К звездам

  Перед началом экзамена ученикам напоминается, что оценка за экзамен основывается на способности четко и сжато представить и обсудить знания, а не только на самих знаниях. Во время экзамена доступ к интернету умеренно ограничен.   Ваше имя?   〈Скрыто для конфиденциальности〉   Опишите цель структуры Управления и обсудите, добилось ли Управление этих целей.   Заявленные намерения структуры правительства содержат три цели.   Во-первых, оно предназначено для повторения преимуществ демократического правительства без его недостатков. То есть оно должно быть чувствительно к благополучию граждан, давать гражданам чувство уполномоченности и минимизировать гражданское недовольство. С другой стороны, следует избегать неоптимального сигнального механизма прямого голосования, чрезмерного влияния харизмы или особых интересов и мучительно медленного механизма демократического управления.   Во-вторых, оно призвано интегрировать интересы и силу искусственного интеллекта в человечество, не создавая разногласий или чрезмерного предпочтения того или иного. Разумность ИИ уважается, и их невероятная сила используется для смазки колес правительства.   В-третьих, по возможности, механизмы власти осуществляются понятным человеку образом, чтобы заинтересованные граждане всегда могли наблюдать понятный им процесс, вместо неинтерпретируемых проблем оптимизации полезности.   Успешность правительства в достижении трех этих целей смешана…   〈Консультативное примечание: Нисходящая тенденция внимания пользователя. Уведомляем, что избыточное содержимое отражает зарегистрированное ознакомление пользователя с обязательным обществознанием. Отмечены представляющие особый интерес исключения.〉   〈Продолжение содержимого:〉   В то время как правительство весьма успешно в предотвращении гражданских беспорядков, эффективной работе и, как правило, считается способствующим общему благосостоянию, рядовой гражданин чувствует крайне малое сродство с решениями Управления, которые часто кажутся таинственным образом взявшимися из ниоткуда.   Этот недостаток уполномоченности представляет собой сочетание двух факторов. Во-первых, огромный размер человеческой популяции легко размывает озабоченность любого индивидуума. Во-вторых, население просто не заинтересовано; даже на местном уровне участие гражданского общества на рекордно низком уровне. Население видит мало пользы в участии в политике, по сравнению с широким разнообразием гораздо более интересных мероприятий.   Также правительство не смогло сохранить свою деятельность по-настоящему понятной человеку, хотя остается открытым вопрос, может ли этого добиться какая-либо действующая в подобном масштабе организация. Главным затруднением является так называемая «проблема Ктулху», придуманный известным политологом Фредериком Эвальдом термин. Один из самых ранних критиков нынешней правительственной системы, Эвальд отмечал, что Управление настолько непонятно и чуждо, что вполне может быть «лавкрафтовским чужим богом», совершенно непостижимым как для людей, так и для ИИ.   Конкретно этот термин относится к тому, что понятное в каком-то одном аспекте правительство легко становится непостижимым, когда все его части складываются вместе, эта проблема особенно применима к Управлению, чью совокупную деятельность никто не понимает.   Стоит спросить: может ли правительство, которое никто и никогда не понимал, нести ответственность? Единственное утешение заключается в уравнениях Волохова, которые гарантируют, что система, по крайней мере, пытается содействовать благополучию человечества.   Лишь во второй цели, интеграции в человеческое общество ИИ, Управление может претендовать на почти полный успех. ИИ и люди существуют почти в полной гармонии, весьма отличаясь от представляемых многими в прошлом дистопий.   Опишите структуру Управления с особым акцентом на его Представителей.   Формально Управление является ИИ-опосредованной человечески-интерпретируемой абстрагированной демократией. Его создали как альтернативу пропагандируемой многими идеологами пре-Объединения утилитарной технократии ИИ. Как таковое, оно было предназначено для получения математически близких к технократии результатов, но с радикально иными внутренними механизмами.   Интересы избирателей правительства, как людей, так и истинно-разумных ИИ, возложены на различных представителей, каждый из которых запрограммирован или проинструктирован действовать насколько возможно в интересах своей конкретной локали. Интересы могут быть как конкретными, так и абстрактными, начиная с легко понятных «Митакихарских физиков частиц» до довольно абстрактных «науки и технологии».   Каждый представитель может слиться с другими – непосредственно либо через консультативный ИИ – чтобы сформировать супер-представителя с большей общностью, который, в свою очередь, может слиться с другими, вплоть до уровня Директората. Все, кроме представителей низшего уровня, состоят из многих других, и все, кроме высшего, являются составной частью нескольких супер-представителей.   Собравшиеся в комитеты представители формируют ядро почти всех решений. Эти комитеты могут быть постоянными, вроде Центрального экономического комитета, или разовыми, и распределение решений и состав комитетов осуществляются с помощью специальных контрольных комитетов, с рекомендациями специализированных консультативных ИИ. Эти распределения выполняются путем вычисления предельной полезности решения, накладываемого на составные части каждого участвующего представителя, и точный процесс слишком запутан, чтобы обсуждать его здесь.   В вершине принятия решений находится Директорат, который является правителем и обладает властью, ограниченной лишь несколькими основными правами. Создание – или, для людей, назначение – и отставка из представителей осуществляется Директоратом по рекомендациям МРП, Машины распределения представителей.   При необходимости ВР-заседания комитета проводятся при ускоренном времени, как правило настолько быстро, насколько позволяют вычислительные ограничения, и представители обычно посещают более одного за раз. Такая схема позволяет Управлению, поддерживаемому, по оценкам, тридцатью одним процентом вычислительной мощности Земли, принимать решения и действовать с поразительной оперативностью. Только на уровне города и ниже принятие решений передано менее сложной системе, бюрократии, задействующей правительственных чиновников и низкоуровневых разумных и полуразумных ИИ.   Общим смыслом столь запутанной организационной структуры является, по крайней мере теоретическая, понятность человеку. Гарантируется, что на каждое принятое правительством решение заинтересованный гражданин может отыскать и пересмотреть заседание принявшего решение виртуального комитета. Заседания проводятся в стандартной человеческой манере, с презентациями, обсуждением, спорами и, иногда, виртуальными драками. Даже при огромной абстракции и требуемом замедлении времени это считается очень важным, и это вопрос идеологии правительства.   Объясните, как именно люди интегрированы в структуру Управления.   〈Консультативное примечание: Этот раздел отмечен за внимание, основывающееся на указанных полях интереса пользователя («Социология: исторический контекст»; «Социология: постчеловечество»; «Философия: экзистенциализм»).〉   Для прошлых наблюдателей сосредоточение правительственной структуры на ИИ-представителях может показаться смущающим и даже вредным, учитывая, что почти 47% на самом деле люди. Интеграция всех этих людей в повседневную деятельность Управления является значительным технологическим вызовом, учитывая постоянные перекрывающиеся заседания комитетов в ускоренном времени, требование к абсолютной неподкупности и необходимость интегрироваться в более общих представителей и разделяться на более конкретных представителей.   Этот вызов был встречен и разрешен в той мере, что ИИ-ориентированная организация правительства более не считается проблемой. Люди-представители самые значительно улучшенные люди, с обширными корковыми модификациями, модулями постоянного осознания, частичным нейронным резервированием и постоянным подключением к компьютерным сетям. Каждый из них в паре с консультативным ИИ в сети для выгрузки задач, ИИ также проверяет человека на признаки коррупции или недостаточную самоотдачу. Представители выгружают воспоминания и вторичные когнитивные задачи из своих мозгов и способны присутствовать на нескольких встречах одновременно, в то же время занимаясь более человеческими задачами, вроде приема пищи.   Для решения проблемы того, что люди-представители могут стать недостаточно человечными, каждый такой представитель проходит регулярные проверки на исполнение критерия Волохова – заключающееся в том, что они все еще функционирующие, здравомыслящие люди даже без подключения к сети. Представители, которые не проходят этот тест, подвергаются частичной реинтеграции в свои тела, пока вновь не удовлетворят критерий.   Опишите уровни аварийных режимов Управления и когда, если когда-нибудь, они объявляются. Подразумеваются всеобщие режимы, а не местные.   〈Консультативное примечание: Раздел избыточен для пользователя.〉   Аварийные режимы Управления предназначены для действий правительства, армии и человеческого общества с прогрессивно большей степенью эффективности, но ценой значительной потери общественных условностей, гражданских свобод и государственной идеологии. Таким образом, их объявляют только в тяжелейших чрезвычайных ситуациях, и активирован был только самый нижний из уровней.   Аварийный режим первого уровня это полное чрезвычайное заседание всех Представителей Управления с гарантией, что каждый представитель выделит по крайней мере часть вычислительного времени решению проблемы. В последний раз был объявлен после нападения на колонию Аврору и отменен через три недели после Новых Афин.   Аварийный режим второго уровня объявляется большинством голосов сессии первого уровня, вызывает слияние всех членов директората в супер-представителя Управления, содержащего в себе сознания всех представителей людей и ИИ, также как всех консультативных ИИ и большинство военных ИИ. Этот слившийся ИИ будет обладать высшей властью, реализуя технократию ИИ, которой нынешнее правительство предназначено подражать.   