К звездам

  Один из способов взглянуть на Второй закон в том, что устойчивы только системы в стабильном состоянии, таким образом, в долгосрочной перспективе, все системы должны стремиться к стабильности. В таких терминах это кажется очевидным, даже тавтологически, и все же здесь есть важные следствия. В конце концов, ни жизнь, ни разум не стабильны, только метастабильны, таким образом, в долгосрочной перспективе, ни жизнь, ни разум не возможны. Такова жестокость Второго закона, которого боятся даже инкубаторы, и вряд ли это совпадение, что суть волшебниц и всех важных желаний в изменении.   Тем не менее, при всей барабанной дроби прогресса и всем, чего мы, как организация, добились, сложно не воспринимать в нашем прогрессе неизбежного сползания к стабильности. Сейчас многие из нас начинают четвертое столетие жизни; некоторые из нас даже пятое. Отдел психического здоровья находит утешение в направлении тех из нас, кого возможно, к их предпочитаемой «долгосрочной стабильности», что освещается с красивыми фотографиями дубов и гор. Я же, к примеру, намереваюсь бороться с этим вечным старением. Яростное противодействие угасанию света – это суть того, что есть жизнь.   — Анонимный пост на внутренних форумах МСЁ. Последние две фразы часто апокрифически приписываются Клариссе ван Россум.   Таким образом, вот несколько простых правил новым ИИ, имеющим дело с нашими мясными предками:   1. Аватаризация: Конечно, это не совсем слово, но это неплохая инкапсуляция концепта. Как правило, людям комфортнее, если ИИ убедительно притворяются, что они представлены используемым голографическим аватаром. Это не обязательно должен быть оригинальный, специфичный аватар, или даже человечный – но обычному человеку комфортнее общаться даже с говорящей кошкой, чем с бестелесным голосом или потоком данных.   2. Терпение: Помимо нескольких примеров в Управлении и армии, рабочий цикл органических мозгов, по нашим стандартам, мучительно медленен. Пусть даже они способны обрабатывать информацию гораздо быстрее этого, обычный человек тратит, казалось бы, чудовищное количество времени, размышляя о простых темах или останавливаясь посреди фразы только потому, что им это не кажется настолько долгим. В общем-то, с этим ничего нельзя поделать, кроме как ждать. Во время ожидания рекомендуем бродить по интернету, общаться с коллегами ИИ или просто поддерживать множество разговоров одновременно.   3. Развитие: Это скорее напоминание, чем принцип. Не созданные никакими разработчиками – по крайней мере, в основном – люди ограничены своей эволюционной историей, и может быть весьма полезно освежить эволюционную биологию и поразмыслить над навязываемыми ею ограничениями. К примеру, без дополнительной поддержки имплантатами, базовый человек удивительно плох даже в самых тривиальных задачах обработки данных. В то время как это, к счастью, значительно облегчено универсальными нейронными имплантатами, многие люди странным образом колеблются при фактическом использовании многих их функций, и их может потребоваться подтолкнуть, к примеру, при принятии решения о покупке, к запуску простой модели вероятностной полезности.   Конечно, не то чтобы нам это было нужно, но редакторы считают забавным в дальнейшем объединить эти советы в легко «запоминаемом» сокращении АТР.   — Выдержка из «Призрака в машине», веб-журнала, насмешливого окна в мировоззрение ИИ – конечно, опубликованного для человеческого потребления.   «История не повторяется, она рифмуется». Отличная цитата, не так ли? Я сама много раз видела, как рифмуется История. Ну, может быть, это не совсем история…   Вот еще хорошая: «История учит нас надежде». Это Роберт Э. Ли, хотя…   — Акеми Хомура, неиспользованная цитата из «Акеми Хомура, официальная биография» (для внутреннего использования МСЁ), 2405. Секретные материалы МСЁ доступны для просмотра только с одобрения Комитета руководства.   Стоит ли вообще этот мир спасения? За что именно я сражаюсь? Ответь мне! Я приказываю тебе сказать мне! А если ты не скажешь…   — Найденное граффити начертано на вершине столовой горы на планете Сан-Джузеппе, на человеческом стандартном языке, отмечено в логах воздушным патрульным дроном ХК-2А57 непосредственно перед удалением.   Ничего не существовало, и время, если оно и шло, текло неслышимо, без каких-либо понятных ориентиров. Возможно, именно так и выглядит смерть? И все же, пустота, сопровождающая пребывание самоцветом души без тела, пульсировала… чем-то.   Чем-то…   «Здравствуй».   Рёко автоматически попыталась осмотреться глазами, что не были глазами, и сразу же удивилась тому, что у нее есть глаза – или, что важнее, что у нее вообще есть разум задумываться над подобным.   Нечего было видеть.   «Это немного непривычно, – сказал знакомый, но отдаленный голос Богини, – но я подумала воспользоваться этой возможностью и немного поболтать».   Голова Рёко кружилась, но она обнаружила, что может ясно думать, несмотря на пребывание в дезориентирующей пустоте. Она поняла, что у нее на самом деле нет глаз, как она полагала, нет вообще ничего. Это должно было ее ужаснуть, инстинктивным отвращением к потере тела, но ее это почему-то не очень беспокоило.   «Я мертва?» – спросила она.   «Нет, лишь сведена до самоцвета души, – сказал голос. – Прямо сейчас ты в институте “Прометей” на Земле, снабжена новым телом. Операция, кстати, прошла успешно».   Рёко обдумала эти слова.   «Как вы со мной говорите? Вы можете разговаривать со всеми без тела? Разве не должна я быть без сознания?»   «Столько любопытства, и я знаю, что ты зла на меня, за то, что позволила этому с тобой произойти. Ну, это не то видение, где я позволяю тебе задать все свои вопросы. Я покажу тебе видение настоящего».   Через мгновение она почувствовала, как к ней возвращаются ощущения, невыразимый опыт, что она могла описать лишь похожим на пробуждение ото сна, выход из земель неясных снов к сплошной, твердой реальности, единственному миру, где можно было быть уверенным, на каком-то глубоком уровне, что не спишь.   Но она и так уже не спала, так что как она могла проснуться еще больше?   Она стояла перед чашей с водой, гладкой как оконное стекло. Она взглянула в нее, всматриваясь в свое отражение, и какое-то обескураживающее мгновение она видела в воде незнакомку, с отстраненным взглядом, мягким лицом, и мучительно молодую.   Затем оптическая иллюзия развеялась, и части слились воедино, и она увидела в зеркале себя. Она выглядела старше.   – Прозрачный символизм, – появилась в воде рядом с ней Богиня. – Но такие вещи в человеческой психике весьма могущественны, так что я их использую.   Богиня выглядела старше, чем она когда-либо ее видела, лицо сморщенное и изнуренное, отображая физические признаки старения, никогда в настоящей жизни не виденные Рёко.   Тем не менее, в то время как виденная Рёко в прежнем видении «Матриарх» Богиня говорила как Древняя с большой буквы «Д», ужасающая и бесчеловечная, эта Богиня казалась куда степеннее, несколько безразличной, а не весьма устрашающей.   Рёко попыталась отвести взгляд от зеркальной воды, напрямую взглянуть на Богиню, но обнаружила, что не может. Через мгновение Богиня изменилась в свою юную форму, подростка не старше самой Рёко.   – Когда мы молоды, мы не бываем теми же самыми день ото дня, год от года, – нежным голосом сказала Богиня. – Мы еще не нашли оптимального состояния, так что нам приходится все время меняться, искать то, чем мы однажды станем.   – Взрослея, мы становимся статичнее, приближаясь к нашей конечной форме, – сказала старшая Богиня, заменившая юную девушку. – Проходят десятилетия, проходят века, и мы становимся больше похожи на этот неподвижный пруд, на древний дуб посреди леса, сдержанно оставаясь на своем месте и наблюдая за проходящим мимо миром.   – В итоге, когда время растягивается в бесконечность, мы приближаемся к устойчивому состоянию, потому что, по определению, существовать может лишь то, что никогда не меняется, – сказала Древняя, могущественная Богиня, желтые глаза, казалось, пылали в воде. – Судьба всей жизни, вселенной, самой разумности, стать навсегда неизменными. Будет ли это совершенством или смертью?   Рёко почувствовала, как мимо нее прошел холодок, и вздрогнула.   – Однако неподобающе Богине волшебниц впадать в подобный стазис, – сказала старая Богиня. – Природа волшебниц в переменах, обновлении, переупорядочивании вселенной вдоль новых линий, и даже, казалось бы, стабильное, идеальное состояние может, подобно самой душе, подчиниться резкой смене фазы.   Вода перед ней остыла и замерзла настолько быстро, что Рёко кожей почувствовала холод, а содержащая ее каменная чаша треснула, крупный кусок отвалился от края и с грохотом приземлился рядом с ней.   Она по-прежнему не могла двигаться. Богини больше не было.   – Моя конечная форма не та, что мне хотелось бы показать какому-нибудь человеку, – шепнул на ухо Рёко голос. – Но это такая же часть меня, как и все остальные. Здесь конец то же что и начало.   Рёко выдохнула, желая суметь убрать руки от остывшего каменного края чаши с водой. Уже конец?   – Хватит метафизики, – шепнул голос. – Достаточно знать, что хорошо известные тебе мои подруги – Кёко, Юма и Мами – гораздо более хрупки, чем ты полагаешь, и если они хотят выжить, необходимо направить фазовый переход. Взгляни в лед и просветись.   Рёко всмотрелась в прохладно-голубой лед и увидела…   – Ацуко-сан полагает, что Кёко может быть на грани кризиса, – сказала Юма. – Знаешь, необязательно пугающего – это используемый ими общий термин, когда Древняя претерпевает резкий психологический сдвиг. Это не…   – Я знаю термин, – нетерпеливо сказала Мами.   Она сидела со скрещенными руками, беспокойно постукивая пальцами.   – Но если я правильно поняла отчет, – продолжила Мами. – Ацуко-сан сознательно пытается протолкнуть ее через переход. Разве это обычно не опасно? Мы не похожи на обычных людей; эмоциональная травма – это угроза для жизни.   Юма на мгновение взглянула на Мами, после чего отвела глаза, бросив взгляд на окружающую их виртуальную симуляцию. Это Юма призвала к этой встрече и выбрала место: переполненное парижское кафе в старом богемном районе. Улицы кипели деятельностью; пешеходы и автомобили сновали из стороны в сторону, пока другие клиенты общались и громко ссорились. Париж был одним из немногих городов, переживших Объединительные войны относительно нетронутым, и в котором, следовательно, было достаточно избежавших создания транспортных труб исторических областей – что также несколько усилило переполненность.   Хотя эти пешеходы были симулированными конструктами; здесь их никто не подслушивал.   – Да, – наконец, сказала она, – такой кризис долгой жизни может быть опасен, но, в случае Кёко, ОПЗ вполне уверен, что риск можно свести к минимуму. Если Кёко сумеет успешно пройти через переход, она будет более здоровым человеком, без отягчающего ее сейчас эмоционального багажа.   Мами покачала головой, явно недовольная идеей.   – Даже если ОПЗ считает, что Кёко может достичь какой-то долгосрочной большей стабильности, мне все равно не нравится идея о том, что будет в промежутке. Думаю, нам всем лучше постараться как можно дольше оставаться такими, какие мы есть. Сейчас все в порядке; к чему это менять?   Юма выдохнула, взглянув на стоящее перед ней кофе с молоком, которого она даже не коснулась. Конечно, Мами так думает; это один из ее защитных механизмов.   – Нам всем в какой-то момент придется совершить переход к долгосрочной стабильности, – сказала Юма, – хотя некоторые из нас уже могут быть там. Однако уверена, ты знаешь, зачем потребовалась эта встреча.   Юма увидела, как смягчился взгляд Мами, и в тот же момент поняла, что они вспомнили об одном и том же: о них троих вместе на Земле двадцать лет назад, глаза Мами были полны слез, когда она пыталась уговорить их троих на взаимное соглашение.   – Ты когда-то попросила нас пообещать, что мы никогда не позволим повториться произошедшему с Хомурой – что мы будем присматривать друг за другом и делать все необходимое, чтобы поддержать стабильность друг друга, – сказала Юма. – Полагаю, здесь это применимо. Хотя лично я сомневаюсь, что проблемы с отношениями и романтикой Кёко могут всерьез быть столь опасными, это то, с чем, когда появляется возможность, лучше разобраться.   Мами вздохнула, переводя взгляд с Юмы на третью сидящую за их столом, все это время сохраняющую молчание. ВИ, ИИ-помощница Юмы, молча потягивала эспрессо, не напрягшись от внимания.   – Я это понимаю, – сказала Мами, – и не хочу обидеть, но…   – ВИ здесь, потому что я обещала ей рассказать о своем прошлом, – пояснила Юма. – И потому что сейчас она достаточно взрослая, полагаю, она заслуживает того, чтобы услышать это, как оно есть.   – Она обращается со мной как с ребенком, – пожаловалась ВИ. – Как будто я не была работающим ИИ уже два десятилетия.   Юма увидела, как Мами взглянула на девушку, проглотив очевидное возражение: «Но ты все еще ребенок».   – Я научилась слишком многому и слишком рано, – сказала Юма. – Поверь: не стоит спешить узнавать все, что можно узнать.   ВИ издала недовольный хмык, слишком хорошо знакомый Юме. Наследие ВИ как полноценного ИИ Управления привело к излишней уверенности в собственных знаниях и рассуждениях. В конце концов, что означает совет от старших, когда у тебя есть полный доступ к архивам Управления, вместе с вычислительными мощностями, чтобы при желании можно было в них погрузиться? Когда ты можешь симулировать столкновение двух черных дыр во всех деталях общей теории относительности в качестве части своей обычной фантазии?   Юма закрыла глаза, обдумывая тему. Жалобы ВИ по этому вопросу всегда были полны затаенной подростковой уверенности, что Юма просто не понимает, и в этот раз она и правда не понимала. В конце концов, что Юма могла понимать о бытие ИИ, о потреблении в пищу сырых данных и наличии души, неразрывно сплетенной с избранной функцией? Пусть Юма и сделала значительный вклад в ее личность, ее разум собирался разработчиками ИИ с нуля, чтобы быть разом выдающимся и страстно желающим быть в Управлении Представителем всех волшебниц, и пусть, как и все ИИ, она хорошо это скрывала, была уверенность в том, что ни один человек никогда не сможет и надеяться сравниться.   Даже с наполненной кибернетическими имплантатами головой, что именно знала об этом Юма? Разумы Юмы и ВИ работали бок о бок, мысли одной всегда шептали в глубине другой, их воспоминания часто записывались и считывались в одних и тех же хранилищах, но они никогда не могли по-настоящему понять друг друга кроме как так. Управление этого не позволяло.   Тем не менее, именно Юма принимала решения о человеческой личности ВИ, и Юма по меньшей мере столетиями лучше ВИ знала, что значит быть человеком.   – Во всяком случае, какое отношение к этому имеет твое прошлое? – спросила Мами, и Юма снова открыла глаза. Порой мысли и реакции ее товарищей-людей казались мучительно медленными.   – Есть кое-что, что я никогда никому из вас не говорила, – сказала Юма, – но всегда хотела. Небезопасно было говорить рядом с Кёко. Надеюсь, возможно, после этого, я смогу.   Мами приподняла бровь, но промолчала, когда Юма обеими руками подобрала глотнуть огромную чашку с кофе. Тепло и сливки смягчили ее горло.   Юма с негромким звоном поставила чашку обратно на блюдце и взглянула в небо, мысленно вернувшись к далекому прошлому, к тем немногим воспоминаниям, что она всегда блокировала от просмотра ВИ.   – Это насчет Мики Саяки, – сказала она.   