К звездам

  О теле электрическом я пою;   Легионы любимых меня обнимают, и я обнимаю их;   Они не отпустят меня, пока не уйду я с ними, им не отвечу,   Пока не очищу их, не заполню их полнотою души.   Иль те, кто сквернит свое тело, не скрывают себя?   Иль те, кто поносит живых, лучше тех, кто поносит мертвых?   Иль тело значит меньше души?   И если душа не тело, то что же душа?   — Уолт Уитмен, «О теле электрическом я пою», «Листья травы» (пер. М. А. Зенкевича).   Можно было бы подумать, что после столетий продолжающихся исследований, физическую (или метафизическую) интерпретацию математикой квантовой механики или, как ее сейчас знают, теории поля, можно было бы прояснить, по крайней мере, отчасти, но, как оказалось, это не тот случай. В то время как математика теории разумно самосогласована, попытки интерпретировать физическое значение теории в человеческих терминах, не зависящих от математического формализма, продолжают приводить к загадочным концепциям, многие из которых приводят к беспокоящим философским следствиям.   Со временем поле перешло к двум основным лагерям. С одной стороны математические реалисты, настаивающие на том, что лежащие в основе теории математические объекты являются реальностью, а формализм это истинно платоновский идеал существования, лишь приближением к которому является наш опыт. С другой стороны настаивающие на том, что физическая интуиция лишь намекает на нашу неспособность по-настоящему понять глубины теории, указывает на, вероятно, еще существующие пробелы в наших знаниях.   Последняя позиция значительно усилилась в результате событий последних лет. Откровение о казалось бы невозможных инопланетных технологиях, так же как и существование инкубаторов и их разнообразных, как будто нефизических технологий, ясно указывает на неполное понимание мира, и теоретическая физика переживает новый всплеск интереса и изучения. Возможно, однажды мы сумеем узнать, действительно ли мультиверс является настоящим явлением.   — Джоан Валентин, выдержка из поста в блоге на Irxiv, 2447.   Асами покрутила свое кольцо самоцвета души.   Недавно появившаяся у нее нервная привычка, тик, проявляющийся всякий раз, когда она оказывалась в неприятной ситуации. Она знала о нем, но ей оказалось непросто подавить желание, особенно сейчас, когда на пальце больше не было самоцвета души Рёко. Казалось, с ней навсегда останется ощущение отсутствия чего-то.   Она передала самоцвет ученым института «Прометей» для процесса возрождения. По их оценке, все должно было быть готово в течение дня, но с тех пор были неопределенные «задержки», и теперь перед ней было еще три дня ожидания. Она параноила, и Кёко даже непрямо подтвердила ей, что у нее полно причин параноить, но… Отец Рёко лично возглавил команду возрождения, и если у кого-то и была причина хорошо выполнить работу, то у него.   Что касается неприятной ситуации, в которой она оказалась, это было последствием самого возвращения на Землю, что даже мать Рёко сочла загадочным. Курои Накасэ, ее сестра, Мэйцин и Саснитэ тоже вернулись на Землю, но они остались в гостевом жилье где-то еще в городе.   Вполне резонно оставив Асами вернуться к родителям, где ей не хотелось быть.   – Знаешь, я не уверена, что хорошо, что эти агенты безопасности ушли, – сказала ее мать, пытаясь заглянуть Асами в глаза. – Они были весьма милы, и знаешь, с ними здесь я чувствовала себя в большей безопасности. Мы так за тебя перепугались после того взрыва в лаборатории. Не могу поверить, что вы обе решили вернуться туда после чего-то подобного. Я бы, по крайней мере, взяла бы небольшой перерыв.   Команда безопасности – точнее, две соперничающих команды безопасности из запутанного матриархатного наследия Рёко – последовали за ее самоцветом души в «Прометей», где Асами искренне пожелала им всего наилучшего в защите Рёко. Хотя она была рада, что они не с ней; обе группы были едва дружелюбны друг к другу, и почти все время проводили, пытаясь открыто отпихнуть друг друга в сторону, в то же время с почти тошнотворным дружелюбием подмазываясь ко всем связанным с Рёко.   Это включало и возглавляющих команды младших волшебниц – по одной на команду, обе едва старше самой Асами – и в самом деле толкающихся в дверях, когда они только прибыли на Эвридоме, в результате чего Мэйцин пришлось вмешаться и это остановить. Тогда это было забавно, но все быстро стало утомительно.   Ее мать почти как само собой разумеющееся молча подложила ей на тарелку еще куриных котлет. Асами научилась не спорить с матерью о еде. Ее мать явно успокаивал этот жест, а ей и правда не помешает поесть – и, как честно признавала Асами, ей и правда в нынешние дни непросто было есть дома, так как ее всегда одолевало желание как можно быстрее выйти из-за стола.   Асами взглянула на своего младшего брата, Рики, направленный на нее взгляд которого она почувствовала. Он сразу же отвел глаза. Он был… несколько смущен узнать, что понравившаяся ему девушка стала девушкой его сестры. Ну, он всегда был не самым восприимчивым из братьев.   – Для меня наоборот, – сказал с другой стороны стола отец Асами, нарезая кусок мяса. – Я рад, что они здесь, если необходимы, но сам факт их необходимости только заставляет меня беспокоиться. Меня беспокоит твоя безопасность.   – Уверена, она будет в порядке, дорогой, – сказала мать, любяще коснувшись руки отца. Своего рода повседневный контакт, что означал процветающие отношения – Асами знала, тайно проглотив все возможные написанные советы об отношениях.   Также у нее сводило от этого живот. Она хорошо помнила, когда ее отца почти никогда не было дома, когда ее мать была ужасным поваром, и когда они оба регулярно кричали друг на друга за обеденным столом.   Она была бы сумасшедшей, скучая по этому, и не скучала, но…   Основой ее желания удержать родителей вместе была жажда нормальной любящей семьи, которую можно было найти в стереотипных драмах, и желание любезно исполнило ее мечты.   Потребовалось некоторое время, чтобы заметить, но она скучала по тому, какими они были, со всеми недостатками.   Отец брал ее с собой на попойки по барам города, из-за чего мать лезла на стенку, но ей это тайно нравилось – уж точно это было лучше часов за домашней работой или попыток развлечь себя, когда ей было не с кем поговорить из друзей.   Ее мать была ненамного трезвее, и у нее была привычка порой сильно пить. Она не становилась жестокой или злой – вместо этого она становилась капризной и, казалось, терялась в своем прошлом. Иногда она звала к себе дочь и вываливала советы о темах, где она, несомненно, была слишком молода, чтобы знать в таких деталях.   Ничего из этого больше не происходило, и именно этого ей не хватало. Не баров и не «советов», но только людей, которыми были ее родители.   Они больше не были прежними, и это с ними сделала она. И сейчас это знание снедало ее. Чем это было лучше того, что сделал с клонами имплантированными воспоминаниями лидер культа на Х-25, превратив их в тех, кем они не были?   – Ты в порядке, Асами-тян? – обеспокоенно взглянула на нее мать. Она не ела.   – О, я в норме, – заверила она, поспешно ткнув в еду. Порой она задумывалась, что именно думали о ней родители, и было ли очевидно, что она их избегает. Она знала, это как раз то, что легко можно было списать на то, что она подросток, но она гадала, не подозревают ли они, что во всем этом есть куда более глубокая причина.   И она не могла поговорить с ними об этом. Ни сейчас, ни когда-нибудь.   – Послушай, вероятно, необходимо, чтобы мы поговорили о слоне в комнате, – попытался многозначительно взглянуть на нее отец. – Я рад, что на этой миссии Х-25 все получилось хорошо, и наши друзья до сих пор обсуждают, как видели тебя в новостях, но правда ли тебе необходимо отправляться на такие миссии? По крайней мере, если твоей девушке и правда хотелось пойти, тебе не нужно было следовать за ней. Одно, когда тебе не дают выбора, но тебе дали. Знаешь, мы с твоей матерью были не рады услышать это.   Асами вздохнула. Она подумывала поступить по-простому. Она вполне могла просто сказать родителям, что им приказали пойти. Тогда они ничего не смогли бы сказать, и они никак не смогли бы узнать об обратном. Кого бы они спрашивали?   Но… она чувствовала, что ее родители заслуживали лучшего, что им стоило знать правду, по крайней мере в этот раз.   Она знала, какой будет их реакция, и что она будет не слишком отличаться от того, как они отреагировали на новость, что она намерена отправиться на Эвридоме со своей новой девушкой и жить там с ней. Тогда одобрение было в лучшем случае сдержанным, и только потому, что Асами подала это как единственный способ, которым она могла покинуть передовую.   Тогда как объяснить ее решение отправиться на миссию Х-25?   – Мы не чувствовали себя в полной безопасности, оставаясь на Эвридоме после происшествия в лаборатории, – сказала Асами, – и Рёко, оставаясь там, начала испытывать клаустрофобию. Сакура-сан лично попросила нас отправиться, и мы посчитали, что это кажется резонным.   Асами опустила любые упоминания тети Рёко, в несуществовании которой ей недвусмысленно сказали притвориться.   – Резонным? – риторически спросил отец, разрезая ножом куриную котлету. – Отправиться на подобную миссию? Если твоей девушке наскучило, она могла бы найти хобби. Если же она из таких, кому и правда хочется участвовать в подобном, тогда, должен сказать, меня серьезно беспокоят эти отношения. Я могу лишь сказать, что с ее стороны это выглядит введением в заблуждение.   – Не надо так, пап, – сказал Рики, удивив Асами тем, что заговорил раньше нее.   Ее родители удивились так же как и она. Ее младший брат никогда не влезал в подобные разговоры, защитная привычка, зародившаяся до ее контракта, когда Асами часто говорила за них обоих, чтобы избавить его от гнева родителей.   – Не все могут просто «найти хобби» и делать, что хотят, – сказал Рики. – Я не думаю, что есть что-то плохое в желании сделать карьеру в армии. Взгляни, сколько Сидзуки-тян упоминают в новостях! К тому же, она не обычный член армии. Она всегда участвует в спецзадачах.   – Сидзуки-тян? – приподняла бровь мать Асами.   – Сидзуки-сан. Оговорился. Во всяком случае, нээ-тян, вероятно, не просто участвовать в подобном, потому что ей явно не нравится насилие, но ведь это им обеим решать, верно?   У Асами были собственные вопросы о том, что ее брат думает о Сидзуки-тян, но в целом она была благодарна за вмешательство, которое, по-видимому, отвело в сторону родительское неодобрение. Мгновение ее родители были ошеломлены – хотя всего мгновение.   – Это огромное упрощение, Рики-кун, – сказал отец, одарив ее брата не столь уж и тонким взглядом, указывающим, что тот вмешивается в слишком важное для него дело. – Это гораздо серьезнее, чем просто вопрос о том, что они хотят сделать со своими жизнями. Очевидно, ты волен делать что захочешь, но это как раз то, где есть шанс умереть. Было достаточно плохо, когда она заключила контракт, но теперь она отказывается от шанса заниматься нормальной работой ради возможности вернуться к сражениям. Это безумие.   Ее мать схватила отца за руку, взглянув на Асами.   – Не говори о смерти, – сказала она. – Ты ее расстраиваешь. Ты увлекаешься.   Асами не знала, смеяться ей или плакать. Печальная правда была в том, что она больше не боялась смерти как таковой. Если и было что-то стабилизирующее в наличие надежного свидетельства о существовании Богини волшебниц – с которой она даже поговорила! – так это то, что она больше не опасалась последствий смерти без посмертия.   Единственное, что ее сейчас весьма беспокоило, так это потеря ее, централизующей силы, что открыла ей глаза на большой мир и дала ей новый взгляд на жизнь после того, как ее желание настолько болезненно оказалось неправильным, после ее несчастной жизни. Силы, за которой Богиня устно попросила ее приглядывать.   Именно поэтому она была заметно расстроена. Не из-за идеи смерти или даже критики отцом рисков, на которые она пошла. Наглость, что эти незнакомцы критиковали ее контракт, ее желание, из-за которого они появились.   Доктрина МСЁ подразумевала, что душа неприкосновенна, но что именно она сделала со своими родителями? Что значило наличие той же души, но с совершенно другими воспоминаниями и личностью?   Она встала из-за стола, не вполне уверенная, что собирается делать.   – Я сейчас не голодна, – сказала она насколько возможно кротко. – Буду у себя в комнате.   «Простите», – уходя, подумала она.   «…тест подсистем завершен. Результат номинален».   «Реакция на раздражения номинальна. Таламокортикальный ответ в пределах прогнозируемого диапазона. Случайные проверки совпадают с предыдущими записями. Все результаты номинальны. Вход в режим ожидания…»   «Не уходите просто вот так…» – начала Рёко, прежде чем поняла, что никакая Богиня не услышит ее мыслей, не здесь.   «Полегче, – успокаивающе подумала Кларисса. – Они просто прогоняют некоторые последние проверки, прежде чем пробудить тебя. Полагаю, я составлю тебе компанию».   Именно голос Клариссы зачитывал в ее разуме результаты тестов, поняла Рёко, хотя голос перешел от гладкого и механического к теплому и человечному.   «Полагаю, так и есть», – подумала Рёко. Она должна была быть куда более встревоженной, пробудившись в лишенной сенсорного ввода полной пустоте, но видение Богини уже раскрыло ей что происходит – и она предположила, что Кларисса что-то делает, чтобы сохранить ее спокойствие.   Стоп.   «Ты еще жива? – грубо выпалила Рёко. – Я думала… если я когда-нибудь потеряю те…»   «Да, я тоже удивлена, – подумала Кларисса. – Я ожидала, в лучшем случае, что меня отправит в то посмертие, что приберегла эта богиня волшебниц. Знаешь, в этот раз она дала мне ответ. У меня есть душа. Строго говоря, мое тело испарило лазером, но так как твой самоцвет души был достаточно любезен, чтобы счесть мое тело частью твоего тела, он постарался восстановить меня. Оказывается, когда тебя возрождают из подобной идеальной копии, твою душу переносит. По ее словам, душа, будучи свободной от линейного времени, не беспокоится из-за подобных разрывов в пространстве-времени. Очень приятно по таким беспокоящим философским вопросам иметь надежный божественный источник. Я могу назвать пару ИИ космических кораблей, которые рады будут заверению, если они мне поверят».   «Понятно… – ответила Рёко, осознав, что в такое время – это заметно странный разговор. – Но что произойдет, если тебя скопируют…»   «Ага, меня выбросило сюда, как раз когда я собралась спросить, – подумала Кларисса. – Я была занята, убеждаясь, что с твоим мозгом все в порядке. Знаешь, обычно все это проводят через таккомпы клонов, хотя, я полагаю, они удивились, что я полностью восстановилась. Во всяком случае, надеюсь, ты не возражаешь, что я разбудила тебя немного пораньше, чтобы поболтать. Подумала, будет лучше разобраться с этим».   «Ты разбудила меня пораньше?» – подумала Рёко.   «Ага, – подумала Кларисса. – Врачи, похоже, из-за этого злы на меня, но я их игнорирую. Мне еще кое о чем нужно с тобой поговорить, правда сейчас на это нет времени. Наконец-то решили позволить мне подключить остальную часть тебя. Подожди».   Мгновение ничего не казалось другим, но затем обратно в ее сознание пробрались ощущения: смутное чувство горизонтального положения, присутствие мышц и суставов, ритмичное движение диафрагмы, тысячи крошечных ощущений, с помощью которых мозг следил за своим владением. Она чувствовала отчетливое, неприятное ощущение прижатых к ее коже предметов, которые, возможно, забирались даже под кожу.   Наконец, ощущение темноты ознаменовало возвращение зрение, и она начала слышать тихие звуки в комнате вокруг.   – Не могу поверить, что он вернулся, – прошептал кто-то. – Комитет по этике нас убьет…   Она распахнула глаза.   Ее мать нависала над ней с измученным беспокойством на лице. Краем глаза она заметила отца, одним глазом смотрящего в планшет, другим на Рёко.   А рядом с ее матерью, конечно, стояла Асами, которую она в данный момент очень рада была видеть. Как и ее родители, она представляла собой краеугольный камень привычного в том, что начинало казаться все более искаженным миром.   У Асами было странное, сморщенное выражение лица, к которому она прижала руки. Рёко не поняла, что это значит, пока не открыла рот что-то сказать, и Асами не нырнула вперед, напугав ее.   Она прижала к себе плачущую ей в плечо девушку, размышляя о том, что это, в конце концов, реально. Ощущение кожи на коже, волос переплетающихся с волосами, гормонов в крови. Она не уверена была, возможно ли было в посмертии Богини повторить все это.   «Я по тебе скучала», – подумала Асами.   «Хорошо вернуться», – улыбнулась Рёко.   Она подняла глаза, и ее мать улыбнулась ей, после чего слегка покачала головой. Рёко знала, о чем думает ее мать.   «В первый раз. Никогда хорошо с этим не справляются. Ты к этому привыкнешь».   Она подняла руку и взглянула на нее, шевеля пальцами в воздухе. Это верно, не так ли? Ее должно было беспокоить то, что она в новом теле, что того, в котором она родилась, в котором она когда-то жила, уже больше нет.   И, тем не менее, нет. Может быть это из-за всего времени, что она провела в видениях, может быть из-за фона ее родителей, или может быть из-за того, что она видела проходящую через это же Асами, но казалось, что ее это просто не беспокоит.   – Ну и напугала ты нас, Рёко, – сказала ее мать, наклонившись к ним обеим. – Я предупреждала тебя о принятии подобных миссий. Мы просто рады, что ты вернулась с нетронутым самоцветом души.   – Не говори ей о таком, – сказал отец, шагнув ближе и убрав планшет в карман лабораторного халата. – Она знала, что делает, и она вернулась, не так ли?   Ее отец и мать впились взглядами друг в друга в ногах ее кровати, и Рёко ощутила возвращение старого дискомфорта. Ее жизни на Земле больше не было – если она вообще когда-нибудь была.   «Ты не знаешь, каково было без тебя, – подумала Асами. – У меня здесь больше ничего нет!»   «Думаю, знаю», – взглянула на своих родителей Рёко.   Они обнимались еще мгновение, но в ее мыслепространство вторглось ощущение неловкости. Она не могла избавиться от чувства, что позади нее что-то или кто-то был.   – Простите за вторжение, – сказала Джоан Валентин, возникнув у нее за спиной из одного из задних углов комнаты, – но необходимо обсудить кое-что связанное с обстоятельствами возрождения Рёко-сан. Могу я?   Она взглянула на родителей Рёко, которые кивнули, и выпрямившуюся Асами, выглядящую одновременно смущенно и вызывающе.   – Ну, как, я уверена, вы заметили, возрождение Рёко-сан было значительно отложено. Отчасти это связано с ее необычной генетикой, хотя у нас значительный опыт с тем, как справляться с подобными случаями. Однако главная причина в ее обновленной Второй версии тактического компьютера, которого ее самоцвет души счел необходимым восстановить вместе с ее нервной системой. Нам еще не приходилось таким образом восстанавливать пользователей Второй версии, так что этот неожиданный результат потребовал изменения процедуры.   Они кивнули, и она продолжила:   – Однако я рада сообщить, что до сих пор все выглядит довольно гладко. Если повезет, мы сможем отпустить ее всего через несколько дней наблюдения.   На мгновение повисла тишина, пока они ожидали, продолжит ли Джоан.   – Ну, все это только еще больше усложняет ситуацию со Вторыми версиями, – взглянул на Рёко ее отец. – Тогда очень повезло, что ее доставили на Землю, так как, в конце концов, именно мы разработали Вторую версию. Ожидалось ли, что может произойти что-нибудь необычное?   – Как вы сказали, мы ее разработали, – одарила Джоан ее отца непостижимым взглядом. – Мы уже некоторое время искали потерю тела со Второй версией, так как нам нужны были данные. Думаю, этот результат обоснованно подтверждает ценность упомянутых данных. Конечно, был некоторый риск, связанный с межзвездным транспортом, но также был риск позволить другому объекту заняться процедурой. Особенно учитывая ее необычную генетику.   – Конечно, Вторые версии продолжают оставаться загадкой, – сказал ее отец.   «Интересно, не думали ли они просто спросить кого-то из нас», – сухо подумала Кларисса.   «Не так все работает», – ответила Рёко.   – Во всяком случае, я хотела лично принести извинения за задержку, – сказала Джоан, – и поблагодарить за ваше сотрудничество. На отдельной, личной ноте, я бы хотела сказать, что слышала о неудачном инциденте на Эвридоме. Настоящий позор. Я полагала, их экспериментальные объекты спроектированы лучше, но полагаю, они не Адепт Синий. Нам нужно будет изучить иные возможности размещения, так как я сомневаюсь, что у вас есть какое-либо желание отправиться на астероид.   Странно тревожащие глаза Джоан всматривались в Рёко. Было в них что-то, напоминающей ей о… ну, о чем-то. Она была не уверена, о чем.   «Так она не знает, что на самом деле произошло на объекте», – подумала Рёко.   «Я бы так не сказала, – сказала Кларисса. – У меня такое чувство, что она знает гораздо больше, чем ей позволено. И я тоже не скажу, что в ней знакомого – слишком расплывчат след памяти».   – А, да, наверное, не Адепт Синий, – сказала Рёко, наконец вспомнив, что должна что-нибудь сказать. – Я, э-э, благодарна за вашу тяжелую работу.   Она, наконец, начала осознавать, насколько близка она была к потере Клариссы, по крайней мере, в метафорическом смысле. Она привыкла к успокаивающему внутреннему голосу, и без него ей было бы пусто. Что было странно, учитывая, что большую часть жизни она была одинока в собственной голове.   Джоан Валентин улыбнулась и кивнула.   – Ну хорошо, я перестану мешать, но техникам уже пора извлекать трубки. Накихара-сан, не советовала бы вам оставаться на время этого.   Асами сглотнула и покачала головой.   – Все в порядке. Я уже была на этом месте, так что…   Джоан кивнула, после чего развернулась и покинула комнату, позади нее задвинулась приватная дверь.   Конечно, Рёко, наконец, вспомнила заглянуть под накрывшие ее простыни. Она совсем забыла о смутных объектах, которые ощущала в себе, и то, что она увидела… было болезненно увлекательно и более чем немного тревожно.   Провода, что подключались ко всем ее портам данных, электроды в стратегических точках и трубки, входящие в части ее плоти. Она бы и не сказала, что они там – каким-то образом она едва их ощущала.   Она не наблюдала за всеми процедурами Асами, так что для нее все это было весьма ново.   – Не волнуйся, – сказала ее мать. – Выглядит пугающе, но вытаскивать их вполне безболезненно.   Некоторое время спустя они вышли в комнату ожидания, где Рёко была ошеломлена, обнаружив удивительное число собравшихся ее подруг, включая Мэйцин, ее давних подруг Тиаки и Руйко, и никого иную как Саснитэ, кинувшуюся вперед схватить Рёко в неожиданное объятие. Рёко не стала ей мешать, но не взглянула на нее, запросив у номенклатора личности двух стоящих рядом с группой новых девушек, открыто косящих друг на друга.   Едва номенклатор вернул результат, одна из девушек шагнула вперед.   – Приветствую, Сидзуки Рёко-сан, – формально поклонилась девушка, позволив коротким волосам упасть ей на глаза. – Я Курои Эри, часть назначенной вам команды безопасности. Мое присутствие было затребовано нашим матриархом, и это честь…   – Не говори ей этой ерунды, – сказала другая девушка – Сидзуки Эланис – шагнув к Эри и ткнув пальцем ей в лицо. – Мы договорились! Это наша команда безопасности, и ты должна была должным образом представить нас.   Эри взглянула на девушку, выдохнула и продолжила:   – Ладно, часть назначенной вам общей команды безопасности. Наше присутствие было затребовано обеими нашими матриархами, и это честь, наконец, встретиться с вами. В то время как мы с Эланис относительно молоды, нас поддерживают, пусть и не-магические, профессионалы по безопасности, и мы прошли через боевое обучение. Надеюсь, вы понимаете, что военные усилия не позволяют выделить истинных ветеранов.   Эри снова формально поклонилась, и через мгновение Эланис последовала ее примеру. За этим последовал резкий взгляд, явно сопровождаемый сердитым телепатическим разговором.   – Команда безопасности? – открыто спросила Рёко, отпустив Саснитэ, оглянувшуюся на нее круглыми изумленными глазами. Странным было такое отношение от девочки, которую Рёко едва могла назвать знакомой.   «Любезность твоих матриархов, – тихо подумала Мэйцин, придвинувшись к ним. – Они независимо настояли после всего произошедшего с тобой, особенно произошедшего в той лаборатории, где вы были. В конце концов, нельзя терять ценный актив. Лично я не уверена, чем они помогут».   «Так их более двух?» – спросила Рёко.   «О, да, хотя тебе, вероятно, не придется встречаться более чем с двумя лидерами. Они все прячутся где-то вокруг, следят за периметром или вроде того. Они друг друга недолюбливают, но никто из них не отступит, так что мы застряли с обеими».   Рёко поморщилась.   – Ладно, я поняла, – сказала она Эри и Эланис, которые явно все еще были заняты делением соответствующих сфер влияния. – Благодарю за вашу поддержку, и я уверена, что с вами буду чувствовать себя в большей безопасности. Вы двое, э-э, останетесь?   – О, нет, Сидзуки-сан, – покачала головой Эри. – Мы будем незаметны, не волнуйтесь. Не так ли, Эланис-тян?   – Я же говорила не называть меня так! – сказала Эланис.   – Ну, не могу же я называть тебя Сидзуки-сан, это просто собьет с толку.   – Ты просто завидуешь, что ее зовут не Курои. Арр, просто пошли. Мы смущаем себя.   Два телохранителя вышли из комнаты, оставив позади неловкое молчание.   – Ах, Рёко, так приятно, наконец, снова увидеть тебя. Я была напугана, когда услышала, что произошло.   Этот голос, выражающийся скромным стандартным, принадлежал Саснитэ, хотя Рёко потребовалось некоторое время, чтобы узнать его. Это был тот же голос, но что-то в нем казалось немного… другим.   – Я тоже рада тебя видеть, – сказала Рёко, слегка наклонившись взглянуть на девочку. – Как ты?   Про себя Рёко задумалась о том, что вообще здесь делала Саснитэ. Также ей показалось, что девочка была меньше, чем прежде.   Девочка выписывала ногой небольшие круги, выглядя довольно смущенно.   – Ну, врачи сказали, что мне будет хорошо провести время с кем-то из вас, так как я совсем никого здесь больше не знаю…   Мать Рёко коснулась ее плеча, через мгновение отведя ее в сторону.   – Отказ памяти становится все хуже, – прошептала она. – ОПЗ порекомендовал медленно понижать ее физический возраст до чего-то более точно подходящего ее личности. Пока что она на моем попечении. Просто потерпи.   Рёко оглянулась на девочку, которая теперь вцепилась в руку Асами. Она была не уверена, как к этому относиться, помимо пустой печали за Саснитэ.   – Эй, все будет хорошо, – неловко сказала она, погладив девочку по голове. – Видишь, я уже в порядке.   – Ага, – шмыгнула носом Саснитэ.   Дверь в комнату мгновенно открылась.   – Чушь полная! – на волне гнева ворвалась в комнату Кёко. – Как будто мне нужно проходить обследование!   Кёко не потрудилась объяснить свое замечание, в пренебрежительном гневе отряхивая рукава. Это был шумный, привлекающий внимание вход, и Рёко не была уверена, что это не было намеренно.   Через мгновение Кёко кашлянула и взглянула на Рёко.   – Слышала, ты вернулась к жизни, – сказала она, краем глаза глядя на Рёко. – Ненавижу вмешиваться, но ты не против, если мы немного поговорим наедине? Нужно кое-что обсудить.   Необычная просьба, и Рёко оглянулась на подруг, прежде чем ответить. Они выглядели в таком же замешательстве, как и она, но ее мать пожала плечами и подтолкнула ее вперед.   – Все хорошо, – сказала она. – Иди. Уверена, вам обеим о многом нужно поговорить.   Подходя к Кёко, она спешно обдумывала причины, по которым Кёко могла бы захотеть с ней поговорить. Не похоже было…   «О, верно», – поняла она, исполнив мысленный эквивалент хлопка по лбу. Она пожертвовала телом ради спасения Кёко, и ей еще не пришло в голову, что это может считаться большим делом, или даже что Кёко могла бы умереть и несмотря на это. Для нее это было всего одно видение назад, но для остальных…   «Около десяти дней», – подумала Кларисса, прежде чем Рёко успела свериться с хронометром. Она даже не подумала проверить, какой сегодня день.   Кёко кивнула, когда Рёко направилась к двери, выведя ее в тщательно изолированный от остального здания длинный коридор, соединяющий комнаты ожидания «Прометея» с внешним миром. В этот момент область была пустынна.   – Во-первых, хочу поблагодарить тебя за спасение моей жизни, – сказала Кёко ровно в тот момент, когда двери позади них закрылись. – Много прошло времени с тех пор, как я оказывалась в какой-либо по-настоящему опасной ситуации и полагаю, я потеряла хватку. Прости, что вот так потеряла голову.   – Все в порядке, – сказала Рёко. – Такое со всеми однажды происходит, верно?   Она сказала это, не подумав, по социальному инстинкту, и сразу же об этом пожалела. Правильно ли было говорить такое Древней?   Кёко странно взглянула на Рёко, но покачала головой и сказала:   – Ну, я просто подумала, что стоит сказать что-нибудь такое лично. Я тебе задолжала, понятно?   К удивлению Рёко, Кёко, зловеще улыбаясь, протянула руку. Рёко потребовалось время, чтобы понять, что ей следует пожать ее, что она и сделала. Хватка у Кёко была болезненной.   Наконец, Кёко отпустила ее руку, ухмыльнувшись, но через мгновение внезапно отбросила улыбку.   «Во всяком случае, я хотела поговорить еще кое о чем. Слышала, твое возрождение немного отложили. Тебе не сказали, почему?»   «Да, это из-за моей Второй версии таккомпа, – подумала Рёко, удивившись внезапному переключению на приватную телепатию. – По-видимому, мой самоцвет души его возродил, чего они не ожидали, так что им пришлось изменить процедуру».   «Что-нибудь еще?» – спросила Кёко.   Рёко слегка повернула голову, обдумывая смысл этого направления вопросов.   «Не совсем, – сказала она. – Это назвали главной причиной».   «Ну, это интересно», – подумала Кёко.   Прежде чем они смогли продолжить, их внимание привлек звук шагов за спиной Кёко.   Рёко удивила себя, успешно сдержав шок от новоприбывшей. Это был последний человек, которого она ожидала увидеть здесь или где-нибудь еще, та, кого, согласно ее репутации, почти никогда больше не видели лично.   «Но правда ли я удивлена?» – подумала она, размышляя о содержимом недавнего видения.   – Ну, вот это сюрприз, – сказала Кёко, глядя на приблизившуюся Титосэ Юму, рядом с которой был сферический летающий дрон, назначение которого Рёко не смогла определить.   – Подумала навестить девушку, спасшую тебе жизнь, – сказала Юма, переводя взгляд между ними обеими. – В нынешнее время не так много возможностей кому-то снискать честь спасением одной из нас. Конечно, помогло, что я знала, что ты, вероятно, тоже будешь здесь. У вас есть время поговорить еще где-нибудь? Клаустрофобно стоять и разговаривать в этом коридоре.   Рёко оглянулась на закрытую дверь за спиной, где все еще ожидала ее семья.   – Только если это не займет слишком много времени, – кивнула Кёко на ту же самую дверь. – Может, отправишь семье сообщение, Рёко.   Юма кивнула, поняв смысл, в то время как Рёко последовала предложению Кёко.   – Дальше по этому коридору есть ботанический сад, – сказала она. – Место для ходячих пациентов зайти и расслабиться, так что это как раз подходит нашим целям.   Они последовали за Юмой дальше по коридору, Рёко размышляла, была ли Юма здесь ранее. Возможно, решила она.   Ботанический сад оказался внутренним, хотя чистый солнечный свет, заметно просачивающийся через навес, поначалу заставил ее в замешательстве моргнуть. Она очень хорошо знала, что в Митакихаре невозможно было получить столько солнечного света, не поднявшись на вершину одного из высочайших зданий.   – Это иллюзия, – пояснил стоящий у входа голографический помощник. – Потолок предназначен напоминать естественное небо.   – А, – ответила Рёко.   Юма привела их к прогалине неподалеку от одной из боковых стен объекта, где гигантские стеклянные окна открывали солнечный вид на Митакихару со стороны моря – явно еще одна иллюзия.   Рёко на мгновение приостановилась и взглянула на листья на ближайшем высоком кусте, притянув одну из ветвей для более близкого изучения. Темно-зеленая ткань листа была прорезана светло-зелеными прожилками и… усиками синего? Было ли это инопланетное растение?   – Этот объект является частью проекта, работающего над вычислительными модификациями растительной жизни, – в качестве объяснения сказала Юма. – Сенсоры, приемопередатчики и вычислительные модули, растущие вместе с самими растениями. Значительный потенциал для усиления наших возможностей в терраформировании, как новых колоний, так и потерянных регионов Земли. Управление особенно заинтересовано возможностью внедрения вычислительных возможностей в саму экосистему, чтобы обширные вычислительные мощности можно было развертывать без чрезмерного вмешательства в облик существующей биосферы. Это один из моих любимых проектов.   В самом деле, Юма похожа была на девочку, описывающую лелеемый ею проект, и Рёко заметила, что Кёко странно смотрит на Юму.   – Если честно, звучит немного тревожаще, – сказала Кёко.   – Ты обо всем так говоришь, – закатила глаза Юма.   – Потому что все, что ты делаешь, тревожит, – возразила Кёко.   Рёко долгое мгновение смотрела на Юму, обрамленную иллюзорным солнечным светом и городским ландшафтом позади девочку. Она выглядела столь отличающейся от того, какой ее могли представлять – ни демонстрируемое СМИ яркое, счастливое сердце Митакихарской четверки, ни темный призрак столь многих историй, ни даже уверенный дипломат, с которой она встречалась на праздновании дня рождения.   Эта казалась более реальной, более похожей на Юму, которую она видела сидящей с Мами и… ВИ? в ее едва осмысленном видении.   Юма не двинулась начать обсуждение, просто выжидающе глядя на них обеих.   – Итак, есть прогресс в расследовании того, от кого именно меня спасли? – спросила Кёко. – Раз уж ты прибыла сюда как раз чтобы увидеть девушку, которая это сделала.   – Ну, я ведь не в первый раз встречаю ее, – возразила Юма, слегка опустив голову. – Но тот раз вряд ли можно бы было назвать разговором.   Она покачала головой.   – Во всяком случае, я бы не сказала, что нет прогресса, но… думаю, я бы сказала, прогресса недостаточно, чтобы сообщать. Но тут мы слишком торопимся с разговором об этом. Как ты, Рёко-тян? Новое тело хорошо тебе подходит?   Юма протянула руку, чтобы Рёко пожала ее, но некоторое время все, что могла видеть Рёко, это увиденную во флешбеках видения Юму: юную, уязвимую и невероятно опасную.   Через мгновение образ ушел, оставив ей потрясение от оставленной четырьмя столетиями разницы – хотя она чувствовала, что «невероятно опасная» по-прежнему было точным описанием.   На мгновение слишком поздно Рёко приняла руку и завершила жест. Она надеялась, что Юма сочтет ее колебание удивлением от того, что Юма не обменялась вместо этого поклонами.   – Я, э-э, в порядке, – задержавшись на мгновение, сказала Рёко. – Я имею в виду, меня только что вернули, так что, знаете, в одно мгновение я выпрыгиваю перед Кёко, в следующее я здесь.   Она слишком поздно поняла, что от нервозности солгала, но что еще ей оставалось сказать?   – Да, понимаю, – сказала Юма. – Знаешь, говорят, что у нас, Древних, полно опыта, но большинство из нас все еще носят все те же древние тела. Оставляя в стороне Корабль Тесея, вы, молодые, испытали то, чего никогда не испытывала ни одна из нас. Это стоит уважать.   – Возможно, – сказала Рёко, удивленная вежливостью замечания Юмы и, конечно, неуверенная, что на это сказать. Она не думала, что у нее будет время взглянуть, что Юма подразумевала под «Кораблем Тесея».   – Не упоминали ничего необычного в процессе возрождения? – спросила Юма. – Слышала, была задержка.   Этот вопрос подняли уже во второй раз, достаточно, чтобы Рёко почувствовала крошечный всплеск подозрительности, но лицо Юмы выглядело столь открытым и честным, почти отражая Саснитэ, что Рёко не смогла не растрогаться.   – Была небольшая задержка из-за моей Второй версии таккомпа, – сказала Рёко, неуверенная, насколько стоит вдаваться в детали, – но помимо этого ничего.   – Хорошо, – сказала Юма.   Она повернулась к Кёко, и Рёко впервые осознала заметное напряжение между двумя Древними, заметнее проявляющееся в языке тела Кёко. Напряжение было отмечено глубинами ее разума и окрасило вход Юмы, в свою очередь увеличив осторожность Рёко, но лишь теперь она полностью его осознала.   – Видишь, – сказала Юма. – Твои старые эмоциональные расстройства чуть не привели к гибели такой чудесной девушки. Что ты на это скажешь?   В голосе Юмы было шутливое обвинение, но что-то в ее поведении намекало, что это не совсем шутка.   – Не пытайся винить меня, – странно взглянула на девочку Кёко. – Не здесь, не сейчас. Это просто случайность, и ты это знаешь.   – Эта случайность могла произойти лишь потому, что ты никак с этим не разберешься, – наклонилась вперед Юма. – В конечном счете, такое будет происходить, даже если только по одному разу за долгое время, и в итоге доберется до тебя. Тебе не позволены эти изъяны! Просто не позволены!   – Кого заботит, Юма? Никто не живет вечно, и меня не волнует, если не смогу и я! Меня не волнует долгосрочная стабильность! Буду жить, пока не умру, и на этом все.  Затем встречусь с Богиней и смогу двигаться дальше.   Юма открыто отшатнулась от этого комментария, выглядя шокированной впервые на кратком опыте Рёко. Рёко пришло в голову, что в этом разговоре полно признаков возобновившегося незавершенного спора, и что Юма, возможно, использовала ее в качестве инструмента, чтобы загнать Кёко в угол нежеланной ею дискуссии.   Она знала, что стоило забеспокоиться, но явная серьезность слов Юмы вызвала ее симпатию.   – Не говори так! – сказала Юма, детское лицо омрачилось внезапным гневом. – Никогда так не говори! Я не для того тратила все эти годы, помогая тебе выжить, чтобы ты могла растратить их все на желание смерти!   Лицо Юмы побледнело от мгновенного сожаления от вспышки. Выглядело нехарактерным для нее.   «Может быть, она только что закончила рассказывать ВИ о своем прошлом, – подумала Кларисса. – Я бы не винила ее за потрясение после такого».   «Ты видела это видение?» – подумала Рёко, удивившись, пусть даже и не стоило. У нее просто не было времени о чем-то подумать, и вот она столкнулась сразу и с Юмой, и с Кёко.   «Да, – подумала Кларисса, – по крайней мере часть его».   Кларисса сделала Рёко одолжение, ускорив их внутренний разговор и дав Рёко достаточно времени, чтобы пронаблюдать за реакцией Кёко, лицо которой начало искажаться от гнева, прежде чем она заметно сдержалась.   – У меня нет желания смерти, – тихим голосом сказала Кёко. – Я просто реалистична. Ты не можешь контролировать все, Юма-тян. В этом твоя проблема, не так ли? В попытке ко всему приложить руку.   Кёко на мгновение опустила глаза. Прозвучала она весьма отлично от обычного ее состояния. Старше, возможно, задумчивее.   – Вот зачем ты здесь, чтобы попытаться использовать Рёко для изменения моего поведения, – продолжила Кёко. – Но я не стремлюсь держать все переменные под контролем. Предпочитаю оставлять справляться с таким Богине.   