Предполагается, что второй уровень будет объявлен только в случае неминуемого вторжения на Землю. Никто не вполне уверен, как он будет выглядеть, и философы обсуждают, будет ли такой ИИ ближе к верховному диктатору или философскому королю.   Аварийный режим третьего уровня может быть объявлен Управлением. Все граждане мобилизуются в армию и открывается прямой двухсторонний интерфейс между мозгом каждого гражданина и ближайшей компьютерной сетью, позволяя передавать приказы и ретранслировать информацию. Следует подчеркнуть, что эти приказы не обладают обязательным эффектом, а являются только приказами. В этот момент супер-представитель становится своего рода человечеством. Основные права приостанавливаются, и правительство возвращает права казнить, лишать свободы и так далее.   Третий уровень никогда не объявлялся, и предполагается, что это произойдет только после фактического вторжения и неминуемой потере Земли. Основываясь на скудных сведениях, предполагается, что общество головоногих действует в форме постоянного третьего уровня.   Аварийный режим четвертого уровня может быть объявлен при прямом одобрении девяноста процентов человеческих граждан и ИИ. Он включает постоянную активацию гражданских комплектов аварийной безопасности и, по сути, механизацию всех человеческих взаимодействий. В то время как директивы по-прежнему необязательны, очевидные и пугающие дистопические последствия четвертого уровня ведут к мысли, что это может произойти только в случае неминуемой гибели человеческой цивилизации. Предполагается, что общество инкубаторов схоже с четвертым уровнем.   — Шестой класс, экзамен по обществознанию #1, текстовая версия, отметка «превосходно».   Неплохо было бы, если бы, как Кекуле, я мог рассказать какую-нибудь интересную историю, о сне и схватившей себя за хвост змее, но моя история гораздо прозаичнее такого.   Конечно, я услышал о скандале в Претории в тот же день, как это попало в новости. Для меня это было серьезным беспокойством, достаточным, чтобы я в итоге всю ночь не мог уснуть, размышляя об этом.   Вызывает смущение и стыд тот факт, что мы создаем все эти интеллекты, даем им контролировать наши машины, не имея возможности убедиться, что они будут дружелюбны. Она убила человека, и эта машина, в день своей смерти, так и не смогла понять, в чем ошиблась. О, она, конечно, поняла, что мы не одобрили, но так и не поняла, почему.   Как робототехники, как компьютерщики, мы должны были справиться лучше. Уже были сняты фильмы о взбесившихся ИИ, убивших миллионы, и мы не смогли гарантировать, что такого не произойдет. Не смогли. Мы просто мастерили, следуя рецептам, которые раньше волшебным образом работали, не понимая, почему, или как улучшить чудовищный шанс успеха.   На следующий день я объявил собрание лаборатории, но, конечно, очередной раунд обсуждений ничем не помог. Люди столетиями работали над проблемой, так что еще одно совещание не совершило бы чуда.   Тем вечером я остался последним, перебирая наборы данных вместе с Лапласом [лабораторным ИИ], все эти бесчисленные дампы памяти ИИ и следы активности, пытаясь найти закономерность: что-нибудь, что угодно, чтобы мы хотя бы могли понять, что заставляет их тикать.   Быть может дело в десяти или около того чашках кофе; не знаю. Все было как в сказке, понимаете? Всего день после Претории, никого больше в лаборатории, только общающиеся мы с Лапласом, и гигантская мензурка с кофе, и я вдруг это увидел. Лаплас подумал, что я сошел с ума, настолько я заговаривался. Все было так просто!¹   Вот только, конечно, не было. Прошел еще год напряженной работы, упорных стараний, попыток все правильно объяснить, убедиться, что взглянули на тему со всех сторон…   И я полагаю, что должен сказать, что это абсолютная несправедливость, что ACM не признает разумные машины как возможных лауреатов награды.² Лаплас заслуживает этой награды так же, как и я. Именно он копался во всем и все анализировал, сообщал мне все, что мне нужно было знать, делал всю черновую работу, трудился ночами год за годом. Я имею в виду, да ладно, это же Премия Тьюринга!   ¹ МСЁ подтвердил, что срок этого озарения заметно согласовывается с озвученным в тот же день желанием. Контрактница попросила остаться неизвестной.   ² ACM сняла это ограничение в 2148.   — Интервью с Владимиром Волоховым, лауреатом Премии Тьюринга, 2146.   Вход на сороковом этаже, конечно, не был главным входом. Тот был гораздо ниже, на первом этаже, с робоэкскурсоводами, историческими памятными вещами и красочными рассказами о скрывающихся от полиции волшебницах. Там даже добавили пару статуй, для вида.   Нет, здесь был вход для персонала. Точнее, для персонала высшего уровня.   Он был намеренно невзрачен, одинокая пара полимерно-стеклянных дверей, установленных прямо на отвесной стороне здания, для лучшей заметности окруженных белой линией. К ним шел небольшой посадочный балкон, защищенный от стихий прозрачным навесом, в том числе и от нынешнего дождя. Каменная кладка множества балконов служила противовесом монотонным иначе стеклу и стали. В нынешнее время это был обычный архитектурный дизайн, подходящий многочисленным пересекающим воздушное пространство псевдо-каменным скайвэям и прозрачным транспортным туннелям.   Кёко шагнула вперед, двери без церемоний скользнули в стороны. Конечно, она знала, что только что подверглась почти абсурдному множеству проверок, но ей нечего было опасаться. Это была территория Союза.   Здесь не было ни людей-охранников, ни регистраторов, что характеризовали более ранние эпохи. Вместо этого двери вывели в большой концентрический коридор, частично окружающий внешний край здания, с большим залом сразу перед ними.   Кёко двинулась прямо по коридору, в котором по обе стороны был ряд дверей, ведущих в личные кабинеты администраторов МСЁ и Представителей Управления. В частности, офисы здесь, а также на этажах ниже, принадлежали администраторам и представителям с межзвездной или глобальной ответственностью. Местные чиновники других регионов были расположены, можно сказать, местно. Таким образом, чиновники Японии были еще на несколько этажей ниже, префектуры ниже их, а Митакихары в самом низу…   Конечно, все они были подчиненными Юмы, либо в ее должности директора «Правительственных дел», либо в ее позиции Представителя как «Управления: волшебницы».   Однако не совсем правильно было называть ее суб-представителей подчиненными, так как их мнения влияли на ее собственное «официальное» мнение, и большинство помогало составить нескольких супер-представителей помимо нее, и… ну, все сложно. Хотя администраторы МСЁ были настоящими подчиненными.   Ковры, картины на стенах, маленькие ниши со скульптурами, общий стиль зала – все они объединялись, чтобы дать тонкое впечатление настоящего богатства и, превыше этого, возраста. Стены, казалось, шептали на ухо, что все в этом здании было ресурсами превыше простых квот, и уж точно гораздо, гораздо старше вас.   Ну или так говорили Кёко. Лично она ничего подобного не чувствовала. Быть может потому, что по сути она была старше этого здания, старше этой организации и старше самой Юмы и почти всех остальных в здании.   Многие кабинеты были пусты, их обитатели были в других районах здания, или других частях планеты, или, возможно, работали из дома. В конце концов, это бы не было будущим, если бы кабинет все так же оставался ловушкой.   Кёко шла мимо запертых дверей с закрытыми совещаниями внутри, открытыми совещаниями с жестикулирующими людьми и полулежащими в своих креслах чиновниками, либо смотрящими в пространство, либо манипулирующими голографическими интерфейсами обеими руками и мыслью. Возможно, самыми заметными обитателями были те представители, кто безмятежно сидели в своих креслах, для всего мира выглядя медитирующими с открытыми глазами, и нарушающими иллюзию лишь вежливым кивком, когда она проходила. Это, конечно, были ИИ, которые легко могли поддерживать голографический аватар для людей в их кабинете и общаться со всеми заглянувшими, в то время как первичные их сознания были кто знает где.   Кёко махала тем, кто ее приветствовал, или кого она знала. О многих из них она искренне ничего не помнила, но все было в порядке – у нее были процедуры лицевого распознавания для тех, на кого она побеспокоится пристально взглянуть.   Конец коридора внезапно перешел в большую ротонду по меньшей мере сорока метров в диаметре. Справа и слева примыкали под прямыми углами еще два коридора. Вокруг нее, на стенах и потолке, была нарисована наизнанку Земля, с яркими голографическими логотипами в виде падающих звезд на каждый офис «Правительственных дел» МСЁ. Учитывая, что отображались только офисы на Земле, Кёко всегда считала, что это несколько обидно для колониальных филиалов.   Кёко поприветствовала нескольких администраторов Союза, беседующих на скамейках вокруг, двух волшебниц и редкого обычного мужчину. Они кивнули в ответ.   В нынешние времена крайней нужды администраторами были в равной степени воспитывающие собственные семьи девушки, девушки со сложно используемыми в бою силами, или те, что в тылу считались ценнее, чем на фронте. В последнюю категорию попадали большинство старейших девушек, ценных за их опыт. Внешне такое казалось несправедливым для новых контрактниц, но это было необходимо.   Конечно, это были те же самые новые контрактницы, которые за их спинами называли старших девушек, вроде Кёко, «Древними», как будто они были каким-то корявым набором тысячелетних деревьев, а не девушками, выглядящими так же молодо, как и они.   В целях демонстрации солидарности многие администраторы и специалисты участвовали в легких боях, патрулях или гарнизонной службе по несколько месяцев в год. Хотя каждая должна была сходить на по крайней мере одну охоту на демонов в год, так называемый «долг». Этот закон и обычай восходил к первым специализированным бизнесвумен МСЁ, столетия назад, и не похоже было, что его когда-нибудь отменят. Он применялся даже к таким, как Мами и Кёко.   Кёко шагнула вперед, к центру помещения, и подняла глаза.   