***
Зайдя в столовую, чтобы перекусить после тяжелой контрольной работы, Юнги с трудом пропихивается сквозь буйных, голодных студентов, и со скоростью света несется к маленькому и единственному свободному столику у окна, который грозит стать занятым, если не поспешить. Ровно в то время, когда Мин добирается до стола и облегченно бросает на него сумку, каким-то чудом там же оказывается и, мать его, Чимин, да еще и лицо удивленное такое делает и косится на свободный стул, держа в руках огромный мясной бургер и колу. Он выглядит так, будто бы привидение увидел и вот-вот грохнется в обморок, и Шуга только криво улыбается, прожигая Пака взглядом, кажется, добивая. Юнги обожает этот мир и гребанные закономерности. — Чё застыл? Присаживайся. А особенно закон подлости, такой частый и неотвратимый в своей уникальности, что зубы сводит. — Тут как-то грязновато. — Так вытри, белоснежка, — фыркает Юнги. Оба парня далеко не в огромном восторге, но им всё-таки приходится поделить между собой двухместный столик, за которым раньше сидели исключительно вместе. Парни молчат и отводят глаза, создавая за столом неловкую атмосферу, и за все время обеда Мин ни разу так и не оторвал взгляда от своего телефона, а Чимин, кажется, от Юнги. Неловкость достигает своего апогея, но никто так и не спешит сделать что-то для того, чтобы разрядить обстановку. Уловив на себе раздражающий пристальный взгляд, Шуга, наконец, решается. Просто у него терпенья намного меньше и запала в разы больше, чем у младшего, что уж говорить о раздражительности. Юнги долго подбирает слова, собирается с силами, чтобы попросить Чимина нахрен отвернуться, но вместо этого выдает что-то неловкое про нудную кучу домашнего задания, и Пак со всем соглашается, активно кивает головой, словно робот, и понимающе поджимает пухлые губы. Но в итоге, так и не перейдя к главному вопросу — что за херня у них происходит, Чимин, суетясь, запихивает остаток бутерброда в и без того забитый рот и быстро уходит. Бежит, что аж пятки сверкают, бедный. Юнги за него стыдно. Грядущая пара — наконец последняя, и Юнги почему-то совсем не удивляется, только благодарствено кривит физиономию, когда бумажное расписание на первом этаже показывает общую пару со спец-группой Чимина. Что ж, он уверен, что взгляды никуда не денутся, может, поменяют свою направленность, или младший и вовсе изобретёт новый способ действовать на нервы, что для него вполне нормально и очень даже ожидаемо. Какое-то подобие перемирия даст Паку возможность пялиться в два раза больше, пакостить — в десять, и не ожидать никакой негативной реакции в ответ. Пак предсказуемый, потому что делает всё в точности так. Он умеет выводить из себя, серьезно. Прямо с самой первой секунды своего присутствия начинает бесить и раздражать, что у Юнги глаз готов дергаться, как бешеный. Чимин даже не прикладывает к этому особых усилий, в отличие от старшего, которому для того, чтобы держать себя в руках, требуется львиная доля выдержки и терпения. Чимин осторожно оглядывается и садится на парту прямо перед Шугой к очкастому ботанику, открывая Юнги отличный вид на свой рыжий растрёпанный затылок, по которому так и хочется с размаху зарядить учебником по истории или, может, кирпичом. А лучше двумя сразу, как приятный бонус. Повторив про себя, что Чимин круглый идиот, Юнги вспоминает упражнения для дыхания, которые посоветовал дяденька с экрана телевизора, и считает до десяти про себя, глубоко дышит, пытаясь сосредоточиться на разданных тестах. И никакого больше Чимина, нет. — Хён, извини пожалуйста, — тихо шепчет Пак, стараясь, чтобы учитель не заметил его, и осторожно поворачивает голову