К звездам

  [Когда я была молода,] Я оглянулась и увидела, что мои современники не понимают жизни или себя так, как я. Мои переживания закалили меня, приучили к мысли, что тот, кем ты был вчера, не тот же самый, кто ты сегодня. Сложнее бояться смерти, сложнее суетиться по вопросам вроде смысла жизни, когда принимаешь маленькую реальность простой жизни изо дня в день, из года в год, что по-своему медленная смерть. Я не та девушка, что когда-то заключила мой изначальный контракт; та девушка живет лишь в моих воспоминаниях, и я должна почтить ее память.   Возможно, лишь в вечном царстве я снова встречу ту девушку…   — Акеми Хомура, выдержка из «Жизни с причиной», неопубликованной рукописи, найденной в личных файлах.   Но реальное Я столь же труднодостижимо, как и реальный стол, и оно не имеет абсолютной, убедительной достоверности, которой обладает чувственный опыт.   — Бертран Рассел, «Проблемы философии» (пер. В. В. Целищева).   «Осторожнее, осторожнее…» – излишне повторял Волохов.   Если бы Асами еще больше наморщила лоб, морщины могли бы никогда не исчезнуть, подумала про себя Рёко. Казалось почти несправедливым, что она может просто стоять и смотреть, пока Асами пытается стабилизировать оставленную телепортацией Рёко червоточину.   Ну, не совсем «стоять». Скорее, она вжалась в угол, наблюдая за парящей в безгравитационной камере Асами, держащей руки над фиолетово-черной тенью, как будто манипулируя колдовской сферой.   Сама «сфера» напоминала странное слияние используемой Асами на поле боя сингулярности, червоточины кальмаров и мультиспектрального светового шоу. Она дико осциллировала из стороны в сторону, на всех частотах излучая световой хаос, образуя турбулентность вокруг темного сердца из черной дыры.   Она слышала гудение окружающих их машин, вокруг Асами маленьким вихрем парили светящиеся синие пылинки экзотической материи, едва сдерживаемые генераторами гравитации и самой Асами, иначе настолько нестабильные, что их самоцветы души на всякий случай хранились в защищенном контейнере за пределами камеры.   Она медленно, одну за другой, скармливала пылинки сфере, с напряженностью, что странно завораживала наблюдающую Рёко, как метафизической демонстрацией магии и науки, так и полным сосредоточением на задаче Асами, не обращающей внимания на их снаряжение. Она предположила, что, с учетом обучения, Асами вполне естественно было привыкнуть к вакуумному костюму.   Но всего через мгновение сфера коллапсировала, наружу ринулись пылинки экзотической материи, едва не попав по самой Асами.   Еще несколько мгновений Асами не расслаблялась, помогая безопасно загнать их обратно в хранилище в центре потолка, прежде чем слегка ссутулиться и испустить долгий, раздраженный стон.   «Все в порядке, – передал Волохов голос напрямую им в головы. – Это гораздо больший прогресс, чем я ожидал всего для нескольких дней. Можем сделать перерыв».   Под этим он, конечно, имел в виду, что перерыв может сделать Асами. Они перебрались в воздушный шлюз, и Рёко схватила девушку за плечи, когда внутрь потек воздух.   – Не нужно спешить, – приглушенно из-за атмосферы низкого давления сказала она.   – Чем скорее мы с этим разберемся, тем скорее мы сможем покинуть эту станцию, – сказала Асами. – Я знаю, что тебе здесь не нравится.   – Пока все в порядке, – покачала головой Рёко. – Эти эксперименты довольно увлекательны.   – Пока, – скептически повторила Асами.   Через мгновение начали отваливаться их костюмы, у шлемов открывался верх, когда различные части отпускали замки и начали отделяться, высвобождаясь, прежде чем упасть на пол, каждую проворно подбирали мечущиеся под их взглядами по полу маленькие рабочие дроны.   Вскоре после этого разблокировалась противоположная дверь.   С другой стороны они увидели Азраил, со скрещенными руками привалившуюся боком к стене и – к немалому их удивлению – с крыльями за спиной. Эри и Эланис немного неловко стояли рядом с ней, явно в замешательстве из-за радужных перьев.   «Я просто позволяю всем предполагать, что это причуда волшебницы», – ответила на невысказанный вопрос Азраил.   – Ты наблюдала? – спросила Асами.   Азраил кивнула.   Рёко удивлена была видеть ее после отбытия Мами. Она полагала, что Азраил вскоре после этого исчезнет, но, по-видимому, Мами оставила ее здесь «приглядеть за ними», что бы это ни значило.   – Так тебя проинформировали, что это? – спросила Рёко.   – В общих чертах, – неопределенно пожала плечами Азраил. – Ты знаешь, насколько вообще будет ценна телепортация на дальние дистанции? Или тебе не разрешено говорить?   – Не столько не разрешено, сколько я просто не знаю, – сказала Рёко. – Мы просто ждем, пока не узнаем, что получится.   Азраил подтверждающе хмыкнула, видимо, не удивленная сказанным.   Пока Азраил стояла, похоже, пытаясь решить, что сказать, Рёко вдруг поняла, что они без какой-либо цели просто стоят в коридоре.   – Ну, во всяком случае, – одной рукой потерла в затылке Азраил. – Я кое-что слышала о том, почему ты здесь, и раз уж теперь я тоже здесь, мы с Мами согласились, что будет неплохой идеей, если я поговорю с тобой.   – Почему я здесь… – бездумно отозвалась Рёко, выигрывая время, чтобы понять, что подразумевает Азраил.   «Генетические модификации, – подумала Азраил, передав мысль также Асами и телохранителям. – Не уверена, знает ли Волохов, так что…»   О.   Рёко взглянула в глаза девушке, вспомнив, как им с Асами стало искренне жаль Азраил, когда они впервые встретились с ней, казалось, так давно по пути на планету Сан-Джузеппе. По-прежнему было о чем сожалеть, но ей впервые пришло в голову, что теперь у них есть что-то общее.   Также она поняла, что сумела увидеть в Азраил не какого-то урода, но всего лишь немного отстраненную одиночку, у которой просто есть выступы на спине и возможность летать. Она слышала о волшебницах с довольно нечеловеческими вторичными формами… в конце концов, какая разница, возникли ли выступы из-за магии или генетических манипуляций?   И все же одно с легкостью принимали где угодно, тогда как другое нужно было любой ценой хранить в секрете.   – Пойдемте тогда пообедаем, – предложила Азраил. – Можем устроиться у меня.   