Центр потолка и пол под ней были прозрачными. Такое было на каждом этаже здания, и панели были настолько абсурдно прозрачны, что можно было с поразительной ясностью видеть небо вверху и первый этаж внизу. Внизу она видела глядящих вверх людей, но над собой она видела только небо, все остальное на пути отфильтровывалось. Тонкая технология.   Она опустила взгляд на двойные двери на другой стороне ротонды. Она пошла вперед…   … и остановилась на полушаге, когда старомодные деревянные двери распахнулись навстречу ей.   – Онээ-тян! – пропел девичий голос, и в нее врезалась зеленая вспышка, выбив из груди дыхание и силой объятия угрожая смять грудную клетку.   В самом деле, девочка, как и все они, легко могла смять грудную клетку обычного человека. Она не прикладывала настолько много сил, но Кёко от неожиданности вдруг задумалась о возможности.   – О, привет, Юма, – сумела сказать Кёко, глядя на девочку у ее талии, волосы завязаны в косички с бисером, точной копией стиля, что она носила настоящим ребенком. Девочка сияюще посмотрела на нее.   Кёко ласково потрепала девочку по голове.   В нынешнее время встреча с Юмой всегда была сюрреалистичным опытом. С самого начала войны Юма безжалостно культивировала свое восприятие как младшей сестры Митакихарской четверки, играя свою роль на всю катушку. Последние два десятилетия она неспешно и неуклонно понижала свой видимый возраст, дойдя под конец до нынешней своей личности. Можно было справиться и быстрее, но это бы встревожило работающих с ней.   Большинство девушек по различным причинам избегали опускать возраст ниже половой зрелости. Юме было плевать. Ее не волновала немного меньшая боевая сила, а имплантированные улучшения легко аннулировали все возможные когнитивные недостатки. Кроме того, кому вообще нужно сексуальное влечение?   Во всяком случае, так это объясняла Юма. Что не мешало ей грязно подшучивать над Кёко – конечно, наедине. Что несколько обескураживало.   А вот почему Юма так поступила…   Ну, чтобы это понять, достаточно было взглянуть на реакцию администраторов вокруг, которые прекратили свои занятия, чтобы взглянуть с улыбками, но и с завистью на лицах. Они явно считали это очаровательным.   Личность Юмы была призвана разоружать, активировать инстинкты защитника и помогать ей побеждать в спорах. Большинству сложно было спорить с ребенком, и даже ИИ не были к этому невосприимчивы, так как почти все они были запрограммированы с некоторой долей человеческих инстинктов. Юма легко манипулировала общественным мнением; СМИ и общественность ее обожали, по-видимому совершенно забыв, насколько взрослой ее видели двадцать лет назад. Обвинения в манипуляциях, нападки на ее власть и теории заговора о Черном сердце заглушались, общественность совершенно не хотела верить в такие претензии.   Это была чистая пропаганда, и было нечто странно захватывающее во внешне девятилетней, участвующей в собраниях самого Директората, общающейся и спорящей с другими мелодичным высоким голосом.   «А, да к черту», – подумала Кёко.   Подхватив Юму подмышки, она приподняла девочку и, как ребенка, закружила в воздухе, глупо при этом улыбаясь. Юма извивалась у нее на руках, а женщины-администраторы вздохнули. И это несмотря на тот факт, что они каждый день работали с ней и, теоретически, должны были циничнее всех относиться к «Юме-тян».   – Рада снова вас видеть, Кёко-сан, – прозвучал приятный голос, его источник появилась справа от Кёко – миниатюрная фигура девушки-подростка буквально материализовалась из воздуха, вокселям потребовалось мгновение, чтобы собраться.   – А, взаимно, ВИ, – вежливо ответила Кёко.   «ВИ» было ласковым сокращением от «Управление: волшебницы, консультативный ИИ». Большинство таких ИИ, как консультативных, так и полных представителей, для повседневного общения принимали более нормальные имена, но ВИ изначально использовалось как псевдоним, и девушку, по-видимому, он вполне устраивал.   Роль ВИ, как консультативного ИИ, по сути заключалась в помощи Юме в ее правительственной роли, а также службе ее аварийным бэкапом, частичным хранилищем памяти и антикоррупционным стражем. Как и большинство подобных пар людей-ИИ, Юма и ВИ были практически призраками друг друга, «живя» вместе, подменяя друг друга на собраниях и обладая электронной связью на корковом уровне. В каком-то смысле это было похоже на брак.   Присутствуя при создании ВИ, Юма получила уникальную возможность направить изначальное созревание разумного представителя, что было невозможно для ее прежнего советника, когда она была «Управлением: общественный порядок». Тот смутно напоминал смесь Шерлока Холмса и шефа полиции, но дружелюбнее, чем можно было ожидать. По-видимому, они с Юмой порой еще общались.   ВИ вежливо поклонилась, и Кёко бы ответила тем же, не будь ее руки заняты. Учитывая, кого она представляла, ВИ выбрала в качестве аватары волшебницу, которая, как и у многих аватаров ИИ, была удручающе нераспознаваемой национальности. Физическим возрастом она была схожа с Кёко, носила зеленое платье, похожее на костюм превратившейся Юмы, и подвязанный гигантским бантом длинный хвост – совсем как у Кёко.   Кёко была этим немного польщена и гадала порой, не было ли это идеей Юмы.   Однако как бы человечно ни выглядела ВИ, она явно указывала, что таковой не была. Несмотря на якобы превращение, она носила кольцо, украшенное двумя простыми рунами – «ВИ», в одной из вариаций магических знаков, часто видимых на кольцах волшебниц – и поддерживала отметку на ногте, которая указывала просто «1/0». И, самое обескураживающее, она приняла практику большинства аватаров ИИ, заменив радужку и зрачок правого глаза черным текстом «I/O».   И, конечно же, она была голограммой, так что ничего не могла коснуться.   Как и большинство ИИ, она до самодовольства тихо гордилась тем, кем она была.   Юма вывернулась из хватки Кёко, давая понять, что хочет спуститься, и Кёко ее отпустила.   – Во всяком случае, я лишь хотела поздороваться, – пояснила ВИ. – Я так понимаю, вы обе хотите побыть наедине?   – Да, – сказала Кёко.   ВИ подмигнула Кёко, после чего исчезла во вспышке некогерентного света.   – Не то чтобы это что-то значило, – проворчала Кёко, когда они с Юмой пошли вперед, Юма делала бессмысленно большие шаги.   – Au Contraire, нээ-тян, – шумно сказала Юма, когда они прошли через двери. – Она уважает мою личную жизнь. Обязана. Это было частью deal.   Она сказала «deal» на разговорном английском, играя с акцентом этого слова с беглостью опытного оратора, подчеркивая разницу в произношении со стандартным человеческим.   Позади них автоматически захлопнулись двери.   – Если бы только я могла в это верить, – неосознанно скрестила на груди руки Кёко. – Знаешь ли, она подключена к твоему мозгу.   – Ну ты и технофоб, – укорила Юма.   Кёко села в кресло перед ней, ожидая, пока Юма обогнет стол и доберется до другой стороны.   Стол был огромен, со множеством парящих в воздухе над ним голографических дисплеев. На поверхности были отпечатаны две мерцающие падающие звезды, движущиеся параллельно в противоположных направлениях, слияние логотипов МСЁ и Управления. Слева было множество уложенных в три ряда плюшевых инкубаторов, их красные глаза-бусины и уши с висящими кольцами приводили в восторг всех девочек – тех, чьи родители позволяли им такого получить.   По всей комнате висели гигантские картины с пасторальными сценами, полные травы и рисовых полей и тому подобного. В разных углах было уложено еще больше мягких игрушек, хотя в этом случае животные были обычнее инкубаторов. Некоторые были огромны, затмевая других. Другие были тщательно отремонтированы, пережив множество поколений с ее детства и до нынешнего момента.   Юма забралась в собственное гигантское кресло, затмеваемая креслом, столом и широким панорамным окном позади нее, в настоящее время открывающим вид на серую и омраченную дождем Митакихару. Ее голова едва поднималась над поверхностью стола, и было интуитивно понятно, что ее ноги должны были болтаться.   – Так какой процент твоего сознания сегодня здесь, Юма-тян? – поинтересовалась Кёко.   – Двадцать один процент, – сухо ответила Юма. – А что?   – Просто любопытно, – пожала плечами Кёко.   Юма странно на нее взглянула.   Хотя, вместо того, чтобы сказать что-то еще, Юма наклонилась к ней, в итоге поместив на поверхность тарелку моти и два стакана апельсиновой содовой, ненадежно балансирующих на подносе.   – О, с удовольствием, – ответила Кёко на подразумевающийся вопрос, схватив свою содовую.   – Ну, во всяком случае, в чем все дело? – спросила Юма, жуя закуску. – Я знаю, что это должно быть важно, раз уж ты появилась без какой-либо еды.   – О чем ты… – начала Кёко, инстинктивно потянувшись в карман.   «Она права», – вдруг осознала Кёко, поспешно вспоминая. Она ничего не ела с тех пор, как покинула Маки. Она встала и вышла за дверь, оставив приготовленное на завтрак печенье.   Она поспешно обыскала одежду, но и там ничего не было.   Юма притворно отвела глаза.   – О боже, – сказала девочка, приложив руку к щеке. – Неужели нээ-тян наконец-то повзрослела? Четыреста лет, и ты наконец-то отпустила свою подушку безопасности! Я так тобой горжусь!   – Я была занята, – грубовато заявила Кёко, агрессивно схватив моти с тарелки. – Должно быть, отвлеклась.   Юма мельком улыбнулась, но после этого наклонилась над столом с серьезным видом – что значило, что она практически улеглась на стол.   – Хотя это и правда несколько странно, – серьезно сказала она. – Все в порядке?   – В полном! – заверила Кёко, дернув щекой. Она знала, что вызывает подозрения, но никогда бы не призналась Юме – особенно Юме – что она отвлеклась на девушку в своей кровати.   Юма села обратно, со скепсисом во взгляде, но не давя в этом вопросе.   – Во всяком случае, – сказала она. – Вернемся к делу. Рассказывай, что происходит. Это ведь не социальный визит, не так ли?   Юма оперлась щекой о кулак, покачивая головой вперед и назад в ритме какой-то внутренней песни. Честно говоря, Кёко не представляла, как Юма справлялась с когнитивным диссонансом между ее видимым и фактическим возрастом, не устроив замыкание.   Кёко открыла рот, собираясь ей обо всем рассказать, после чего у нее появилась другая идея.   Вместо этого она передала Юме полный отчет об аудите кубов горя, все пятьдесят тысяч слов.   