назад. — Подскажи, что у тебя в десятом? Не догоняю совсем. «За что?» — Надо было учить, а не гулять. — Что? — щурится. — Говорю, пошел в жопу, дебил, — нервно шепчет Юнги ему в ответ, не отвлекаясь от задания. Нет, серьезно, коротышка совсем оборзел. — Девять? — не услышав, переспрашивает его Пак, и Юнги решает, что обязательно купит тому в день рождения слуховой аппарат. Вот уж он обрадуется, наконец-то будет у него что-то полезное среди груды комиксов и поломанных наушников. — Прием, Пак Чимин, — нервно кричит молодой практикант по истории, чье имя Юнги сразу запомнил — Ким Намджун, и грозно хмурится. — Ты лучше повернись к доске, а то шею себе свернешь. Не дай Бог меня посадят. А я, знаешь ли, свободным быть люблю и ходить по кругу час в день пока не собираюсь. Меня небо в клеточку и люди в полосочку не прельщают совсем. Класс заполняется громким идиотским смехом, смутно напоминающим гиен, и все оборачиваются в сторону Юнги, который до боли вжимает карандаш в палец и мысленно избивает Чимина, привязывает к нему камень и, под умоляющие вопли боли, скидывает в открытый океан. Когда наступила долгожданная тишина, и до Мина наконец дошла суть непонятных вопросов, Пак снова набирается наглости обернуться да и еще резко бросить небольшой помятый кусок бумаги который окончательно сбивает мысль по поводу задания. Юнги всё ещё кое-как сдерживается, чтобы не заорать на всю аудиторию, но почему-то останавливается перед тем, как разорвать лист, и разворачивает его, с интересом рассматривая умоляющее о помощи послание. С кривыми нарисованными сердечками. Юнги решает развлечься, мстительно думает, что короткого ответа из двух понятных слов, направляющих в нужное место весьма однозначным маршрутом будет вполне достаточно. Он дергает Чимина за белый воротник и, стараясь не привлекать внимания бдящего над задними партами Намджуна, передает бумагу в его руки, равнодушно смотря в горящие благодарностью глаза. — Спасибо! — шепчет. — На х… Куда?! Конечно, дальнейшую реакцию можно было ожидать: Чимин резко оборачивается и одними губами шлет Юнги в то же самое место и ждет ответа, но, на удивление, получает лишь хитрую улыбку. Он уже собирается что-то сказать, даже рот открывает, но тут же захлопывает его обратно и вжимает голову в плечи, сконфуженно смотря куда-то за спину Мина. Тот выгибает бровь и разворачивается, чтобы посмотреть, что вызвало такую реакцию Пака, тут же жалея о своём поступке и всей душой желая выматериться, когда почти утыкается носом в живот Намджуна. — Что за любовные записочки? Мне уже надоело, — практикант складывает руки на груди и строго смотрит на студентов сверху вниз. — Юнги и Чимин, встали и вышли из аудитории, работы мне на стол, дописывать придете на следующей паре. Даю вам время выяснить отношения, ибо взрослые уже для сердечек. — Что?! Сонсенним, а я здесь при чем? Это не моё! — Для вас будет лучше, если я не стану выяснять, кто кому сердечки рисует. Я сказал, оба встали и вышли, — чеканит Намджун и быстрым движением хватает с парт чужие работы, рукой указывая на выход. — Охренеть, — вырывается у Юнги. — Что? Вышли оба! Юнги хочет убить всё и всех, он хватает свою сумку и тащится к дверям, со злостью осознавая, что Пак плетётся за ним.***