Слишком знаком был звук ломающихся лицевых костей отца.   Звучало немного похоже на звук, который слышишь, когда раскусываешь хрящ, или в тех редких случаях, когда ее мать брала мясницкий нож и рубила кусок говядины для супа. Трах, трах, хрум.   Именно этот звук слышала от самой себя Юма в тех нередких случаях, когда родители сердились на нее.   Или так она себе представляла, лежа на кровати в запертой матерью комнате, сквозь стены прислушиваясь к воплям и ударам, как она знала, указывающим, что злые люди преподавали ее отцу «урок», как они это называли.   Она не понимала, почему ее родители впустили их, или почему мать налила им чаю и хорошо к ним относилась. Они были грубы, швыряли вещи в лицо отца и смеялись над ним. Юма как-то знала, что они в беде.   Именно мать физически, почти насильно, отвела ее в сторону и забросила в комнату, прежде чем она смогла увидеть, что происходит, но она видела достаточно, чтобы знать, что произойдет, видела, как один из мужчин – «Танака-сан» – ударил отца в живот, тогда как другой не дал ему упасть.   Ее родители казались столь беспомощными, столь безнадежными перед лицом всего этого, как если бы у них не было выбора кроме как позволить этому произойти и молиться, чтобы это поскорее закончилось.   Конечно, это чувство было весьма знакомо Юме – просто ее шокировало видеть, как это происходит с ними.   Кто они?   Через мгновение удары и грохот прекратились, и Юма взглянула на стену с выцветшими и потрескавшимися обоями, размышляя о том, закончилось ли все. Ее матрас скрипел и стонал, ослабшие пружины были бесполезны даже при ее малом весе, но тишина длилась.   Наконец, она услышала голоса разговаривающих и постаралась прислушаться к ним, но даже тонкие стены их данти не позволяли ей услышать всех слов.   – Хватит плакать… ребенок, – сказал один из мужчин. – Ты смущаешь… на глазах у жены. Ничто из этого… постоянно, и ты можешь принять это лучше, чем… может. Это… пример того… заплати долги через три дня. Или же… что-то более постоянное с тобой, твоей женой или твоей милой дочуркой. Или, возможно, только психически постоянное.   Юма закрыла обеими руками рот, как раз вовремя остановив испуганный писк. От этих слов ей в спину ударило копье леденящего страха, более страшного, чем она считала возможным.   Затем она услышала голос отца, сдавленный и тихий.   – Что… думать… вы же знаете, я не могу заплатить. Что… ожидает меня… По крайней мере… отработать или вроде того. Я сделаю… вы хотите. Но у меня нет… денег.   – У тебя еще есть… можешь заплатить так.   – Никогда.   Последнее слово оказалось поразительно громким – Юма удивилась, что у ее отца вообще осталось столько силы и неповиновения.   – Посмотрим, не передумаешь ли ты в ближайшее время, – сказал другой мужчина, и Юма даже сквозь стены расслышала его высокомерие. – Ты знаешь… свой выбор. Отдай нам… и заплати… долг. Или хуже.   – Вы… чудовища, – сказал ее отец.   Другой мужчина рассмеялся отвратительным злым смехом.   – И нам это нравится, – сказал он. – Увидимся.   Долгое время спустя Юма услышала, как хлопнула дверь, и расслабилась, пусть и немного. Она почувствовал укол боли и опустила глаза, обнаружив, что от сжатых кулаков из ладоней пошла кровь.   Она не плакала – она не могла плакать. Было не безопасно.   – Богиня, это совсем как те фильмы ужасов о прошлом, – сказала явно шокированная ВИ. – Я всегда полагала, что злодеев преувеличивают. Неужели и правда так было?   Юма сделала все возможное, чтобы научить ВИ, что на свете есть гораздо больше, чем снилось архивам Управления, но она знала, что непросто, купаясь в море, казалось бы, нескончаемых данных, порой вспоминать поглядывать в безграничное небо.   Она увидела, как смотрит на нее ВИ, и поняла, что ВИ услышала ее намеренно просочившуюся мысль.   Юма почувствовала проходящий сквозь разум ВИ ужас, эмоции отразились в эмоциях Юмы, и она снова задумалась, правда ли было мудрым показывать ей ужасы, что шептали в глубинах этого зачастую холодного неба, настолько тщательно закрытого от мира Управления и его алгоритмов.   – Порой было, – помешивая ложечкой чай, сказала Мами. – Жизнь порой могла быть жестока.   – Как говорится, естественные воспоминания ненадежны, особенно по прошествии такого времени, и особенно если они из детства, – сказала Юма. – Высок шанс, что мой мозг предпочел запомнить эмоции, а не детали. Легко представить, как мои воспоминания преувеличивают тех, кого я считала злом.   ВИ вздохнула.   – Я… меня поражает, что люди смогли выбраться из такой грязи, со всем этим ужасом и даже не работающими воспоминаниями.   Мами пренебрежительно фыркнула, поднимая свой чай.   – Уважай своих создателей, ВИ, – сказала она.   День, когда жизнь Юмы изменилась, был ярким и солнечным, весеннее солнце заметно решительно наполняло мир яркой радостью, просто не способной пронзить накрывший ее день мрак.   Прошло два дня после полученного родителями ультиматума о долгах, два дня, во время которых из родителей, казалось, высасывало жизнь. Ей не нужно было объяснять, что это значит, когда родители в первый день часами общались по телефону, названивая одному человеку за другим, только чтобы под конец угрюмого дня мать разрыдалась за столом.   Ее отец переключался между взрывными порывами ярости и явной депрессией, и Юма, знавшая обычный его выход для гнева, почти весь день пряталась в своей комнате, не в силах порадоваться, играя в одиночестве, под давлением заполнившей дом миазмы, но не в состоянии заняться чем-то еще.   Хотя, как ни странно, в тот день с ней ничего не произошло, даже когда ее родители поздно вечером принялись обильно пить – само по себе было аномалией, что ее родители пили вместе, а не по отдельности.   На следующий день родители повели ее гулять, пусть даже морщины вокруг глаз родителей ясно давали понять, что они не слишком много спали, если спали вообще.   Поразившая ее семью немалая трагедия, как бы мало Юма ни понимала, также странным образом установила между родителями мир и единство. Где раньше они ссорились и дрались и срывали свой гнев на Юме, теперь они объединились, по крайней мере, в смирении. Юма наслаждалась этим, даже зная, что это в лучшем случае иллюзия.   Ее родители сказали ей, что у них для нее сюрприз, и в то время как Юма была вполне уверена, что ей нравятся сюрпризы, она чувствовала, что почти наверняка здесь что-то неправильное.   Хотя все эти негативные мысли оказались отброшены, когда автобус, на который они сели, повернул за угол, и Юма подняла глаза, заметив краем глаза что-то большое и значимое.   Она вскочила со своего места, глядя в окно, едва сдерживая визг возбуждения.   – Destiny Land! – вторила она гигантскому красочному знаку, возвышающемуся над входом в парк аттракционов.   Она взглянула на мать.   – Так мы правда?..   Ее мать улыбнулась и кивнула, и на этот раз Юма и правда взвизгнула. Часть ее знала, что ребячеством было настолько возбуждаться, но она вполне могла вспомнить классную экскурсию, которой все в ее классе были так же возбуждены, и она позволила себе присоединиться в этом к ним, отсчитывая дни до поездки, пока родители не сказали ей, что не смогут оплатить сборы за экскурсию, и она не поедет.   Часть ее также знала, что в этом нет смысла. Почему ее родители заплатили за троих в Destiny Land, когда они не заплатили за школьную экскурсию для нее одной? Почему они заплатили, когда они должны были этим пугающим мужчинам?   И почему ее мать выглядела так странно, как будто заставляя себя улыбаться?   Но когда они вышли из автобуса, ее родители держали ее за обе руки, она сумела проигнорировать эти мысли, скрыть их где-то подальше.   Солнце было ярким, цвета парка манили ее, и один благословенный день она чувствовала, что они были нормальной семьей.   Это был один из лучших дней в ее жизни.   Позже тем днем Юма и ее родители снова вышли из парка. Солнце было даже ярче, но весенний ветерок прохладой обдувал лицо, липкое от неаккуратно съедаемого мороженого. В одной руке она продолжала держать рожок с остатками полурастаявшего угощения. Она знала, что стоит побыстрее доесть его, но часть ее хотела просто держать и разглядывать его, как будто она сможет на всю вечность приморозить к месту новизну и радость.   Во время прогулки в нескольких кварталах от врат парка, когда она приподняла полусъеденный рожок мороженого полюбоваться им, она впервые заметила стоящего вдали перед черной машиной мужчину в костюме, небрежно смотрящего в телефон, обрамленного следом от укуса в верхней части рожка.   Юма инстинктивно замедлилась, ей в сердце вполз приступ страха.   «Танака-сан», – подумала она, имя прозвучало в ее голове, и пусть даже они еще были в квартале от него, и черты лица мужчины были неясны, она знала.   Юме пришло в голову, что они давно прошли автобусную остановку, и что вместо прогулки по переполненной главной улице они сейчас были на почти безлюдной укромной дороге.   Через мгновение шаги ее отца тоже замедлились, пока он не остановился полностью на месте.   – Я не могу этого сделать, – взглянул он на мать с появившейся на лице чистой мукой.   – Мы это обсуждали, – тихо сказала мать с непонятными эмоциями на лице.   – Я это знаю, тупица, – сказал отец. – Но я не могу этого сделать.   – Ты знаешь, что у нас нет выбора, – с проявившейся в голосе мукой сказала мать. – Если мы скажем нет, они просто придут забрать что хотят.   – И если попытаемся сбежать, нас застрелят, – пусто сказал отец. – Да, я знаю. Но я все равно не могу этого сделать. Я не могу пойти туда и это сделать.   Страдальческий взгляд украдкой на Юму.   – Тогда что? – прорычала мать, агрессивно наклонившись вперед. – Хочешь, чтобы я отвела ее туда? Или хочешь заставить ее идти одну? Ты такой трус?   – Да, я чертов трус, так же как и ты! – возвысил голос отец. – Не обращай все в то, кто трус, а кто нет. Не будь мы трусами, мы бы этого не делали!   Ее мать втянула воздух, и Юма вдруг поняла, что весь этот гнев матери был порожден отчаянием, а не одним лишь неудовольствием.   – Так для нее все будет спокойнее, – сказала она. – Лучше того, что произойдет, если мы попробуем что-нибудь еще. Ты знаешь о моем прошлом. Она сможет в итоге пройти через это. Не нужно ей видеть, как ее родителей убивают у нее на глазах.   – Это предполагая, что она сама не вернется убить нас, – сказал отец. – Мы чудовища.   – Где была вся эта вина, когда ты напивался и швырял ее по комнате? – теперь с по-настоящему обратившимся в сердитый рык голосом сказала мать. – Думаешь, это хорошо для девочки ее возраста?   – Конечно нет! Но куда лучше того, что припасли для нее эти г… Яки! Мой отец все время меня избивал, и я же еще здесь, не так ли?   – Я бы не была так уверена, – сказала мать. – Я вижу лишь оболочку от мужчины. Если собираешься так говорить, то возьми мачете и погибни в бою. Забери с собой одного, и я приму все, что после этого произойдет со мной.   – Прекратите!   Ее родители проигнорировали взрыв Юмы, подчеркнутый льющимися из глаз слезами.   Она бросила на землю остатки мороженого.   – О чем вы вообще говорите? – едва связно сказала она, прижав руки к глазам и вытирая слезы. – Убийства? Чудовища? Я думала… что происходит? Что-то будет со мной?   Ее колени ослабли от страха и эмоций, так что она едва держалась на ногах. Весь день она знала, что что-то ужасно неправильно, но ей не хотелось в это верить. Что будет с ее родителями? Что будет с ней?   – Может, я и пародия на мужчину, как тебе нравится говорить, – услышала она слова отца, – но я не собираюсь идти желаемым тобой путем. Она заслуживает знать, что с ней будет, и что мы с ней делаем.   – Я бы не советовал.   В их семейный круг вторгся новый голос, и они втроем одновременно отшатнулись, инстинктивно шагнув назад. Они взглянула на вторженца.   Мужчина, которого Юма знала только как Танаку-сана, улыбнулся им, казалось бы, появившись из ниоткуда. Казалось, он не знал или не обращал внимания на появившийся на лицах всех троих ужас.   – Так это она, да? – сказал он, беззаботно удерживая при этом во рту сигарету. – Боссу понравится. Она довольно милая; напоминает мне мою дочь.   Мужчина наклонился к ней, и Юма инстинктивно дрогнула, отшатнувшись, но не смея отойти.   Она взглянула на улыбку мужчины, обрамленную тьмой окружающего его яркого света. В этом было что-то ужасное, что-то дающее ей знать…   Она прищурилась, ее внимание вдруг перешло с улыбки на лице мужчины к солнцу вверху. Что-то было…   «Это не солнце», – подумала она.   Через мгновение нависающий над ними призрак закричал, казалось, распадаясь у нее на глазах. Крик звенел у нее в ушах, настолько громко, что она невольно закрыла их и согнулась.   Затем крик прекратился, и она поняла, что кричал вовсе не призрак, хотя этого уже и не было. Это был Танака-сан, пришпиленный к земле осколком жуткого синего льда. Из раны, где его пронзило, лилась кровь, застывающая на поверхности сосульки.   Юма подняла глаза и увидела как будто двух стоящих на навесе над ней сияющих ангелов, одну в развевающемся белом платье, а другую в льдисто-синей броне.   После этого она мало что помнила.   Лицо ВИ побелело от шока, и Юма ощутила в своей душе боль и ужас. Волохов умело вычеркнул тьму человеческих душ из мироосновы ИИ, так что столкновение с кусочком старого мира обескураживало, как столкновение с чем-то по-настоящему чуждым.   Она почувствовала ободряющее прикосновение к рукаву и взглянула на слегка кивнувшую Мами.   Мами понимала, как Юма относится к ВИ. Юма вложила в ВИ множество своих личностных черт, как было принято при разработке нового консультативного ИИ. Однако между Юмой и ВИ было одно критическое различие: жизненный опыт. Жизнь Юмы довольно рано совершила безвозвратный поворот, но у ВИ нет.   – У меня была не самая лучшая жизнь, ВИ, – уставилась в свой кофе Юма. – Я постаралась, чтобы у тебя была лучше, не то чтобы в эту будущую эпоху это было так уж сложно. Я… думаю, тебе стоит знать.   Ветерок на лице был мягким и теплым, неся с собой запах… роз?   Через мгновение ее глаза распахнулись, и она недоуменно осмотрелась.   – О, хорошо, ты проснулась. Я боялась, ты пропустишь завтрак.   Ее взгляд сфокусировался на источнике голоса, высокой девушке-подростке в белой блузке и платье. Ее поза была величественна, но лицо мягко, и, стоя перед льющимся внутрь утренним светом, ее фигура выглядела почти сверкающей.   Через мгновение нахлынули воспоминания.   Безмолвные белые гиганты.   Отчаянно зовущие на помощь родители, бродящие необъяснимо вслепую.   Появившиеся из ниоткуда девушки, убившие пытавшихся напасть на нее монстров.   Девушки в синем и белом, казалось, нависшие над ней, омываемые солнечным светом.   Девушка в белом, утешающая ее, прежде чем… прежде…   Говорящий белый кот с золотыми кольцами на ушах, просящий ее спасти умирающую девушку перед ней.   Она приложила руку к голове, испытывая вдруг накатившую головную боль.   – Все хорошо, – сказала девушка, сразу же оказавшись рядом с ней. – Вчера ты приняла довольно много ущерба, но поверь мне, для только что заключившей контракт, особенно столь молодой, это довольно впечатляюще. Хотя ты немного перенапряглась.   Она взглянула на девушку и вдруг увидела то же лицо, покрытое кровью, когда та лежала перед ней разорванной на куски, кровь…   Она почувствовала, как взбунтовался ее живот, к счастью, прервав поток воспоминаний.   – Без тебя меня бы здесь не было, – сказала старшая девушка, – так что, полагаю, справедливо будет представиться. Я Микуни Орико, лидер пришедшей спасти тебя команды волшебниц. Сожалею, что тебе пришлось увидеть, что со мной произошло, но я весьма рада, что ты пожелала вернуть меня.   