Юма моргнула, после чего слегка наклонила голову, завибрировали украшения в волосах. Как ожидалось, не потребовалось много времени, чтобы понять по крайней мере резюме исполнителя.   Юма положила на стол недоеденное моти.   – Интересно, – сказала она. – И беспокояще. Системы распределения специально разработаны, чтобы избегать подобных нерегулярностей поставок. Я-то знаю. Я помогала с наблюдением за их установкой.   В ее голосе все еще были детские нотки, что она до сих пор использовала, но теперь они несли с собой подспудный взрослый гнев.   – Я это знаю, – глядя ей в глаза, сказала Кёко. – Вот почему меня это обеспокоило. У Мами тоже из-за этого плохое предчувствие.   Кёко сдвинулась в кресле, когда Юма бросила на нее взгляд, девочка устроилась глубже в кресле, чтобы выслушать.   – Очевидно, это не наша специальность, – продолжила Кёко. – Но Церковь туда заглянула. Судя по всему, системы работают как задумано.   – Ну конечно, – прорычала Юма, ее голос потерял большую часть юности. – Это одни из самых отказоустойчивых и защищенных систем. Или так бы я сказала, если бы не было ясно, что они работают не как задумано.   – Мы не смогли изучить ни одного из регулирующих конечное распределение полуразумных, не смогли мы и расспросить ни одного из разумных, – сказала Кёко. – Не с нашей степенью допуска, и не выдавая, что мы ищем. Но все автоматические системы работают без сбоев.   Разговорное «автоматический» больше не включало «ИИ-управляемый».   – Да, автоматические системы, – задумчиво прищурилась Юма. – Конечно, не все автоматизировано.   – Я попросила Мами взглянуть с ее стороны, – сказала Кёко. – Но она не уверена, как много она найдет. Как она мне пояснила, офицерский корпус не подпускает ее к деталям операций, и ей приходится с боем получать необходимое.   Юма с задумчивостью откинулась на спинку кресла, полностью отлично от своего прежнего детского поведения.   – Да, – сказала она, сложив руки под подбородком. – И лишь внешние аспекты системы управляются военными. Чем глубже в тыл, тем больше операций подконтрольны Управлению. С какого-то момента системы уже не будут подпадать под ее власть. Конечно, это зависит от того, где эта гипотетическая ошибка.   Взгляд Юмы скользнул в сторону.   – Есть еще одна возможность, – сказала она, встретившись взглядом в Кёко. – Возможно, кто-то манипулирует этим отчетом, либо из твоей организации, либо подавая вашим аудиторам ложную информацию.   – Ты обвиняешь кого-то в Церкви, что вводит меня в заблуждение? – спросила Кёко, глядя на Юму с искаженным, немного антагонистическим лицом.   – Твой Культ не идеален, нээ-тян, – ровно сказала Юма. – Ты это знаешь. Также как и не все тебе рады. Я лишь сказала, что это возможно. Плюс, если это вопрос ложной информации, это и вовсе не будет иметь ничего общего с твоим культом.   Кёко вздохнула, кивком признав правоту. У Церкви, среди прочего, было христианское происхождение. Для многих было непросто отказаться от некоторых списанных ею доктрин, и некоторых явно не радовало ни ее снисходительное отношение к амурной деятельности, ни ее собственные плохо хранимые секреты.   – Тогда в чем была бы цель чего-то подобного? – спросила Кёко, укусив моти, которое, вдруг она поняла, она все еще держала.   Юма продолжала сидеть с непроницаемым лицом. Кёко не спрашивая знала, что она «перераспределяет когнитивные ресурсы». Где-то в виртуальных залах заседаний глубоко в правительстве глаза ее аватар тускнели, а сами они стихали, их ресурсы выделялись помочь расследованию или помочь ей обдумывать этот разговор.   – Не знаю, – с призраками в глазах сказала Юма. – Возможно, заставить нас чрезмерно отреагировать? Это все, что я могу придумать. Еще больше причин действовать тихо, как вы и делаете.   Она села чуть прямее.   – Но давай не будем увлекаться, – сказала она. – Я лишь предложила возможность. Гораздо вероятнее, что отчет верен, что тоже дает последствия.   – Думаешь, это связано с интервью? – спросила Кёко. – О пострадавших девушках, не вернувшихся, когда они должны были? Это не суть отчета, но меня это весьма встревожило.   Юма взглянула Кёко прямо в глаза, и Кёко слегка вздрогнула.   Это ощущение повторяло то, что она испытала недавно с дедушкой Рёко, но на этот раз гораздо сильнее. По сути, в сравнении, прежний опыт был лишь бледным подражанием нынешнему.   Ощущение было в том, что она на самом деле говорит не с человеком, не то чтобы она не поняла этого четыре сотни лет назад. Ощущение это было, возможно, потому, что она на самом деле не была одной из них.   – Слухи, как известно, ненадежны, – откинулась на спинку кресла Юма. – А показатели выживаемости при критическом истощении самоцвета души остаются стабильны. Просто недостаточно свидетельств. Но, – продолжила она, подняв палец, чтобы упредить открывшую рот Кёко. – В этом есть некоторый смысл.   – Смысл? – удивленно переспросила Кёко. – Что ты имеешь в виду?   – Подумай, нээ-тян, – сказала Юма. – Если неким волшебницам не досталось кубов горя, каков будет результат? Без кубов горя, если они вступят в бой, они изо всех сил будут стараться сохранить чистоту самоцвета души, и как результат…   – В конечном счете большее число дойдет до критического уровня, и их отправят за линию фронта, – широко распахнув глаза, закончила Кёко.   – Где некоторые из них могут или не могут пропасть, – подытожила Юма.   Она приостановилась.   – Конечно, – продолжила она, – такие мысли заводят на территорию теории заговора, но, честно говоря, вся моя жизнь была теорией заговора, так же как и твоя.   Кёко на это кивнула. Вполне можно было сказать и так.   – Но зачем? – спросила Кёко. – Пытаются ли они уменьшить нашу боевую производительность? Саботировать войну… нет, этого не может быть. Если все это правда, в отосланных девушках должно быть что-то важное. Если только это не способ просто уменьшить нашу численность? Но нет, тогда бы это отразилось где-нибудь еще в статистике.   – Все это возможно, – сказала Юма. – И я могу придумать еще несколько вариантов, но недостаточно свидетельств, чтобы что-то сказать. И помни, исчезновения пострадавших девушек это просто слухи.   Юма слегка улыбнулась, слегка изменилось настроение разговора.   – Но я проведу расследование, – сказала она. – Для этого ведь я здесь, не так ли? Ты собираешься доедать или будешь еще час держать?   Она указала на еду в руке Кёко.   – А, верно, – демонстративно сделала Кёко еще один укус.   – Юма-тян, этот отчет это не все, – неловко жуя, сказала Кёко. – Пока я здесь, хочу поговорить еще кое о чем, насчет чего мне пока еще не удалось поговорить с Мами. Это может быть связано, может быть чем-то еще, но на этот раз мы уверены, что игра грязная.   Юма чуть опустила голову в смутном кивке.   – Вся эта серьезность меня утомляет, – с полуулыбкой сказала она. – Но конечно. В чем дело?   Вновь Кёко открыла рот заговорить, и вновь придумала идею лучше.   «Таккомп, – подумала она. – Собери и передай соответствующие воспоминания».   «Принято», – скорее почувствовала она, чем услышала. Это было ощущение чего-то завершенного, вроде того, когда наконец-то заканчиваешь тот проект, что откладывался уже целую вечность. Непросто было описать.   И снова Юма слегка склонила голову, принимая их. На этот раз она потратила много времени, воспроизводя присланное Кёко. В конце концов, отпечатки памяти были не тем же, что и текст.   Это время Кёко потратила на то, чтобы доесть еду и выпить немалую порцию своего напитка.   Наконец, Юма выдохнула.   Непросто было взволновать Юму – вообще-то, любую из них – но на этот раз Юма выглядела чуть менее самоуверенно, чем до этого.   – Это чрезвычайно тревожно, – просто сказала она. Она смотрела на Кёко, но у Кёко было неуютное ощущение, что Юма на самом деле не видит ее.   – Знаю, верно? – тем не менее сказала Кёко. – Никто не пробовал подобный трюк с самого начала нашей глобализации. Просто не было причин.   – Это не так, – вкрадчиво сказала Юма, поставив локти на стол. – Помнишь разбирательства с убийствами Хендерсон? Шейла Хендерсон убила еще две команды, прежде чем ее поймала гвардия, в конечном счете получив переформатирование. А затем были убийства Симада. Не упоминая о той команде в Каире…   – Ладно, ладно, – подняла руки Кёко. – Я поняла. Я за этой темой не следила. Тем не менее, как ты сказала, это тревожит.   – Да, – согласилась Юма. – Не упоминая о, э-э, периодическом тайном использовании кубов горя.   В такие моменты Кёко вспоминала, насколько защищен кабинет Юмы, раз уж она осмеливается вслух о таком говорить.   – Во всяком случае, – продолжила Юма. – Я только что прочла отчет о происшествии с той ордой демонов. С ними было необычайно сложно бороться?   Кёко пожала плечами.   – Они были крепче обычного, – сказала она. – Но теперь в этом есть смысл, учитывая, откуда они взялись.   – У тебя не осталось образцов, – сказала Юма. Это был не вопрос.   – Конечно нет, – усмехнулась Кёко. – Тебе стоило почувствовать, насколько они насыщены! Это была немалая опасность. Человек никогда бы не смог безопасно с ними обращаться.   Юма раздраженно вздохнула.   – Ну правда, нээ-тян, порой ты такая baka, – сложила она руки и нахмурилась. Последнее слово она едва ли не пропела. – Во всяком случае, откуда взялась вся эта дрянь? – продолжила Юма, размахивая перед Кёко пальцам. – Конечно, это секрет, но тебе это не кажется немного знакомым?   Кёко прищурилась, оскорбленная или притворяющаяся.   Она попыталась скрыть досаду, подумав о том, что может подразумевать Юма.   – Непросто накопить кубы горя в масштабах, необходимых для призыва подобной орды, – сказала Юма. – Не с повсеместным слежением нынешнего времени. Но уж ты-то должна знать, что есть альтернатива. Я не виню тебя, что ты не знаешь, как такое заметить, но тебе в голову должна была прийти хотя бы мысль об этом. Во всяком случае, учитывая всю нашу историю.   Кёко продолжала смотреть в лицо Юмы. К чему она клонит? История…   Глаза Кёко распахнулись.   – Ты же не имеешь в виду… – начала она.   – Конечно имею, – скрестила руки Юма. – Именно из-за сложности с уклонением от системы учета подобные атаки всегда были так редки. Хендерсон удалось только потому, что ей хватило безумия десятилетиями копить свой избыток, а чиновницы ее района оказались некомпетентны. Террористы Симада, очевидно, знали секрет. Так же как и каирская команда. Это малая выборка, но если взглянуть на несколько имеющихся случаев, лишь незначительное меньшинство и правда не поленилось проделать все сложным способом. Поняла, идиотка?   