— Ну ты молодец, умничка просто! Я бы тебе похлопал, но боюсь, с твоей подачи нас и из-за этого из университета выпрут! Мин изо всех сил пытается не кричать во весь голос, чтобы другие учителя не повылазили из своих кабинетов и не убили оставшиеся нервные клетки своим брюзжанием. — Да чё я-то? Ты первый начал. Сложно же было подсказать, а не выделываться! — Да с какой стати я обязан тебе подсказывать? У тебя что, мозгов своих нет? Чимин нервничает, пальцами хрустит и волосы перебирает. И Шугу это бесит. Его весь Пак бесит, целиком и полностью, вместе со своей тотальной неуклюжестью и дебилизмом, которого просто через край, и наконец-то он может высказать всё это. Юнги не выдерживает напора такой тупизны и разворачивается в другую сторону, направляется к открытым дверям с выходом на крышу и злится с удвоенной силой, когда слышит шаги Пака за своей спиной. — Зачем ты за мной прешься? — А куда мне ещё идти? — тихонько отвечает Чимин, полностью сдавшись. Вот он открыт — бейте. — Что ты свои щенячие глаза лупишь? Неужели уже позабыл, как избегать меня? Так вот, я напоминаю, — рявкает Мин и бросает рюкзак у стены, падая рядом. Чимин молча усаживается рядом, городя своей сумкой промежуток между ними, и, откинув голову на холодную стену, виновато смотрит, закусив губу, и долго пытается подобрать слова, которые, как назло, все разбегаются, не желая строиться в предложения. А Юнги злится, как ненормальный, потому что Чимин тяжело дышит и не отвечает уже непонятно сколько минут. Молчит и не объясняет, какого хрена не соизволил нормально поговорить и сбежал в соседнюю комнату, какого хрена избегает его в общежитии и университете, и все равно смеет садиться с ним за общий столик, какого хрена вообще отсел от него к этому придурку очкастому спереди, и с хуя ли он должен после этого мозготрепа давать ему ответы на тесты? — Прости. За то, что как дебил себя веду. Я жутко неловко себя чувствую и… Просто запутался, понимаешь? — наконец выдает Пак и поджимает под себя колени, словно замученная главная героиня из какого-то сопливого сериала, которые он смотрит просто часами и исправно ревёт в конце каждой серии. — В чем запутался? Запутаться можно в тестах, но не в отношениях с людьми, — нервно хрипит Юнги. Нет, серьезно, они, блять, просто пососались. Не переспали. В чем проблема? — Во всем. — Чимин, живи где хочешь и делай, чё хочешь, мне абсолютно плевать на тебя. Ничего не изменилось. Просто знай, что если я завалю эту контрольную работу, тебе не жить. Мин утыкает взгляд в телефон, на котором ловить на самом деле нечего, и он начинает растерянно водить пальцем по главному меню. Чимин заламывает брови и чуть опускает голову, не ожидая такого. — Я правда не хотел. Я пытался подготовиться, но у меня в голове совсем всё перемешалось, — совсем тихо тянет он, перебирая пальцами складки на штанах, и Шуга недоверчиво косится на младшего. Серьезно? А где твои подколы, Пак Чимин? Все разом растерял из-за внезапного и неконтролируемого чувства вины? Неуверенно повернувшись к Чимину, Юнги совсем застыл. Сидит этот Пак, блин, такой до ужаса красивый. Волосы такие пышные, от чистоты блестящие, розовые губы виновато поджаты, а белая рубашка идеально подчеркивает накаченное тело. Сидит такой и грустит. Из-за Юнги грустит и чуть ли не распускает нюни. — Ладно, не извиняйся. Бог простит. Если простит вообще, — пожав плечами, говорит Мин и тут же достает из бокового кармана зажигалку с толстой пачкой сигарет. Он носит их с собой не потому, что такой заядлый курильщик, что не может и часа без никотиновой палочки, а потому, что просто перестал выдерживать окружающий мир с тех пор, как переехал в общежитие. — Сигареты? Ты не говорил, что куришь, — выдает Чимин и морщит лицо из-за сизоватого вонючего дыма возле своего лица. — Куда принести досье? — автоматически грубит Мин и делает глубокую затяжку, чувствуя успокоение в никотине, что заполняет его легкие. — Прости. Не обращай внимания, — тяжело вздыхает он. — Как мне, спрашивается, не обращать внимание на слёт со стипендии. — Знаешь, если я