***
— Чиминни, закажи мне чего-нибудь выпить, — мурлычет девушка, растягивая полные губы в улыбке, которая почему-то кажется Чимину кошачьей, и направляется в дамскую комнату, по дороге светя своими оголенными стройными ногами, что излишне привлекает внимание двух мужчин лет тридцати за дальним столиком. И Пака это, честно говоря, не так сильно бесит, как доводит до тошноты. Он только сжимает челюсти и отводит глаза, пытаясь не представлять, какие мысли гуляют в чужих головах. Чимин делает вид, что не заметил и решает в следующий раз попросить Юну одеться менее вызывающе. Только вот он не совсем уверен, что после замечания хоть что-то изменится. Задумчиво почесав затылок, быстрым движением пальца Чимин указывает высокому мужчине с блокнотом на название слабоалкогольного напитка и провожает его глазами до самой барной стойки. Форма довольно обтягивающая. А удобно ли им в таком работать? Пак очаровательно улыбнулся Юне, которая дернула его за плечо. — Чего ты на него уставился? И лыбишься еще так странно… — Да ничего. Показалось, что я его знаю. Сегодня всё должно было пойти прекрасно.***
Через час Чимин уже откровенно скучает с Юной. Пропускает ее блондинисто-розовые речи мимо ушей, кое-как сдерживает себя от зевания, смотрит куда-то в замерзшее окно, вдаль покрытой тонким слоем снега улицы, и, потягивая клубничный молочный коктейль, обдумывает, чем бы ему заняться в грядущие выходные. Раньше Чимин охотно таскал Чонгука по развлекательным центрам, привычно заваливался на ночевку, всю ночь смотрел свой любимый хоррор сериал, отжав у Гука ноутбук. Тот бы возмущался, но в конечном итоге приносил к экрану еды и притихал, внимательней прислушиваясь. Только вот это было раньше. Теперь Чонгук зависает с Тэхеном. Чим довольно долго не мог поверить в то, что дружбан оказался этим. Он бы, наверное, и не поверил, если бы сам случайно не застукал их полупьяными на вечеринке Хосока. Пак надеялся, что ему показалось, но на следующий день они решили официально подтвердить свои отношения. Однако, на самом деле, Чимин чувствовал себя немного… одиноко. Будто бы все, кого он считал близкими, моментально отдалились на максимально недосягаемое расстояние, и Пак до них, как ни старается, дотянуться не может. Это, конечно же, было не совсем так, но Чимину хотелось как раньше. Пока Пак зависал, смотря куда-то вдаль улицы и размышляя о вечном и незыблемом, за окном ему почему-то пригляделся парень. Невысокого роста, в смешной шапке с торчащим голубым бубоном. И Чимин тяжело вздохнул. Потому что снова непроизвольно вспомнил Юнги, у которого были такие же худые и длинные ноги. Честное слово, словно спички. Но, в отличие от Юнги, парень с улицы был блондином. У Чимина внутри всё болезненно сжалось, он перевёл взгляд со стекла на свои сложенные в замок пальцы. Где сейчас находится Юнги? Чем занимается? Вспоминает ли он вообще о Чимине? — …может, уединимся? — слышит Пак и возвращается в реальность. И он совсем не уверен, все ли парни в такие моменты чувствуют такое же отвращение к себе и своей собственной девушке. — Прости, я себя нехорошо чувствую. Погода мутная какая-то, понимаешь, давление скачет и всё такое, — неловко выдает Чимин, в панике бегая глазами по помещению, снова втягивает в себя молочный десерт и тут же почти выплевывает его, когда понимает. Тот самый приглядевшийся блондин стоит на входе и приглядывает подходящий свободный столик, который он планирует разделить со своим другом. Глаза видят — это Юнги. Но в голове всё становится напрочь глухо. Юна брезгливо, кончиками пальцев, протягивает ему голубоватую салфетку, но Паку некогда стыдиться или хотя бы смущаться, когда следом за Мином тащится красавчик Джин, которого Юнги раньше презирал и недолюбливал. Сейчас от ненависти, кажется, ни единого следа. И Паку почему-то неприятно. Они выглядят слишком дружественно и тепло, словно лучшие друзья или… парочка? На Чимина Юнги уж точно так никогда не смотрел. Хотя чем он был худше? Ревность закипела в нем на все сто