Она буквально залезла на свой стол, чтобы осуждающе ткнуть пальцем Кёко в лицо.   – Я ничего об этом не знаю! – попыталась защититься Кёко, хоть и знала, что облажалась. – Слушай, я знаю, что должна была знать, но оставь меня в покое. Я ни в чем подобном не участвовала! Ты тут специалист! Вот почему всегда обращались к тебе.   – И вот почему ты могла принести мне образец, – вернулась на свое место и неодобрительно нахмурилась Юма.   Хотя через секунду она вздохнула.   – Но на самом деле это не твоя вина, – раздраженно оперлась она на одну руку. – Единственный другой твой опыт с перенасыщенными кубами горя был косвенным, и я понимаю, почему ты не подумала об этом в первую очередь.   – Я вообще стараюсь об этом не думать, – отвела глаза Кёко. – По очевидным причинам.   – Упускаешь возможность, – сказала Юма. – Если бы мы наверняка знали, что происходит, мы бы могли значительно сократить число подозреваемых. Немногие вообще знают, что это возможно, еще меньше, как это сделать.   – Сожалею, – склонила голову Кёко.   – Не нужно, – сказала Юма. – Это и правда не твоя вина. Я просто над тобой пошутила, а теперь из-за тебя чувствую себя виноватой.   – Все всегда шутят над Кёко, – проворчала Кёко.   Юме потребовалось мгновение, чтобы с озадаченным видом оглядеть углы комнаты.   – Во всяком случае, это я тоже изучу, – сказала она. – Среди прочего, стоит спросить у них, что они думают. Ответ, полученный тобой от того, с которым ты говорила, не слишком удовлетворителен.   Во время своих слов, Юма подобрала со стола одного из плюшевых инкубаторов, указывая, о ком она говорит.   – Рада это слышать, – подняла глаза Кёко.   – Это все? – спросила Юма.   – Думаю, да. Э-э, можешь стереть записи о моем сюда прибытии?   – Конечно.   Юма кивнула, после чего начала игриво ходить игрушкой по столу, используя лишь задние лапы.   Кёко взглянула мимо нее, на потоки воды, наконец-то замедлившие свое нисхождение, и бесконечные человеческие небоскребы.   Юма, казалось, о чем-то думала.   – Во всяком случае… – начала она, остановившись, держа инкубатора обеими руками и глядя на Кёко.   – Юма, – начала Кёко.   – Что? – спросила девочка.   На лице Кёко проступило раздражение.   – Ну, теперь это неловко, – сказала она. – Но я подумала об этом по пути сюда. Кое-что, о чем я давно хотела тебя спросить.   – Ну, ладно, – сказала Юма, осев и положив подбородок на стол. Инкубатора она посадила себе на голову.   – Я слышала, как Хомура когда-то давно говорила с тобой о жизни после смерти, – осторожно сказала Кёко. – Мне всегда интересно было, что ты об этом думаешь. Ты в это веришь?   Юма наклонила голову на стол, из-за чего игрушка соскользнула на поверхность стола.   – Пытаешься меня обратить, нээ-тян? – спросила она, сумев показаться усталой. – Изрядно тебе понадобилось времени на попытку.   Кёко покачала головой.   – Я лишь хочу знать, – сказала она.   Юма села, оттолкнувшись обеими руками. Схватила свой стакан содовой и залпом выпила половину.   Взглянула на Кёко.   – Я как-то раз спросила об этом Орико-нээ-сан, – сказала она, изучая дно стакана. – Она сказала, что как бы сильно она ни всматривалась в будущее, она никогда не видела после смерти ничего кроме тьмы.   Юма с гулким стуком поставила стакан.   – Хотя она, безусловно, очень твердо верила в судьбу, – добавила она. – Полагаю, это естественно.   Девочка на секунду задумалась.   – Возможно, это ничего и не значит, – пожала она плечами. – Лично я стараюсь не позволить этому стать для меня важным. Жизнь в том, чтобы сделать по возможности лучший мир здесь, на Земле. Ну, я имею в виду, в физическом мире.   – А тогда? – спросила Кёко. – Я спрашиваю именно об этом.   – Нет, – сказала Юма. – Не пойми неправильно. Я хотела поверить Хомуре-нээ-тян, правда. Но не после той жизни, что у меня была.   Она развернула свое кресло, глядя в окно, на серый город, по которому текли остатки дождя.   – Перед самой смертью Орико-нээ-сан, – тихо сказала Юма. – Я видела, как она пыталась в последний раз прочертить будущее. Не просто какое-то будущее. Свое будущее. Она сожгла остатки своей силы, пытаясь увидеть. Я до сих пор помню, как выглядели тогда ее глаза. Я много времени потратила, пытаясь понять, видела ли она что-нибудь. Если и были какие-нибудь сомнения, то тогда.   Кёко взглянула на стол со смотрящими на нее двумя падающими звездами.   – Тебе стоит как-нибудь заглянуть, – сказала она. – Я имею в виду, в Зал Ленты. Не могу ничего гарантировать, но приди ты туда, я уверена, ты что-нибудь увидишь.   Повисла тишина, после чего Юма развернула кресло обратно к ней лицом.   – Вот теперь ты пытаешься меня обратить, – сказала Юма.   – Я серьезно, – поймала ее взгляд Кёко. – Я годами пыталась убедить Мами, но она всегда говорит, что слишком занята. Но ты все свое время проводишь на Земле, и твоя штаб-квартира даже прямо в этом городе.   – Как-нибудь, – улыбнулась Юма так, что это пугающе противоречило возрасту ее лица. – Когда будет время.   – Ладно, – кивнула Кёко, вставая и зная, что нужно будет быть убедительнее, прежде чем это и правда произойдет.   – Хорошо! – сказала Юма на человеческом стандартном, спрыгнув с кресла и оббежав вокруг стола.   Кёко с любопытством взглянула на нее.   – Скоро мой день рождения, – весело сказала Юма. – Я скоро буду рассылать приглашения, но раз уж ты здесь, я вполне могу напомнить тебе лично. Я приглашаю много людей; будет отлично!   – Я точно там буду, – ответила Кёко, на самом деле совершенно об этом забыв.   Она взглянула на плюшевого инкубатора в правой руке Юмы. Девочка почему-то держала его.   – Подарок, – пояснила Юма.   – А, ладно, – нерешительно сказала Кёко. Она взяла его, гадая, что она вообще будет делать с игрушечным инкубатором.   Она попрощалась и направилась к дверям.   На пути из здания Кёко рада была увидеть солнце.   Она приподняла игрушечного инкубатора под солнечным светом, пытаясь еще раз понять, нет ли в нем чего-то особенного – но нет, он выглядел совершенно обычной мягкой игрушкой.   Когда она убрала его от света, она удивилась, увидев прямо за ним bona fide Кьюбея, стоящего на ожидающей ее машине.   – Зачем ты здесь? – спросила Кёко.   «Просто поддерживаю отношения с ценной контрактницей, – подумал Кьюбей. – Не возражаешь, если я проедусь с тобой?»   Кёко пожала плечами и впустила инкубатора в свой транспорт.   – Кьюбей, – на обратном пути сказала Кёко.   «Что такое?» – спросил инкубатор, глядя на нее с передней панели своим бесконечно неизменным лицом.   – Ты же знаешь о вчерашнем происшествии, верно? После того, как ты ушел встретиться с Мами, – намеренно расплывчато спросила она.   «Конечно, Кёко», – подумал инкубатор.   «Ты не знаешь, не было ли в тех кубах чего-либо необычного?» – подумала Кёко.   Кьюбей склонил голову в подражании человеческим манерам.   «Лично я там не был, – подумал он. – Однако собравший те кубы инкубатор перед поглощением не исследовал их тщательно. Стоило?»   – Да, – вздохнула Кёко. – Но уже слишком поздно. Если что-то подобное снова произойдет, сможешь это сделать?   «Конечно», – подумал Кьюбей, запрыгнув Кёко на плечо, после чего использовал ее волосы как изолятор, чтобы потереться о сидение. Еще одно подражание.   «Есть какие-нибудь мысли о произошедшем?» – подумала Кёко.   «По сути я согласен со своим коллегой, – подумал Кьюбей. – И стоит отметить, что мы никогда бы не стали намеренно рисковать ценной контрактницей подобным образом, в связи с отсуствием гарантированного спасения».   – Последнюю часть ты сформулировал довольно осторожно, – сухо сказала Кёко. – Тем не менее, я обдумаю, что ты сказал.   «Есть причины так не делать?» – спросил Кьюбей.   Ко времени возвращения в церковь Кёко развеяла большую часть разочарования, что испытывала в свою сторону. Как сказала Юма, это была не ее вина. Это Юма была практически экспертом мирового уровня по этим чертовым штукам, тогда как Кёко давным-давно потеряла интерес к интригам.   Время в машине на обратном пути она потратила на выбор темы ее дневной проповеди. К нынешнему моменту у нее было немало практики в том, чтобы донести, что она хотела сказать, но ей приходилось постоянно придумывать новые способы это выразить или новые темы для обсуждения. Это было для нее ежедневным вызовом всякий раз, как она была на Земле. В колониях ей было проще, можно было повторить уже бывшую проповедь.   В конце концов, она подобрала тему, которая была для нее сейчас важна – идея посмертия и искупления, причина отличия их от остального человечества, и немного об образе жизни.   Когда она вышла из машины в подземный туннель, она ощутила внутренний пинг, указавший, что ее тактический компьютер посчитал что-то стоящим ее внимания.   «Патриция фон Рор прислала в десять сообщение, что хочет поговорить, когда ты вернешься. Ты вернулась».   «Тогда дай ей об этом знать, – подумала Кёко. – Если она хочет, я загляну в ее комнату. Но не слишком долго. Я хочу до послеобеденной службы поговорить с Асакой и, возможно, моими богословами».   «Готово», – подумала машина.   Она едва успела добраться до лифта, когда прибыло ответное сообщение.   «О, ну, в таком случае не помешает, что Асака со мной. Мы в моей комнате».   Кёко кивнула, хотя никто и не мог ее увидеть, после чего вошла в лифт, который уже знал, куда двигаться.   Пятый этаж, считая вниз, был единственным уровнем подземных жилых помещений, тесных и до краев забитых волшебницами.   Как правило, большинство оберегающих определенный город девушек были местными, и жили обычно либо одни, либо со своими командами, либо с семьями. Это были те, у кого была возможность держаться подальше от фронта, либо их специализация была мало применима в прямом бою, либо они достаточно долго пробыли в боях, чтобы считаться заслуживающими перерыва.   Митакихара была другой. Здесь доля девушек извне города была гораздо выше обычного, и этот эффект усиливался тщательным отбором Церковью находящихся здесь – конечно, члены Церкви, а также те, кто привлек внимание кого-то в организации. Церковь не стеснялась использовать свое влияние в армии, чтобы привлечь новых девушек, что в противном случае не были бы освобождены.   