завалю эту работу, то слечу с бесплатного обучения. Так что не одному тебе досталось, — тяжело вздыхает он и затем начинает отмахивать от себя сигаретный дым. — И в конечном итоге придется валить к себе домой. Это далековато будет. Юнги кое-как сдерживается от того, чтобы не заржать во весь голос и не проглотить сигарету. «Серьезно? В другой город? Это же замечательно!» Больше никаких нервов, неприятностей, не будет назойливого Пак Чимина, а с ним не будет неожиданностей и ночных сюрпризов. И проблем тоже не будет никаких. Непроизвольно вспомнив ту пьяную ночь, о которой он всем сердцем поклялся забыть, Юнги немного вздрагивает и чувствует колкую волну мурашек по телу, и, господи, ему снова стыдно. Да и вообще, представляя на момент свою комнату и университет без Чимина, становится как-то обидно что ли, и Мин, наконец, соглашается сам с собой — ему совсем не хочется, чтобы Пак уезжал. Вот такая мгновенная мозговая цепочка. — Дашь мне затяжку? Разок. — В нос могу. Пару раз. — Хён. — Сигарета не поможет тебе сдать тест. Давай лучше учебник открывай. И вообще, если ты после примирения надеялся на мою помощь, сообщаю: хрен тебе, ага, — Шуга закатывает глаза и тушит горящий окурок о настенную плиту. Чимин в ответ что-то раздосадовано бурчит, но послушно достает огромный учебник, которым полчаса назад чудом не получил по затылку и углубляется в книгу. — А еще, — после пятиминутного чтения, Чимин отрывается от учебника и смотрит вдаль, — я бы хотел кое-что прояснить. — Господи, как серьезно сказал. Ну давай, — безразлично и без капли интереса спрашивает Мин, хотя внутри все бурлит, потому что он прекрасно знает, о чем Пак собирается говорить. — Той ночью… Мы тогда… Это же просто алкоголь, да? Мы же друзья с тобой? Только я не гей, — неловко тянет младший и неловко отводит глаза куда-то в сторону. — А ты думал по-другому? Чимин, странный ты, — немедля отвечает Юнги, замечая, как сжатые кулаки почему-то резко начали потеть, а звук сердцебиения громко и отчетливо стучал по ушам. — Ты правда так считаешь?.. — Нам просто скучно было. Да и будто бы я без алкоголя полез бы к кому-то вроде тебя. К… — он кривит губы, зарываясь пальцами в выжженные краской волосы, — натуралу. Давай просто забудем, окей? — Без проблем, — как-то облегченно отвечает Пак и негромко выдыхает. — А я волновался, что ты говорить со мной не захочешь, — он начинает нелепо высоко хихикать. — Я вот теперь сто процентов уверен, что не гей. Мне как-то вроде не понравилось. — Фух, и слава богу, — ухмыляясь, отвечает Юнги. Хотя на самом деле совершенно не находит это веселым. Чимин просто охренел и наверняка не успел нормально распробовать. Да он же наверняка офигенно целуется! А Юнги, кажется, понравилось. По крайней мере, Хосок оценил, насколько сильно у него набухли шорты. Стыдно.***
Когда громкий звонок заполняет этажи университета, Чонгук сдает свой полностью исписанный лист с заданиями и с чувством собственного удовлетворения выходит из класса, ведь знает: максимальный балл ему обеспечен. И не потому, что ему делают «скидку» как старосте, а потому что он вполне такой себе умный парень и просто на низкие баллы писать не способен. Встретив на повороте недовольного Юнги и за ним плетущегося Чимина, Гук мысленно жалеет бедного друга, которому, наверное, здорово влетело, и хлопает его по плечу. Пожелав обоим удачи на грядущей контрольной, Чонгук привычно направился в кабинет учительской, в который каждый день обязан заносить толстый фиолетовый журнал, и Гук проклинает своё звание, потому что каждый день носиться с этой папкой как-то лень. Ничего не предвещает беды. Гук спокойно идет по длинному коридору