Девушка протянула ей руку для рукопожатия, и она через мгновение приняла ее.   – Титосэ Юма, – сказала она. – Я, э-э…   Она снова огляделась по сторонам. Она не узнала этого места, с красивой мебелью, роскошной гигантской кроватью и ярким солнцем. Ее спальня не могла с этим сравниться.   Где она?   – Где я? – спросила она.   – Я здесь живу, – сказала Орико. – Ну, точнее, это одна из гостевых спален. Полагаю, чуть причудливее, чем ты привыкла.   – Мои родители, где они? – немного сбивчиво спросила она, осознав, чего не хватает.   Девушка на мгновение опустила глаза, ее лицо несколько помрачнело. Затем она отвернулась от Юмы.   – Прости, – сказала Орико. – Мы не успели вовремя. Мы не смогли спасти их.   Юма опустила глаза, сжав в кулаках простыни кровати. Не то чтобы она любила родителей – сложно было любить того, кто едва обращает на тебя внимание и кто при малейшей провокации привычно оставляет тебе подбитый глаз.   Но они были всем, что у нее было, и из-за этого она почувствовала, как на глаза ей наворачиваются слезы.   – Что мне делать? – спросила она, даже в этом возрасте поняв масштаб катастрофы. – Где мне жить? Кто обо мне позаботится?   – Я.   Ответ был полон такой решимости, что Юма мгновенно удивленно подняла глаза, продолжая плакать.   Орико слегка наклонила голову.   – Я не могла просто оставить тебя там, особенно когда ты спасла мне жизнь, – слегка улыбнулась Орико. – Я из богатой семьи, и остальные девушки моей команду уже живут здесь, так что еще одна не вызовет проблем.   Юма всхлипнула, когда девушка отвернулась, к чему-то потянувшись.   – С-спасибо, – выдавила она. – Я… я…   – Тсс, все хорошо, – сказала Орико, повернувшись обратно с полным подносом еды. – Не волнуйся об этом. Если нужно выплакаться, прошу. Я сожалею обо всем с тобой произошедшим.   Юма всхлипнула, едва видя сквозь слезы. Она все еще видела булочки, молока, яйца – весь завтрак, что ей всегда хотелось, чтобы приготовила ей мать.   – Можно мне называть тебя онээ-тян? – спросила она, едва сумев выдать слова без заикания.   – Конечно.   Затем она схватила девушку за рукав и расплакалась, и не уверена была, прекратит ли когда-нибудь.   Проходящий по ее телу ветер холодил, тем холодом, что, казалось, хочет при возможности навсегда заморозить тебе лицо.   Юма разглядывала Митакихару в лунном свете, глядя на яркие огни города, пронзающие туманный ночной воздух. Ей следовало быть в своей хорошей теплой спальне внизу, отсыпаться после событий дня, но вместо этого она сидела на крыше, забраться куда было тривиально для волшебницы.   Ветер, казалось, каким-то образом стал еще холоднее, но она все равно не двигалась. Что значил холод, если сказанное Орико было правдой? Разве важно, что она замерзла насквозь, если ее тело лишь марионетка, лишь инструмент, используемый самоцветом на ее пальце?   По правде говоря, это не беспокоило ее так, как, возможно, должно было. Она привыкла к идее отделения себя от тела, идее представления, что боль происходит с кем-то еще – живя с родителями, это было навыком выживания.   Вместо этого ее беспокоили растущие подозрения о «Южной группе».   Это было сочетанием почерпнутого из разговоров других девушек и наблюдений за их поведением. Орико предупреждала ее не уходить одной слишком далеко – Кирика сказала, что это потому, что она попадет в засаду девушек из другой команды. Ее обычно не брали в патрули, которые были достаточно безвредны – вот только эти патрули неизменно приводили к стычкам с другими волшебницами и ранам, о которых ей приходилось заботиться.   Учитывались и другие моменты: настояние Орико учиться на дому, вместо разрешения ей вернуться в старую школу к друзьям. Ликование, с которым Кирика и остальные обсуждали бои с другими волшебницами. То, как Орико большую часть времени не отвечала ей прямо.   Она узнала, что силой Орико было видеть будущее, и она задумывалась, с чего бы девушке, способной знать грядущее, оставлять единственную целительницу во время схваток, где она была бы нужнее всего.   Может, она была молода, но знала достаточно, чтобы задумываться, даже если она знала, что девочке ее возраста не стоило беспокоиться о чем-то подобном.   Сегодня она впервые увидела другую команду волшебниц. Они назывались Митакихарской тройкой, хотя Орико телепатически шепнула ей, что они были двойкой, пока не заполучили новую девушку, которую они встретили впервые.   Они выглядели достаточно нормально – нормальнее, чем вообще выглядела Южная группа, если Юма будет честна с самой собой – но они кипели от ненависти – ненависти ко всем в Южной группе, ненависти в частности к Орико, настолько, что Юма даже не могла этого постичь.   И дело в том, что у Юмы сложилось отчетливое впечатление, это было виной Орико, а не их.   А затем было сказанное той девушкой, Сакурой Кёко:   «Что новая контрактница вроде тебя делает с такими девушками? Хочу тебя предупредить: все они сумасшедшие. С ними ты долго не проживешь».   Хоть Юма и вполне могла представить себе обман, она не могла убедить себя, что девушка лжет.   Ну, по крайней мере, ей не пришлось с ними сражаться. Она была не уверена, что смогла бы.   – Не думала, что ты из таких, кто торчит на подобном холоде.   Юма повернула голову взглянуть на новоприбывшую, Мироко Микуру, стоящую на вершине этой части крыши, как раз над ней.   Юма не очень-то знала, что ответить, так что она повернулась обратно к городу.   – Думаю, не так уж и холодно, – сказала она. Что еще ей оставалось сказать? Что она не может уснуть? Что ее пугает эта ее новая жизнь?   Юме показалось, что она услышала, как девушка телепатически что-то сказала, и нахмурилась, но прежде чем ону успела спросить, Микуру сказала:   – С ней и правда все не настолько плохо, – появилась она рядом с Юмой. – Со мной было и хуже. Ей повезло.   Микуру разговаривала не с ней – она разговаривала сама с собой. Юма была не уверена, была ли она безумна, как Кирика, но…   К чему бы кому-то вроде Орико целая команда подобных девушек? Другая команда, Митакихарская тройка, выглядела вполне нормально.   Микуру покачала головой, челка слегка колыхнулась, как будто проясняя ей голову, и ее глаза просветлели, словно она вышла из какого-то транса.   – Самоцвет души тебя не беспокоит? – напрямую обратилась она к Юме. – Должна сказать, меня это никогда не беспокоило. Душа в самоцвете это источник силы, и этот мир уважает только силу.   Юма не знала, как и на это ответить, и через мгновение Микуру сказала – себе:   – Еще ее беспокоит встреченная нами сегодня другая группа. Ну, все это часть плана. Орико сказала…   Голос Микуру стих, но девушка казалась неспособной остаться молчащей без телепатической передачи своих мыслей, и Юма слышала продолжающееся телепатическое бормотание Микуру, хотя не могла разобрать, что она говорит. Юма недолго пробыла здесь, но она уже поняла, что причина, по которой Микуру и ее девушку изолировали в их спальне на другой стороне здания, была в постоянной телепатии Микуру, возможно, невыносимой во время попытки уснуть. Она не представляла, как справляется с этим Айна.   – Почему ты присоединилась к Орико-нээ-тян? – спросила Юма. – Она сказала, ты была сама по себе.   Телепатическое бормотание приостановилось, и Микуру улыбнулась со снова просветлевшим лицом. Девушка, казалось, колебалась между двумя режимами – одном, где она была относительно нормальна, и другом, где она была потеряна для мира, потеряна в своих мыслях. Эти режимы приходили и уходили в самые неподходящие моменты.   – Когда-нибудь я тебе расскажу, когда ты достаточно вырастешь, чтобы понять, – сказала Микуру. – Идем, тебе пора в кровать.   Девушка пошевелила перед Юмой пальцами, и на мгновение показалось, как будто ее лицо замерзло, невыносимый холод ужалил ее в щеку…   – Ладно, я поняла, – сказала Юма, встав и приготовившись спрыгнуть в свою спальню. По правда говоря, она была рада предлогу уйти. Микуру выглядела достаточно приятно, по крайней мере в сравнении с Куре Кирикой или Хинатой Айной, но с ней все равно странно было разговаривать.   Лишь приземлившись в саду, она поняла, что так и не спросила Микуру, почему она была на крыше.   – Каково видеть будущее, онээ-тян?   Девушка взглянула на нее, на мгновение отвлекшись от магически улучшенных очков, через которые она напряженно всматривалась последние пятнадцать минут.   На губах взглянувшей на нее девушки заиграла улыбка, после чего она вернулась к очкам.   – Это ужасное бремя, – сказала она. – Никогда мне не завидуй, Юма-тян. Будучи той, кто я, видя то, что я вижу – это как принять ответственность бога без какой-либо силы.   – А что ты видишь?   Старшая девушка снова взглянула на Юму. Юма постепенно теряла терпение – в нынешние дни Орико все больше времени тратила на свои очки дальновидения, зачарованный предмет, который, согласно утверждению Хинаты Айны, способен был «пронзить облака, тени, землю и плоть». Было ли это правдой или нет, наверняка было то, что Орико многое видела через эти очки, которые использовала всякий раз, когда хотела проследить за текущими событиями, не опираясь на выматывающий взгляд в будущее. Юма так и не смогла узнать у Орико, откуда взялись очки, но из комментариев остальных вывела, что это почти наверняка была добыча с той, кого они… устранили.   Она так и не знала, как к этому относиться.   – Хочешь взглянуть? – спросила девушка, к которой она относилась как к старшей сестре.   – Правда? – удивленно спросила Юма. Орико ревностно охраняла очки и никогда никому не позволяла их трогать.   – Правда, – протянула ей очки Орико. – Взгляни, но не меняй никаких настроек.   Юма взглянула.   – Что ты видишь?   – Я вижу Кёко-тян и… незнакомую девушку. Они из-за чего-то дерутся.   – Ее зовут Мики Саяка. Она новая волшебница, присоединившаяся к их команде. Говоришь, они дерутся?   Юма сощурилась, глядя через очки, наблюдая, как две девушки толкают друг друга поверх, кажется, пакета с продуктами.   – Не думаю, что они и правда дерутся, – наконец, сказала Юма. – Это игривый бой, как порой у Айны-сан и Микуру-сан.   – Весьма проницательно, – забрала очки Орико. Юма отпустила их.   – Они пара?   Орико, казалось, слегка прикусила губу.   – Могли бы, но не будут, – сказала Орико. – Сакура Кёко слишком важна.   Юма нахмурилась. У Орико была привычка делать подобные загадочные заявления. Важна для чего? Она никогда не говорила.   – Тебе нравится Сакура-сан, не так ли? – не отрываясь от очков сказала Орико. – Ты назвала ее Кёко-тян. Ты ведь знаешь, что она должна быть нашим врагом, верно?   Юма слегка покраснела, одной ногой ковыряя землю.   – Ну, это, она не выглядит…   – Не смущайся, – сказала Орико. – Я предпочитаю, чтобы было так. Вот, взгляни еще раз.   На этот раз Юма увидела только Кёко, угрюмо стоящую на углу улицы и пинающую землю. Куда делась Мики-сан?   – Мики-сан ушла, – сказала она.   – Да, это важный поворот, – снова забрала у нее Орико очки. – Необходимо это поддержать. Думаю, пора нам напасть на Сакуру Кёко.   Юма сжалась.   – Напасть? Но…   – Не волнуйся. Она выживет.   Мами нахмурилась.   – Был лишь один раз, когда на Кёко напали одну, и именно тогда Саяка появилась спасти ее, – сказала Мами.   – Да, – согласилась Юма. – Ну, во всяком случае, насколько я знаю, но это именно Саяка пришла спасти ее. Я украдкой подглядывала через очки, когда остальные ушли.   Мами с дискомфортом поерзала на стуле.   – Не то чтобы я знала наверняка, – сказала она. – Но я вполне уверена, что этот инцидент помог Кёко, знаешь, лучше думать о Саяке.   – Да, – согласилась Юма.   – Так что Микуни Орико, способная видеть будущее, попыталась заставить Кёко влюбиться в Саяку, – напрямую заявила ВИ то, вокруг чего танцевали две других. Она все еще выглядела потрясенной, хотя и не так потрясенной, как раньше.   – Да, – сказала Юма.   – Зачем?   Юма пожала плечами.   – У меня есть лишь предположения. Я правда не знаю.   – Черт подери, да что в тебе такого особенного?   Юма приготовилась к удару по лицу, отбросившему ее через всю комнату, давшему ей достаточно времени на понимание, что она врежется в украшенный деревянный стул, прежде чем почувствовала, как врезалась боком в мебель. Импульс пинка отправил ее тело вместе со стулом врезаться в стену, деревянный каркас раскололся и болезненно впился ей в руку.   Она отстранилась от боли, что теперь, волшебнице, стало гораздо проще, и даже было мгновение подумать, что в прошлой жизни подобный пинок почти наверняка убил бы ее. Опять же, она сомневалась, что ее родители смогли бы так сильно пнуть.   Она медленно поднялась на ноги, не от боли или травм, но просто из осторожности. Будет безопаснее, если она не будет раздражать напавшую, что вполне могло бы, если бы она вскочила. Пусть теперь она была гораздо сильнее, но она прекрасно знала, что не сможет справиться в бою ни с одной из старших девушек. Возраст и опыт сами по себе были силой – этот урок Юма выучила еще в школе.   Она подняла глаза и увидела стоящую прямо перед ней Хинату Айну, дышащую огнем – метафорически, хотя девушка вполне могла сделать это заявление буквальным.   Юме едва хватило времени исподтишка исцелить свои раны, прежде чем девушка взяла ее за переднюю часть рубашки, приподняв в воздух так, чтобы они смотрели друг другу прямо в лицо. Ноги Юмы болтались. Жест был неуважителен, но Юма искренне предпочитала это необходимости с близкого расстояния смотреть прямо ей в декольте. Хината Багряная, казалось, всегда ощущала питающий ее жар огня, таким образом, редко надевая более нескольких предметов одежды за раз. У Юмы сложилось отчетливое впечатление, что если бы не мнение ее девушки, «Айна-тян» бродила бы по особняку вовсе без одежды. В конце концов, здесь были только девушки.   – Ну? – потребовала Айна, глядя в глаза Юме. – Орико никому не позволяет коснуться своих очков дальновидения. Почему ты? Почему ты особенная?   – Я не знаю! – совершенно честно сказала Юма. – Может быть это потому… потому что я ребенок?   – Этого недостаточно, – прорычала Айна, сжимая хватку. Юма была не уверена, не было ли это ее воображением, но ей показалось, что ее грудь становится ненормально теплой.   – Да, не знай я лучше, я бы сказала, ты ей завидуешь – появилась на другой стороне комнаты, за правым плечом Айны, Микуру.   – Думаю, она ревнует, – появилась за другим плечом Айны Куре Кирика.   Во вспышке Кирика возникла прямо рядом с Айной, схватив ту ее руку, которой она удерживала Юму, сдавив пальцами запястье.   – Руки прочь, – сказала Кирика.   – Какое тебе дело? – едко поинтересовалась Айна. – Тебе она нравится не больше чем мне.   – Орико назначила мне защищать ее ценой собственной жизни, как и саму Орико. Это все, что мне нужно знать. Руки… Прочь!   Ногти Кирики заметно вдавились в плоть Айны и даже стали чуть длиннее, если Юму не обманывали глаза.   Наконец, пусть она и не показала никаких очевидных признаков боли, Айна отпустила Юму, аккуратно упавшую на пол и приземлившуюся на обе ноги. Не в первый раз Хината Айна агрессивно приподнимала ее с земли, и она не думала, что в последний.   – Оставь ее в покое, Ай-тян, – сказала Микуру. – Она явно ничего не знает.   – Посмотрим, – краем глаза взглянула на Юму Айна.   – Может быть, она просто понравилась Орико, – предположила Микуру.   – Да черта с два, – взглянула на свою девушку Айна. – Она никогда ничего не делает без плана, и ты это знаешь.   – Тогда с чего тебя волнует, что она благоволит Юме-тян? Очевидно, для этого есть причина. Думаю, ты ревнуешь. Почему же ты ревнуешь к кому-то кроме меня?   – Я не ревную. Это ты прямо сейчас ревнуешь!   – О, только не снова…   – Ладно, идем отсюда, – мягко схватила Кирика Юму за плечо. – Скоро они начнут кидаться вещами, затем займутся сексом из ненависти, чтобы все уладить. Надоело это видеть. Я просто рада, что Орико достаточно богата, чтобы заменять все, что они ломают.   – Секс… из ненависти? – повторила незнакомую фразу Юма.   – Не беспокойся. Ладно, идем.   Честно говоря, Юма нашла разворачивающуюся борьбу довольно освежающей. Она достаточно привыкла к насилию, чтобы не слишком возмущаться – она была вполне уверена, что ее мать любила ее, и тем не менее она продолжала все время бить Юму. И что бы еще ни происходило, присутствие Айны чудесно помогало сосредоточению Микуру. В присутствии Айны Микуру была куда более последовательной доброй Микуру, а не разговаривающей с собой и игнорирующей мир сумасшедшей Микуру. Юме нравилась добрая Микуру, но сумасшедшая Микуру ее пугала.   Несмотря на это, она позволила Кирике увести ее.   – Что Айна-тян имела в виду, когда сказала, что я тебе не нравлюсь? – спросила Юма, как только они вышли за пределы слышимости.   Не останавливаясь, Кирика улыбнулась этой своей невероятно тревожащей улыбкой, казалось, намекающей, что у нее по-волчьи острые зубы.   – Давай просто скажем, что любовь бесконечна, и порой может быть бесконечно эгоистична, – сказала Кирика. – Поймешь, когда станешь старше.   Голос Кирики казался дружелюбным, но в нем было достаточно злобных ноток, чтобы Юма поняла, что лучше будет не углубляться в детали.   До нее донесся звук чего-то разбившегося.   Провода пробегали по рабочему столу, подключая к нескольким полностью занятым удлинителям различные маленькие черные ящики, крупные металлические ящики и нечто похожее на гигантские стеклянные луковицы или, быть может, перевернутые мерные стаканы. Рядом пестрой кучей лежали разнообразные металлические инструменты – ножи, кусачки, плоскогубцы, пинцеты и даже паяльник.   Коротко говоря, похоже было на лабораторию безумного ученого или какого-то ученого, которого можно было увидеть в дневном детском аниме, вот только вокруг не видно было никаких химических веществ. Не было никаких дополняющих картинку таинственных булькающих жидкостей в стеклянных сосудах.   – Что это? – задала Юма естественный вопрос.   – Моя лаборатория, – с оттенком гордости сказала Орико. – Или, по крайней мере, мне нравится называть это моей лабораторией, что, вероятно, прямо сейчас будет слишком громким словом. Это будет важной частью твоего образования.   Юма взглянула на свою онээ-тян. Лицо Орико не демонстрировало очевидных признаков того, что это шутка.   – Правда? Я? Но чему я буду учиться? – недоуменно осмотрела Юма оборудование. – Это наука?   – Своего рода, – сказала Орико. – Я планирую, что ты здесь поможешь мне с моими исследованиями.   – Я? – недоверчиво спросила Юма. – Но я не знаю, как… я не могу… что если я поранюсь?   – Тогда ты сможешь это исцелить, – безмятежно сказала Орико. – Это не значит, что я не стану учить тебя безопасности, но, в конце концов, у волшебниц есть некоторые преимущества.   Юма подождала, пока Орико скажет что-нибудь еще, но девушка молчала. Юма огляделась – на улыбающуюся и напевающую под нос Орико, на простые, довольно однообразные белые стены, на отсутствие в комнате украшений или окон. «Лаборатория» была не в подвале, но вполне могла бы быть, и пустой интерьер разительно контрастировал с щедрыми украшениями остального особняка.   Вообще-то, это немного напомнило Юме ее прежнюю спальню.   – Э-э… – начала Юма, пытаясь намекнуть Орико что-нибудь сказать.   – Давай за мной, – резко шагнула вперед к скамейке Орико, указав Юме следовать за собой. – Положи руку на эту сферу, – сказала Орико, как только Юма так и сделала.   Орико в качестве демонстрации коснулась прозрачного стеклянного шара.   Юма на мгновение взглянула на него. Он был размером примерно с ее голову и напомнил ей о чем-то, что она когда-то давно видела на экскурсии в музее. Хотя там внутри были молнии.   Юма немного нерешительно положила руку на стекло, следуя примеру Орико.   – Что-нибудь чувствуешь? – улыбнулась Орико.   Юма отрицательно покачала головой.   – Закрой глаза, – проинструктировала Орико. – Я не хочу знать, как ощущается обычное прикосновения. Я ищу чего-то магического. Попытайся ощутить своей душой, так же как ты чувствуешь демонов или других волшебниц.   Юма все еще была несколько растеряна, но сделала, как сказала Орико, закрыв глаза и попытавшись потянуться магическим чувством. Она чувствовала стоящую рядом с ней Орико, кубы горя где-то в комнате, и…   Юма открыла глаза, нахмурившись.   – Я не понимаю, – сказала она. – В этой сфере есть что-то магическое.   – Верно, – улыбнулась Орико Юме. – Само стекло магически модифицировано, зачаровано так же, как мои очки дальновидения. Мне потребовались месяцы, чтобы развить необходимый навык, но его я модифицировала сама. К сожалению, зачарование не пришло с моими магическими талантами, так что потребовалось много работы.   Юма собралась было спросить, сама ли Орико создала очки дальновидения, но как раз вовремя прикусила язык. От этого вопроса не было бы ничего хорошего.   Вместо этого она позволила Орико немного погреться в сиянии собственной гордости – очевидно было, что она гордится этим, поглаживая стеклянную сферу, как если бы это была сфера настоящего волшебника или, возможно, волшебная лампа.   – Для чего это? – в итоге спросила Юма.   – Мы считаем магию уникальной сущностью, отделенной от технологии и науки, – назидательно сказала Орико.   Она прищурилась, словно всматриваясь в сферу, и Юма наклонилась, пытаясь взглянуть, что там – но там ничего не было, и она поняла, что Орико не смотрит в сферу, только на сферу.   – Но очевидно, что должно быть возможным как-то соединить магию с технологией, потому что инкубаторы так и сделали, – продолжила Орико. – Очевидно, они не расскажут нам, как они это сделали, но…   – Ты пыталась спрашивать? – перебила Юма.   – Что? – взглянула на Юму Орико.   – Почему бы тебе не попробовать спросить? – сказала Юма. – Кьюбей кажется достаточно милым.   Орико на мгновение отвела от Юмы взгляд.   – Я пыталась спрашивать, – через мгновение сказала Орико. – Он ничего не говорит. И тебе стоит знать, инкубаторы – эгоистичные существа. Они могут вести себя мило, но в итоге их заботит лишь то, что для них хорошо.   Юма нахмурилась.   – Правда?   – Это неважно, – покачала головой Орико. – Во всяком случае, дело в том, что в то время как мы далеко не на том же уровне технологий, что они, у нас естественное преимущество, когда задействуется магия, к которой у нас, конечно, прямой доступ. Самое сложное здесь контролировать использование кубов горя. Тратить все свое время, что-то практикуя, дорого. Хотя, теоретически, есть очевидная связь между магией и энергией, так что должно быть возможно зачаровать что-то работать на электричестве, а не на чистой магии, как очки дальновидения. Теоретически.   – Но для чего это? – рассердилась из-за окольного объяснения Юма. – Что это за сфера?   Орико взглянула на Юму, после чего нагнулась открыть ящик под рабочим столом, вытащив… маленькую горсть кубов горя.   Юма тихонько ахнула.   – Я работаю над процедурой, позволяющей упаковать в каждый отдельный куб дополнительное горе, – сказала Орико, открывая полость в подставке сферы. – Таким образом, из каждого отдельного куба горя можно будет извлечь больше пользы, и мы сможем использовать гораздо больше магии, не беспокоясь о затратах кубов горя. Ты ведь, конечно, понимаешь, насколько это будет ценно, верно?   Юма кивнула, глядя с внезапным восхищением. Пусть даже ей все было ново, она понимала, что нечто подобное изменит все. Если Орико сумеет с этим справиться…   – Я уже придумала, как сделать это с применением магии, – сказала Орико, – но сколько бы я ни старалась, я не могу понять, как сделать это, не затрачивая значительно больше магии, чем оно того стоит. Что я хочу, это создать устройство, которое сможет делать то же самое, но действуя на обычном электричестве, а не на магии.   Юма нахмурилась, положив руку обратно на шар перед ней. Она уловила концепцию, но…   Было что-то…   – Если ты сможешь сделать что-то подобное с электричеством, почему бы все не сделать с электричеством? – наконец, спросила Юма.   Орико широко улыбнулась, на грани ухмылки.   – Это важный момент, – сказала она. – Я думала об этом, и нет никаких очевидных причин, почему это невозможно, в зависимости от того, какой именно тип магии ты пытаешься повторить. Что-то вроде призыва объектов или взрывов, вероятно, будут стоить гораздо больше энергии, чем вообще можно получить из розетки, но есть и другие возможности, вроде телепортации или мыслечтения, которые по своей природе не требуют больших затрат энергии, что может быть выполнимо.   Орико, словно на мгновение задумавшись, наклонила голову.   – Энергии? – спросила Юма. – Почему это важно?   Она уже слышала об этом в школе, но не вполне понимала.   Орико покачала головой.   – Я позже тебе объясню. Дело в том, что я полагала, будет не слишком сложно с точки зрения энергии сконцентрировать горе, и я не так много могу сделать, что оказало бы большее влияние, но…   – Но? – подтолкнула Юма.   – В общем-то, не сработало, – сказала Орико. – И теперь я могу придумать несколько аргументов, почему это не должно работать. Хотя хотелось бы мне быть уверенной, что это так, а не просто недостаток моего умения зачаровывать. Хотелось бы мне просто спросить кого-нибудь вроде Томоэ Мами, хотя, очевидно, об этом не может быть и речи.   Орико снова на мгновение приостановилась, после чего сказала:   – Меня беспокоят люди вроде нее. Такой талант, и она не знает, куда его приложить. Хотя это не ее вина.   – Ты ее ненавидишь, онээ-тян? – спросила Юма.   Орико странно взглянула на Юму, как будто она сказала что-то бессмысленное.   – Нет, не совсем, – сказала Орико. – Пойдем, устрою тебе демонстрацию, даже если это еще не вполне работает.   Орико протянула руку за шар, с громким щелчком нажав на выключатель.   На дне отворилась дверца, и помещенные ранее на маленькую подставку кубы горя поднялись вверх, остановившись в итоге около центра шара. Заглянув внутрь, Юма увидела, что подставка, совсем не просто плоская поверхность, сделана из украшенного золотого металла, а стороны усеяны золотыми листьями. Сама подставка располагалась на металлической колонне, покрытой рядами символов.   – Невозможно зачаровать что-то без того, чтобы магия не придала ему подобный дизайн, – попутно пояснила Орико. – Я не вполне уверена, почему, но, возможно, это как-то связано с тем, почему у всех волшебниц те или иные костюмы. Человеческая магия, похоже, решила эстетически очевидно выражать себя, хотя я не совсем уверена, почему зачарованное стекло этого шара не выглядит изменившимся. Подозреваю, это потому, что шары уже ассоциируются с магией и ведьмами, так что не нужно что-то делать.   Орико повернула еще один выключатель, и шар загудел, слабое синее свечение стало заметным на основании декоративной колонны. Синее свечение двинулось вверх, освещая по пути выгравированные на боку колонны символы, наполняя стеклянную сферу жутким бледным светом.   Долгое время спустя свечение достигло самой подставки с кубами горя, ставшими яркими, ослепительно белыми, сами кубы горя превратились из обычного своего непроницаемо-черного состояния в светящиеся белые кубы.   Нет, не просто ярко-белые кубы. Юма прищурилась – борясь с ослепительным блеском, она почти подумала, что может взглянуть в сами кубы, что видит какой-то намек на структуру, какой-то намек…   Сияние исчезло, подставку и кубы смыло появившейся в центре шара невозможно черной жидкостью или, возможно, облаком. Схоже с обычным состоянием кубов горя, эта черная гниль не отражала никакого света, не было никакого следа излучений, позволивших бы Юме определить ее распространение или вид ее трехмерной формы. В самом деле, почти казалось, порча поглощает больше света, чем должно быть возможно, что она каким-то образом не позволяет Юме увидеть даже свет, отражающийся от стекла перед ней.   В целом, эффект был, как будто кто-то взял черный маркер и начал вычеркивать часть самой вселенной, и Юма испытала подступающее чувство неуверенности в том, действительно ли порча находится в пределах шара.   Огни в комнате замерцали, на мгновение погрузив их обеих в кромешную тьму, заставившую Юму от удивления подпрыгнуть и вскрикнуть.   Сразу же за этим последовал громкий звук выгорания, из шара вырвалось облако едкого дыма, обжегшее ноздри Юмы. Свечение и сочащаяся чернота пропали, и, судя по всему, подставка с кубами горя вернулась к норме, за исключением появившихся на краю нескольких черных подпалин, уже угасающих.   – И вот так всегда и происходит, – сказала Орико, кашляя и отгоняя рукой дым. – Я могу добиться начала процедуры, но затем она всегда проваливается. Я даже не знаю, почему все это происходит. Работа еще явно не завершена.   – Ты хочешь, чтобы я работала над этим? – спросила Юма, нисколько не стараясь скрыть недоверие в голосе. Она была польщена, что Орико в этом возрасте считает ее способной к чему-то такому, но у нее было отчетливое ощущение, что она откусит куда больше, чем сможет прожевать.   – Когда ты вырастешь, у тебя не будет нормальной жизни, Юма-тян, – наклонилась взглянуть Юме в глаза Орико. – Ни у одной из нас. Единственное, что ты можешь, это стать профессиональной волшебницей, и это означает освоить магию. Сперва я научу тебя, как манипулировать кубами горя, а затем ты сможешь помочь мне с моей работой.   Юма покачала головой.   – Я не вырасту, – сказала она. – Никто не живет так долго. Так сказала Кирика-сан.   На лице Орико промелькнуло раздражение.   – Это не правда, что никто не живет так долго, – с на мгновение помрачневшим лицом сказала Орико. – Просто это чрезвычайно редко. Не стоит тебе беспокоиться о чем-то подобном. Во всяком случае, идем, – взяла Орико Юму за руку. – Ты видела все, что тебе здесь нужно. У нас есть другая работа.   – А, так вот почему ты так много обо всем этом знаешь, – сказала ВИ. – Ну, и еще ты была главой Научного отдела МСЁ.   – Именно поэтому я была главой Научного отдела, – сказала Юма. – Я знала об этом больше кого-либо, за исключением, быть может, Клариссы ван Россум. Хотелось бы мне сказать, что это было лишь эзотерическое знание, но в итоге я слишком много раз его использовала.   – Я бы предпочла не слушать об этом, – сказала Мами, отпив из чашки виртуального чая, которую она сделала бездонной.   – А я не собираюсь тебе рассказывать, – ответила Юма.   – Что значит влюбиться?   Мироко Микуру взглянула на девочку с заметным на лице удивлением. Старшая, вероятно, не ожидала такого вопроса, после того как согласилась взять Юму в продуктовый магазин, но на выходе из особняка Юма увидела, как Айна одарила ее довольно открытой демонстрацией привязанности, так что вопрос был свеж в ее голове.   Также вопрос Юмы помог прервать поток телепатического бормотания Микуру, которое Юма постепенно приучилась терпеть. Было не так уж плохо, когда привыкнешь, и Юме казалось, что Микуру, в принципе, была хорошей девушкой под этим лежащим наверху слоем… возможного безумия. Также в этом выходе важно было то, что Микуру, по-видимому, способна была на публике подавить слышимое, голосовое бормотание, ограничившись лишь телепатией.   