Юма в ответ на мгновение закрыла глаза, оставив Рёко неуютно переступить на месте. Стоило ли ей попробовать уйти?   Не успела Рёко принять решение, Юма снова открыла глаза, чтобы ответить.   – Но где была твоя Богиня все эти годы назад, нээ-тян? – сказала она. – Где она была для меня, или для Орико-нээ-тян, или для Мики-сан?   У Кёко дернулась бровь, даже когда Рёко попыталась вспомнить, кто такая «Мики-сан».   «Она была в видении, – подумала Кларисса. – Это не отобразилось в твоем модуле НеЗабытия, но она та девушка, что была частью Митакихарской команды, с которой Юма была в раменной».   Кёко на мгновение остановилась, с усилием пытаясь поглубже вдохнуть.   – Ты снова это делаешь, – взглянула она на Юму. – Пытаешься разозлить меня, чтобы ты могла донести то, что хочешь. Что ты хочешь от меня услышать? У меня было много времени об этом подумать. Я уверена, что у Богини есть свои причины, так что да, смерть Саяки служила цели, и конечно, мне стоит двигаться дальше. Вот что ты собиралась сказать.   Юма оглянулась и кивнула, медленно и целенаправленно.   – Я рада, что мне даже не нужно говорить этого вслух. Так почему ты не сделала этого?   – Потому что никто не может сделать так по команде, Юма! Оно так не работает! Думаешь, я не пыталась? – поинтересовалась Кёко, теперь так же как Юма наклонившись вперед. – Все, как говорил ОПЗ. У всех нас есть свои маленькие эксцентричности. Это моя.   Кёко выдохнула.   – И у меня было полно времени, чтобы подумать и рассортировать воспоминания, особенно когда у меня сейчас есть эти организующие все ящики в голове. Демоны, напавшие на нас в день, когда она умерла – Мами всегда говорила, что они были настолько сильны, что в этом не было смысла, и Кьюбей даже упомянул, что кубы горя были необычны. В то время был лишь один человек, у кого могла быть такая специальность. Думаешь, я хочу слышать, как ты говоришь мне отпустить ее? Нет. Только не ты.   Довольно серьезное лицо Юмы снова раскололось, оставив ее изумленной, пусть и ненадолго.   – Господи, Кёко, это не…   – Это была Орико, верно? – отвернулась от остальных Кёко. – Да, конечно, я понимаю. Я знаю, что в этом есть смысл. Просто…   Долгое время она стояла, повернувшись к стене.   – Просто оставь меня в покое, ладно? – сказала она. – Я не хочу об этом говорить.   Юма долго разглядывала Кёко, после чего кивнула.   – Ладно, – сказала она. – Прости. Больше я ничего не могу сказать.   Юма развернулась на каблуках и ушла, с поразительной скоростью двинувшись обратно в коридор, ее дрон вплотную следовал за ней. Солнечный свет в спину Юмы погрузил ее лицо в относительную темноту, в данный момент выглядящую слишком уж уместной.   Рёко тоже повернулась уйти, выходя из экзотического сада, но Кёко подняла руку, и она от удивления резко остановилась. Рёко уже привыкла быть незримым участником этого разговора.   – Прости за это, – встала чуть прямее Кёко. – Просто небольшая старая драма.   Рёко опустила взгляд на землю. У нее вновь было ощущение, что ей стоит пойти против ее естественной склонности, что ей нужно что-нибудь сказать, или какой же был вообще смысл полученного ею видения? Тесная связь с событиями не могла быть совпадением.   Но правда ли она хотела дать Кёко знать о произошедшем?   – Знаешь, это и правда не ее вина, – решила сказать Рёко.   – Что? – наклонила голову Кёко. – О чем ты говоришь?   – Мики-сан, – сказала Рёко. – Это была не ее вина. Юма даже встретилась с ней перед этим. Орико не говорила ей, что делает, но ей все равно было из-за этого плохо.   – О чем ты… – начала Кёко, прежде чем остановится и осторожно взглянуть на Рёко. – Откуда ты это знаешь? – наконец, сказала она.   – Я не знаю, – покачала головой Рёко, отвечая не на тот вопрос – «почему» вместо «как». – Это было в видении, показавшем мне прошлое, но я и правда не знаю, что с этим делать.   Во время этого разговора она избегала смотреть на Кёко, но краем глаза увидела, как девушка вздохнула, чтобы собраться.   – Ты видела Саяку? – спросила она.   Рёко кивнула, по-прежнему избегая смотреть на девушку.   – Хотя только во флешбеках. Лишь в воспоминаниях о произошедшем.   – Никто никогда не видел в видении Саяку, – сказала Кёко. – Ни даже я, и поверь: я пыталась. Я знаю, что нельзя контролировать, что решит показать тебе Богиня, но у меня было несколько видений, ни одного связанного. Все остальные встречались с членами семьи и друзьями, но для меня ничего. Я начинаю думать, что Саяка просто не хочет разговаривать со мной. Я бы ее не винила.   Рёко, наконец, подняла глаза, увидев, что Кёко пусто смотрит на свои ладони. Она начала понимать, как именно Древняя потеряла на Х-25 свое хладнокровие, и почему Юма назвала это слабостью, как бы это ни казалось несправедливым.   – Очевидно, она была важна для тебя, – сказала Рёко, – но я сомневаюсь, что дело в этом. Со мной никогда не разговаривали умершие. Может быть, это просто нечасто бывает.   – Твое видение, – сказала Кёко, переведя взгляд на Рёко. – Насколько оно затрагивало Саяку? Ты видела что-нибудь помимо того, как она умерла?   – Я даже этого не видела. Это была лишь побочная деталь. Вообще-то, в основном оно было о Юме.   Кёко закрыла глаза.   – Жаль. Ради такого я не могу созвать Богословский комитет.   Рёко удивленно моргнула. Она совершенно забыла о комитете.   – Хотелось бы мне просто знать, в чем смысл этого, – через мгновение сказала Кёко, переведя взгляд на одно из деревьев, казалось, активно двигавших ветви к свету. – Я убедила себя, что все служит цели, но почему ей пришлось умереть? Почему ее нельзя было спасти? Чем бы она помешала?   Долгие секунды Рёко ждала, пока Кёко продолжит, но она молчала.   – Я не знаю, – наконец, сказала Рёко.   – Да, ты не сможешь сказать что-то еще, – выпрямилась Кёко. – Никто из нас, не в этом мире.   Кёко опустила взгляд на пол, и Рёко проследила за ее взглядом. Выложенные камнем дорожки напомнили ей о каменном полу церкви Кёко.   – Я бы не обсуждала это с Юмой, – сказала Кёко. – Прежде всего, это не лучшая идея, и кроме того, подозреваю, что эта тема в конце концов и так будет затронута. Похоже, так оно и работает.   – У меня было ощущение, что я должна была что-нибудь тебе сейчас сказать, – сказала Рёко, – но я не знаю, привело ли это к чему-нибудь.   – Может быть это намек мне попробовать снова посетить Ленту, – сказала Кёко. – После этой миссии я подумывала об этом, и, ну, мне все это кажется довольно совпадающим.   Рёко изучила выражение лица Кёко, вспомнив, что ей удалось собрать о затруднительной ситуации Кёко с Кисидой Маки. Она не так много знала, только что у них были отношения, что они провалились, и что Маки в итоге чуть не умерла на планете Аполлон, так же как и Рёко, сведенная к самоцвету души.   Очевидно, здесь было гораздо больше. Судя по поведению Кёко и даже Юмы, того, насколько важна для нее была Мики Саяка, и теперь, когда она увидела Саяку в видении, пусть и непрямо, невозможно было игнорировать поразительное сходство между двумя девушками.   «Вряд ли это здорово, – подумала Кларисса. – Даже не говоря о значительной разнице в возрасте, здесь огромные предупреждающие флаги. Не могу представить, чтобы Юма, Мами или ОПЗ упустили бы нечто столь очевидное».   «Да, но они расстались, – подумала Рёко. – Все уже кончено».   «Да, и как думаешь, что при этом чувствует Маки?»   Рёко снова взглянула на Кёко, которая к этому моменту, как ранее Рёко, погрузилась в мысли, и подумала об Асами.   «Не могу представить, чтобы она поступила так, не зная, будет ли после этого в порядке Маки, – подумала Рёко. – Это она ведь сказала, что первые – особенные. Она похожа на романтика».   «Правда? Неужели у кого-нибудь так думающего вообще были бы такие отношения? Позволили бы ей Юма и остальные? Они должны знать то, что не знаем мы».   Рёко покачала головой, не из-за несогласия с заявлением Клариссы, но из-за беспокойства о ситуации. У нее не было твердой причины так думать, но у нее сложилось впечатление блуждания во тьме.   – Первая – особенная, верно? – сказала Рёко, решив, что безопаснее всего будет просто признать несказанное. – Это была Мики-сан?   Кёко испытующе взглянула в глаза Рёко, не агрессивным прожигающим душу взглядом желающей все знать Древней, но простым взглядом желающей узнать о происходящем девушки.   – Да, – с почти смущенным видом на выдохе сказала Кёко. – И, знаешь, я и правда настолько в этом очевидна, верно? Ну, нельзя по-настоящему контролировать свои уязвимости.   – Как справляется Кисида Маки? – спросила Рёко, не в силах придумать другого способа задать вопрос, но не в состоянии отпустить беспокойство. – Я знаю, что вы…   Рёко вздрогнула от грохота, напуганная тем, как кулак Кёко врезался в ствол ближайшего дерева – хотя то, что дерево осталось целым, предполагало определенную оставшуюся сдержанность, пусть даже отвалились куски коры, открыв на своем месте что-то похожее на схемы.   Кёко навела на Рёко палец, лицо кривилось и разглаживалось в сердитом рычании, но, несмотря на ряд попыток, она не смогла сформировать ни одного слова, губы перетекали от одного неудавшегося начала к другому.   – Да черт подери, – наконец, сказала она, бесцеремонно отвернувшись от Рёко. – Теперь еще и новенькие вроде тебя будут меня укорять. Я бы сказала, что это не твое дело, но проблема в том, что ты права. Ты права.   Рёко увидела, как Кёко скрестила руки, словно обнимая сама себя. Сложно было сказать, глядя в спину девушки.   После этого Кёко покачала головой, совсем как Рёко ранее.   – Я пойду, – сказала Кёко. – Нужно кое-что сделать, кое о чем подумать. Твоя семья, вероятно, гадает, какого черта мы тут делаем. Я трачу твое время и смущаю себя. Увидимся.   Даже не оглядываясь, Кёко пошла прочь, следуя по тому же маршруту, что и Юма, подняв одну руку махнуть на прощание.   – А, пока, – сказала Рёко.   Ей интересно было, услышала ли ее вообще девушка.   Когда-то в начале 2070-х – несколько жизней назад – Мами услышала, что их старая средняя школа, к тому времени состарившееся, устаревшее здание, стала жертвой очередного раунда сокращения местного правительственного бюджета. Решение было обоснованным – в то время все меньшее число детей и правда использовали школьные здания – но Мами стала жертвой ностальгии и отчаянно хотела спасти ее.   В итоге Хомура предложила МСЁ взять на себя это учреждение в обмен на оплату обновления и запуск бесплатной частной школы. Это было не просто проявление ностальгии и благотворительности – был веский аргумент в пользу того, чтобы МСЁ принял управление значительным числом местных школ, для лучшего удовлетворения нужд новозаконтрактованных волшебниц. Их старая средняя школа казалась столь же хорошим потенциальным пилотным проектом, как и любая другая, и предложение было одобрено.   Именно Кёко в итоге предложила им превратить часть кампуса в парк под открытым небом и переименовать все учреждение в среднюю школу Мики Саяки, тайно посвященную умершим слишком молодыми волшебницам. Это было беззастенчивым проявлением сентиментализма.   В нынешнее время в Митакихаре осталось очень мало помещений на уровне земли, у которых все еще был чистый взгляд в небо, и Кёко редко посещала какое-либо из них, но у нее всегда была особая привязанность к примыкающему к школе парку. Он… помогал ей думать о прошлом, поместить все произошедшее в чуть более длинную перспективу. Несмотря на часто нацеленные на нее шутки Мами и Юмы, Кёко знала, что вполне способна думать в долгосрочном смысле.   Школьные здания сверкали вдали, солнечный свет отражался от полной окон архитектуры, что по-прежнему характеризовала учреждение. Кругом толпились ученики в форме, либо открыто на нее глазея, либо вовсе игнорируя ее, в зависимости от того, насколько хорошо они были связаны с МСЁ. Благодаря своему расположению и связи со своими ранними ученицами, пилотная школа МСЁ в итоге выросла в крупнейшее и самое престижное заведение, вертикально интегрированное от самых нижних уровней младшей школы до учебных заведений университетского уровня. Кёко не гордилась – элитаризм и непотизм матриархов, по ее мнению, были болезнью, угрожающей эгалитарным идеалам, с которыми они основывали МСЁ.   Кёко засунула руки в карманы плаща и опустила голову, зашагав вперед и посасывая при этом карамельную палочку во рту. Это была одна из тех причудливых футуристических конфет, что вошли в моду несколько десятилетий назад, регулярно меняющих вкус, чтобы вкусовые рецепторы не привыкли к ним. Мода уже прошла, но Кёко они нравились.   Она вздохнула. «Сентиментализм», «вертикальная интеграция», «непотизм», «эгалитаризм», «привыкание» – ей нужно было всего лишь прислушаться к собственным мыслям, чтобы понять, что она весьма отличалась от той девушки, которой она когда-то была. Как бы она ни сопротивлялась мертвому долгосрочному стазису, к которому ОПЗ подталкивал старших Древних, она просто не могла избежать некоторого уровня зрелости, всего лишь продолжая жить.   Она остановилась перед крохотным памятным знаком, скрытом в тихом уголке парка, неуютно осознавая, что стиль ее одежды и само лицо заставляют ее выделяться подобно больному пальцу.   Через мгновение она опустилась на колени, отряхнув поблекшую надпись, выгравированную в многовековой каменной плите, погруженной в дорожку. Множество лет причинило камню куда больший ущерб, чем Кёко, что по-прежнему казалось ей несколько неправильным.   Парк Мики Саяки   Пусть никогда не будет забыто, что мы стоим на подвигах мертвых, забытых, невспоминаемых.   Хомура настояла именно на такой формулировке на знаке, по так и не понятым в то время Кёко причинам. Хотя сейчас она понимала.   Но все же, зачем она здесь? Ей больше не было здесь места, не среди юных, свежих лиц, чьи плечи не были обременены столетиями истории. Она жила в постоянном страхе попасть в бесконечную колею и вцепилась в Богиню в надежде, что Она знает секрет загадки вечности, секрет того, как сбалансировать стабильность и самообновление. Было правдой то, что она намекала Юме – ее подозрения, что ответа нет. В таком случае лучше было бы умереть, пока жизнь полна, а не жить вечно, при этом не живя вовсе.   Она натянула капюшон на голову, прекрасно осознавая, как глупо она выглядит, пытаясь спрятать под капюшоном массу своих волос. Как и многие Древние, она никогда не соглашалась модифицировать свои волосы в эти маленькие щупальца, что были в нынешнее время у всех. Не то чтобы это нагоняло на нее жуть – но уход за волосами, расчесывание роскошных прядей, их мытье и укладка… это было, несомненно, терапевтическим, и даже рекомендованным ОПЗ делом. Плюс, когда при спешке всегда можно было смухлевать с магией, казалось ленью требовать от волос делать за тебя всю работу, неважно, насколько странно чувственной порой казалась эта идея.   Не могло быть совпадением, что единственными имеющимися у них артефактами Богини были ленты для волос, верно?   Зачем она здесь?   Через мгновение она встала и решительно отвернулась от знака. Она знала, зачем она здесь – она боялась ответов, которые она могла найти, если пойдет туда, куда ей и правда нужно было пойти. Она просто тянула время, но еще одним из недостатков старости было то, что она слишком хорошо знала себя, чтобы не знать об этом.   Каменный памятный знак ничего не мог ей сказать, ничего не могли ей сказать ни глазеющие на нее ученики, ни даже небо над ней. Она знала, где могут быть настоящие ответы.   Она лишь надеялась, что в этот раз кто-нибудь поговорит с ней.   Несмотря на то, чего можно было ожидать, для Кёко, главной сестры культа Надежды, было необычно посещать Ленту Богини. Официально это было во избежание восприятия того, что она эксплуатирует свое положение, чтобы чаще общаться с Богиней.   Конечно, неофициально, в этом объяснении не было смысла.   Хотя она ждала в очереди вместе с остальными, пусть даже знала, что ее расписание забито, и она на самом деле не может позволить себе терять время. Она с хорошо отработанным изяществом приветствовала других девушек в очереди, даже остановившись поворковать над тем или иным ребенком. На данный момент это было для нее второй натурой, даже не требующей от нее особого внимания.   Тем не менее, в длинной очереди ей было сложно скрыть нетерпение. Она понимала, насколько мало было в этом смысла, после столь долгого избегания приходить сюда терять терпение, ожидая, когда, наконец, придет время.   Так или иначе, момент достаточно скоро наступил, и ей удалось скрыть незначительное колебание, когда она превратилась и опустилась на колени на теплую каменную поверхность.   Долгое мгновение она ощущала на себе взгляды зала и думала, что ничего не произойдет.   Рокот волн первым дал ей понять, что все изменилось.   Ее глаза открылись, ее уши наполнились далеким ревом океана и какофонией чаек.   Как выяснилось, она все еще была внутри церкви – но не того здания, что она построила, кропотливо реконструированного руками волшебниц из ее паствы. Нет – об этом ясно сообщал сияющий сквозь разрушенные стены и разбитые витражи солнечный свет. Эта церковь была такой, какой она когда-то была – разрушенной, выпотрошенной пламенем, брошенной стихиям безбожного мира.   Но… здесь? Что она делала рядом с океаном? Церковь ее семьи была далеко от побережья.   – Здравствуйте? – спросила она, осторожно поднявшись на ноги.   Она чувствовала, как свежий ветерок ласкает ее кожу, неся с собой запах соленой воды, и слышала раздающиеся над руинами здания свистящие звуки – но здесь не было никого приветствующего ее.   Она выдохнула, взглянув на свои руки. До сих пор это видение качественно отличалось от любых остальных ее видений. Те были расплывчатыми, сноподобными. Это же…   Ну, это было реальностью, с той же фундаментальной, инстинктивной уверенностью, которую она чувствовала, пробудившись от долгого сна. Ее мысли были ясны, а глаза открыты. Не хватало только тихого рокота электроники в глубине сознания, этого уникального современного ощущения, к которому она постепенно привыкла.   Но как это возможно?   «Послушать только, сомневаюсь в том, что Она может, – подумала Кёко. – Ужасный я проповедник».   Тем не менее, нельзя было отрицать, что здесь не с кем было поговорить.   Она прошла мимо обугленных остатков церковных скамей, направившись к двойным дверям, некогда служившим главным входом в церковь, и которые все еще вызывающе стояли вопреки разрушению временем. Она вполне могла пройти прямо через то, что когда-то было стеной, но предпочла этого не делать.   Но когда она пересекла порог, она почувствовала, как ее нога задела что-то мягкое.   Опустив глаза, она почувствовала волну… тошноты? Страдания? Страха? Она не вполне понимала.   Она все равно проглотила свои ощущения, наклонившись подобрать плюшевого кролика. Это была любимая игрушка Сакуры Момо, которую она столько таскала, что она стала изношенной и грязной, и с которой Кёко надоело играть.   Когда она видела ее в последний раз, она была частично сожженной оболочкой, погребенной в грунте рядом с тем, что они с Мами согласились принять за останки тела ее сестры. Они и правда не знали, и полицию настолько это не заботило, что тела остались тлеть там, где они пали. Может быть, если бы они потрудились немного больше, кто-нибудь бы понял, что Кёко еще жива.   И вот он снова, рваный и запятнанный, покрытый пришитыми их матерью заплатками, но несгоревший.   – И что, б… это? – тихо сказала она, не заботясь тем, что незримая Богиня может ее слышать. – Зачем мне об этом напоминать? Лучше это похоронить.   – Тогда похорони меня, нээ-тян.   