоп-огни заливают ночь красным. – Астрид, тише, – он вскидывает руки, жмурясь и делая шаг к машине, – выйди ко мне, пожалуйста. – Неужели, Хэддок? Пожалуйста? – Астрид переключает передачу и начинает сдавать назад, выглядывая в водительское окно. Ее глаза печет от слез, – думаешь, прикинулся хорошим, и я сразу тебе поверила? У нее срывается голос, и Иккинг готов разбить себе голову, услышав ее слабый вой. Он не хотел довести ее до такого состояния. – Я же больная сука, Хэддок. Глухая и отсталая. Идиотка, которой нужно переломать руки, – плачет она, выкручивая баранку то вправо, то влево, никак не умещаясь в узкое пространство между остальными машинами, – это же твои слова, правда? – Я не хотел. Она срывается на истерический смех, продолжая дергать коробку передач с D на R: – Серьезно? А по-моему очень даже. Иккинг упирается ладонями в капот, выкрикивая в запале: – А какой, блять, реакции ты ожидала? Боже, ты приложила меня гребанной плахой, Астрид! Она игнорирует его и снова начинает сдавать назад, отчего Иккинг теряет равновесие и, едва удержав себя на ногах, кидается к водительской двери. – Ты сейчас снесешь кому-нибудь морду, если не перестанешь дергаться, – он цепляется за стойку одной рукой, второй вырывая ручку, но громко ругается, когда понимает, что Астрид заперлась изнутри. Предосмотрительная какая. – Да свали ты уже! – Хофферсон остервенело ищет кнопку на руле, чтобы закрыть окна, но проскользнувшая внутрь рука снимает блокировку быстрее. Дверь открывается одним рывком, а в другой момент Астрид чувствует чужие пальцы, сжимающие ее запястья. Хэддок вытягивает ее из машины. – Все, хватит, – шепчет он, – не вырывайся. Она отталкивает его, со всей силы каблуком наступая ему на кроссовок. Хэддок охает, сжимая от боли зубы. – Не трогай меня. Может быть, если бы Астрид на секунду остановилась в своих попытках сбежать, она почувствовала бы своей собственной спиной, как бьется его сердце. Ощутила бы его дыхание на своей шее, руки, обвитые вокруг ее плеч сзади. Уловила бы, как тесно его грудь прижимается к ее острым лопаткам, и как нежно его щека касается ее виска. Она бы поняла, как он близко. – Астрид, тише, – повторяет Иккинг, поглаживая предплечье Хофферсон, и чувствуя через ткань рубашки оголенную кожу ее спины, – дыши глубже, слышишь? Она постепенно остывает. Продолжает царапаться и извиваться, но уже в пол силы, глухо подвывая себе под нос. Ее руки безвольно повисают вдоль тела, а голова опрокидывается назад на его плечо. С несколько секунд Астрид просто стоит, откинувшись на него, и держит глаза закрытыми. Волосы, ранее так усердно уложенные в крупные локоны, рассыпались по его груди и рукам. Она молчит, втягивая и выпуская воздух. Замирает. – Почему ты такой кретин? – всхлипывает Астрид в последний раз, – я сама не из святых, но ты вообще конченный ублюдок. Хэддок тихо смеется, выпуская Хофферсон из своих объятий. Она делает маленький шаг назад. Сейчас, в свете стоп-огней, окруженный ночной свежестью и приглушенной клубной музыкой, он видит всю ее красоту. Не вычурную идеальность ледяного образа, а прекрасное сочетание сбившегося дыхания и мокрых щек. Она смотрит ему прямо в глаза, теребя пальцами подол и чувствуя себя неловко под его пристальным взглядом, а он просто любуется ее несовершеностью. – Ты побуждаешь во мне худшее, Хофферсон. От того тона, которым он произнес эту фразу, она чувствует, как ее скулы начинают наливаться краской. – Я ненавижу тебя, ты в курсе? – Да, я тоже. Иккинг делает неопределенный жест, протягивая руку к лицу Астрид, но, будто опомнившись, отводит ее в сторону и кладет на выступающую ветвь над ее головой. Кажется, он хотел к ней прикоснуться. – Мы слишком странно себя ведем по отношению друг к другу, – шепчет Астрид. Но Иккинг просто не может ответить. Да, они чертовски странно себя ведут. Воюют, флиртуют и снова воюют. Раз за разом увеличивая силу удара и повышая градус. – Я больной кретин, – наконец говорит он и усмехается, заправляя ей прядь за ухо, – и сейчас я либо убью, либо поцелую тебя.