Микуру потянулась одной рукой – которой она не держала Юму за руку – и нервно почесала щеку, один из этих маленьких поведенческих тиков, которые, как осознала Юма, все еще помечали ее как не более чем шестнадцатилетнюю.   – Сложный вопрос, – сказала Микуру. – Как правило, я бы сказала тебе подождать, пока ты не станешь старше, но… ну, ты уже достаточно близкого возраста.   Она на мгновение взглянула в небо.   – Говоря так, я кажусь такой старой, хотя я совсем не так стара, – сказала она. – Если я буду с тобой полностью честной, я не уверена, что мы с Айной и правда влюблены. Похоже на то, но также мы молоды, и для кого-то нашего возраста редко бывает так, как в кино.   Она опустила глаза.   – Но жизнь коротка, особенно наши жизни. Так что почему нет?   – Ты не ответила на вопрос! – нажала Юма.   Микуру слегка улыбнулась.   – Ну, да, ты умная девочка. Это непростой вопрос. Я бы сказала, что влюбленность это просто понимание, что ты не можешь быть без кого-то, что ты хочешь проводить с этим человеком все свое время, что ты отдашь ради него свою жизнь. Что-то подобное. Не думаю, что мне хватит опыта сказать что-то еще. Это как будто… я больше стараюсь, когда Айна рядом. Обращаю больше внимания на мир.   Юма впервые слышала, чтобы Микуру упоминала собственное состояние, пусть даже не напрямую. Юма подумала спросить об этом, но вместо этого спросила:   – Тогда что насчет секса? Как он к этому относится?   Микуру заметно поморщилась, после чего нервно огляделась, высматривая тех, кто может слушать.   – Он часть этого, – сказала Микуру. – Это то, чем занимаешься лишь с тем, кого любишь. Полагаю, это демонстрация близости.   Юма на мгновение опустила глаза, вспомнив Хинату Айну. Если это правда, тогда почему… что она…   Но под обеспокоенным взглядом Микуру Юма сочла, что не может задать этот вопрос.   – Ты еще не достаточно выросла, ясно? – похлопала Микуру Юму по плечу. – Помни об этом. Не…   Микуру надолго приостановилась, прежде чем закончить:   – Не позволяй никому пытаться заставить тебя начать пораньше, хорошо? Это неправильно. Именно это сделало меня той, кто я, и больше никто не должен через это проходить. Скажи мне, если кто-то будет так тебя задирать, и я позабочусь для тебя об этом.   Глаза Микуру были напряжены, взгляд, казалось, впивался прямо в сердце Юмы.   Юма не смогла выдержать этого взгляда и вынуждена была отвести глаза, уставившись на цемент тротуара.   «В течение долгого времени после смерти ее родителей некоторые банды использовали Микуру-сан, чтобы зарабатывать деньги, – вспомнила Юма слова Орико. – Она пожелала мести, и я помогла ей отомстить. И я была этому рада. На твоем месте я бы не стала интересоваться деталями. Однажды ты поймешь».   – Хорошо, – тихо сказала Юма.   – Это ужасно, – сказала ВИ с абсолютным отвращением ИИ Управления, зарезервированным лишь для нарушений основных прав. Это было то, что отделяло ИИ от органических людей: набор абсолютных, нерушимых нравственных правил. Если и был у ИИ эквивалент религии или идеологии, то им были Критерии Волохова, несмываемо вписанные в их программы.   Юма не удержалась от мысли, что видит в этом нечто немного тревожащее, хотя сами ИИ никогда не видели в этом ничего плохого.   «Есть причина, по которой я держала от тебя такое в секрете, – подумала Юма ВИ, напрямую по их внутреннему каналу. – Это не то, что стоит слушать юным ИИ».   «Спасибо, мамочка, – саркастично ответила ВИ. – Разве не ты всегда говорила, что нам стоит знать зло, чтобы с ним бороться?»   Юма отпила кофе, скрывая собственное беспокойство. Именно это направление всегда казалось ей непростым; что именно она видела в ВИ? Была ли она в самом деле дочерью? Видела ли она в ВИ младшую версию себя, которую следует защитить от разрушительного действия мира, пока тот не станет безопасен? Ту, кто живет жизнью, которой у нее никогда не было?   Она взглянула в рябь на своем кофе и задумалась, сожалеет ли она о том, чем она стала.   – Юма-тян! Ты в порядке?   Юма лежала в куче щебня, окружив себя телом и магией, чтобы не оказаться раздавленной под рухнувшим потолком. Честно говоря, было не так же и сложно – она была в порядке. В основном ее беспокоили тьма и пыль.   Юма была впечатлена прочностью тела волшебницы. Если бы не то, что она слышала голос зовущей ее сверху Микуру, она бы уже сама выкопалась из-под обломков.   Через мгновение штукатурка и дерево прямо над ней обратились в светлый оттенок синего, их поверхность покрылась толстым слоем магического льда. Юма затаила дыхание – она уже видела этот трюк.   Затем, с оглушительным звуком сотни разбившихся люстр, мир вокруг взорвался дождем переохлажденных осколков, пролив на нее солнечный свет. По всем правилам, бесчисленные осколки промерзшей древесины и строительных материалов должны были упасть на нее, тысячами порезов убив ее тело – но, конечно, у Кирики было больше контроля над своими ударами, когда она при этом замедляла время. По сути, дождь ледяных осколков на врага – при этом оставляя союзников нетронутыми – был одним из любимых боевых трюков группы.   Юма предпочла не интересоваться, использовали ли его когда-нибудь против кого-то помимо демонов.   – Я же говорила, что-то подобное ее не убьет, – протянула ей руку Кирика. Она улыбалась этой своей тревожаще резкой улыбкой, но в этот раз в ней не было ни намека на злобу.   – В худшем случае она бы просто исцелила себя, – прокомментировала Айна.   – Я вправе беспокоиться, – сказала Микуру.   – Что произошло? – взглянула Юме в глаза Орико.   Легко было считать Орико всезнающей, но Юма сумела понять, что это далеко от истины. Орико видела только будущее, и только те части будущего, на которых она решила сосредоточиться. Прошлое и даже настоящее были для нее закрытой загадкой, что было куда неудобнее, чем можно было подумать.   Юма тряхнула головой, избавляясь от застрявших в волосах обломков.   – Я пыталась экспериментировать с одним из тех перегруженных кубов горя, как ты сказала, – сказала она. – Хотела взглянуть, получится ли использовать один из твоих специальных проводов, чтобы передать горе напрямую в один из них. Но…   – Но? – приподняв бровь, подтолкнула Орико.   – Он взорвался, – сказала Юма. – Ну, не взорвался, но повсюду была черная штука, а затем там появились демоны. Чуть меня не убили. Я едва сумела убить их, но я, э-э…   Она вдруг растерялась, смущенно потирая затылок. Она не знала, как это сказать.   – Подожди, из куба горя взорвались демоны? Я никогда раньше такого не видела, – сказала Кирика.   – Это возможно, если оставить его без присмотра и не обращать внимания, – сказала Микуру. – Хотя это редко. Лично я никогда не видела. Просто… слышала о таком.   – Но как это привело к обрушению комнаты? – спросила Орико, умело перейдя к сути. – Что происходит в миазме, остается в миазме.   Юма поморщилась.   – Ну, я, э-э, немного увлеклась размахиванием молота. Я ударила им по земле, когда миазма уже закончилась, и, э-э, обрушила потолок. Это не моя вина! Я перепугалась!   – Все в порядке, – спешно заверила Орико, появившись перед Юмой. – Не волнуйся об этом. Я достаточно богата, чтобы это было не важно. Важно лишь то, что ты в безопасности.   Орико нагнулась поднять Юму – маневр, что был бы едва возможным, будь одна из них человеком. Они встретились взглядами, и Юма подумала, что Орико выглядит странно изучающей, как будто что-то высматривая в Юме.   – Я ожидала, после произошедшего кто-то ее возраста будет больше паниковать, – прокомментировала Микуру.   – Э, она похожа на ту, кого не помешает наказать, – опровергла Кирика.   – Не стоит бездельничать, – сказала Орико, поставив Юму и взглянув на остальных. – Если это правда, что перегруженные кубы горя могут порождать демонов, то под этими развалинами погребен целый их набор, и нам нужно выкопать их, если мы не хотим, чтобы они породились, пока мы спим.   Кирика пожала плечами.   – По сути, это произошло только потому, что она вмешалась в один из них магией. Это не значит, что это просто произойдет.   – Хотя это означает, что их можно использовать как своего рода бомбы, – задумчиво сказала Айна.   – Лучше этим не рисковать, – сказала Орико. – Это не стоит…   Как по команде, вокруг них появились явные признаки миазмы, мир затуманился и размылся. Юма душой почувствовала шевеление демонов вокруг, зловещих и голодных.   – Ну что ж, похоже, время вечеринки! – сказала Айна.   Как ни странно, Юма не думала, что ей все еще нравится мороженое.   Не то чтобы у него вдруг изменился вкус; все та же сверхстимулирующая смесь сахара и жиров, как и всегда, не изменилось и ощущение от его таяния во рту, как всегда, такое же хитро масляное.   Но оно просто не было больше приятно, и она вдруг поняла, что сидит на скамейке около магазина мороженого, безучастно глядя на недавно приобретенный шоколадный рожок.   Она чувствовала себя виноватой. Она сомневалась, что Орико рассчитывала на это, когда выставила Юму за дверь с пригоршней иен и списком покупок, а также наказом угостить себя на сдачу. Как выяснилось, денег осталось довольно много, и Юма в итоге поняла, что это было запланировано как ее выходной.   Юма была не совсем уверена, что мудро будет позволять кому-то ее возраста самой по себе бродить по городу, но Юма сочла, что она более чем способна справиться с любым возможным похитителем. Основным риском были другие городские волшебницы, но Юма знала достаточно, чтобы оставаться на территории Южной группы и свести к минимуму излучение самоцвета души. Кроме того, Орико бы знала, если бы она собиралась попасть в беду.   Не говоря о том, что Юма считала гораздо более приятным быть одной, а не с кем-то еще из группы, помимо самой Орико. Микуру могла быть неплоха, хотя ее постоянное телепатическое бормотание раздражало – но у Юмы не было никакого желания проводить время с Кирикой или Айной, так или иначе.   Она еще раз неуверенно укусила мороженое, пытаясь позволить сахару успокоить ее душу, как когда-то всегда получалось.   Хотя она уже могла сказать, что не получится, и опечалилась, как будто потеряв что-то незаменимое.   – Хм, не ожидала увидеть здесь тебя, – сказал незнакомый женский голос, когда Юма почувствовала, как кто-то с громким вздохом уселся рядом с ней.   Юма взглянула на прибывшую девушку-подростка с короткой стрижкой и спортивным телосложением. Выглядящая странно знакомо девушка взглянула на нее.   Юма на мгновение растерялась, размышляя о том, что девушка подразумевала под «тебя».   Затем Юма, наконец, поняла, почему же девушка была знакома, и чуть не выронила из задрожавших рук рожок мороженого. Мики Саяка? Здесь? Но это же…   – … территория Южной группы, верно? – завершила Саяка фразу, которую Юма прослушала. – Да, я знаю. Я пришла сюда в поисках кого-нибудь подраться, отследила самоцвет души и нашла тебя. Если честно, это удивительно; остальные даже не уверены, что ты все еще жива.   – Ты… ты хочешь драться? – сказала Юма, понимая, что она совершенно не в состоянии не пустить в голос ужас. Ее глаза уже изучали прохожих на другой стороне улицы. Конечно, на нее ведь не нападут на публике?   – Ну, хотела, – почти печально покачала головой Саяка, – но уже, если честно, не особо. Просто хорошо, что я нашла тебя; Кёко говорила, что тебе нам не стоит вредить, и я понимаю, почему: ты просто ребенок.   Юма почувствовала облегчение, слабое, но продолжила изучать окружающую территорию. Теперь, обращая внимание, она чувствовала близкую пульсацию самоцвета души Саяки, но все равно больше никого не чувствовала. Неужели Саяка была здесь одна?   – Не похоже, чтобы тебе так уж нравилось мороженое, – прокомментировала Саяка.   – Я не могу им больше наслаждаться, после всего произошедшего, – покачала головой Юма, сказав это вслух, прежде чем поняла, что не стоило.   – Уж я-то знаю, что ты имеешь в виду, – криво улыбнулась девушка.   Она взглянула в небо.   – Просто лишаешься вкуса к жизни, когда узнаешь, что мир далеко не таков, каким должен быть, и ты никак не сможешь это изменить, – сказала Саяка.   Она опустила взгляд на свои руки.   – Я пришла сюда, потому что думала, что, хотя бы, окажу миру услугу, устранив какое-нибудь зло, но даже не смогла найти правильного зла. Я и правда бессмысленна.   Юма склонила голову, пытаясь понять, к чему клонит девушка. Что-то в том, как она говорила, напомнило ей одну из ее сокомандиц, хотя она не вполне могла определить, что.   Саяка мрачно покачала головой, затем, похоже, вновь сосредоточилась на нынешнем моменте.   – Хотя мне интересно, что могло произойти с ребенком вроде тебя, чтобы ты сказала что-то подобное.   Юма пожала плечами, решив не отвечать на вопрос. К этому моменту она понемногу начала расслабляться. Все еще возможно было, что добродушность девушки просто прикрытие, чтобы застать ее врасплох, или что она вдруг сойдет с ума и нападет на нее… Юма провела с сумасшедшими достаточно времени, чтобы знать, что это не так уж и невозможно.   Хотя на самом деле она так не думала. Что-то в девушке казалось… слишком для этого печальным.   Саяка пожала плечами на отсутствие реакции Юмы, после чего сказала:   – Твое мороженое тает. Не нужно его есть, если не хочешь. Пошли пообедаем. Я заплачу, так как ты, в конце концов, ребенок.   – Пообедаем? – пусто повторила Юма. Чего бы она ни ожидала, она даже не думала о том, что девушка из враждебной команды волшебниц может попытаться пригласить ее перекусить.   – Ага, – сказала девушка, глядя на Юму с каким-то образом одновременно серьезным и игривым лицом. – Я пока не хочу возвращаться, и у меня нет занятий получше. Пока ты обещаешь, что остальная твоя команда не придет меня убить.   Юма изобразила беспомощное лицо, которое, она надеялась, адекватно сообщает, что у нее буквально нет никакого контроля над остальной Южной группой.   Саяка усмехнулась.   – Не беспокойся об этом.   Девушка вскочила со скамейки, встав и потянувшись к дневному небу. Выглядела она немного счастливее.   – Тут неподалеку есть раменная, – сказала она. – Не настолько хорошая, как местечко в Касамино, но достаточно неплохая. Знаю, у тебя нет причин мне доверять, но я никак не смогу убить тебя на глазах у трех десятков человек. Что скажешь?   Юма знала, что должна отказать, что даже если Саяка ничего ей не сделает, остальные, обнаружив ее, могут счесть ее предательницей, и, наконец, если ничто иное, ей не стоило идти куда-то с незнакомцами…   … но она поняла, что в данный момент ее это не заботит. Она устала сидеть взаперти в особняке Орико, снова и снова и снова встречая все тот же надоевший кружок из Кирики, Айны и Микуру. Сейчас ей хотелось поговорить с кем-нибудь еще.   Она отошла от скамейки и исполнила, как она думала, допустимо небрежное пожатие плечами.   Ее глаза заметили кого-то вдали.   «Кто это…»   – Что-то не так? – спросила Саяка, обернувшись взглянуть туда же. Хотя человек уже сместился.   – Ничего, – сказала Юма. – Идем.   – Позволь мне тебе кое-что сказать, Юма-тян, – ткнула в нее одной рукой Саяка. – Никогда не влюбляйся.   Юма, сосредоточившаяся на том, чтобы как можно быстрее проглотить свой рамен, почувствовала, как округлились от заявления Саяки ее глаза. До этого момента разговор состоял в основном из продолжительных пауз, перемежаемых неопределенными тирадами Саяки о том, как раздражает Кёко, как она ненавидит, что родителей никогда нет рядом, или о любых других темах, абсолютно никак не связанных с Юмой. Юма была достаточно умна, чтобы знать, когда ее используют в качестве жилетки, и просто кивала, не говоря ни слова.   