градусов. Стало обидно настолько сильно, насколько это возможно. Представлять, как Юнги спокойно продолжает жить без Чимина — конечно жутко неприятно. Но видеть… намного неприятней. И да, Чимин срочно хочет врезать кому-нибудь. Всё это время Паку просто хотелось стать близким человеком и другом, а тот, похоже, даже и не думал об этом. Ему, видимо, совсем было наплевать. — Чимми, может тебе таблетки выпить надо? — Какие? — нервно откликается Чимин. — Какие-нибудь?.. Парень игнорирует. Сдерживается, чтобы не нагрубить. Он хочет смотреть на Юнги и не отводить глаз. Хочет видеть, как Юнги живет без него и кипеть от злости, ревности, обиды, сгорать от нахлынувших чувств. «Сладкая» парочка проходит мимо, блондин внимательно проходится глазами по залу, но Чимина не замечает. Или просто не хочет замечать. Пак сидит, словно пришитый к кожаному креслу и почти не дышит, чувствует, как его лицо горит. Кажется, Чимин слишком сильно нагрешил в прошлой жизни, ведь Мин садится за соседний столик, словно так и надо. И Пак матерится про себя всем своим словарным запасом, в который Юнги сделал не малый вклад и из выражений. И чем же, спрашивается, его не устроил дальний диван у огромного окна. Это был предел. Слишком близко. — Ты уже всё? Пойдем отсюда, — полушепотом интересуется Чимин у девушки, и, особо её не слушая, медленно начинает накидывать на себя верхнюю одежду, не двигается резко, стараясь не привлекать к себе внимания. — Уже? Куда? Я еще десертик хотела, — огорченно тянет Юна и смотрит на Чимина своими раздражающе умоляющими глазами. Парень в душе воет. Ну может же, зараза, когда хочет. Десертик, блять. Паника берет верх над контролем, и Чимин ничего умнее не придумывает, как сбежать в туалет. Хотя и сам не понимает, какого хрена делает. Пропихиваться в маленькие туалетные окна? В которых он наверняка застрянет — естественно глупо. Пак буквально рвет на себе волосы, не представляя, что ему теперь делать. Да, Пак Чимин, ты — идиот. И Пак действительно бы вырвал себе клок волос, если бы не приближающиеся к туалету голоса, которые застигли его, когда акт вандализма к собственной шевелюре был уже почти совершён. Не долго думая, Чимин забегает в огражденную высокими стенками кабину и тут же защелкивает ее на два оборота, усаживаясь на закрытую крышку и потирая лоб. И до чего же он скатился? Сбегает от своей девушки, сидит на «туалетном бачке». Злиться из-за человека, которму он больше не нужен. Обдумывает, как неловко будет перед людьми, если он застрянет в оконной раме. — Ты иди без меня, мне кое-что сделать тут надо, — эхом доносится до напряженного Чимина. От знакомого хрипящего голоса его прошибает холодный пот и внутри всё буквально к херам переворачивается. — Если дрочить на меня собираешься, то я могу остаться, — шутит второй. Затем сообщает, что закажет им какой-то диетический салат, и, наконец, выходит, громко хлопая за собой дверьми. И Пак надеется что его не найдут: не дышит почти, вспоминает всевозможные молитвы, скрещивает пальцы на руках и ногах, но никакое божество, оказывается, против Юнги не попрёт. Доносится тихий смешок. — Ну и долго на толчке прятаться будешь? — спокойным голосом слышится за защелкнутыми дверьми. И Пак жалеет, что вообще родился на свет. Несколько секунд он находится в ступоре и затем молча кричит, беззвучно лупит себя по щекам и старается успокоиться. Когда он находит землю под ногами, а голова перестает кружиться, он громко откашливается, показательно клацает кнопку смыва на бачке и наконец щелкает замком, покидая узкую кабинку стыда и позора, которая навсегда отпечатается в его памяти. — Прятаться? Вообще-то, в туалете другими делами занимаются, — неуверенно язвит Пак. — Да ладно, серьезно? А мне показалось, что ты не в курсе. Обида Чимина жжёт его изнутри слишком сильно, слишком ощутимо, и на мгновенье ему даже кажется, что вот-вот на руках начнут появляться расползающиеся ожоги с уродливыми обугленными краями. Не то чтобы Юнги был ему чем-то обязан, как например, сообщать, где