Кёко отскочила назад, настолько пораженная, что в самом деле начала попытку превратиться, лишь чтобы понять, что не может.   Она никогда ранее не слышала этого голоса, но он был болезненно знаком, и ей потребовалось удивительно мало времени, чтобы сложить его вместе с обращением «нээ-тян» и стоящей перед ней девушкой-подростком.   – Момо, – удивленно сказала она, имя почти непроизвольно сорвалось с ее губ.   Смотреть на девушку было почти как смотреть в кривое зеркало – на свое как будто сдвинутое и искаженное отражение. Ее взгляд словно не желал сосредоточиться на призраке, настолько похожей на саму Кёко, и тем не менее явно не бывшей ею.   Девушка была одета в простой белый сарафан и смотрела на нее большими невинными глазами, старше, чем когда-либо видела ее Кёко.   – Это и правда ты? – наконец, спросила Кёко, даже когда ей ответило ее сердце.   – Да, – протянула руку девушка.   Кёко рванула вперед и вцепилась в нее, на некоторое время слишком перегруженная, чтобы сделать что-то еще, кроме как смотреть на нее, поражаясь тонким линиям на ладони, в то же время чувствуя, как плачет ее душа. Она полагала, что давно попрощалась с тем временем, когда что-нибудь могло так глубоко на нее повлиять.   – Как? – спросила она, глядя в улыбающееся лицо девушки, красиво обрамленное океаном и горизонтом позади.   – Ну, глупый вопрос, нээ-тян, – дразняще сказала она. – У тебя сверхъестественное видение, и ты спрашиваешь о том, как можно встретить умершую. Я знаю, что ты умнее.   Кёко покачала головой, очищая ее, смаргивая слезы, начавшие течь из глаз.   – Не это, – сказала она. – Ты… старше.   Момо рассмеялась, чисто, как колокольчик.   – Думаешь, возраст имеет здесь значение? – сказала она. – Тебе всегда было интересно, как бы я выглядела, будь у меня шанс немного вырасти. Ну, вот она я.   Кёко отпустила руку сестры, немного справившись с собой. Ей просто нужно было осторожно думать о Момо как о просто еще одной девушке. Не о сестре, которую она обнимала и защищала теми холодными ночами, когда родители не могли позволить себе включить отопление. Просто еще одной девушке.   – Но почему ты здесь? – отчаянно спросила Кёко. – Почему сейчас? Почему ты ждала все эти годы?   Момо опустила руку, на мгновение встретившись взглядом с Кёко, прежде чем резко отвести его. Кёко почти казалось, что она избегает смотреть ей в глаза, хотя она и не могла представить причины.   – Для меня прошло лишь мгновение, – сказала Момо. – Мгновение, но также и вечность. Думаешь, у меня был в этом какой-то выбор? Нам повезло, что мы вообще говорим друг с другом. Вот так, во всяком случае.   Ее сестра отвернулась от нее, бросив взгляд на маячащий сейчас как раз перед ними океан. Был ли он до этого так близко?   – У Богини есть свои причины, – сказала она. – Я знаю об этом, но ты веками страдала, и об этом я тоже знаю. Она решила, что, наконец, пришла пора освободить тебя от твоего бремени. Если бы могла, я бы освободила тебя века назад, но, полагаю, поэтому я и не стала богом.   Пока Кёко смотрела, размышляя о том, насколько старой казалась ее сестра, девушка раздавила что-то в руках, отпустив это над краем обрыва перед ними. Через мгновение Кёко поняла, что это были лепестки цветов.   – В других реальностях я не умирала, – сказала Момо. – В некоторых я прожила долгую жизнь; в других мы возненавидели друг друга, а в третьих я тоже заключила контракт и умерла молодой. Есть многое, чего никогда не было, многие жизни, которыми я бы предпочла прожить.   Ее сестра вновь повернулась к ней, на этот раз плача, и сердце Кёко заныло от вида лица девушки, никогда так не поступавшей, и она потянулась вперед.   – Это была не твоя вина, нээ-тян. Никогда не была. Я прощаю тебя, и я люблю тебя.   Они обнялись, и какое-то мгновение Кёко могла все это видеть, все время, что они никогда не проведут вместе, жизни, которыми они никогда не проживут.   – Прости, – сказала она, слезы текли бесконтрольно. – Прости. Я пыталась. Я не могла представить… отец никогда… я должна была…   – Нет, пожалуйста, прекрати, – сказала Момо. – Пожалуйста. Я же сказала, это была не твоя вина.   – Ты не понимаешь, – сказала Кёко. – Когда я похоронила тебя и маму, я так отчаянно хотела присоединиться к вам, там, под грязью, но Мами мне не позволила. Она не позволила мне остаться.   Затем воспоминание в разуме Кёко перегрузило все остальное. Мами держала Кёко за руку, пока она всхлипывала, медленно утаскивая ее от простой могилы, где они похоронили ее семью, говоря ей, что все в порядке, что когда-нибудь она научится справляться, так же как Мами.   Так было правильно, но часть ее всегда ее за это ненавидела.   – Сожалею, что тебе пришлось все это пережить, – сказала Момо ей на ухо, – но не грех просто жить, и не грех быть счастливой. Я знаю, что ты это знаешь, но ты никогда в это не верила. Прошло четыре столетия, нээ-тян, и я здесь счастлива.   Кёко инстинктивно вцепилась в тело сестры, распахнув глаза, но девушка уже исчезала.   – Однажды мы снова встретимся. Все мы.   Затем она исчезла, оставив Кёко на коленях перед ревущим морем.   Но видение не закончилось.   Кёко ожидала, что так произойдет с исчезновением Момо, оставив ее плачущей развалиной перед ее последователями, но мир вокруг нее отказался исчезать, даже подразнив ее приземлившейся рядом с ней чайкой, с любопытством взглянувшей на нее.   Наконец, когда ей показалось, что глаза, наконец, высохли, она снова встала, вытирая руки о рубашку. Видение явно не закончилось, но тогда…   Она остановилась. Разрушенная церковь исчезла, замененная еще одним обрывом скалы, на которой она стояла. Однако на этот раз вдоль края была ограда с небольшим разрывом посередине, где он поворачивал и выгибался наружу – лестница вниз.   Кёко прекрасно знала, что не стоит игнорировать столь очевидные намеки, так что она пошла вперед, взялась за перила и начала спускаться по длинной крутой лестнице. Каким бы ни была цель этого видения, в данный момент она чувствовала себя слишком человечной – не хватало силы и тонкого баланса, предоставленных ей телом волшебницы или даже имплантатами Управления. Из-за этого спуск был слишком головокружителен, так как она половину времени тянулась к силе и навыку, которых просто больше не было. В результате она чувствовала себя юной, мучительно юной.   Через несколько минут она, наконец, достигла дна, где ждал ее живописный песчаный пляж, примерно такой, какой они с Момо когда-то в детстве мечтали посетить.   Ее туфли погружались в мелкий песок, и она чувствовала желание снять их.   «Момо…»   Мысли о сестре теперь ощущались по-другому. Она всегда избегала думать о своей семье, слишком хорошо осознавая о вызываемом этом горе, слишком хорошо осознавая, что она вообразит их судящие ее взгляды. Иррационально, но за все ее многие годы она так им не смогла по-настоящему отпустить это чувство.   Хотя теперь оно прошло, и испытываемое ею облегчение напоминало блаженство, приходящее с исчезновением боли, которую никогда сознательно не осознаешь – облегчением от Юмы, исцелявшей отсутствующую часть тела, чью боль она подавляла.   Она взглянула на яркое полуденное солнце, размышляя о том, что ей делать.   Она сняла туфли и носки, аккуратно оставив их рядом с лестницей. Конечно, в таком месте она могла быть уверена, что ничто не пойдет неправильно.   Песок под ногами был теплым, когда она пошла дальше по пляжу. Возможно, после Момо, Богиня хотела лишь чтобы она взяла перерыв от своей жизни, чтобы освежиться и расслабиться. Сейчас, оказавшись здесь, она начала понимать, насколько ей это было нужно, даже после многих лет, потраченных на то, чтобы подтолкнуть Мами буквально сделать то же самое.   «Ни одна из нас не прислушалась к собственному же совету», – подумала Кёко.   Затем она снова остановилась, прикрыв глаза ладонью. Пляж перед ней сужался, постепенно заменяясь рядами скал, часто собирающихся на краю моря.   И на скале посередине почти полулежа сидела еще одна девушка, устремив взгляд к далекому горизонту.   Не просто еще одна девушка – та, кого она пришла сюда найти.   Кёко рванула в спринте, подталкивая пределы своего снова человеческого тела, как будто боясь, что потеряет ее, если не окажется там прямо сейчас. Хотя она не кричала – иррациональный страх, что из-за этого девушка исчезнет.   Когда она перепрыгнула через один из валунов, она почувствовала, как ее нога при приземлении поскользнулась, осознав свой ужас, что она разобьет свои хрупкие человеческие кости о твердый камень, без рефлексов или силы это остановить.   Она остановилась, обнаружив, что она врезалась в чьи-то мягкие руки, вместо ожидаемого ею жесткого приземления.   – Боже, Кёко, насколько я помню, ты была не настолько неуклюжей.   – Саяка? – затаила дыхание Кёко.   Девушка отпустила ее, позволив им обеим небрежно балансировать на скалах.   – К твоим услугам, – слегка поклонилась Саяка. – Ну, так сказать, Саяка.   – Так сказать? – пусто отозвалась Кёко.   – Оставим это напоследок, – сказала Саяка, поправив ремешок бикини в бело-синюю полоску. – Прямо сейчас это не самое главное.   Она на мгновение опустила глаза, поглаживая свой купальник.   – Знаешь, перед тем, как я заключила контракт, я увидела в магазине такой же купальник. Я подумывала купить его, но проблема с белыми купальниками в том, что они слишком легко пачкаются, когда их используешь, так что я отговорила себя его покупать. Я передумала и вернулась, но его не было. Забавно, о чем можно пожалеть, когда у тебя слишком много времени об этом подумать.   Кёко просто стояла, разинув рот, удивляясь тому, что это будет темой разговора.   – Во всяком случае, – слегка покачала головой Саяка. – Можешь думать, символизм это или нет, но я полагаю…   Саяка на мгновение опустила глаза, после чего сменила позицию, повернувшись к далекому горизонту.   – Не знаю, что сказать, – сказала она. – Меня вроде как просто выпнули сюда поговорить с тобой, и никто особо не сказал мне, что делать. Конечно, если я расширю перспективу, я могу просто взглянуть на конец этого разговора, но это вроде как поражение, понимаешь?   Кёко неуютно переступила, гадая, что ей на это сказать. Ни одно из других полученных видений об умерших не было ничуть похоже на это.   Через мгновение Саяка покачала головой.   – Заговариваюсь. Что я хочу сказать, так это то, что если ты была влюблена в меня или просто хотела спасти меня от меня же самой, ты могла бы просто сказать что-нибудь, но я знаю, что это несправедливо. Я знаю, что ты пыталась что-то сказать, и я знаю, что я тебя заткнула. И я знаю, что я тогдашняя сказала бы тебе, если бы ты попыталась надавить сильнее. В итоге это была скорее моя судьба, чем что-то еще.   Саяка присела, опустив руку в воду приливного бассейна, кружа ею поверх листьев и стеблей жизни в нем. Краб в красном панцире метнулся глубже в воду, а несколько мелких рыбешек попытались спрятаться среди местных морских ежей.   – Тогда позволь мне ответить на вопросы, на которые ты хочешь ответа, – сказала Саяка. – Нет, я не избегала тебя. Во-первых, не я принимаю решения. Во-вторых, здесь просто не так все работает. Очень сложно злиться на кого-то, если у тебя достаточно перспективы.   Саяка вновь встала, глядя Кёко в глаза. Впервые Кёко заметила в ее глазах что-то странное, как если бы что-то кружило там под…   Через мгновение Саяка отвела взгляд.   – Во всяком случае, в пребывании мертвой хорошо то, что ты можешь узнать немного о смысле своей жизни, – сказала она. – Ничего такого мелодраматичного, вроде необходимости мне умереть, чтобы смог жить МСЁ. Есть полно миров, где я выжила, и МСЁ все равно сформировался – но ни в одном из этих миров я не заключила контракт. Без моего контракта у Кёске никогда бы не было музыкальной карьеры. Это итог всего, помимо некоторого эффекта бабочки с семьей Хитоми и всем таким. Я подумала, что это милый жест, что они назвали свою дочь в мою честь, даже если она ничуть на меня не похожа.   – Ты умерла ради чего-то столь глупого? – недоверчиво спросила Кёко.   – Ты полагаешь, что все живут и умирают ради каких-то веских причин, но это просто не так, – сказала Саяка. – Это не может быть так. Богиня не сможет так сделать, даже при всей своей силе.   Она присела еще немного поболтать воду в приливном бассейне. Одинокий морской конек казался почти раздраженным помехой, после чего столь же быстро исчез.   – Это то, чего я желала, Кёко, – сказала Саяка, со внезапной резкостью взглянув на нее. – Может, это не то, чего я на самом деле хотела, но я сочла это достаточно важным, чтобы пожертвовать ради этого жизнью. Богиня решила это почтить.   Саяка отвернулась от нее.   – Полагаю, мне не стоит удивляться. Понять это не совсем в твоей природе.   – Конечно, я не понимаю! – заверила Кёко, едва сдерживаясь от того, чтобы схватить Саяку за плечи. – Это не стоит твоей жизни! Разве это не очевидно?   Вместо того, чтобы дать Кёко какой-нибудь из ожидаемых ответов, Саяка просто… улыбнулась.   – Ты даже не представляешь, как иронично для тебя это говорить, – сказала она, выпрямившись и вытянув над головой руки. – Но хватит обо мне, – повернулась она к Кёко лицом. – Что сделано, то сделано, и ничто из этого не твоя вина. Я здесь, чтобы сказать тебе двигаться дальше.   Она ткнула одним пальцем в Кёко, но Кёко просто отвела взгляд. Что она могла сказать, что потревожило бы эту слишком всезнающую версию Саяки? Это было худшим, почти как иметь дело с матерью, которая на самом деле все знает.   – Знаю, что это не моя вина, Саяка, – сказала она. – Конечно, знаю. Единственный способ, которым я могла бы что-то сделать, потребовал бы опыта, которого у меня не было. Я была слишком молода, чтобы помочь тебе.   – Все мы были слишком молоды, – сказала Саяка, ее слова оставили печальный след.   Девушка на мгновение закрыла глаза.   – Здесь я могу сказать о паре вещей, но все они указывают в одном направлении, – сказала она. – Ты сказала, что знаешь, что это не твоя вина, но в своем сердце ты никогда на самом деле в это не верила.   – Это иррационально, – сказала Кёко.   – Да, – согласилась Саяка.   Она с заговорщицким лицом наклонилась к Кёко.   – Но знаешь, если говорить о тех, кто слишком молод и определенно твоя вина, разве нет некоей девушки, которая выглядит в точности как я, и с которой ты спала? Это мерзко, Кёко. Разговор о январе-декабре. Есть скука по мне, а есть скука по мне.   Кёко отпрянула как от укуса змеи, чувствуя, как заметно отвисает ее челюсть.   – Это не… – заикнулась было она, даже поняв, что это усилие тщетно.   Она на мгновение опустила глаза, подумав о том, как начать заново.   – Ну, да, конечно, это так, – не глядя, сказала она. – Дешевое увлечение для всех участников, пока не закончится. Так что я закончила, потому что не хотела впутываться во что-то подобное.   Было странно освобождающе поговорить с кем-то, видимо, знающим все. Не было смысла что-то скрывать, так что она и не старалась.   Но, проклятье, нельзя было прислать кого-нибудь еще? Богиня сыграла над ней жестокую шутку, заставив Саяку отчитать ее за это. Она снова чувствовала себя шестнадцатилетней, слушая, как Мами выговаривает ее за то, как небрежно она следит за жильем.   – Ну, лучше я, чем твоя сестра, – с иронией сказала Саяка. – Во всяком случае, по моему мнению.   Саяка подождала достаточно времени, чтобы Кёко снова поразилась, прежде чем продолжить:   – Но, кстати, впутываться во что? Отношения? Что-то долгосрочное? Ты не хочешь остепениться, не так ли? Хочешь остаться молодой? Тебе четыреста шестьдесят четыре. Поверь, ты никого не обманешь.   Кёко открыла рот выдать ей стандартное возражение, но Саяка опередила ее:   – И не говори мне этой ерунды о том, что не желаешь впадать в долговременную стабильность, и что старость все равно что смерть. Знаешь, что такое стазис? Стазис это невозможность справиться с первой любовью, которая была четыре с половиной столетия назад! Первой любовью, которая даже не ответила тебе, не в этом мире.   Кёко сжалась, чувствуя, как вонзаются в сердце слова. Слишком правдивые, чтобы с ними спорить.   – Так вот что ты сделаешь, ты навестишь эту Кисиду, и ты приложишь настоящие усилия, чтобы все получилось. Не стану судить твои предпочтения в возрасте или типах тела – знает Богиня, ты не единственная Древняя, предпочитающая молодую выдержку. Но мне бы хотелось, чтобы ты попробовала добиться эмоционального здоровья, ладно?   Кёко стояла с опущенной головой, чувствуя себя сейчас отчитываемой директором школьницей.   – Ладно, я поняла, – сказала она. – Поняла. Я дура. Я это знаю. Я просто… я скучаю по тебе.   – Знаю, – сказала Саяка, приобняв ее за плечи. – Я тоже по тебе скучаю. Я бы сказала тебе поторопиться сюда, но это было бы желанием твоей смерти, плюс время здесь на самом деле ничего не значит, и…   – Не в этом мире? – перебила Кёко, вдруг достаточно набравшись смелости, чтобы спросить.   На мгновение повисла тишина.   – А, ты о моем комментарии, что не ответила тебе, – сказала Саяка. – Да, ну, есть возможные миры, где это могло бы произойти. Просто не в этом. Но у меня есть чувства из тех миров, где-то внутри меня. Кстати говоря…   Саяка схватила Кёко за плечи, заставив ее поднять взгляд.   – Богиня знает, что ты страдала, – странно звучащим голосом сказала Саяка. – Она знает, что ты страдала больше и дольше, чем следовало. Это судьба, что все мы разделяем, но не заслуживаем. В ответ на это она дает тебе дар, который не давала никому более.   Голос становился все звучнее, наполняясь гармониками и субгармониками, которых никогда бы не смог произвести ни один смертный инструмент. В темных уголках сознания Кёко слышала шепотки, голоса, треск на гранях реальности.   Она подняла глаза и обнаружила, что смотрит в глаза Саяки, глаза, что недавно казались столь странными. Она видела что-то внутри них, что-то бескрайнее, что-то…   – Что ты? – спросила она, чувствуя, как вопрос исчезает, даже пока она его задает.   – Что за глупый вопрос, – сказал голос.   А затем Кёко поглотило этими глазами, и вечность прорвалась через швы ее разума. За одно вечное мгновение она увидела свою жизнь так, как видела ее Богиня, во всех бесконечных вариациях, со всей радостью и страданием. Она почувствовала все.   … она вонзила копье в тело отца, ведомая гневом, вызванным видом того, что он пытался сделать, даже когда ужас ее действий пронесся через ее разум…   … ее отец погладил ее по щеке, сказав, что был глупцом, что он, наконец, теперь понял, что он простил все…   … самоцвет души разбился в ее руке, и ужас, наконец, поймал ее. Мами, она…   … теплый летний вечер в парке с несколькими подругами с работы, смеющимися над идеей о магии в реальности…   … поцелуй электричеством прошел по ее телу, ее первый…   … она почувствовала, как самоцвет души Саяки исчез раз и навсегда, и она скорбела, даже отчаянно пытаясь усомниться…   … а затем все закончилось, и она поняла, что моргает, глядя в глаза Саяки, а девушка за щеки держала на месте ее голову, но почти сразу же отпустила ее.   – Я не смогу ничего этого рассказать, не так ли? – сказала Кёко, пошатнувшись и прижав руку к голове.   – Конечно нет, – сказала Саяка. – И я уверена, ты можешь сказать, что ты на самом деле этого и не запомнишь. Твой разум просто это не удержит.   – Что ты? – спросила Кёко.   Саяка улыбнулась.   – Я – Мики Саяка. Просто Мики Саяка. Нет ничего более особенного, чем это. Однажды ты поймешь.   Девушка развернулась уйти, и Кёко знала, что не стоит пытаться остановить ее.   С выворачивающим рывком реальность под ней провалилась, оставив ее задыхаться, стоя на коленях перед Лентой. Толпа вокруг нее бормотала, но ее это не волновало.   Краем глаза она увидела крылья.