Наступил неловкий момент, во время которого группа переглядывалась, и стало ясно, что она не подразумевает участия Эри или Эланис. В последние дни их статус стал несколько расплывчатым – без необходимости и правда от чего-то защищать, ожидание, что они все время будут скрываться неподалеку от Рёко, при этом не будучи ее подругами, конфликтовало со всеобщими социальными инстинктами. Рёко испытывала вину, так как они явно чувствовали себя не к месту, противоречиво сочеталась странная смесь властных отношений и обязанностей.   По крайней мере, они прекратили ссориться друг с другом, подумала Рёко, пока они шли по коридору, две девушки следовали на некотором расстоянии. Просто они казались настолько моложе Рёко или Асами, пусть даже были примерно того же возраста.   – Я бы их пригласила, – сказала Азраил почти в тот же момент, как за ними закрылась дверь, – но я хотела поговорить наедине. Конечно, они должны составить вам компанию. Может, позже сможем вместе попить чая с пирожными.   Рёко неопределенно кивнула. Она с удивлением увидела, что комната Азраил была обставлена не хуже, чем у Мами, и даже казалась немного крупнее, но смысл этого стал очевиден, как только Азраил полностью расправила крылья, и в комнате сразу же воцарилось ее присутствие.   Не успела даже Рёко отреагировать, Асами оказалась рядом с крыльями, пристально разглядывая их.   – Можно потрогать? – спросила она.   – А, конечно, – смутилась Азраил.   Рёко присела, глядя, как Асами пристально разглядывает перо. Ее уколола боль воспоминания того, как она когда-то в школе завидовала подругам, у которых были очаровывающие их увлечения.   – Кто их сделал? – спросила Асами. – Насколько я вижу, они очень похожи на птичьи перья, и я знаю, что они искусственные.   Азраил с дискомфортом закрыла глаза.   – Это подарок от одной из выживших в колонии, – сказала она, когда Асами уже собралась извиниться за вопрос. – У меня самой была лишь одна пара, но остальные никогда больше не будут их использовать, так что я их сохранила. Обычно я не ношу радужные, но порой надеваю их в память. У Аурелии никогда не было разборчивости в цвете.   Она на мгновение приостановилась, после чего уселась на пол, наклонив тело так, что оперлась на крылья, уперев их в пол. По мнению Рёко, выглядело неудобно.   – Даже без крыльев мне на самом деле проще сидеть так, чем в кресле, – сказала Азраил. – Все время приходится сутулиться, чтобы не раздражать выступы. В колонии у нас были специальные кресла, которые нам подходили, но теперь мне приходится либо делать собственное, либо жить в месте с самосборной мебелью.   – Разве у нас ее здесь нет? – подчеркнуто села Асами в только что собравшееся кресло.   – Да, я просто хотела донести момент, – сказала Азраил. – Основатели подумывали переделать нас так, чтобы удобно было сидеть вроде птиц на жердочке, но большинство сочли это излишним.   Они на мгновение замолчали, казалось бы странный выбор Азраил темы отяготил разговор. Очевидно, что она не закончила, что это должно было к чему-то привести.   Азраил неловко улыбнулась.   – Ладно, буду честна, для меня это довольно тяжелый разговор. Мами вызвала меня сюда, потому что я телепат, а затем попросила меня поговорить с тобой о твоих генетических модификациях, полагаю, потому что я сама генетически модифицирована, по крайней мере относительно большинства людей. Я… честно говоря, не думаю, что в этом есть какой-то смысл, так как я родилась среди людей, которые были такими же, и вынуждена была присоединиться к обществу других людей. Это не вполне та же ситуация.   Рёко не знала, что сказать, вместо этого просто неловко поерзав. Она уже размышляла о «состоянии» Азраил в связи со своим собственным и пришла примерно к такому же выводу. Объективно, жизнь Азраил была сложнее, чем ее, но, по крайней мере, она была уверена, что ее собственный мозг не был частью какого-то замысловатого заговора. Во всяком случае, Рёко была уверена в обратном.   – Тогда как ты справилась? – спросила Рёко, проглотив свои опасения, чтобы задать вопрос. – Знаю, ты сказала, что ситуация не такая же, но, полагаю, полезно будет услышать.   – Мами тоже об этом сказала, – на мгновение взглянула в никуда Азраил. – Думаю, я понимаю логику этого.   Она положила руки на стол.   – Давай, наверное, сделаем так. Я расскажу тебе о том, как я пыталась справиться, а затем ты расскажешь мне о своих проблемах. Не возражаешь?   Рёко кивнула. Похоже было на бескровный способ подойти к проблеме, но она подозревала, что ни у нее, ни у Азраил не будет в этом лучшей идеи.   – Может показаться немного не в тему, но за годы после желания я осознала, что есть очень важная разница между тем, во что люди верят на словах, и тем, во что они верят на самом деле.   Она остановилась, вдумчиво оценивая следующие слова.   – К примеру, радикалы в моей колонии всегда говорили, что считают имеющееся руководство слишком консервативным, слишком привязанным к существующей человеческой форме, но при этом особо в это не верили. Хотя может и верили, но на самом деле их беспокоило кое-что еще.   Она поглубже вдохнула и заговорила размеренно, переводя взгляд между ними обеими.   – Я изучила восстановленные Управлением файлы колонии, потому что я отвечала за помощь социологам в понимании того, что пошло не так. Конечно, вся идея была в том, что Управление со временем найдет нас, и наш пример привнесет изменение в идеологию. Идеалистично, но мы откуда-то знали, что Управление часто позволяет пацифистским колониям-изгоям оставаться на месте, даже предоставляя небольшую поддержку в обмен на разрешение разместить некоторое наблюдение. Это была приемлемая альтернатива. Но…   Она собралась с мыслями.   – Многие радикалы контролировали производство и торговлю основными товарами, тем, чего у нас были небольшие запасы, – продолжила она. – Они опасались, что руководство вступит в контакт и разрушит их средства к существованию, и они противостояли идее того, что Управление найдет нас.   – Так что твою колонию взорвали из-за жадности и борьбы за власть, – сказала Асами с намеком на отвращение, за которым, знала Рёко, крылось гораздо больше. – Как глупо.   – Это чрезмерное упрощение, – сказала Азраил. – Было множество фракций, и это лишь одна из причин. Но это причина.   Она с улыбкой наклонила голову.   – В каком-то смысле, такова человеческая природа, – сказала Азраил. – И в то время как Управление пытается и заявляет, что лучше этого, оно во многом такое же. К примеру, как ни странно, тема человеческих модификаций.   