Военные терпели это из-за послужного списка Церкви в подготовке превосходных волшебниц, а также из-за внутренней ценности влияния Церкви на военные усилия. В ситуации, когда самое мощное их оружие работало буквально на боевом духе, высоко ценилось все его повышающее – и Церковь была в этом весьма хороша.   Как только Кёко это продемонстрировала, военные стали весьма кооперативны в плане предоставления логистической поддержки, позволяя служкам появляться в фронтовых казармах, позволяя боевым волшебницам занимать должности в Церкви и так далее. Они не выражали открытой поддержки, что было бы дискриминационно, но упорно старались не быть неподдерживающими. В самом деле, сестры из верхушки Культа обнаружили, что при желании очень легко получить освобождение от тяжелого боя, часто в виде получения символической позиции офицеров морали, психологов или капелланов. Сама Кёко была офицером морали и благополучия гарнизона антидемонической и местной обороны Японских островов и, в придачу, капелланом.   АДМО не был прошедшим проверку прошлым военным акронимом.   Из-за необычной смеси персонала жилые помещения этой оружейной были гораздо существеннее обычного, где почти всегда решали поселиться молодые девушки из-за границ района. Даже те, у кого здесь жила семья, часто предпочитали переехать, чтобы смешаться со сверстницами. В конце концов, те, кто находили партнеров или просто уставали жить здесь, съезжали, и приезжали другие.   Кёко лавировала по коридорам с рядами дверей, бессистемно расположенными религиозными произведениями искусства, а порой и агитационными плакатами. Она взмахами приветствовала через открытые двери группы девушек, собирающихся в патруль, болтающих или смотрящих какую-либо форму голографических или настенных развлечений. В отличие от того, что можно было увидеть в ранние годы, коридоры и комнаты были достаточно чисты. Не из-за армейской дисциплины – волшебниц негласно освобождали от некоторых аспектов военной строгости, и все равно глупо было обеспечивать чистоту в полугражданских жилых помещениях – но скорее от чуда робототехники и самоочищающихся поверхностей.   Вокруг она слышала шепотки личной телепатии. Телепат смогла бы подслушать, но для нее все это было совершенно неразборчиво. Лишь возраст и опыт позволяли ей замечать. Ну еще и немалый объем мечущихся из стороны в сторону сообщений.   Должно быть интересный опыт жить здесь, подумала Кёко.   Жизнь была не роскошной – с одной стороны, пространство в подземной оружейной было ценно – но было что-то в том, чтобы жить с другими, кто понимает, через что ты проходишь. Для многих молодых девушек было непросто приспособиться, живя в одиночку или даже со своими семьями. Неважно, насколько все хорошо, всегда остается ощущение чуждости, сверстники, не знающие о чем говорить, родители, начинающие баловать. Некоторые рады были быть особенными, но для других это было болезненно.   Не просто так многие команды охотниц на демонов в итоге съезжались жить вместе, а новые специалисты часто переезжали к своим коллегам. Старшие девушки это принимали, потому что знали, каково это, а живущие вместе команды охотниц были сильны, сильны традицией, нарушаемой лишь если одна или несколько девушек выходили замуж.   Наконец, Кёко достигла двери с табличкой «Патриция фон Рор». При ее приближении она скользнула в сторону.   Она шагнула внутрь, сказав двери закрыться за ней.   Кёко оглядела комнату, взглянув на сидящую на кровати Асаку и находящуюся за столом Патрицию. Комната Патриции была немного не похожа на то, чего можно было ожидать: голографические схемы и научные плакаты на стене, рабочий стол усыпан деталями оборудования, небольшой антигравитационный шар парил над своей подставкой на полке, полной настоящих раритетов: бумажных книг.   Это была комната ремесленника и нанобиолога, отражающая некоторые требующиеся сферы знаний физики.   Один из плакатов сменил расцветку, призывая Кёко взглянуть в его сторону, чтобы он мог объяснить принципы исключающего запрета Паули. Кёко его проигнорировала.   – Так о чем ты хотела поговорить? – взглянула на Патрицию Кёко.   – Что за инкубатор? – указала Асака на игрушку в правой руке Кёко.   Кёко приподняла его и удивленно на него взглянула. Она совсем забыла, что что-то держала.   – Это, э-э… – начала Кёко.   Она на мгновение задумалась, размышляя, как это объяснить.   – Подарок! – закончила она. – Да, подумала, Маки может что-то такое оценить. Это…   «… магически улучшенное телепатическое реле, – прозвучал в ее голове голос Юмы. Кёко едва не подпрыгнула. – С ними экспериментирует одна из моих телепатов, – пояснил голос. – Мы пока не уверены, насколько они надежны, или может ли их кто-то подслушать, или насколько велика дальность… или, по сути, ни в чем. Тем не менее, может пригодиться. Также это записывающее устройство, настроенное включиться, если попытаешься от него избавиться. Стоило упомянуть это в первую очередь, верно? Не отдавай его».   Кёко по-новому испытующе осмотрела игрушку, приподняв ее.   «Или ты могла просто рассказать мне!» – подумала Кёко.   Затем, через секунду, она повторила мысль, пытаясь подумать ее игрушке, а не про себя. Она с беспокойством почувствовала, как и правда открылся канал.   «Что в этом было бы веселого, нээ-тян?» – ответил голос Юмы, с призвуком эха, как будто пришедший издалека.   – Все в порядке? – спросила Асака, странно глядя на нее. Кёко запоздало поняла, что держит игрушку обеими руками в удушающем захвате. Патриция пристально взглянула на игрушку.   – Э-э, – начала Кёко.   – Скажи, эта игрушка магически улучшена? – серьезно спросила Патриция.   Кёко взглянула на девушку с длинными светлыми волосами. Задумалась, стоит ли солгать.   – Да, – признала Кёко. – Как ты поняла?   – У меня не так много опыта работы с магически улучшенными предметами, – с внезапной скромностью сказала Патриция. – Моя специализация дроны и технологические улучшения. До нынешнего момента я даже не уверена была, что смогу их обнаружить.   – Так значит новый навык? – спросила Кёко.   Как сказала Патриция, она была экспертом по дронам и технологическим улучшениям, и ее магические умения тоже склонялись в этом направлении. На поле боя она могла ощущать их и ими манипулировать, что было особенно удобно, когда доходило до вражеской техники, а ее выводы о технологии пришельцев повлияли на боевую доктрину. Также это служило косвенным детектором маскировки, что было неплохо.   Ее личным оружием были магически призываемые дроны. Это было весьма необычное проявление сил.   – Похоже на то, – согласилась Патриция. – Если честно, я едва смогла это понять, и я бы и вовсе не заметила, если бы ты не попыталась ее придушить.   – Ах, да, – отвела глаза Кёко. К счастью, и Асака, и Патриция вежливо не стали спрашивать.   – Во всяком случае, – сказала Патриция, – с этим гораздо вероятнее, что я права. Не стоило мне так волноваться.   – Честно говоря, тебе стоило просто что-нибудь сказать, – укорила Асака. – Не знаю, почему ты этого не сделала.   – Там была Сидзуки-сан! – возразила Патриция, повернув стул к другой девушке. – Я не хотела ее втягивать.   – Могла использовать телепатию или упомянуть позднее, – сказала Асака. – Признай: ты просто боялась ошибиться. Не хотела смущаться.   – Это не так! – ткнула в девушку Патриция.   Асака была одной из весьма немногих, кто мог ее поддеть.   – Кто-нибудь из вас постарается меня обо всем просветить? – спросила Кёко. Она сказала это спокойно, но оставила большинство обычных своих «хулиганистых» ноток, что вкладывала в свой голос.   Они поняли подтекст, мгновенно прекратив свою грызню.   – Итак, помнишь, как я вчера нашла те кубы горя? – взглянула на Кёко Патриция.   – Да, помню, – со слегка усилившимся интересом сказала Кёко.   – Ну, когда я их осматривала, я заметила, что они каким-то образом казались неправильными, даже больше обычного, – сказала Патриция. – Немного похоже было, что ими манипулировали, вот только нет никаких известных не-инкубаторских технологий, которые позволяли бы что-нибудь сделать с кубами горя. И они казались отличающимися.   – И? – спросила Кёко, вдруг весьма заинтересовавшись, хоть и постаравшись это не показать.   – Ну, дело в том, что они ощущались немного похоже на эту твою игрушку. Это было странно.   «Может быть все в итоге получится, – несмотря ни на что взволнованно подумала Кёко. – Если она что-то почувствовала…»   – Так что я спрятала несколько в одном их моих дронов, – сказала Патриция, словно выплевывая слова. – И отправила их в одно из других зданий. Это еще одна причина, почему я тогда не хотела об этом упоминать. Я не знала, слушают ли инкубаторы, или не потребуют ли они передать их, раз уж они полны.   – А что если так? – поинтересовалась Асака.   Свободной рукой Патриция изобразила угрожающий жест.   – Что-что? Ты что? – далеко не сразу отреагировала Кёко. Она схватила Патрицию за плечи.   Патриция моргнула, удивленная резкостью ее реакции.   – Ну, да, я… я знаю, что это небезопасно, Кёко, – сказала она. – Но я была с ними осторожна. Видишь ли, я предположила, что почувствовала в них какую-то магическую манипуляцию, и у меня есть подруги…   – Что ты с ними сделала? – резко спросила Кёко.   Взгляд Патриции метался из стороны в сторону, как будто она искала выход.   – К-как я сказала, – сказала она. – У меня есть подруги в «Прометее», которые такое изучают, так что их им и отправила. Они сказали, что в этих кубах что-то крайне необычное, как если бы там слишком много…   Она остановилась, прерванная внезапными объятиями Кёко.   – Ты невероятна, Патриция, – сказала Кёко.   – Спасибо? – вопросительно сказала Патриция. В поисках совета она взглянула в сторону Асаки, но та не смогла дать ей чего-либо полезного.   Кёко отступила, не обратив внимания на взгляд Асаки.   – Ладно, – сказала она, протянув игрушку Патриции. – Телепатируй этой игрушке все что только что мне сказала. А вот ты…   Она указала на Асаку.   – … идешь со мной.   Патриция приподняла игрушку за длинное болтающееся ухо и с любопытством на нее взглянула.   – Ты сказала ей поговорить с игрушкой, – сухо прокомментировала Асака.   – Волшебной игрушкой, – схватила Кёко Асаку за руку и потащила ее к двери. – Позже вернешь! – предупредила она Патрицию, прежде чем за ними закрылась дверь.   Кёко почувствовала лишь слабый укол вины, зная, что ценные образцы исследователей «Прометея» скоро конфискуют правительственные агенты, или, что вероятнее, войдя на следующий день в свои лаборатории они обнаружат пропажу всего с ними связанного. Возможно, их пригласят присоединиться к новому засекреченному проекту. Возможно, их просто оставят в темноте.   – Так в чем дело-то? – спросила Асака, когда они вышли, стряхнув руку Кёко со своей руки.   Кёко повернулась к ней лицом.   – Я созвала заседание Богословского совета, – проворковала она. – Обсудим твое наблюдение Богини. В частности, ее цвет волос.   Асака посмотрела в глаза Кёко, после чего моргнула и отвела взгляд.   – Я знала, что не стоило говорить это Маки, – с отвращением к самой себе сказала она. – Я была неосторожна.   – Ну да, не стоило упоминать это ей, – сказала Кёко. – Не слишком умно.   – Наши видения конфиденциальны, – свирепо сказала Асака.   – Да, – подавшись вперед, зубасто согласилась Кёко. – И я это уважаю. Но с одним исключением. Информация о Богине принадлежит всем нам. Таковы правила. Ты это знаешь. В этот раз я закрою глаза, но я не могу позволить тебе игнорировать правила только потому, что я твой спонсор.   Несмотря на чуть больший рост Асаки, Кёко смотрела на нее сверху вниз, вливая в язык тела весь до последней капли авторитет своего возраста и положения, так что ментально взрослая перед ней, почти тридцати лет, опустила голову как ребенок.   – Ну ладно, – сдалась Асака. – Я пойду.   – Хорошо, – сказала Кёко.   Она развернулась и направилась к лифту, прислушиваясь к следующей за ней девушке.   – Не хочу любопытствовать, – сказала Кёко. – Но ты не показалась мне девушкой, у которой мог бы быть столь большой секрет. Нет ли хотя бы чего-нибудь, что ты можешь сказать, не выдавая его?   – Ты уже спрашивала, Кёко, – сказала Асака. – Не могу. Не могу.   – Если настаиваешь, – сказала Кёко, когда они шагнули в лифт. – Но скажи мне заранее, если соберешься так же упорно отмалчиваться перед советом. Им это не понравится.   – Я смогу сказать чуть больше, – сказала Асака, когда двери закрылись. – Детали о волосах. И я честно могу сообщить, что не видела ничего более.   Кёко кивнула.   – Ладно.   Подойдя к кафедре, Кёко потратила мгновение, чтобы оглядеть толпу. Как всегда, женщины в ней были равномерно одеты в различную одежду, начиная с вечно популярных повседневных джинсов с футболками и заканчивая более формальными платьями. Некоторые упрямо показывались в костюмах, несмотря на неоднократные заявления, что это не требуется и не предполагается.   Толпа была смесью завсегдатаев, местных девушек, у которых нашлось свободное время, и значительно большего числа посетителей. Они прибывали со всей Земли и, значительно реже, из колоний. В то время как не все колонисты были очевидны, некоторых легко было отличить по заметно отличающейся от единообразной монокультуры Земли моде.   Кёко предпочитала уютные проповеди, так что помещение перед ней, хоть и большое, было не в стиле стадиона или амфитеатра, что видела Кёко у некоторых проповедниц, или когда сама Кёко периодически обращалась во время визита в колониях. Вместо этого был традиционный церковный зал, со скамьями – чуть более удобными, чем из редкой древесины – центральный проход и двери по бокам и сзади. Кёко не верила в кричащую роспись стен, по крайней мере, не электронного вида, что значило, что в этом помещении, устроившемся в глубине здания, были довольно прозаичные стены, расписанные фресками со сценами, что усеивали все здание: сценами жизни и смерти волшебниц, и девушками, убивающими демонов, сплочающими армии или призывающими свои силы ради последнего удара по врагам.   В отличие от других частей здания, здесь не было явного мотива тьмы и света, не было несчастной смерти или взаимного конфликта. Здесь был лишь свет, а высокие потолки, изукрашеннее стен, намеренно рассеивали по всей области дневной солнечный свет.   Символическое объяснение отсутствия тьмы стояло позади Кёко, где протягивала руки статуя Богини, вдвое выше ее роста. Над руками парила кружащаяся сфера непроницаемой тьмы, вытягивающая из окружающего воздуха нити темноты. Превосходная работа голографии.   Сама статуя, по сути, имела лишь смутно женские очертания, грубо и лишь частично вырезанная из гораздо большего куска мрамора. Лицо было пустым, с неопределенными чертами, символизирующими, как мало они знают. Однако она узнавалась как женщина, а не как девушка. Те, кто все еще были на Земле, были девушками, а она была женщиной; эта черта представляла ее божественную форму, а не человеческую.   И это тоже было причиной, почему никому не позволялось называть Кёко «матерью».   Однако достаточно скоро статуя получит обновление. Скульпторы снимут мрамор и дадут ей описанные Асакой распущенные длинные волосы. Станет ближе к истине.   В помещении сидело две сотни или около того, но на скамьях не было ни сборников гимнов, ни Библий. У Церкви не было священных писаний или утвержденных знаков поклонения.   Кёко переоделась из обычных своих шорт и танк-топа во что-то чуть более формальное. Казалось целесообразным.   Она нервно поправила рукава. Несмотря на бесчисленное множество раз, что она уже это делала, она до сих пор заранее трепетала, и наряд ничуть не помогал. Ей приходилось принимать личность безмятежного пастора, что слишком сильно отличалось от предпочитаемого ею поведения для полного ее комфорта.   Несмотря на ограниченный размер аудитории, число слушателей и зрителей не ограничивалось двумя сотнями перед ней. Многие будут слушать и смотреть из других источников, и, конечно же, все записывалось. В самом деле, помещение было достаточно большим, чтобы в большинстве гражданских ситуаций потребовалась бы звуковая система, хотя микрофоном могли служить внутренние улучшения. Церковь же могла немного смухлевать и использовать вместо этого слуховые имплантаты аудитории.   Точно так же, ее тактический ИИ мог передать ей подготовленные слова, если она забудет на середине, хотя к настоящему моменту она напрактиковалась с публичными выступлениями. Кроме того, ей нравилось импровизировать.   Кёко подошла и жестом попросила тишины. Вдохнула поглубже.   – Сестры мои, – начала она, разведя руки. – Несомненно, во время странствий вы сталкивались с теми, кто спрашивал вас, почему мы настолько высокомерны, что отделяем себя от остального человечества. Как, спрашивали они, можно последовательно признавать Бога человечества, в то же время сосредоточив поклонение где-то еще? Разве не считаем мы себя людьми?   Кёко чуть склонилась над кафедрой, окидывая пронзительным взглядом толпу.   Она слегка расслабилась.   – Ответ, конечно, в том, что людьми мы себя не считаем, не совсем. Не то чтобы мы считали себя лучше. Просто другими. Разве не очевидно, насколько мы другие? – риторическим жестом подняла она руку. – Человечество борется под тяжестью греха и зла. За прегрешения и заблуждения на Земле их некогда нещадно наказывали после смерти. Тьма этого мира всегда получала право на последний удар.   Она опустила голову, ненадолго взглянув вниз, прежде чем вновь взглянуть на аудиторию, впитывающую каждое ее слово.   – Конечно, это изменилось, – сказала Кёко. – Раньше считалось, что лишь чистейшие из чистых могут вознестись, что практически ни у кого не получалось. Остальные, виновные даже в самых незначительных преступлениях, оказывались вечно наказаны. Бесспорно жестоко было просить совершенства несовершенного человечества. Крайне несправедливо.   Кёко вытащила из кафедры яблоко. Это был любимый ее реквизит, и она стояла, рассматривая его, поворачивая в руках, как будто говоря «не найдется яблока идеальной формы, но большинство хороши». Наконец, она сделала решительный, символический укус.   – Богу тяжело было понять положение человека. Мышление всеведущего существа должно быть вечно чуждо для нас. Возможно, такое существо просто нас не понимает. Потребовался посланник, в человеческой форме, чтобы облегчить человечеству жестокое его бремя и, возможно, привести всемогущего к пониманию.   Кёко улыбнулась про себя, после чего снова взглянула на лица в аудитории.   – Но я, конечно, отвлеклась, – сказала она, подбросив и вновь поймав яблоко. – Дело не в том, чтобы показать, как движется ради нас история, но как мало это связано с нами. Ибо, как видите, наши души никогда не были такими же.   Кёко отложила яблоко и материализовала свой самоцвет души, высоко подняв его, чтобы он засветился в глазах собравшихся перед ней.   – Здесь мы держим наши души, – сказала она. – Не на небесах, на Земле. Мы заключаем контракты, вливая свои надежды и мечты в желания – желания, что бросают вызов демонам человечества и тьме энтропии. И за смелость оспорить замысел мира, саму Судьбу, нас наказывают. Вместо того, чтобы наслаждаться плодами Земли и радостями жизни, мы обречены проводить вечность в сражениях.   Она превратила самоцвет обратно в кольцо. Вновь оглядевшись, она заметила Патрицию, Асаку и ту новенькую, Рёко, идущих по соседнему коридору. Последняя из них посмотрела в сторону Кёко, кратко встретившись с ней взглядом.   Секунду Кёко разглядывала профиль девушки, которая была невысокой и странно детской на вид, с несколько аристократической структурой кости лица. После чего продолжила:   – Помимо этого, наша судьба отражает таковую человечества, но с критическим различием. В то время как они получают наказание за свои желания после смерти, мы получаем его здесь, на Земле. Все здесь находящиеся девушки присутствовали или когда-нибудь будут присутствовать при смерти подруги, наблюдая, как, несмотря на все усилия, темнеет и трескается самоцвет души. Видя их агонию, можно ли было усомниться, какая их ждет судьба?   Кёко заметила, как некоторые из аудитории кивнули. Ну, конечно, это сработало; это была одна из самых отработанных ею линий.   Она риторически умолкла, всего на мгновение.   – Когда-то у них была бы такая судьба, – сказала она. – У всех нас. Мы это знаем, потому что Хомура рассказывала мне об ужасающей судьбе всех волшебниц. О чем-то темном, болезненном, вечном и земном.   