суетливых студентов с знакомыми лицами, которые одной рукой нервно держатся за встрепанные волосы, а другой держат кучу конспектов, которые, наверное, не успели выучить дома из-за очередной гулянки или, может, лени — их проблемы. Гук и сам редко за учебники садится, но всё равно работы умудряется хорошо написать. Чонгука ничего не волнует, он сдал все долги и спокойным шагом направляется к очереди на лифт, но неожиданно тормозит, когда вдалеке виднеется знакомая макушка Тэхена, скрывающаяся в кабинете музыки. — Тэхён, — Гук тихо хлопает за собой дверьми и замечает, как тот испуганно роняет из рук мокрую губку, тут же подхватывая ее другой. — О, привет. — Ты почему здесь, а не дома? Тебе лучше? Тэ, как назло, молчит, словно воды в рот набрал, хрипло откашливается и выжимает воду из мокрой тряпки, заставляя нервы Чонгука плясать и напрягаться. — Да, кажется, выздоровел. Погодка на улице довольно противная. — Может, тебе помочь? У меня пары закончились уже. — Спасибо, я лучше сам. Грязная работа — для дежурных, — хихикнул Тэхен как-то странно, и продолжил тереть доску, словно кроме него в классе больше никого. Чонгуку обидно, ведь он впервые хотел бы поболтать с Тэхеном. Да и вообще, он волнуется, кажется. Ведь не каждый человек способен высидеть столько пар, когда день назад валялся на постели с огромной температурой. — У тебя точно все в порядке? Ты странный какой-то, — Гук делает несколько шагов навстречу, в надежде привлечь внимание и увидеть привычную теплую улыбку в свою сторону, которая сообщит, что у Тэхена все нормально. И что вообще у них все нормально. Но вместо душераздирающей милой ухмылки Тэ отвечает лицом полным безразличия и непонимания: — Чонгуки. Спасибо, правда. Дел куча, пытаюсь сообразить планы на завтра. Тэхен изменился: стоит, худой такой, в своем сером, облегающем джемпере и медленно сливается с ним цветом, словно что-то случилось и, судя по выражению лица, делиться с Гуком не собирается. Но тем не менее, Чонгук чувствует волнение, он хочет обнять Тэхена, отвести в ближайшее теплое кафе, сытно накормить, выслушать волнующие проблемы и постараться дать хороший совет. И ему все равно, если это не проблемы, а какая-то глупость, ведь он просто хочет быть рядом, когда Тэхен такой беззащитный. Стоит, блин, такой красивый, и морозится, продолжает тщательно натирать угол доски, который уже давно блестит от чистоты, и младший это замечает, бесится от такого холода в свою сторону и не понимает — почему? Чонгуку стыдно. Он чувствует себя настоящей бабой, что все никак в чувствах своих разобраться не может. И вот теперь, когда он готов ответить на чувства, Тэхен морозится? — Может, ты не против позже со мной прогуляться? Я голоден, как зверь, — Чонгук делает очередную попытку после минутного молчания. — Прости, но я уже договорился с кое-кем… — Тэхён виновато пожимает губы. — Может, в следующий раз, Чонгукки? — добавляет он, и у Гука совсем крышу сносит, и он готов забыть и простить всё только от «в следующий раз.» Чонгук понимающе кивает и под неловкое «извини» выходит из класса, пытаясь успокоить бешеный ритм сердца, и жадно вдыхает воздух из открытого окна. Гук на самом деле всей душой надеется, что с Тэхеном все в порядке, и ничего не случилось. Он обязательно узнает причину такого поведения, наверное, через пару дней, неделю или месяц, не важно. Может, оно и к лучшему, что Тэ ведет себя не так, как раньше. Раньше он бросил бы все на свете и пошел с Чонгуком. Младший домой не спешит, тем более, когда на улице капает дождь. Чонгук любит дождь и хмурую погоду, но лучше наблюдать за ним из окон своего дома с горячим кофе в руках, чем мокнуть и мочить