Она выдержала паузу, удостоверяясь, что они слушают, что она говорит, прежде чем продолжить:   – Управление говорит, что верит в то, что человеческая форма – это то, чем нам следует дорожить, и за что держаться как за наследие тех, кто был до нас, и заявляет, что по этой причине подавляет самые радикальные человеческие модификации. Я не пытаюсь оценивать, насколько оно посвящено этому аргументу, и я, конечно, признаю, что большинство Представителей Управления, похоже, верят в то, что говорят. Стоит сказать, у меня была возможность из первых рук увидеть, как Управление обращается с колониями-изгоями и генетическими модификациями, и я пришла к выводу, что Управление не заботится об этом настолько, как заявляет.   Она позволила этой фразе на мгновение повиснуть, после чего продолжила.   – Наши лидеры отчасти были правы: Управление вполне готово позволить колонии-изгою модифицированных людей жить в мире. Также они ошибались, потому что Управление никогда не потерпит, чтобы кто-либо в основных колониях когда-нибудь это выяснил. Отчасти это в балансировании идеологии прагматизмом, на случай если с обычными людьми произойдет какая-то катастрофа. Отчасти это простой расчет, что генетически схожее население проще предсказать и проще контролировать. Даже с имеющимися симуляциями и наблюдением Управление знает, что не в силах контролировать все переменные, так что делает все возможное, чтобы снизить их количество. Даже если это просто мембрана поверх глаз.   Подчеркивая свои слова, она закрыла внутренние, мигательные мембраны на своих глазах, окутав их дымчатым, почти чуждым желтым.   Рёко непроизвольно ощутила после слов Азраил странную неловкость и, оглянувшись, увидела, что и Асами тоже. Также она отметила, что в этом направлении мысли Азраил была далека от незаинтересованной стороны, и что она не предоставила своим словам никаких настоящих свидетельств помимо утверждения о политике Управления, которой, признавала она, было и другое объяснение.   – Так о чем именно ты говоришь? – спросила Рёко, решив не оспаривать заявление Азраил в лоб. – Прости, если я слишком прямолинейна, но как это относится к тому, как ты со всем справилась?   Азраил показалась застигнутой врасплох, после чего осторожно заговорила:   – Для меня первым шагом, чтобы решить свою ситуацию, пусть даже в некоторой степени, было простое понимание. Для меня малым утешением было узнать, почему все произошло и кто ответственен, учитывая, что все они были мертвы, и некому было мстить. И, знаешь, это помогло мне лучше отнестись к сделке с дьяволом, что я заключила с Управлением, точно знать, почему они ведут себя именно так. Рационально сложно злиться на них, когда они ведут себя лучше, чем твои лидеры.   – Можно было бы заявить, что если бы не политика Управления, твоим родителям изначально не пришлось бы уходить, – довольно бесчувственно, по мнению Рёко, прокомментировала Асами.   – Знаю, но тогда я бы никогда не родилась, – с намеком на улыбку сказала Азраил. – Сложно злиться из-за чего-то подобного.   Она сказала это шутливо, но голос был отстраненным, и Рёко почувствовала, что она была не всерьез. Она задумалась, действительно ли Азраил преодолела это, как пыталась показать.   «Может, она хочет убедить себя так же, как убедить вас», – подумала Кларисса.   Азраил покачала головой.   – У меня в голове это звучало куда более согласованно. Что я пытаюсь сказать, я осознала, что винить, по сути, некого, и я скорее жертва обстоятельств, чем чего-то еще. Все мы, даже люди вроде Мами или самого Управления. Неважно, сколько у нас силы, всегда будет слишком много переменных. Может быть, только инкубаторы к такому невосприимчивы.   Она слегка расправила крылья и снова закрыла их.   – В конце концов, я решила, что нет смысла продолжать беспокоиться о произошедшем в прошлом и о том, что я не в силах изменить. Лучше сосредоточиться на том, что в моих силах и что я могу сделать в будущем. Или, по крайней мере, я попыталась так решить, но и правда действовать так… ну, это сложнее.   Она на мгновение задумалась, и Рёко показалось, что ей нужно что-то сказать, по крайней мере, задать вопрос.   – Тогда что ты сделала? – спросила Рёко. – Что ты изменила?   – Я попросила больше свободы, – сказала Азраил. – Собственное место, где я смогу летать, и отпуска подольше. Попросила возможности чаще показывать крылья, пока говорю людям, что я волшебница. Я указала на то, что заключенная сделка не значит, что Управление может использовать меня как какую-то слугу. Их же идеология. В конце концов, я знала, что Управление считает меня человеком, потому что они считают людьми и ИИ. Нет смысла столько беспокоиться из-за формы, когда у столь многих их составляющих формы вовсе нет. И они мне это предоставили, лишь потому что я попросила.   Лицо Азраил ненадолго стало столь задумчивым и счастливым, что Рёко невольно захотелось задать вопрос, но Азраил ответила на него, прежде чем он даже был поднят, и в этот раз Рёко сомневалась, что это телепатия.   – Как понимаете, я была так счастлива, – сказала она. – В конце концов, цепи были в моем же сердце. Я даже не виню Управление или ОПЗ. Сейчас я понимаю, что они считали, что я смогу найти утешение только в работе, и что, возможно, лучше мне будет продолжать работать, пока я каким-то образом не найду мир. Я не нашла мира, но нашла… что-то.   После этого Рёко осознала, что Азраил каким-то образом закончила разговор на чем-то отличном от одних лишь модификаций тела и загадочных частях мозга. Вместо это здесь было нечто куда более глубокое, о жизни самой Азраил.   Она взглянула на Асами, которая из-за чего-то задумчиво нахмурила лоб. Она тоже это заметила, подумала она.   – Тогда с учетом всего сказанного, что ты предложишь мне сделать? – задала Рёко, возможно, самый прямолинейный вопрос, что она могла придумать.   Азраил, в ходе предыдущих заявлений наклонившаяся вперед, откинулась назад, и стало ясно, что она совсем не ожидала вопроса, вместо этого затерявшись в собственном прошлом.   – Ну, явная проблема в загадочных частях мозга, не так ли? – сказала Азраил. – По крайней мере, мне не нужно беспокоиться, что мои крылья возьмут и предадут меня.   Волосы Азраил слегка задрожали, взмахнув у нее за спиной, и Рёко впервые пришло в голову, что они тоже отличаются от обычной человеческой версии, похоже, обладая более тонким, чем обычно, контролем.   – Это на самом деле два разных вопроса, не так ли? – указала Азраил. – С одной стороны узкий вопрос о том, что делать с тем, что в твоей голове, и я не думаю, что кто-либо знает, что с этим делать, кроме как еще немного подождать результатов, держа тебя неподалеку на случай дальнейшего изучения.   Она многозначительно приостановилась, поймав взгляд Рёко.   – Но я чувствую, ты также спрашиваешь о чем-то более общем, – сказала она. – Не просто о том, что делать с модификациями, но и том, что делать вообще. Я права?   Рёко осторожно кивнула, задумавшись, использует ли Азраил телепатию или нет.   – Думаю, Управление и другие заинтересованные стороны в такой же растерянности из-за тебя, как было из-за меня, возможно даже в большей степени, – сказала Азраил. – Сомневаюсь, что кто-либо когда-нибудь ожидал, что не сможет узнать, для чего модификации, и в таком случае все решения потенциально неэтичны. Нельзя удалить без риска навредить тебе, нельзя позволить тебе участвовать в чем-либо важном, не рискуя важными секретами, нельзя держать это в секрете, не подрывая твоего самоопределения, нельзя сказать тебе, не рискуя твоей стабильностью. Навигация в штормовом небе, и неудивительно, что тебя решили изолировать где-то подальше.   – Мне все еще позволяют видеть сверхсекретную исследовательскую лабораторию, – сказала Рёко, – и позволили приблизиться к Мами.   – Сомневаюсь, что кто-либо ожидал действий Мами, – сухо сказала Азраил. – Но да, похоже, некоторые люди беспокоятся из-за того, что у тебя в голове, не так, как другие, что само по себе интересное наблюдение.   – Твой самоцвет души в новом теле вырастил это обратно, – сказала Асами. – Поговаривают, это серьезное свидетельство, что модификации на самом деле не зловредны.   – Да, но это не значит, что они делают то, что ты хочешь, – ответила Азраил.   Она вдруг задумалась, как будто что-то только что пришло ей в голову.   – Во всяком случае, дело не в этом, – наконец, подытожила она, в то время как Рёко все еще решала, стоит ли на нее надавить. – Что я пытаюсь сказать, это что, как и я, ты можешь переоценивать уверенность вовлеченных игроков. Может, все, что тебе требуется, это серьезно высказать, чего ты хочешь. В конце концов, куда менее морально держать пленника, который не хочет быть в их тюрьме.   Слова Азраил повисли в воздухе, когда Асами молча кивнула, тем самым оставляя Рёко что-нибудь сказать. Конечно, в этом был смысл. Рёко была здесь лишь потому, что ее назначила сюда Мами, и это само было решением, успокаивающим тех, кто хотел ее на всякий случай изолировать. Как предположила Азраил, выражение своего мнения может заметно сместить вес столь неопределенных мотивов. Но…   – Сложно понять, чего ты хочешь, не так ли? – подсказала Азраил. – Очевидно, я не могу ответить на этот вопрос вместо тебя, и это далеко не столь уж простой вопрос. Но с этого все и начнется. В этом современном мире это почти единственный вопрос, на который правительство и власти не ответят вместо тебя. И я полагаю, все мы предпочли бы, чтобы они и не пытались. Так чего ты хочешь?   Рёко ожидала вопроса, но все равно так и не нашла достаточно хорошего ответа. Она чувствовала на себе взгляды остальных.   – Как и все остальные, я бы хотела знать, что творится с моей головой, – сказала Рёко. – Даже если это ужасно, мне бы хотелось знать, чтобы, по крайней мере, попытаться это удалить. В худшем сценарии всегда можно переместить мой самоцвет души в новое тело и попытаться не дать ему повторно это вырастить. Может, поговорить с кем-то способным на манипуляцию душами, если вообще кто-то подобный есть.   Она взглянула на остальных, удостоверяясь, что не сказала чего-либо слишком глупого. Она увидела на лице Асами беспокойство, но не могла сказать, действительно ли что-то серьезно не так.   Тем не менее, она закончила:   – Но я не вполне в состоянии это ускорить. Единственное, что я могу, это убедиться, что я при необходимости доступна для дальнейшего изучения, что меня в некоторой степени ограничивает. Помимо этого…   Она неопределенно указала на станцию вокруг них.   – Также мне бы хотелось все это увидеть. Хочется узнать, на что мы с Асами способны, и что именно приготовило для меня мое желание. Не думаю, что это только спасение Евфратской кампании, насколько бы крупной она ни была. Полагаю, со всеми окружающими меня совпадениями и заговорами, должно быть что-то еще.   – Так ты не против оставаться на этой станции? – спросила Азраил.   – Я этого не говорила, – сказала Рёко, зная, что Азраил планировала вопрос как риторический. – Но пока что в этом есть смысл. Я просто не знаю, что делать с тем, что мы найдем, или хуже, если мы ничего не найдем. Когда придет время жаловаться? Когда придет время попросить отправиться куда-то еще? Что если Мами придумает для меня еще какой-то план?   Она увлеклась своими словами, но резко очнулась, моргнув и глядя Азраил в глаза. Она не знала, было ли в сказанном ею что-либо полезное.   Вместо немедленного ответа Азраил промолчала, почти задумчиво, и когда она снова заговорила, слова были негромки.   – Ну, когда-то я обнаружила, что когда кто-то не знает, куда направить свой путь, стоит вспомнить, когда ты был счастлив, и что именно этому помогало. Я осознала, что мои самые счастливые моменты были, когда я была одна, парила в небесах какого-нибудь чужого мира, и с тех пор это помогает мне принимать решения. Я пока не выяснила, важно ли здесь одиночество или нет, но, по крайней мере, это позволяет мне на чем-то сосредоточиться.   После этого замечания Рёко прикрыла глаза. В ретроспективе она знала, когда была счастлива и заинтересованнее всего, пусть даже тогда этого не осознавала. Она была не уверена, стоит ли это говорить.   – Ты хочешь сказать, что счастливее всего ты была на миссиях, не так ли? – сказала Асами столь мягким голосом, что Рёко даже не сразу поняла, что она сказала что-то касающееся проблемы.   Рёко оглянулась на Асами, их взгляды встретились. Испытываемое ею чувство было не столько вызванным озарением ее девушки удивлением, сколько парадоксальным облегчением. Облегчением, пришедшим с пониманием, что до сих пор поддерживаемое долгое притворство только неловко и более не требуется.   – Да, примерно так, – признала она. – Я не знаю; я долгое время размышляла об этом, и я все еще не знаю, почему это так, но что-то в миссиях, где я была, в том, что я делала, заставляет чувствовать, что я чего-то добилась. Здесь мне кажется, что я все время в ожидании, пока не появится что-то, и даже с предположительно неограниченным временем это кажется каким-то неправильным.   – Я знала, что этот день придет, – печально покачала головой Асами. – Мы обе знаем, что я солгу, если скажу, что понимаю, откуда у тебя это, но это твой выбор.   – О каком дне ты говоришь? – спросила Рёко. – Я просто заявила, каким моменты я считаю самыми счастливыми. Я ничего более не говорила.   – Но если ты счастлива в подобные моменты, есть ли сомнения, что ты в итоге вернешься? – с осторожно нейтральным лицом сказала Азраил. – В конце концов, в наших бессмертных жизнях какая еще цель, кроме удовлетворенности своими действиями?   – В этом-то и дело, – тоже покачала головой Рёко. – Все всегда говорят, что вечность гарантирована, но это не так. Головоногие могут быть близки к всеобщему уничтожению, но мы все сидим, как будто живя во сне, обсуждаем, в каких бездеятельных занятиях мы будем участвовать следующие несколько десятилетий. Как я могу сидеть сложа руки, зная, что там? Зная, что могу помочь?   Она резко остановилась, осознав, что неловко подняла руку в воздух, и через мгновение смущенно опустила ее.   – Это единственная тема, интерес к которой я у тебя видела, – с непроницаемым лицом сказала Асами. – Я знаю, что большую часть времени ты чувствуешь, что ничего не добиваешься, и часть меня, желающая, чтобы ты была счастлива, конфликтует с частью меня, желающей, чтобы ты была в безопасности.   – Хотя так ли это? – привычно сложила крылья Азраил. – Не все вносят свой вклад в бою. Легко сказать – сказали – что ты гораздо ценнее, помогая с этим исследованиями, чем как еще один боевой телепортер. Все не так просто.   Рёко на мгновение закрыла глаза, чувствуя истину этих слов. Да, это верно, ей интереснее была война, чем что-либо еще, но она никогда не считала, что ее ведет что-либо столь самоотверженное, как желание спасти человечество. Задумавшись, она вспомнила экстаз спасения своей команды, простое счастье спасения Саснитэ, умоляющие глаза Богини-подростка перед ней.   И она вспомнила, с какой жестокостью убила кальмара, осмелившегося убить члена ее команды.   – Нет, это не единственная причина, – сказала она. – Но что мне сказать? Что я совсем не понимаю иных причин? Что теперь я беспокоюсь, что иные причины существуют лишь из-за внесенных кем-то в меня модификаций? Как мне вообще продолжать доверять собственным мотивам?   – И я люблю летать, пусть даже я знаю, что в меня это вложил один из ученых в колонии, – сказала Азраил. – Чувство ветра в лицо, парение на мощном дыхании тепловых…   Голос оборвался, прежде чем она продолжила:   – Я бы сказала, что какие бы модификации ни внесли в твою личность, это то, что ты можешь только принять. Если кто-то контролирует или влияет на тебя, тогда да, ты права, беспокоясь, но если ты просто наслаждаешься боем, тогда это – часть тебя, пусть даже вложенная кем-то извне. Что тебе делать, изменить это как было? Именно это Управление сделало с моими друзьями из моей колонии, я бы и злейшему врагу такого не пожелала.   За этим заявлением последовало долгое молчание, после чего Рёко сказала:   – Так что мне делать? Попытаться вызваться обратно в бой? Даже если я смогу уйти, мне нужно думать и об остальных.   Она быстро взглянула на Асами, встретившую ее взгляд. Она была расплывчата, но ясно было, кого именно она в основном имела в виду.   – Может, не в бой как таковой, – сказала Азраил. – Может, что-то чуть более ограниченное. Вряд ли ты первая столкнувшаяся с подобными вопросами.   – В таком случае, хорошие новости, по крайней мере, в том, что вам может не потребоваться слишком здесь задерживаться, – сказал директор Волохов, голограмма материализовалась у двери в комнату.   – У вас привычка шпионить за всеми своими гостями? – спросила Азраил с более чем тенью раздражения. – Это явно был личный разговор. Это немного грубо, не думаете?   – Я только что прибыл сюда, – сказал Волохов, – и это сверхсекретное защищенное учреждение. Мои подсознательные алгоритмы постоянно берут с сенсоров информацию, что мне необходимо знать. Остальное, уверяю вас, сразу же удаляется. Я бы не стал в этом лгать.   – Как надежно, – саркастично сказала Азраил.   – Во всяком случае, есть кое-что новое, – бодро сказал Волохов. – И я подумал, что как раз хороший момент об этом сообщить. К нам посетитель.   – Знаешь, не хотела об этом упоминать, потому что это кажется неуважительным, но я сделала для тебя немалое исключение.   – Знаю, Кёко, – сказала Мами.   – Странно слышать, как ты называешь меня так, но, полагаю…   Голос Кёко стих, фраза осталась незавершенной.   Если и была фраза для обобщения нынешней ситуации, то «лучше, чем ожидалось». Изначальное сообщение Мами – простое «я вспомнила» – вызвало в ней такой ужас, на который в этом возрасте она не считала себя способной.   Они с Юмой собрались и спешно спланировали действия на все возможные случаи, и их разговоры в ретроспективе выглядели весьма паническими и безумными. Мами была в порядке, в определенном смысле порядка. Для ОПЗ эти определенные смыслы обычно были достаточно хороши, и они были достаточно хороши и для Кёко.   – Так почему ты решила сказать мне, что сделала исключение, если это кажется неуважительным? – краем глаза взглянула Мами на Кёко.   Кёко выдохнула, оглядывая окружение и оттягивая ответ. Было особо не на что смотреть. Они были в небольшом боковом крыле у главного Зала Ленты, закрытого на «реставрацию» – упомянутое ей ранее исключение. Вход через служебные входы привлекал меньше внимания, но здесь и правда ничего не было помимо темных деревянных стен и немногих тусклых портретов.   – Если честно, я просто пытаюсь с тобой поговорить, – сказала Кёко. – С тех пор как ты прибыла, ты не сказала почти ничего значимого, и вот мы ждем здесь, пока ты откроешь дверь, и все, что ты делаешь, это просто стоишь. Не хочу с неуважением отнестись к тому, насколько для тебя все это серьезно, но если тебе больно, мне бы хотелось с тобой поговорить. В первый раз ты так и не дала нам возможности.   Пока она не сказала это вслух, она не осознавала, насколько ее это беспокоило, насколько бы иррациональным ни казалось беспокойство, учитывая, что на карту были поставлены чувства Мами, а не ее.   