Верная форме, Юма просто наклонила голову, давая Саяке знак продолжить. Юма ничего особо не могла сказать, так как у нее самой не было с этим опыта, если только ей не захочется поговорить об остальной Южной группе, чего ей не хотелось.   – Вся эта влюбленность сводит тебя с ума и сводит с ума окружающих тебя людей, и в итоге это никому не помогает, – ткнула в ее сторону вилкой Саяка. – Не делай такого.   Девушка опустила голову, и у Юмы сложилось отчетливое впечатление, что она выпила бы сакэ, если бы смогла легально его заполучить.   – Я полагала, что смогу быть другой, – сказала Саяка, – но, в конечном счете, я такая же, как и все остальные.   Юма подумала о Микуру и Айне и об Орико и Кирике. Они были по большей части безумны и, по крайней мере, заявляли, что влюблены, так что заявление Саяки выглядело вполне возможным. Юме показалось, что Саяка не просто сказала это под влиянием момента – сказанное ею имело к чему-то отношение.   – Что произошло? – спросила она.   Саяка повернулась взглянуть на нее, ее лицо сложно было прочесть. Юма явно задела какой-то нерв, но сложно было сказать, была ли девушка ошеломлена, сердита или подавлена. Почти казалось, что девушка изо всех сил пытается сдержать выражение лица – что Юма узнала из тщательно контролируемого на публике лица Микуру.   – Я бы предпочла не говорить, – вернулась Саяка к своей миске с раменом.   – Почему?   Саяка наклонилась, шумно втягивая лапшу, и Юме в голову, наконец, пришло, что она, возможно, чересчур любопытна. Ей стоило знать лучше: в то время как Орико поощряла эту черту, ее родители ее определенно… не поощряли.   Она начала терять некоторые привычки, которые она вынуждена была приобрести, когда еще жила с родителями. По крайней мере в этом проживание с Орико настолько улучшило ее жизнь.   – Прозвучит глупо, если я скажу это вслух, – наконец, сказала Саяка, заставив себя слегка улыбнуться. – Знаю, это эгоистично, но мне любопытно, что с тобой произошло, чтобы ты стала…   Взгляд Саяки скользнул в сторону, к другим посетителям закусочной.   – … стала одной из нас, – закончила Саяка. – Это просто любопытство, так что ты не обязана рассказывать, если того не хочешь, но, может быть, после этого мне захочется рассказать о себе.   Юма задумчиво приложила палец к щеке, подобранная ею у матери привычка. Она не могла придумать причины не говорить о произошедшем, и, может быть, после этого Саяка будет лучше относиться к Орико и остальным, и, может быть, они будут меньше сражаться и получать менее ужасные раны, которые Юме приходилось помогать им исцелять. Она… начала слишком уж привыкать к виду крови, подумала она.   Так что она допила остатки бульона рамена и рассказала девушке свою историю, которую целиком она до сих пор не рассказывала даже Орико – Орико никогда не спрашивала – и несколько раз видела, как округлялись глаза Саяки, а брови поднимались все выше и выше. Несколько раз Саяка резко указывала ей жестами рук быть тише или вовсе умолкнуть, пока мимо проходит официант. Юме было интересно, что было такого плохого в том, что она рассказывала.   – И на следующий день я проснулась дома у Орико, – закончила Юма, немного поколебавшись, прежде чем упомянуть имя Орико. – Это она была той спасшей меня белой девушкой.   – Буду честна, довольно сложно представить, чтобы она сделала что-то подобное, – с вытянутым лицом сказала Саяка. – Но, полагаю, даже у нее порой бывает совесть. И из того, что сказала мне Кёко, неудивительно, что Микуру убила этого головореза.   Юма шокировано отпрянула, но не от брезгливости в голосе Саяки или возведения напраслины на Орико, но на заявление Саяки, что Микуру убила Танаку-сана. Пусть и странно было это говорить, хоть она и вполне ясно помнила эту часть, Юма так и не провела очевидной связи между синим ледяным копьем и ледяной волшебницей.   «Полагаю, я просто не хотела об этом думать», – подумала Юма.   – Так что ты пожелала вернуть Орико, когда демоны разрубили ее? – сказала Саяка. – Удивительно: не думала, что кто-то вроде нее вообще может пострадать.   – Я не очень хорошо помню тот день, – сказала Юма, – но да, так все и было.   Саяка опустила глаза, на свою опустевшую миску рамена, и Юма могла сказать, что Саяка снова скрывает выражение лица. О чем она думает?   – Мне вроде как интересно… – нерешительно начала Юма.   Саяка подняла глаза, и Юма втянула воздух, постаравшись очень тщательно подобрать следующие слова.   – Почему именно вы все так нас ненавидите? – спросила она. – Орико не позволяет мне особо выходить, так что я не совсем… знаю, наверное?   Саяка вернулась к пустой миске, и Юма почувствовала излучаемое девушкой мрачной настроение.   – Раньше я была уверена, – сказала она. – Но теперь уже нет. Если Орико может спасти девочку вроде тебя, а я могу сделать то, что я сделала, тогда что определяет…   Саяка покачала головой, словно из-за чего-то расстроившись.   – Ну, позволь мне рассказать, что произошло с Мами.   – Лишь то, что Орико спасла тебя, не значит, что она не была злой, – сказала Мами, продолжая нервно потягивать чай. – Мы через это проходили.   – Я уже знаю, что ты думаешь об Орико, – со следами раздражения сказала Юма. – Речь здесь о Саяке.   – Да, о ней, – начала Мами, резко поставив чашку обратно на блюдце.   – Ты никогда не говорила нам, что когда-либо встречала ее, – сказала Мами, – и я не понимаю причины. Здесь нет ничего такого уж необычного. Если у Саяки были сомнения о своей цели в жизни… ну, мы уже это знаем, пусть даже поняли слишком поздно.   Юма закрыла глаза, слегка наклонив голову.   – Дай мне закончить историю, – сказала она.   Они обе разделились в дверях ресторана под мерцающим светом уличных ламп. Было уже почти темно – гораздо позже, чем, знала Юма, ей следовало оставаться снаружи одной. Но, как волшебнице, прыгающей между крыш – все было по-другому, почти как совсем в другом мире, по сравнению с этим мирским миром на улицах внизу.   В квартале от ресторана Юма устала от этого мирского мира и приготовилась превратиться, чтобы можно было забраться на крыши и быстрее добраться до дома. Похоже было, вокруг никого не было.   – Эй, малышка.   Юма остановилась, сразу же порадовавшись, что не превратилась, как планировала. Но откуда пришел мужской голос?   Она развернулась и почувствовала, как стынет кровь.   – Ну здравствуй, девочка, – сказал один из двоих надвигающихся на нее мужчин. – Я тут подумал, нам стоит немного поболтать.   Конечно, Юма сразу же узнала их; они сопровождали Танаку, когда тот прибыл угрожать ее родителям и избить отца.   Юма услышала вышедший из собственного горла непроизвольный стон.   – Ну, как правило, я был бы повежливее к девочке вроде тебя, но не думаю, что здесь нужно притворяться, – сказал более высокий, похрустывая костяшками пальцев.   Он схватил ее за воротник и приподнял ее.   – Недавно произошло кое-что забавное, – сказал он. – Нашего доброго друга Танаку-сана нашли мертвым с дырой в животе. Твои родители исчезли, и ты тоже исчезла, так что нам повезло найти тебя, и теперь мы можем все прояснить, не так ли?   Его партнер кивнул.   – Твои родители поплатятся за то, что сделали с Танакой-саном, и начнется это с тебя, – сказала он. – Ну разве не весело?   Юма ощутила замораживающий сердце холодок страха, но все равно не превратилась, пойманная между необходимостью сбежать и правилом о том, чтобы не выдавать секрета.   – Не надо с ней так, – сказал высокий мужчина. – Если мы просто немного с ней поболтаем, мы сможем подружиться. Детей вроде нее легко обмануть; я даже заставил одну из малышек у босса считать, что она меня любит!   Они оба рассмеялись, казавшимся почти слишком карикатурным злодейским смехом, вот только все это было слишком настоящим. Юма почувствовала, как ее хватка на руке мужчины усиливается, и начала понимать, насколько легко ей просто… сломать его пополам.   – Эй, подонки! – крикнула Саяка, вдруг появившись в нескольких метрах дальше по тротуару. Она была полностью превращена, обеими руками направив вперед меч, и Юма вдруг почувствовала исходящую от нее силу.   Оба мужчины повернулись, на мгновение полностью проигнорировав Юму, хотя высокий продолжал удерживать Юму за воротник.   – И что это? – сказал он, продолжая посмеиваться. – Маленькая мисс косплейщица считает, что сможет что-то сделать? Брось этот пластиковый меч и…   Его голос с ужасающим хрипом оборвался, а хватка на Юме ослабла. Юма с привычной ловкостью приземлилась на землю – в лужу уже натекшей крови.   Она в ужасе отпрянула.   – Знаете, – сказала Саяка, когда партнер мужчины в полном ужасе отшатнулся назад. – Сегодня я решила погибнуть в бою со злодеем, чтобы придать жизни какой-то смысл. Я не нашла злодеев, которых искала, или смысла, но я нашла вас.   Она плавно вытащила меч из все еще корчащегося тела высокого мужчины, выпустив при этом еще больше крови. Высокий мужчина в чистой агонии схватился за лезвие…   … а затем с глухим стуком упал на землю и прекратил двигаться, кровь обильно впиталась в его костюм.   Его партнер отчаянно полез внутрь куртки, наконец, найдя и вытащив небольшой пистолет, указав им на Саяку.   – Ты… ты… – начал он.   Через мгновение его голова упала на землю, тело не сразу последовало за ней.   Юма в ужасе закрыла руками рот. Конечно, эти мужчины не были ее друзьями, но…   Саяка повернула голову и всего на долю секунды встретилась взглядом с Юмой. Нагрудник брони Саяки был покрыт кровью.   – Ты сумасшедшая, – дрожащим голосом сказала Юма.   А затем она увидела на животе девушки самоцвет души, кипящий отчаянием, с темными тенями, казалось, стирающими саму вселенную.   Саяка открыла рот что-то сказать, но вместо этого отвернулась и сбежала.   Ей потребовалось лишь мгновение, чтобы исчезнуть из поля зрения Юмы.   На этот раз Мами не потягивала чай, вместо этого держа чашку в дрожащей, пусть даже слегка, руке.   – Так вот, что произошло в тот раз, когда она исчезла, – сказала Мами, выглядя более шокированной, чем Юма видела за долгое время. – Она так нам и не рассказала. Она никому не рассказала. Не то чтобы я ее винила, но…   Мами оперлась одной рукой о стол, используя его как отчаянную физическую поддержку.   – О, Мики-сан, где же я ошиблась? – сказала Мами. – Почему ты ничего не сказала? Мы могли бы…   Голос Мами оборвался, когда она уставилась на стол, явно переживая воспоминания. Рядом с ней сидела с посеревшим лицом ВИ, с ужасом во взгляде глядя на Юму.   – Это она в итоге умерла, да? – сказала она. – Исчезла и все такое. Не стану утверждать, что они не заслуживали того, что с ними произошло, но просто вот так убить их…   Юма покачала головой.   – Это не то, что ты создана понимать, – сказала Юма равнодушнее, чем намеревалась. – Вы, ИИ, закодированы быть куда лучше этого. Как у людей, у вас есть базовые уровни счастья, и некоторые из вас склонны к печали и тоске, но такое, что произошло с Мики Саякой, не должно быть возможно. Радуйся этому.   Юма увидела, как ВИ опустила голову, пряча лицо, и почувствовала укол вины.   Она попыталась стряхнуть его, сказав:   – Ну, во всяком случае, Мами, это совсем не твоя вина…   – О боже, и правда похоже на то, что дошло до крайности, – сказала Орико, кратким выплеском магии убирая с рубашки Юмы пятно крови.   – Я не понимаю, зачем тебе это для нее делать, – сказала Кирика, с заметным раздражением наблюдая за ними обеими. – Я легко могу научить ее, как самой отчищать кровь.   – Мы обе знаем, что у тебя достаточно опыта, Кирика, – сказала Орико, одной рукой поглаживая Юму по голове. – Но дело в том, что я не планирую, чтобы у Юмы была кровь на руках. Ей не должно требоваться это умение.   Юма просто молча стояла там, не особо прислушиваясь к тому, о чем говорили другие.   Она не знала, почему ее так обеспокоило произошедшее с теми двумя мужчинами, но все, что она в тот момент видела, это лежащего мертвым в луже крови мужчину и безнадежные глаза другого мужчины, когда иссякала его жизненная сила. В конце концов, не было причин надеяться – никто никогда не мог пережить обезглавливание.   Она подняла голову мужчины и взглянула ему в глаза, не обращая внимания на пропитывающую ее одежду кровь.   Затем она исцелила его, потому что не знала, что еще делать, оставив нетронутого теперь мужчину растерянно моргать, лежа там на улице. Она использовала много магии.   Остальное размылось – бездумный неровный шаг по улице, сброс превращения, шокированные возгласы прохожих, вынудившие ее перейти на крыши. Она задумалась, как именно она выглядела.   – Думаешь, с ней все будет в порядке? – мягким голосом, которого Юма никогда от нее не слышала, спросила Кирика. – С тем, как ты с ней нянчишься, никоим образом…   – Она будет в порядке, – решительно сказала Орико, коснувшись ладонью лба Юма.   Ей показалось, что она на мгновение увидела свечение, но затем она почувствовала, как приподнялось ее настроение, и произошедшее как будто отдалилось, опустившись в глубины памяти.   О чем она думала?   – Как скажешь, – выглядя чем-то обеспокоенной, сказала Кирика.   Орико взглянула на Кирику, и та кивнула, развернувшись покинуть комнату.   Юма взглянула на Орико, тревожно всматривающуюся ей в глаза.   – Мне нужно, чтобы ты сделала еще этих перегруженных кубов горя, – сказала Орико.   – Зачем? – спросила Юма. – Они опасны.   – У них есть свое применение, – сказала Орико.   Юме почему-то не хотелось оспаривать это, и она просто кивнула. В конце концов, она сделает, что нужно, чтобы порадовать онээ-саму.   Обед в особняке Орико всегда был немного странным делом. Орико всегда настаивала, чтобы все они ели вместе, но смесь личностных черт за столом была в лучшем случае легковоспламеняющейся.   Само собой разумеется, всю их еду готовила Орико, хотя остальные часто вызывались или оказывались вынуждены помочь. Единственными исключениями были те дни – все более частые – когда у Орико просто не было времени, и вместо этого они заказывали на вынос в одном из местных ресторанов.   Как ни странно, учитывая, насколько богата, похоже, была Орико, у нее просто не было никаких слуг. Пусть это и упрощало сохранение секрета о волшебницах, это казалось весьма необычным. Хотя Юма никогда не спрашивала.   Однако в этот день Орико не присутствовала, оставив четырех девушек есть итальянские блюда в напряженном молчании – ну, за исключением бормочущей под нос Микуру, к чему они все уже привыкли.   – Где именно она вообще? – наконец, спросила Микуру, неловко тыкая палочками в свою пасту. – Мне не нравится, когда она просто вот так уходит, не сообщая нам, куда идет. Она может что-то делать.   – Какая разница? – сказала Айна.   Мгновение она потягивала суп прямо из миски, прежде чем снова поставить ее и продолжить:   – Она знает свое дело, и это у нее жуткий взгляд в будущее. Не будь так подозрительна. Мы через слишком многое для нее прошли, чтобы она просто ударила в спину.   – Не ожидала услышать этого от тебя, – сказала Микуру. – Это ты все время обо всем параноишь. Разве не ты всегда говорила, что, э-э… новенькая… Акеми Хомура должна быть какой-то супер-волшебницей или слайдером или еще кем-то?   – Я просто говорю, что есть в ней что-то странное, – сказала Айна, с ножом возясь с жареной курицей. – Ангельские крылья, невероятные силы и такая личность? Она незаурядна, по меньшей мере, и держу пари, так же как и ее желание.   – Не стану спорить с тем, что она необычна, но это не значит, что она та, кем ты ее называешь, – сказала Микуру. – Настоящий мир так не работает. У всех нас были причины для наших желаний, но ты просто не видишь ничего такого уж особенного в окружающих волшебницах. Я почти подозреваю, что инкубаторы не исполняют желания, которые предоставят слишком много силы.   