белые кеды. Высунув черную макушку в открытое окно, Гук вдыхает свежий осенний воздух, чувствуя легкие, прохладные прикосновения капель дождя на своей макушке. Вдалеке виднеется крыльцо университета и будняя суета растерянных студентов с разноцветными зонтиками, сталкивающимися друг с другом. Чонгук неловко отмечает, что и сам зонтик забыл и придется промокать или подстраиваться к чужим людям, тесниться. На часах уже полчаса, как Гук должен быть дома, и легким движением руки он накидывает на себя черный капюшон толстовки, и лениво потягивается, собираясь наконец направиться домой. — Прекрати, не балуйся. Давай лучше сегодня ко мне пойдем? — Гук слегка вздрагивает, потому что за спиной отчетливо слышится голос Тэхена. — Нам же не заниматься этим прямо в университете, правда? — продолжает он и глупо хихикает, когда тем временем Чонгук сплетает пальцы в узел, опирается на подоконник и продолжает спиной вслушиваться в телефонный разговор. — Прекрати-и. На входе поговорим, мне неудобно сейчас. Эти обезьяны такие свиньи, даже не представишь, — завершает он, громко звенит ключами в дверях и поспешно уходит, устало шаркая ботинками по полу. Гук долго пытается переварить то, что ему удалось услышать. Чем это он с каким-то хёном собрался дома заниматься? И почему в университете не могли? Чонгук бы с удовольствием проследил за этим, блять, хёном. Напряженные руки начали непроизвольно сжиматься в кулаки, желая что-то или кого-то срочно ударить. Значит, Тэхен обманул его, нет никакого домашнего задания, всё совсем не «нормально», и есть какой-то хён, наверняка его новая игрушка и никак иначе. Домашнее задание и здесь можно было сделать, Чонгук понимает. А ведь он с самого начала знал, что всё закончится именно так. Зачем крутым парням нужна бесценная мелочь, когда вокруг столько крутых людей, девушек, хёнов? Хотя, к слову, таким накаченным мышцам и высокому росту, как у Гука, мог позавидовать любой старшекурсник, да и взрослый, в общем. Но пользы теперь от этих данных совсем ноль. Младший не сдвигается с места и пристально смотрит на толпу у крыльца и, как бы странно и не было, выжидает обманщика Тэхена, который словно в душу ему плюнул, и его тупого паренька, который потом с какой-то радости пойдет в тэхенов дом. И зачем время на это всё тратить, Чонгук и сам не понимает. Но ждет же, зараза. Из входных дверей выглядывает знакомый худой силуэт в широкой спортивной куртке, которая явно размера на два больше нормы, и Тэ почти тонет в ней, но выглядит как всегда мило и обворожительно. Гук на мгновение надеется, что ему всё послышалось да и вообще, может это и нелогично, но это мог бы быть его брат или еще кто-то, блин. Мимо старшего ходит куча людей, почти все жмут ему руки и на прощание мило улыбаются, и Гук каждый раз бесится, задается вопросом — на-хре-на? И всё же тот самый Хён находится: Тэ наваливается на шею широкоплечего высокого парня и тащит в сторону ворот, раскрывая над головами черный зонтик. И так ярко улыбается, как когда-то улыбался не какому-то хёну, а ему, Чонгуку. И от этого еще паршивее. Сердце Чонгука бешено колотится, и ему до жути стыдно за свое поведение, ведь, кажется, Ви ему считается совсем никем, и он хорошо дал понять, что Гук уже не в силах это исправить. Тэхен поправляет белый рюкзак на своей спине, засовывает обмерзшие руки в большие карманы куртки и увлеченно о чем-то рассказывает, моментами жестикулируя свободной рукой. Но Чонгук уже не смотрит. Он получает сообщение на телефон и тут же несется на выход, решая спуститься по лестнице и не выжидать очередь на лифт. Юнги: Мы с Хосоком бухать идем, пошли с нами. Возражения не принимаются.