Плечи Мами слегка опустились, и Кёко пришло в голову, что она узнает это выражение, пусть даже она никогда не видела его у Мами. Это была странная смесь усталости, но решительности, одиночества, но уверенности в себе, что обычно подходило кому-то прикладывающему все усилия, чтобы пережить потерю. Она помнила, часто видела такое после Новых Афин и в различные времена в течение Объединительных войн. Слишком часто Мами была с другой стороны этого разговора, успокаивающим скорбящих теплым сердце МСЁ.   – Я в порядке, – сказала Мами. – Тогда я была не готова. Не думаю, что можно вообще быть готовым, но, по крайней мере, я не саморазрушаюсь, и…   Она слегка покачала головой, длинные волосы мазнули по плечам, наполнив Кёко неописуемым чувством… неправильности, что Мами предпочла отказаться от столь известной общественности прически, пусть даже для чего-то вполне понимаемого, как траур.   – Спасибо, что все эти годы заботилась обо мне, – сказала Мами. – Непросто было ходить по яичной скорлупе. Теперь я поняла, что вы все всегда присматривали, просто на всякий случай.   – В конце концов, для этого и нужны друзья, – сказала Кёко, осознавая, насколько это было кратко. Хотя она была серьезна.   – Теперь я невольно чувствую еще больше вины из-за Хомуры, – взглянула Мами на Кёко, продемонстрировав печальную улыбку, что ту потрясло. – Забавно, не правда ли, что в такое время я невольно вспоминаю, как мы ее отпустили?   Кёко выразительно уставилась в потолок, один из этих неопределенных пасторских жестов, которым она научилась за годы.   – Нет, не особо, – сказала она. – В этом есть смысл. Думаю, любой, потерявший того, о ком заботится, знает, каково это.   После этого они умолкли, разделяя тишину, смысл которой они обе понимали.   – Я всегда мысленно представляла, как ты подшучиваешь надо мной, если я когда-нибудь приду сюда, после всех этих лет уговоров, – сказала Мами. – В ретроспективе это кажется таким глупым.   – Я бы никогда так не поступила, – сказала Кёко, попытавшись и не сумев встретиться с ней взглядом. – У всех, решивших прийти сюда, был собственный путь и собственные причины. Я бы не очень-то верила в свое божество, если бы не уважала эти причины, не так ли?   Она приостановилась, оценивая следующие слова гораздо тщательнее, чем когда-либо беспокоилась младшая Кёко.   – Стоит сказать, я солгу, притворившись, что мне не интересно, что же вдруг так внезапно заставило тебя передумать. Я имею в виду, это вроде как очевидно, но я не понимаю, как воспоминания о… произошедшем что-то изменили. Ты здесь, чтобы найти больше смысла?   – Я здесь, потому что я вспомнила разговор с Хомурой как раз перед стиранием памяти, – почти отрывисто сказала Мами. – Думаю, это должно достаточно объяснить.   – Она тебе что-то сказала? – недоверчиво спросила Кёко, едва проглотив естественное «Что она тебе сказала?»   – Возможно, позже, – сказала Мами. – Честно говоря, я хотела задать тебе вопрос.   Мами достигла старомодной двери, приостановившись, прежде чем повернуть ручку.   – Да? – спросила Кёко.   – Печать на воспоминаниях не начала разваливаться естественным образом, – сказала она. – Я сама ее разработала, и она состарилась и обветшала, но, тем не менее, кто-то ее ослабил, причем недавно. Есть лишь несколько человек, которые должны знать, как это сделать.   – Это не я, – автоматически среагировала Кёко, неуютно чувствуя себя под взглядом Мами. – И я вполне уверена, что это не Юма. Видела бы ты, как мы паниковали…   Ее голос стих, когда она осознала последствия. Был только еще один человек, которому известно было, как снять печать, и она считалась пропавшей или погибшей.   – Ты уверена? – спросила она у Мами, потому что должна была.   – Да, абсолютно, – сказала Мами. – Ты уверена, что Юма не сделала этого без твоего ведома?   – Даже если бы я думала, что она солгала, я не представляю, для чего, – сказала Кёко.   Мами закрыла глаза, покачав головой.   – Немного чересчур, чтобы об этом задумываться. Давай уже приступим.   Она повернула дверную ручку.   – Надеюсь, эта Богиня и правда покажется.   На Мами, видевшей произведения искусства, поколениями создаваемые волшебницами вызывать благоговение, вдохновение или просто демонстрировать богатство владельца, немалая высота зала, украшенные витражи и внушительный пьедестал не произвели особого впечатления.   Однако кое-что впечатлило ее само по себе, цвет волос в изображающем Богиню витраже позади пьедестала. Это был… странный выбор, из-за которого она непроизвольно нервничала. В конце концов, она помнила цвет увиденного света в момент смерти Акари.   Теперь, оказавшись, наконец, здесь, она почувствовала странное нежелание, часто появляющееся, когда заставляешь себя сделать что-то смелое и непривычное. Какими бы верными ни были действия, неизбежен был некоторый трепет.   И если она будет перед собой по-настоящему честна, довольно немалый. Она знала – легко могла ощутить – что она слишком близко к грани комфорта. Не просто так она не поговорила откровенно с Кёко или Юмой, прежде чем прибыть сюда. Часть ее злилась на них, на Хомуру, на всех, и она боялась это продемонстрировать. Гораздо безопаснее было остаться наедине со своими мыслями.   Ну, не совсем наедине. Она оказалась странно рада компании Махины, в нынешние дни начавшей казаться настоящей подругой. Слишком легко было отгородиться от остального мира и все скрыть. Но от таккомпа скрыть было нельзя, и в данном случае она была вынуждена признать, что это, возможно, к лучшему.   – Подходишь к пьедесталу и, э-э, опускаешься перед ним на колени, – вполголоса сказала стоящая рядом с ней Кёко. – Или нет, полагаю, я не вполне уверена, нужно ли это.   – Нет, я просто хочу немного постоять и подумать, – сказала Мами. – Хомура веками носила ленту на голове, и я никогда не замечала в этом ничего особенного.   По правде говоря, ей мало о чем нужно было подумать. Она уже здесь – чего еще решать?   Во всяком случае, так она говорила себе.   Она пересекла помещение, пройдя мимо высоких сводов к длинному роскошному ковру, и поднялась к пьедесталу, пройдя через мерцающее перед ней усмиренное силовое поле военного класса. Она не опустилась на колени, как предложила Кёко, потому что не чувствовала, что у нее есть на то причина. У нее не было причины быть частью этого культа.   «Пока», – подумал предательский голос внутри нее.   Не зная, что еще делать, она просто закрыла глаза и сложила руки. Она чувствовала себя глупо, но за свою жизнь побывала на немалом числе свадеб, религиозных праздников и похорон. Она знала, как примерно исполнять ритуалы.   – Настолько упрямая до самого конца, – сказал голос. – Что же произошло со знакомой мне Томоэ Мами, кричавшей мне о Законе Циклов? Что с этим? Было время, когда у Мами-сан была интуиция получше.   Мами очень медленно развернулась, неуверенная, доверять ли ушам. Этого не могло быть…   – Божественная извиняется, что отправляет приветствовать тебя кого-то вроде меня, но, видимо, она сочла, что тебе нужно меня увидеть. Лично я не уверена, что согласна с ее решением, но не могу сказать, что не рада возможности снова поговорить с тобой, без необходимости притворяться.   Девушка в белом согнулась в талии, изящно взмахнув рукой, и какое-то мгновение глаза Мами отказывались фокусироваться, отказывались видеть белое пальто, пепельно-светлые волосы и нелепую шляпу в форме ведра.   Прежде чем она это осознала, Мами оказалась на другой стороне комнаты, одной рукой прижав мушкет к шее Орико.   Тяжело дыша, она мысленно воспроизвела свои действия. Она схватила девушку в кокон из лент, подбросила ее в воздух и швырнула о землю, позаботившись, чтобы она по пути вниз ударилась о стену. Столкновение выбило из стены заметные куски кладки, и на полу уже образовалась лужа крови, но Мами продолжала, приближаясь к девушке и выпуская в нее один выстрел за другим.   Она остановилась только потому, поняла она, что заметила исчезновение крови, растворившейся багровым дымком, и отсутствие повреждения стен.   – Ты понимаешь, что угрожаешь умершей, верно? – сказала Орико, ничуть не обеспокоившись только что испытанной трепкой или прижатым к сонной артерии мушкетом. – Ты не так уж много можешь со мной сделать, но если устроишь излишний беспорядок, Богиня лишит нас сил. Она так любит заставлять людей ладить.   Орико театрально приподняла руку, изображая зевок.   Сердито зарычав, Мами поставила Орико на ноги, не отпустив лент, пока не отбросила девушку подальше от себя. Та ловко приземлилась, каким-то образом высвободив руки, одной рукой поправив край шляпы, а другой призвав зеркальце проверить прическу.   Ее поведение казалось почти предназначенным заставить кровь Мами вскипеть, но к этому моменту Мами удалось взять себя в руки. Даже не нужно было говорить, насколько безумна ситуация – у нее явно было одно из этих видений, что должна была предоставлять Лента, что, конечно, означало, что Кёко и Хомура были правы. Пусть даже она прибыла сюда, ожидая этого, самой увидеть подтверждение было совершенно по-другому.   Однако она представляла совершенно иной исход. Возможно, какой-то небесный трон или возможность поговорить. Уж точно не давнюю свою немезиду.   Раздраженно хмыкнув, Мами развеяла ленты. Они явно не имели здесь значения.   – Так ты все же поработала над своими проблемами с гневом? – ухмыльнулась Орико. – Думаю, я понимаю, почему меня отправили сюда. Уверена, для тебя это катарсис.   Если только…   – И нет, я не Богиня, разве ты не обратила внимания? – наклонилась Орико внимательно посмотреть на нее. – С тобой точно все в порядке? Я Микуни Орико, твоя старая одержимость.   – Да что за черт? – потребовала Мами, не в силах больше это терпеть. – Я пришла сюда за ответами, а не встречаться с кем-то вроде тебя.   – И ты получишь ответы, – изобразила одной рукой экстравагантный жест Орико. Ее зеркало исчезло в клубах дыма.   Девушка на мгновение закрыла глаза, похоже, поглубже вдохнув. В этот момент Мами почувствовала, как в ее груди разливается тревожное чувство. Надменная насмешка, казалась, навсегда приклеившаяся к лицу Орико, внезапно исчезала, вынудив ее осознать, что она на самом деле никогда не видела лица Орико без нее.   В этой Орико что-то было другим… помимо того, что она была мертва. Мами оказалась немного поражена этим личным подтверждением некоего посмертия, если это и правда было свидетельством, а не просто иллюзией или плодом воспоминаний самой Мами. После недавнего опыта с обращением переформатирования многое казалось вполне возможным.   Именно эта мысль позволила Мами успокоиться, пусть и немного, при этом продолжая держать поднятый и нацеленный на девушку мушкет.   Орико еще раз вдохнула, после чего сняла шляпу, наклонив голову и плечи к Мами.   – Но прежде чем мы к этому подойдем, – методично от очевидной практики сказала она. – Мне бы хотелось воспользоваться этой возможностью прояснить все между нами. Я была худшей из волшебниц, фанатиком, считавшей, что у меня есть все ответы, кукловодом, пытающейся обратить всех в своих марионеток, когда я сама была марионеткой. Но я была молода, так же как и ты, и, в ретроспективе, я тебе завидовала, даже когда восхищалась тому, чем ты станешь. Ты гораздо больше подходила для спасения этого мира, герой, что нам всем нужен. Я была просто играющей с игрушками маленькой девочкой.   Мами моргнула, не совсем понимая, озадачена она или в ужасе. Что это было?   Девушка отвернулась от ее реакции, крутя в руках шляпу.   – Так что я прошу прощения, и я говорю это не потому, что я делала лишь то, что считала правильным. Все началось как притворство, но в итоге я начала понемногу этим наслаждаться. Я видела другие исходы, возможности, где я слишком уж этим наслаждалась. Я рада, что это не один из них.   – Ты просишь прощения? – спросила Мами, но ожидаемый ею сердитый рык оказался лишь приглушенной тревогой. – Думаешь, после всего, что ты сделала, извинений будет достаточно?   Даже озвучивая то, что она всегда хотела сказать, отчасти она крутила в голове слова Орико. Орико… восхищалась ею? В то же время пытаясь ею манипулировать? Что это должно означать?   – Конечно нет, – сказала Орико. – Но на данный момент я ничего не могу сделать. Я несколько недееспособна.   Во время наступившей краткой паузы Мами стояла, глядя в спину Орико, пытаясь оценить происходящее, в то время как часть ее подумывала продолжить предыдущую атаку.   – Богиня сказала мне, что я послужила важной цели в твоей жизни, руководящим направлением того, какой волшебница не должна быть. В каком-то смысле ты не отличаешься от Мики Саяки, желая быть воплощением всего, чем должна быть волшебница. Просто ты в этом гораздо, гораздо лучше. Знаешь, она тобой гордится.   – Ты убила ее, – прорычала Мами, чувствуя, как снова встает в горле желчь. – Как ты смеешь? Ты подстроила то нападение демонов!   – Она бы все равно умерла, – твердо сказала Орико, – но это не оправдание, не морально. Хотя, по правде, только у мертвых есть роскошь решать все морально, потому что никто из нас ничего не может сделать. Ну, большинство из нас.   