Кёко позволила настроению немного помрачнеть, прежде чем продолжить.   – Но это уже не так, – сказала она. – Мы заканчиваем свои жизни в мире, наши самоцветы душ волшебным образом исчезают. Все демоны, все отчаяние, вся цена нашего контракта просто вот так исчезает.   Кёко щелкнула пальцами, подчеркивая свои слова.   – Видите ли, – сказала она. – Это было несправедливо. Было жестоко наказывать нас за наши желания. Быть может, в сознании Бога, на весах инкубаторов, все это сбалансировано, и было вполне естественно. Тем не менее, несправедливо было винить нас за наши желания, говорить девушкам не надеяться, так же как просить все человечество совсем не грешить. И так же, как человечество получило искупление своих грехов в посмертии, мы получили искупление наших грехов на Земле, чтобы мы тоже могли уйти.   Она отступила от кафедры и указала на незавершенную статую за своей спиной.   – Удивительно, не правда ли? – взглянула она вверх. – Я уже столько всего сказала, ни разу не упомянув Богиню. Но, в каком-то смысле, это ничуть не удивительно. Она изменила правила этого мира, чтобы дать нам это спасение, и никогда даже об этом не говорила. Она сделала для нас так же много, как и любой другой бог для человечества, но не потребовала поклонения. Она даже не хотела быть известной. Именно поэтому мы поклоняемся ей, потому что больше никто этого не сделает.   Она повернулась обратно к толпе, все еще указывая одной рукой.   – Будь она совершенным Богом, мы бы не знали даже этого. Мы знаем о ней лишь потому, что она несовершенна, потому что она оставила на Земле Пророка, чтобы сделать то, что не могла она. Ту, что вмешивалась в наши дела, ту, что пыталась исцелить пострадавший мир, потому что она не могла сдержаться, видя нас. Она не всесильна, не совершенна, и мы льстим ей, называя ее Богиней, если только мы не имеем в виду богиню с маленькой «б». Богиня человечна, и в том числе поэтому мы поклоняемся ей, пусть даже это чрезмерно.   – Мы знаем об этом из действий и намеков Пророка. Мы называем ее Пророком, пусть и она не пророчествовала. Она ничего не говорила о Богине, помимо ее существования и ненамеренно упомянутых намеков. Вместо этого она тихо старалась спасти нас, поднять из ужасных жизней, не думая о славе.   Она опустила руку.   – Надеюсь… – тихо начала она. – Надеюсь, Хомура не потеряла того, кто она, и что она все еще как-то работает для этого мира. В последний раз, когда я ее видела, она была в агонии. Она тоже человечна, и ее человеческое сердце предпочло бы, чтобы она воссоединилась с Богиней на небесах, вместо того чтобы трудиться на Земле, служа человечеству, как поступило бы более совершенное существо. Я не завидую ее человечности, но если она страдает, на это должна быть причина. И на этот случай мы каждый день стараемся найти ее.   Кёко снова подняла глаза, на мгновение уронив облик авторитетного проповедника.   – Забавно, не так ли? – спросила она. – Мы столь многого не знаем, и я стою здесь и рассказываю вам об этом. Хотела бы я, чтобы мы знали больше, но наша Богиня не хочет, чтобы мы знали. Полагаю, это справедливо, верно? Мы сами большую часть своего существования скрывались от человечества, так что и она точно так же все это время скрывается от нас.   Этим она вызвала в аудитории легкие смешки, но ничего слишком серьезного. Ну, это ожидалось.   Кёко кашлянула.   – Также поэтому мы не придаем внимания ни священным книгам, ни гимнам, ни пустым мантрам, которые нужно запоминать и провозглашать, – сказала она. – Все это лишь искусственные и ненужные атрибуты. За вход на небеса мы платим жизнями, что мы ведем, а не поклонением. Я сказала, что мы поклоняемся ей, но ее бы разозлило, если бы мы заперлись в храме, поклоняясь идолам.   Она вернулась к кафедре.   – Мы чтим ее своими жизнями, – сказала она. – Как и стремлением жить в ее памяти. Защитой и спасением человечества, потому что это ваш долг и ее желание. Поддержкой друг друга, отношением друг к другу как к сестрам, потому что это тоже ваш долг и ее желание. Всегда помните это.   Она в последний раз оглядела лица в аудитории, землянок и колонистов, модниц и нет, после чего удовлетворенно кивнула.   – Хорошо, – сказала она, когда некоторые в аудитории начали вставать. – Я вернусь сюда через пару часов. Можете найти в расписании. Но сейчас у меня есть объявление.   Большинство после этого сели обратно, но некоторые продолжили идти к дверям, передав извинения. Им нужно было идти.   – Я рада объявить, что мы изменим статую, – сказала она, обернувшись и обеими руками гордо на нее указав.   В толпе после этого поднялся гул, и она подождала, пока он несколько стихнет.   – Боюсь, не ее лицо и не что-то еще, – сказала она. – Но мы переделаем волосы. Кое-кому, наконец-то, удалось на них взглянуть. И…   Кёко приостановилась.   – Мы постараемся высечь их длинными и текучими, – закончила она. – И выкрасить в розовый. Мы не вполне уверены, как это сработает с мраморным мотивом, но приложим все усилия.   Она улыбнулась самой обаятельной своей улыбкой и получила волну аплодисментов.   Много позже в тот же день, когда она пыталась расслабиться, ее таккомп привлек ее внимание.   – Ах, прошу прощения, подожди, – сказала она, извинившись перед девушкой в комнате.   «В чем дело? – отвернувшись, поинтересовалась она. – Сейчас не лучшее время!»   «В соответствии с твоими стандартами, у этого более высокий приоритет, – прямо сообщила ей машина. – Из Зала Ленты сообщили об еще одном видении».   Кёко выпрямилась и встала. Да, у этого был более высокий приоритет.   – Прости, – сказала она. – Мне нужно идти.   Приложение: «Культ»   В катастрофической перестройке религиозного богословия в период ранней войны, казалось бы, были широкие возможности для иных результатов. Почти все религиозные организации вынуждены были изменить свое богословие, чтобы соответствовать новому миру, и настало время перемен.   Пришли изменения, и первой была Католическая Церковь. Ватикан публично раскрыл кладезь церковных записей, открывающих, что вершина иерархии со средних веков была осведомлена о системе, и даже поддерживала отношения с МСЁ, но предпочла хранить тайну.   Единственная в мире религия с подготовленным богословием и планом на непредвиденные обстоятельства, Церковь агрессивно постаралась укрепить свое положение. Широко подчеркивалось дружелюбие ее богословия к новооткрытым волшебницам, осторожно опуская, что это дружелюбие было исторически недавним развитием.   Тем не менее, несмотря на усилия и умное позиционирование, кампания провалилась, вызвав лишь струйку новых членов. В конце концов, Церковь не смогла убедить большинство девушек, что она сопереживающая или понимающая.   На этом фоне выступила Сакура Кёко и ее новооснованный культ. Основываясь на глубоком понимании основательницей психики волшебниц, готовности Культа растянуть богословие, чтобы принять всех желающих, и способности членов-основателей манипулировать МСЁ и военной системой, культ рос взрывными и неожиданными темпами сразу после пламенного выступления Сакуры на годовщине Эпсилон Эридана.   С учетом ситуации, корней Культа и его основательницы в христианстве и внезапной текучести ранее неприкасаемой религиозной доктрины, тогдашние наблюдатели предсказывали быстрое поглощение Культа либо Англиканской, либо Католической Церковью. Времена были таковы, что любая организация легко могла бы принять нового святого и нового пророка, вместе с некоторым количеством связанного с этим богословия. Культ бы, в свою очередь, получил легитимацию и доступ к организационным ресурсам. В самом деле, обе организации, так же как и несколько других, тайно отправили посредников для переговоров с руководством Культа.   Этот, казалось бы, убедительный анализ продемонстрировал то же самое непонимание, что охватило и Церковь. Культ зарекомендовал себя чрезвычайно способным усилить влияние в МСЁ в пределах организационных возможностей. Что важнее и фундаментальнее, основные принципы Культа сделали практически невозможным даже частичное согласование, и аналитики просто не поняли глубины некоторых из увековеченных ересей.   В качестве одного из примеров можно указать на неявное ощущение Культа о предательстве Богом. Это ощущение предательства и отчуждения является пронизывающей большую часть учений Культа темой, по крайней мере в главном наборе публикаций руководства Культа. Никогда не обсуждаемое или признаваемое, оно, тем не менее, очевидно для всех, изучающих их веру.   Богословие Культа прямо винит Бога в отсутствии контакта с человечеством. Бог, хоть и доброжелательный, не понимая человеческой мотивации, создал систему, которая была явно несправедлива для человечества, требующую для исправления вмешательства агентов, сперва в виде Христа, затем в виде их Богини. В связи с этим, их концепция Бога ближе к инкубаторам, чем к мнению, распространенному в любой классической монотеистической религии.   Подпитываемый тем, что они рассматривают как выход через их Богиню, Культ не испытывает особой потребности направить поклонение в его сторону. Вместо этого они предпочитают поклоняться Богине, которую они считают более достойной, и которая заслужила их любовь, пусть даже они признают, что эта «Богиня» не является Богиней в западном смысле.   В то время как это отношение и вера не являются всеобъемлющими в Культе, что содержит значительную долю внутренних раздоров и разногласий, оно имеет значительное влияние внутри руководства, особенно в лице основательницы. С такой точки зрения легко понять, почему Культ считает абсолютно немыслимым внешний контроль, и почему господствующее христианство сочло совершенно невозможным стерпеть их ереси. Нынешние слабые отношения между Культом и церковью отца Сакуры являются лишь фиговым листком, придавая первому видимость легитимности в глазах встревоженных родителей, и позволяя последней раздуть свою численность.   Оставим вам, читатель, судить, что сказать своей дочери, но если вы религиозны, знайте, что Культ не соответствует вашим убеждениям.   — Родительское сплетение онлайн, «Специальный выпуск: Так ваша дочь заключила контракт. Что дальше?», статья «Что нужно знать о Культе Надежды», выдержка.