ночует, и почему уехал, ничего не сказав, но черт. — Ты вообще как разговариваешь со мной, малой? Пока Мин злится и привычно отчитывает младшего за его хамство — Чимин не слушает и слушать не собирается. Он выглядывает наличие засосов на шее, опухшие ли у Юнги губы, рассматривает новый цвет волос. — Господи, ты вообще слушаешь? Я вообще-то хотел поздороваться и сообщить, что баба твоя там злится, пока ты по кабинам ныкаешься. От нее же, кажется, — шипит Мин. — И вообще, хера-ли я на тебя еще время трачу! — продолжает он уже гораздо более раздражённо, развернувшись к выходу. — Вот действительно — хера-ли? — выдает Чимин, словно в него вселился демон. — Ну и вали! После того, сколько ты игнорировал меня, ты не смеешь требовать к себе хорошего отношения! Кажется, Пак впервые срывает свой вечно радостный голос, и Юнги вздрагивает, замирает столбом в дверях и замолкает. Хотя хотел наговорить много чего, теперь не в силах вымолвить и слова. Он как-будто понимает, что сейчас творится в душе у измученного Чимина, но создается такое впечатление, что в нем просто напросто не хватает сил объясниться. — Чимин, послушай. Ты прав, я не имел права вот так нагло подходить. Но ты просто не понимаешь, почему я так поступил. — И никогда не пойму! Я ведь думал, что мы друзья… — Так было лучше. — Для кого лучше, Юнги? — перебивает Чимин. — Знаешь что!.. — злобно хрипит Юнги и дергает ручку двери на себя, сжимая её до побелевших костяшек и обдумывает, что бы ему такого еще сказать. — Ты… Будь добр, прекрати пялиться на меня на парах, это пиздец как неприлично! — выдает он фразу, словно совсем не ту, которая должна была быть, и уходит. Останавливать Юнги никто не собирался. Чимин устал. Он так давно представлял их встречу, представлял их разговор. А получил то, что получил — Юнги прямо сообщил в лицо: Чимин ему не нужен. Он тяжело выдыхает, брызгает на лицо холодной водой и смотрит на себя зеркало. Когда выходит из уборной, не удивляется пустоте соседнего столика. — Пак, мать твою, Чимин, я жду тебя уже целых двадцать минут! Девушка пафосно поправляет свои вьющиеся локоны и пытается смотреть устрашающе, морщится, но Чимину совершенно всё равно, что там это чудовище о нем думает. В его душе бушует ярость и гнев, потому что Юнги снова развернулся и ушел, и в этот раз, кажется, навсегда. Пак крепко хватает Юну за запястье и под возмущенные вопросы тащит не сопротивляющуюся девушку в ту же кабинку мужского туалета. Девушка, прижатая к стене, что-то язвин и Чимин тут же затыкает ей рот жестоким и глубоким поцелуем, подкидывая ее длинные ноги себе на бедра. Она вовсю извивается и просит быть капельку нежнее, но черт, о какой нежности вообще может идти речь, когда Пак злится на всё и всех. Особенно на себя. Что он все равно не понимает, почему его оставили. Чем он провинился. — Что это еще за херня?! Чимин долго пытается прийти в себя и сообразить, что же случилось и почему девушка смотрит так непонятно и разочарованно, и, опустив голову на пояс, до него доходит. У Пака и не намека на стояк. Он тут же опускает девушку ногами на плитку, в спешке натягивает свои джинсы и застегивает ремень, виновато потирая одной рукой глаза. — Ненормальный, — шипит девушка, натягивая нижнее белье, и смотрит так ненавидяще и с таким презрением, что Мина ведёт немного, и он приваливается боком к стене, от которой противно пахнет моющим средством и хлоркой, чтобы удержать равновесие. — Я видела сегодня твоего гомосека. Это же из-за него, да? Так и знала, что ты такой же. Чимину плохо, его выворачивает наизнанку и все страхи неминуемо лезут наружу, и говорит он совсем не грозно, как хотел, а тихо, на грани слышимости, и почти жалко. — Замолчи. Прошу тебя, уходи. Проваливай из моей жизни. Глаза Юны расширяются, становясь нетипичного размера для азиатов, и она резко придвигается к парню, тыкает его в грудь длинным ногтем и буквально выплёвывает: — Да пошёл ты. И снова хлопок дверьми. Уже второй раз за день. Чимин вымученно усмехается. Проклятая кабинка.