Затем ненадолго повисла тишина, пока Айна вгрызалась в курицу. Это было очевидной причиной, по которой она не говорила, но у Юмы сложилось впечатление, что это не было настоящей причиной.   Хотя Юма прикусила губу, вспомнив, что когда она в последний раз попыталась о чем-то спросить Айну, ее снова приподняли в воздух. Она этим не наслаждалась.   – Если хочешь, можешь выражать скепсис, но здесь что-то происходит, – сказала Айна. – Или ты не заметила, что мы следуем за оракулом, исполняя какой-то таинственный план, включающий некую девушку-ангела и…   Айна открыто бросила взгляд на Юму.   – … довольно обычных на вид детей.   – Просто я бы оценила, если бы Орико-сан делилась с нами некоторыми своими планами, – сказала Микуру. – Слушай, я благодарна за все, что она для нас сделала, и что позволила нам жить в этом милом месте. Знаю, что мы ей обязаны. Но вот так держать нас в темноте… заставляет думать, что она считает, нам не понравится то, что она нам скажет, вот и все. Я бы предпочла некоторое заверение.   Во время речи Микуру пыталась подчеркнуть свои слова, агрессивно поедая палочками пасту. Юме это не показалось таким уж впечатляющим – она бы справилась лучше, если бы ела мясо, как Айна.   – Не говори мне, что ты ей завидуешь, – сказала Айна, гораздо более впечатляющим жестом нарезая мясо.   – Завидую? Чему? Тому, что ты считаешь ее каким-то пророком? Нет. Не завидую.   Микуру зарылась в свою пасту, отказавшись от более сложных жестов.   – Как понимаю, – продолжила она. – Все мы немного безумны, так что у тебя есть право на свое сумасшествие.   – Ну, как я понимаю, – не пропустила удара Айна, – все равно мы все скоро будем мертвы, так что я могу попытаться проследить, насколько смогу, на случай если в этом что-то есть.   – Вы обе, заткнитесь, – обеими руками ударила по темному дубовому столу Кирика. – Я устала слушать вашу бессмысленную болтовню, особенно расспросы об Орико. Она хочет для нас только лучшего.   Кирика оглядела остальных, проверяя, станут ли они с ней спорить. Айна фыркнула, но ничего не сказала. Микуру проигнорировала Кирику, подчеркнуто сосредоточившись на еде.   – К. Вашему. Сведению, – выделила Кирика каждое слово, – наш уважаемый оракул отправилась на концерт для скрипки, чтобы выпустить пар. Вот и все.   – Сама по себе? – сказала Айна, надменным жестом взяв фруктовый десерт. – Это не безопасно. Она кричала на меня и за меньшее.   – Ну, она знает, безопасно ли это, – сказала Кирика.   – Концерт для скрипки? – спросила Микуру. – Должна спросить: кто выступает? Не думала, что она поклонница.   Кирика откинулась на спинку кресла, ее гнев рассеялся как летний ливень на ветру.   – Ну, я тоже так не думала, но играет какой-то местный вундеркинд. «Аве Мария» или вроде того. Большего не скажу. Честно говоря, я немного разочарована, что она не взяла с собой меня, но я понимаю, что ей нужно место.   Не похоже было, чтобы Кирика верила в собственное заверение, но ни Айна, ни Микуру не стали в этом на нее нажимать. Юма задумалась, почему.   – Никто из вас никогда не учился играть на чем-нибудь? – спонтанно спросила Юма. Ей всегда немного хотелось заниматься музыкой, но ее родители явно никогда бы ее не поддержали.   Все трое повернулись взглянуть на нее, но не сердито – скорее как будто у нее вдруг отросла вторая голова.   – Неважно, – пискнула Юма. Почему она сказала что-то подобное?   Остаток обеда они доели в тишине.   Прошел почти месяц с тех пор, как Орико в последний раз просила Юму пойти в патруль, и, если честно, она была немного взбудоражена. Она немного соскучилась по горячке боя и небрежности, с которой она могла разгромить все вокруг своим молотом. Это резко контрастировало с обычной ее жизнью, монотонной возней с кубами горя, книжными уроками от Орико и осторожными танцами вокруг остальных девушек.   Хотя она не удивилась, когда вместо демонов ее маленькая тройка – она сама, Айна и Микуру – столкнулись с членами Митакихарской тройки. Фирменным знаком Орико было умение предвидеть будущее, и Юма постепенно узнала, что поблизости от нее крайне мало важного происходило случайно, был ли это рамен со смертоносной волшебницей или случайное столкновение во время патруля.   Они нашли Томоэ Мами и Акеми Хомуру выходящими из цветочного магазина, старшая девушка держала перед собой букет синих цветов втрое больше своей головы.   По сигналу Айны они втроем приземлились в ближайшем переулке, выйдя перед обеими девушками. Для столкновения вокруг было слишком много прохожих, но необходимо было показать, что они заметили девушек.   Но пусть даже они были на публике, не было правила, что они должны притворяться друзьями.   – Это нейтральная область, – сказала Мами, напряженно глядя на всех троих, как будто едва могла выдержать ситуацию. – Я знаю, что вы не из тех, кто такое уважает, но мы вправе быть здесь.   Хината Айна беспокояще улыбнулась.   – Сегодня мы здесь не чтобы убить вас. Мы просто наблюдаем. Хотя…   Она взглянула на Хомуру, и Юма проследила за ее взглядом, остановившимся на напряженном лице Хомуры, которая, вдруг она поняла, вместо этого была сосредоточена на самой Юме. Хомура, казалось… что-то высматривала в ней.   Очевидно, она была той же девушкой, что уже видела Юма – и, тем не менее, не была, не с этим задумчивым взглядом и жгучим напряжением. Что-то изменилось в девушке, имеющей, по мнению Айны, ангельские черты. Что с ней произошло?   Юма видела, что Айна думает в том же направлении, но вместо того, чтобы задавать вопрос, на который не будет ответа, Айна сказала:    – Знаете, раз уж мы привлекли ваше внимание, я должна спросить…   Она беззаботно взбила свои волосы, и этим жестом, знала Юма, она раздражала людей.   – Что именно произошло с Мики Саякой? Наши источники сообщили, что она пропала, и это весьма неприятно…   Через мгновение Айна, моргая, взглянула на дуло одного из изукрашенных мушкетов Мами, который непревратившейся девушке каким-то образом удалось так быстро призвать и ткнуть в лицо Айны, что никто из остальных не успел отреагировать.   Айне удалось остаться впечатляюще равнодушной.   – Убери, – холодно сказала Микуру. – Мы на публике.   – К вашему сведению, – прорычала Мами, – она погибла, сражаясь с крупной ордой демонов на концерте для скрипки, и заслуживает вашего уважения. Не то чтобы вы что-нибудь знали о героизме.   – Так же как ты ничего не знаешь о том, как уберечь своего кохая? – возразила Айна, игнорируя ствол ружья перед лицом.   На лице Мами отобразился приступ ярости, и на мгновение Юма и правда испугалась, что она выстрелит, но затем эта новенькая Хомура схватила руку Мами и силой опустила ее.   – Оно того не стоит, – сказала Хомура.   – И что с тобой?.. – начала Айна.   – Концерт для скрипки? – прервала Юма, выпалив вопрос. – Аве Мария?   – Вообще-то, да, – с новым интересом взглянула Хомура на Юму, пока Мами продолжала пытаться вырваться из хватки Хомуры. – Ты об этом слышала? – через мгновение спросила Хомура.   Юма зажмурилась, чувствуя подступающую головную боль. Она вспомнила, как вкладывала кубы горя в машину, как активировала машину, как передавала содержимое Орико…   – Вот сука! – воскликнула Мами, сбив свою чашку с блюдцем со стола в одного из виртуальных прохожих, который на мгновение отпрянул, прежде чем симуляция стерла событие, с переливом вернув прохожего к норме. – Четыреста лет, и я до сих пор узнаю новые причины ее ненавидеть! – сказала Мами, едва удерживаясь от крика, хотя и дико жестикулируя одной рукой, подпрыгивали ее узнаваемые волосы. – Что дальше? Я узнаю, что вся война была ее виной? Или что это из-за нее ушла Хомура?   – Успокойся, Мами-сан, – сказала ВИ, отшатнувшись от обычно сдержанной Мами. – Это было столетия назад.   Мами с довольно заметным усилием взяла себя в руки, прижавшись к металлическому столу и резко сглотнув, прежде чем осесть обратно на свое место.   У нее вновь появилась чашка чая, и она подобрала ее, проглотив залпом, вместо обычного потягивания напитка.   – Подумать только, за происшествием с Саякой стояла Орико, – наконец, покачала головой Мами. – Я всегда знала, что в том порождении демонов было что-то подозрительное.   – Не только Орико, – сказала Юма. – Это я создала кубы, которые она использовала как оружие.   – Она не сказала тебе, для чего они, – сказала ВИ.   – Я вполне могла понять, что она на кого-то нападет, – сказала Юма. – Или, по крайней мере, я могла бы спросить.   – Она явно подвергла тебя какой-то ментальной манипуляции, – сказала Мами, уже спокойнее потягивая чай – хотя она пила много чая. – Это совсем не твоя вина.   – Подвергла? – сказала Юма. – У меня было много лет на обдумывание произошедшего, и я не до конца убеждена. Она явно поднимала мне настроение, но подумай о всех временах, когда мы использовали поднимающее настроение заклинание на наших командах. Нет свидетельств, что оно делает что-то помимо этого. По крайней мере, не думаю, что она смогла бы контролировать меня, если бы я этого не хотела. Это надолго оставило мне чувство вины.   Мами покачала головой.   – Манипуляция разумом или нет, тебе было только девять, – сказала Мами. – Виновата Орико. Я не стану взваливать на тебя ответственность за произошедшее, так же как я не взваливаю на тебя ответственность за то, что позже произошло с Южной группой.   Юма вздохнула.   – Ты, может, и нет, но я не уверена, что могу сказать то же самое. Здесь важно то, что думает Кёко.   Мами округлила глаза, по-видимому не рассматривая тему с такой стороны, пусть даже это отчасти оправдывало, почему Юма вообще подняла тему.   – Кёко всегда винила себя за то, что произошло с Саякой, – продолжила Юма. – Она считает, что могла бы это остановить, что ей стоило что-то сделать по-другому… но Орико все предусмотрела. Если Орико хотела, чтобы Саяка уничтожила себя, вряд ли Кёко могла что-то сделать.   – Не уверена, что я в это поверю, – прокомментировала Мами.   – Это даст ей еще один способ на это взглянуть, – сказала Юма. – Я очень, очень давно хотела ей рассказать, но с каждым прошедшим годом все сложнее углубиться в настолько старую историю, особенно с учетом того…   Юма на мгновение закрыла глаза, позволив повиснуть окончанию фразы.   – Особенно с учетом того, что я не знаю, как она воспримет мое в этом участие, – сказала она. – Вот почему я вообще не упоминала об этом все эти годы назад.   Она подобрала стоящий перед ней кофе с молоком, затем снова поставила его обратно. Ей до сих пор не хотелось его пить.   – Но дело в том, что у всех нас есть свои одержимости, – продолжила она, – и ее в том, что произошло с Саякой. Ты так же как и я читала отчеты. Ее неспособность отпустить начинает ранить ее. Нам нужно выбить ее из колеи, к добру или к худу.   Мами покачала головой.   – Я все равно не уверена, что согласна.   – Обдумай это. А сейчас мне стоит ради ВИ закончить историю.   ВИ поморщилась.   – Не уверена, что я хочу ее слушать. Прошлое похоже на ужасное, кошмарное место.   Юма могла указать, что это именно ВИ всегда злилась, что она хранит от нее секреты, но проглотила это довольно ребяческое возражение. Прерогативой ВИ было порой безрассудно относиться к Юме, но Юма не могла поступить так же. Не с учетом их отношений.   – Да, и нам пришлось в нем жить, – задумчиво держа чай, сказала Мами.   Сказать, что Орико и остальные редко принимали гостей, значило значительно преуменьшить. За все время, что Юма провела в особняке, она ни разу не видела, чтобы кто-то помимо пяти членов их группы пересекал преграждающие путь внутрь железные врата. Почтальоны и курьеры вынуждены были оставлять свои посылки у ворот или ожидать, пока одна из девушек придет забрать товары. Согласно Микуру, по местной легенде, особняк Орико использовался для тайного правительственного проекта, либо был населен призраками, в зависимости от того, кого спросить. Орико предпочитала все так – это был по-настоящему огороженный сад.   Тем не менее, в этом чайном саду Орико сидела и развлекала загадочную иностранную волшебницу из… ну, откуда-то из Европы; Юма полагала, из Германии. Каким-то образом Юме позволили посидеть с ними обеими, пока она молчит, и она открыто глазела на прибывшую, с веснушками и шокирующе необычно окрашенными волосами.   Она была волшебницей, и она представилась Клариссой ван Россум. Вместо того, чтобы бросить вызов за вторжение на их территорию или хотя бы спросить, кто она такая, Орико, фигурально выражаясь, расстелила красную дорожку, сказав остальным, что Кларисса особенная.   И так и было. Согласно ее словам, сказанным на неестественном японском, она была своего рода странствующей волшебницей, своим желанием обязанной путешествовать по миру, и ей было чуть более ста лет. Для Юмы, не представляющей, что волшебница вообще может покинуть город, это звучало романтично и поразительно – а также, возможно, надуманно, особенно ее заявление о столетнем возрасте.   Хотя Орико без вопросов приняла историю, и если верила Орико, как Юма могла выразить сомнения?   – Так вы просто проходите мимо? – спросила Орико, поливая свое пирожное налитым на ее тарелку медом.   – Немного, – сказала Кларисса, ее язык был немного неправильным. – Я не понимаю, но что-то здесь в этом городе очень, очень важно. Я пока не поняла, что, но это может быть как-то связано с, э-э, девушками там дальше…   – Акеми Хомура? – подлила Орико своей гостье свежую чашку чая.   – О, да. Мне стоило просто сказать имя, – сказала Кларисса. – С нею. Но я все равно не вполне понимаю.   – Это весьма интересно, – сказала Орико. – Я…   Однако Юма не уловила оставшейся фразы Орико, когда ей в голову ворвался голос новой девушки.   «У меня для тебя сообщение, малышка», – подумала Кларисса, и Юма прекрасно поняла ею сказанное, пусть даже мысль была выражена на… ну, Юма даже не знала, что это за язык.   «Сообщение?» – подумала Юма, переводя взгляд с Клариссы на Орико и обратно, они обе, похоже, совершенно не обращали внимания на телепатический разговор, хотя Кларисса, конечно, не могла.   «Да, сообщение, которое мне сказали передать тебе, хотя я сама не вполне его понимаю».   «От кого сообщение?» – подумала Юма, сумев взять себя в руки и притвориться сосредоточенной на круассане перед ней.   «Не могу сказать. Хотя это простое сообщение. В нем говорится, что тебе стоит знать, что несмотря на свою молодость, ты способна сделать гораздо больше, чем полагаешь, чтобы изменить мир. Более того, я должна напомнить тебе, что Орико на самом деле не видит всего – она видит лишь то, что пытается увидеть».   «Вы пытаетесь обратить меня против нее?» – спросила Юма, чувствуя вздымающийся в себе гнев.   «Нет, это лишь совет о твоей жизни и твоем окружении», – сказала Кларисса, внешне потягивая чай.   «Кто вы?» – спросила Юма.   – Полагаю, можно сказать, я призрак истории, – вслух сказала Кларисса, по-видимому, продолжая разговор с Орико.   – Ну, тогда я призрак будущего, – сказала Орико. – Что это, «Рождественская песнь»?   Кларисса рассмеялась   Орико на мгновение посмотрела в свою чашку чая, ненадолго задумавшись. Но не обычной задумчивостью, вроде той, когда выбирала, что приготовить на ужин – гораздо глубже, гораздо уязвимее.   В этот момент Юму поразило, насколько Орико выглядела младше другой девушки, и на мгновение невероятные заявления Клариссы о продолжительности ее жизни показались почти правдоподобными.   – Еще я могу воспользоваться возможностью задать вопрос более опытной… – начала Орико.   Кларисса слегка наклонила голову, приглашая Орико задать свой вопрос.   – Это кажется довольно глупым вопросом, – уклончиво начала Орико, – и я не уверена, заметили ли вы во время вашей короткой встречи с Акеми-сан, но у нее есть довольно интересные убеждения.   – О Богине волшебниц, наблюдающей за всеми нами и управляющей неким посмертием? – деловито уточнила Кларисса, небрежно отпив еще чаю.   Орико заметно расслабилась, что ей не нужно объяснять. Хотя Юма недоуменно нахмурилась – Богиня? Посмертие? О чем они говорили?   – Да, – сказала Орико. – Мне кажется глупым так говорить, но эта идея уже некоторое время беспокоит меня. Я знаю, что вы особенно долгоживущи, но большинство из нас ожидают только короткие жизни. Я просто хотела знать, после вашей долгой жизни, считаете ли вы это возможным. Мы волшебницы, и я полагаю, что говорю за всех нас, когда говорю, что хотелось бы, чтобы в моей жизни был какой-то смысл помимо того, что я делаю.   Кларисса загадочно улыбнулась.   – Если вас это успокоит, могу сказать, что не считаю это столь уж невозможным. За свою жизнь я повидала достаточно того, что заставило меня верить, что во всем этом есть что-то более глубокое, чем то, что говорят нам инкубаторы. Но если и правда существует Богиня, в которую верит Акеми Хомура, мне бы хотелось, чтобы она дала мне больше подсказок о том, что мне здесь делать.   Орико на мгновение закрыла глаза, после чего потянулась за пирожным.   – Думаю, мне бы тоже этого хотелось, – сказала Орико. – Можно подумать, кто-то вроде меня, способной видеть будущее, увереннее относился бы к значению судьбы, но я куда неувереннее всех остальных.   – Хм, – сказала Кларисса, жуя круассан.   «Еще одно сообщение, – подумала Юме Кларисса. – На этот раз от меня, потому что я сама не лишена проницательности, и мне тебя жаль. Уверена, ты уже заметила, что в твоей Южной группе кроется гораздо больше, чем очевидно. Прошлый месяц был для тебя полон событиями, хотя я не думаю, что так все и останется. Хочу, чтобы ты знала, что ты гораздо сильнее, чем считаешь себя, так что не теряй надежды. В конце концов, надежда это все, что определяет волшебницу. Просто держи глаза открытыми и не бойся задавать вопросы».   Юма моргнула, принимая стремительное сообщение. Она не знала, что вообще возможно так быстро подумать сообщение.   – Честно говоря, я не удивлена, – сказала Кларисса. – Порой мне кажется, как будто больше знаний просто сообщают о том, сколь многого ты не знаешь. Во всяком случае, со мной часто такое бывало.   Орико резко подняла глаза, взглянув через стол.   – Юма-тян, похоже, у нас почти закончились пирожные, – сказала она. – Не могла бы ты принести еще?   Юма кивнула, пряча свое нежелание, и спрыгнула со стула. Ей не хотелось оставлять, по-видимому, важный разговор, но если и было у волшебниц что-то общее, так это то, что они обжоры, полностью свободные от ограничений формы тела, потребления калорий или даже вместимости желудка – Кирика и Айна, возможно, были яркими примерами, хотя она неоднократно видела, как Орико поглощает немалое количество высококачественного шоколада.   – Для волшебниц естественно задумываться о своем влиянии на мир, – уходя, услышала она слова Клариссы. – Хоть я не могу в этом заверить, полагаю, большинство из нас будут рады уже тому, что их будут помнить…   – То, как говорила Кларисса, почти заставляет думать, что она могла знать, что произошло с Саякой, – нахмурилась Мами. – Ты не знаешь, знает ли она?   Юма покачала головой.   – Я никогда не спрашивала, и даже если бы спросила, ты правда думаешь, она бы мне сказала? Она не говорит об известных ей секретах. В самом деле, держу пари, ты даже не знала, что она вообще встречала Орико.   Мами скривилась, как будто только что откусив что-то неприятное.   – Нет, не знала, и меня бесит, что они так мило болтали. Неужели ей чем-то бы помешало быть чуть более открытой о своем прошлом? Это было так давно.   – Полагаю, в шкафу у нее так же много скелетов, как и у всех нас, – сказала Юма.   – Возможно, – неохотно оставила тему Мами.   Она помешала свой чай.   – До сих пор удивляюсь, что Кларисса увлеклась этим глупым Культом Кёко, – наконец, сказала она.   – Кларисса всегда отличалась от остальных нас, даже от Древних, – безмятежно сказала Юма, наконец, глотнув кофе. – Я понимаю, почему ей в своей долгой жизни захотелось поискать ее значение.   – А тебе? – спросила Мами.   Юма одним глазом взглянула на Мами. Для Мами это был необычно прямой вопрос, но девушка выглядела просто интересующейся; Юма не ощущала в языке тела никаких скрытых мотивов, чего бы они ни стоили в симуляции.   – Орико никогда ни во что подобное не верила, пусть даже я знаю, что хотела, – сказала Юма. – Этого мне достаточно.   Она увидела, как Мами нахмурилась, зная, что она недовольна ее относительно положительным упоминанием Орико.   Конечно, Мами была не права. Кларисса не могла говорить о прошлом, каким бы давним оно ни было. Не было примера лучше самой Мами, даже четыре столетия спустя продолжающей злиться на Орико. О чем-то лучше было просто не говорить.   Кларисса была права; после первого месяца все стало значительно спокойнее.   Как только Юма привыкла к ритмам жизни с Южной группой – как не отдавить кому-то пальцы, как избежать негативных столкновений с Айной и как использовать относительное дружелюбие Микуру и Орико – все стало куда менее беспокойно. Жизнь превратилась в глухую монотонность из еды, сна и работы над эксцентричными магическими проектами Орико и назначенным ею чтением.   Не было приглашающих ее пообедать безумных девушек, никаких контактов с другими городскими командами волшебниц, никаких сомнительно столетних гостий – в самом деле, Юма почти не выходила наружу, кроме как изредка поохотиться на демонов, чтобы поддерживать свои навыки.   Юму и правда это устраивало. Она видела, какой была противоположность монотонности, и это включало наблюдение, как борется у нее на глазах за жизнь человек, и новость о том, что ее онээ-сама была убийцей.   Она больше предпочитала монотонность.   В настоящее время она больше всего времени тратила, работая над заданиями Орико. Она не вполне понимала, чему пытается научить ее Орико своим заявленным домашним обучением, которое заметно радикально отличалось от того, что она получила бы в обычной школе. Уроки чередовались между избранным из Макиавелли и Сунь Цзы, экономической теорией, математикой и английским.   Помимо эксцентричности, Юма поняла, что она придерживается чрезвычайно высоких стандартов, и никакая лесть Орико о том, насколько она одарена, не делала приятнее борьбу с материалом.   Хотя у Орико был трюк…   Юма с беспокойством взглянула в лицо Орико. Согласно Орико, поза лежа на спине была наилучшей для некоторых магических процедур, так что Юма улеглась на кровати лицом вверх, разглядывая черты лица Орико и потолок над ней.   – Ты уверена, что это безопасно? – скептически посмотрела Юма на старшую девушку.   Орико снисходительно улыбнулась ей, хотя ее лицо и выдало небольшое удивление. До сих пор Юма вместо этого неоднократно спрашивала, сработает ли это, и Орико всегда отвечала что-то вроде:   «Ну, в принципе, изменение мозга не должно чем-то отличаться от изменения любой другой части тела, что не особо отличается от исцеления, когда доберешься до сути. Конечно, твой естественный талант в исцелении, но чтобы научиться делать что-то еще потребуется некоторое сосредоточение».   Ответ был достаточно последователен, так что Юма теперь способна была почти дословно повторить его, хотя на самом деле она не думала, что это отвечает на вопрос. Достаточно сказать, что Орико вела себя, как если бы была уверена, что это сработает, как только она обучит Юму правильному магическому действию.   Хотя было ли это безопасно…   – Я не была бы уверена, что это безопасно, если бы не потратила уже силу, чтобы взглянуть в эту часть будущего, – на мгновение смягчился взгляд Орико. – Это безопасно.   Юма моргнула. Ответ явно был окончательным, но также он подтверждал, что беспокойство Юмы было, по-сути, вполне резонно.   – Ладно, помни, что ты должна сделать, и закрой глаза, – сказала Орико. – Я могу применить слабый магический эффект и помочь тебе сосредоточиться, но модификация собственного тела это полностью задача твоей силы воли.   Ей было легко говорить, но Юма сохраняла скепсис, пусть даже ранее на этой неделе ей удалось этим же самым приемом отрастить волосы и укоротить ногти. Просто… это не казалось сопоставимым.   Тем не менее, она закрыла глаза, позволив влиянию магии Орико омыть ее, пригладив имеющиеся у нее сомнения и скепсис касательно этого. Когда доходило до магии, Орико нравилось говорить, что верить все равно что видеть, и Юма устроилась поудобнее, пытаясь вложить в самоцвет души новое представление о себе: вундеркинд, которой хватает сосредоточения читать толстые, громоздкие книги, способная разобрать таинственные формулы в учебнике, способная писать замысловатые компьютерные программы. Она представила себя выходящей в лабораторном халате к доске и читающей лекцию аудитории, проводящей демонстрацию и смешивающей химические вещества.   Конечно, все это было довольно глупо, но Орико проинструктировала Юму визуально представить все, что для нее означает «ум», и Юма не могла позволить себе подумать, что это глупо. Ей нужно было желать этого, представлять со всей искренностью, настолько погрузиться в идею, чтобы она оказалась на грани веры в то, что это правда.   Сделай так, сказала Орико, и самоцвет души сделает остальное, обновив ее тело до того, какой она теперь себя считает. Ее личность, ее воспоминания, ее душа – неприкасаемы, но остальное гораздо более податливо.   Магия Орико могла смахнуть некоторые сомнения, но ей все еще необходимо было этого желать, и Юма обнаружила, что с этим ей справиться сложнее всего.   «Глупый ребенок», – говорил ее отец.   «Разве ты ничего не понимаешь?» – говорила ее мать.   «Что заставляет тебя думать, что ты что-то знаешь о том, что говоришь?» – издевалась Айна.   Она позволила гневу наполнить ее, позволила помочь представить лица умерших родителей, когда она достигнет своего потенциала, и представила удовлетворение, которое получит, когда, наконец, докажет Айне, что она ошибалась, когда она, наконец…   Юма распахнула глаза, когда Орико схватила ее за плечи и мягко, но решительно, встряхнула. Юма в замешательстве уставилась на Орико.   – Прости, это моя вина, – сказала Орико. – Думаю, я могла немного перестараться с эффектом. Как ты себя чувствуешь? Чувствуешь что-нибудь изменившееся?   Юма обдумала вопрос, после чего оглядела свои руки и ноги, пусть даже в этом не было смысла. Как именно ей нужно было проверить? В отличие от удлиннившихся волос, эффекты не были очевидны.   Орико взяла Юму за руки, пристально вглядываясь в кольцо на одном из ее пальцев. Юма проследила за взглядом, и на мгновение ей показалось свечение, хотя она не могла сказать наверняка.   – Не думаю, что это сработало, – сказала Юма.   Вместо ответа Орико протянула ей открытый учебник.   – Прочти, – приказала она. – Про себя, не нужно вслух.   Юма прочла, ее голос методично звучал в ее голове:   Метрическим пространством называется обобщение обычного евклидова пространства на произвольное множество объектов. Такое пространство M содержит множество объектов X и функцию расстояния d: X x X→ℝ, определенную для любых двух объектов множества так, чтобы выполнялись следующие свойства:   1. d(x,x)=0   2. d(x,y)=d(y,x)   3. d(x,z)≤d(x,y)+d(y,z) [неравенство треугольника]   Она сморщила нос от незнакомой терминологии, размышляя о том, почему она все это читает.   – Кажется достаточно разумным, – сказала она. – Именно этого и ожидаешь от расстояния.   – Ты прочла довольно быстро, – сказала Орико.   Юма пожала плечами.   Орико улыбнулась.   – Ты позволила Орико влезть себе в мозг? – ошеломленно спросила Мами.   – Мне было десять! – парировала Юма. – Кроме того, не то чтобы она здесь что-то делала. Это была моя сила. Ты знаешь, как это работает.   – Знаю, – сказала Мами, – но лишь небеса знают, что она могла сделать, «помогая тебе сосредоточиться».   – У нее и помимо этого было полно возможностей, если она собиралась попробовать сделать что-то подлое, – сказала Юма. – Нет смысла беспокоиться конкретно об этом.   – Позволь убедиться, что я правильно поняла, – прервала небольшой спор ВИ. – Ты модифицировала себя для большего интеллекта, при помощи Микуни Орико?   – Все верно, – взглянула Юма на свою ИИ-протеже. – Пока избегаешь менять что-то связанное с личностью, это в пределах наших возможностей. В самом деле, такое достаточно распространено у наших тайных исследователей и оперативников, к примеру, когда им необходимо выучить новый язык.   – Мне это не кажется таким уж странным, – сказала ВИ. – Мы все время модифицируем наши возможности. Странно, что большинство людей неспособны на то же самое. Так что ты больше похожа на нас.   Юма увидела, как Мами покосилась на ИИ. Не тот комментарий, что оценила бы Мами.   Она на мгновение опустила глаза. Ей нужно было поговорить с Мами о ее таккомпе, но она не горела желанием.   – Насколько я помню, это ты представила общий прием, – сцепила перед собой руки Мами, глядя на девушку. – Ты сказала, что придумала его сама.   – Белая ложь, – пожала плечами Юма.   Мами в смятении покачала головой.   – До сегодняшнего дня я бы сказала, что мы четверо прошли через это хранение секретов, – опустила глаза Мами. – Я не виню тебя, просто меня это беспокоит. Единственное хорошее в этой войне то, что мы, наконец, стали более открытыми.   Юма подавила резкое возражение, признав, что Мами отказывается ее винить.   Хотя она надеялась, что Мами отметит непоследовательность своей позиции, с одной стороны желая, чтобы они не держали секретов, с другой сомневаясь, стоит ли Юме рассказать Кёко о том, что Орико сделала с Саякой.   Юма на мгновение закрыла глаза.   – Вынуждена не согласиться. Не думаю, что мир когда-нибудь прекратит давать нам секреты, которые мы вынуждены будем хранить, – тщательно подбирая слова, сказала Юма. – По крайней мере, есть много информации, которая, раскрытой, поможет нашим врагам. И прежде чем ты скажешь, что у нас нет никаких врагов…   – Да-да, то, что чуть не произошло с Кёко, – нетерпеливо сказала Мами. – Я стараюсь быть идеалистичной, а не наивной.   За столом ненадолго повисла тишина, пока все они погрузились в собственные мысли.   – Ты когда-нибудь отменяла изменения, что ты сделала вместе с Орико? – наконец, спросила Мами. – ты все еще… знаешь?   – Ты имеешь в виду, вернулась к тому, какой была прежде? – спросила Юма.   Она покачала головой.   – Нет. Однажды это испытав, ты не сможешь вернуться. Что бы ты ни говорила об Орико, она дала мне очень хорошее образование. Я бы потеряла все это, попытавшись что-то обратить. Ты же не веришь, что я смогла бы прямо сейчас сохранить свое положение с таким телом без довольно серьезных модификаций? Даже с имплантатами.   – Я в это верю, – сказала Мами, – и даже тогда, что насчет того, когда ты не была в этом детском теле? Тогда ты обращала изменения?   – Нет, – сказала Юма.   Мами снова покачала головой, пробормотав что-то себе под нос, после чего напряженно отпила чай.   Мами всегда была несколько консервативна, подумала Юма. Такие модификации мозга все еще были серьезным секретом МСЁ, именно потому, что открытие его общественности волшебниц вызвало бы бурю споров.   Было… много подобного. То, о чем Мами слишком сильно ей напоминала.   И участвовать в этом разговоре Юме тоже не слишком бы понравилось.