Орико наклонила голову, так что смотрела она на Мами одним глазом, даже когда рука Мами дрожала на ее оружии.   – Не думаешь, что я об этом сожалею? Среди всего, что я могла сделать за свое недолгое время на материальном плане, я решила прожить свою жизнь так? В конце концов, единственное истинное наказание за совершенные тобой грехи – имеющаяся у тебя вечность обдумывать их.   Орико снова отвернулась.   – Но хватит обо мне. Это не мое шоу. Ты пришла сюда, на этот астральный план, в существовании которого даже не была уверена, потребовать ответов. На какие вопросы? Конечно, ты об этом думала.   – Я хочу знать смысл всего этого, – сказала Мами, мучительно осознавая, что предпочла бы не обнажать свое сердце кому-то вроде Орико. – В чем смысл произошедшего с Акари? Во что она превратилась? Что с ней произошло?   Она вдруг поняла, что кричит, и смутилась, но лишь немного, и лишь потому, что это была Орико. Бывает в жизни то, на что стоит накричать.   – Ты беспокоишься, потому что видела ее превращение в монстра, – сказала Орико. – И ты беспокоишься о том, что это значит для нее, и что это значит для нас всех.   Слова Орико странно отразились в пустом зале, как будто в ее голосе были субгармоники, которых не должно было быть, и девушка так и не повернулась к ней лицом.   – По этому вопросу я могу кое в чем заверить, – осторожно и негромко продолжила она. – Для волшебниц более невозможно достичь этого этапа. В последний момент Богиня лично предотвращает его, даря вместо этого милосердную смерть. Последний этап, чье существование ты подозревала – мерзость, распад вселенной, вместо этого задерживаемый распадом души. Он столь же могущественен, как ты всегда подозревала, но приходит с ужасной ценой, что нам, к счастью, не приходится платить.   Мами выслушала слова, печально покачав головой. О многом нужно было подумать, о многом можно было спросить, но перед глазами у нее стоял один вопрос.   – Если все это правда, и в конце наших жизней нас убивают, то это конец? – спросила она. – И если так, как я говорю с тобой? Ты просто призрак в моей голове, вложенный туда этой Богиней?   Орико медленно развернулась, с задумчивостью и нежностью на лице, и это выражение до этого Мами сложно было бы у нее представить.   – Я не удивлена, что ты решила следующим спросить об этом, – сказала Орико. – Даже если это не совсем тот вопрос, что ты пыталась задать. Нет, я не просто призрак. Если бы решала я, я бы отправила встретить тебя Акари, более прямо ответить на этот вопрос, но Богиня сочла нужным вместо этого прислать меня. У нее свои причины, но я сомневаюсь, что они помогут тебе чувствовать себя хоть немного лучше.   За этим последовала недолгая тишина, и стремительным размышлениям Мами не просто было не отстать от разворачивающейся перед ней ситуации. Внезапное раздражение на эту так называемую Богиню конфликтовало с ясным пониманием, что эта Орико что-то скрывает, и она не знала, о чем спросить в первую очередь. Также у нее было ощущение, что эта версия Орико, со странно резонирующим голосом, прислана была передать информацию. И если так… возможно, не лучшей идеей было спорить с ней, как бы ей этого ни хотелось.   – Ранее ты задала еще один вопрос, – сказала Орико, прежде чем Мами спросила о чем-нибудь еще. – Хотя, как и с предыдущим, ты не сказала того, что на самом деле имела в виду. Этот вопрос угнетал тебя все эти годы, осознавала ты того или нет.   – И что же это за вопрос? – спросила Мами, позволив Орико направить этот разговор. Ее мушкет опустился на очередной дюйм.   – Ты просила узнать смысл всего этого, – сказала Орико. – Всего, что произошло с тобой за твою долгую жизнь. Жертвы, смерти – и да, включая и Акари и то, что ты сделала с собственной памятью. Тебя снова и снова просили жертвовать: твоей моралью, твоими чувствами, твоими друзьями, твоей свободой, и тебе остается лишь задаваться вопросом, чего все это стоит. Каждый предположительный триумф не полон. МСЁ не смог спасти ни первых твоих учениц, ни Акари. Стирание собственной памяти, чтобы завершить переговоры о расширении, все равно не предотвратило смерти миллионов. Снова и снова мир, который ты пытаешься спасти, входит в очередное пламя, и ты оказываешься прямо во главе, отдавая частицы себя, чтобы влить воду в огонь.   – И что, если это правда? – вызывающе спросила Мами. – Никто ничего не может с этим поделать. Это то, что я должна сделать. Работа важна. Слишком многие рассчитывают на меня.   – Ты правда думаешь, что это стабильно в долгосрочной перспективе? – спросила Орико. – В своем сердце ты все еще ждешь, когда все это закончится, но что если это и правда когда-нибудь закончится, что ты будешь делать? Сидеть дома, печь тортики и упиваться прошлым? Будешь ли ты в таком случае счастлива?   – Больше нет, – сказала Мами, слова, как будто заколдованными, непрошеными сорвались с ее губ. – По меньшей мере, мне придется снова найти Хомуру. И даже тогда, когда я сяду за стол, пустые места заполнят призраки потерянного.   Она в шоке прикрыла обеими руками рот, ее ружье полностью исчезло. Она сказала это не добровольно.   – Похоже, мое время здесь подошло к концу, – наклонила голову Орико. – Меня дезинформировали. Богиня капризна. Как жестоко – это должно было быть моим шоу.   – Стой! – потребовала Мами, в то время как силуэт Орико начал растворяться. – Я с тобой не закончила!   – Помнишь, что ты когда-то сказала мне, Мами-сан? – сказал знакомый, очень молодой голос.   Мами обернулась, и во время поворота мир сместился, и они были уже не в церкви, но в очень знакомой квартире – которую она веками не видела.   – Ты сказала, что мне придется сражаться на протяжении вечности, – сказал голос. – В бесконечной битве от глубокого прошлого до далекого будущего.   Мами прищурилась, не в силах разглядеть сидящую за столом перед ней фигуру. Нет, это был не свет – но, тем не менее, она не могла избавиться от ощущения, что ее слепит что-то очень яркое, и что поэтому она не может увидеть.   – Я так сказала? Вам? – спросила Мами, решив задать единственный возможный вопрос.   – Присядь, – сказала девушка, указав одной рукой. Это был вежливый приказ.   Мами села, продолжая делать все возможное, чтобы разглядеть лицо девушки. Не требовался детектив, чтобы понять очевидное: что эта девушка, чей голос и фигура были почти болезненно знакомы, была той, кого Мами когда-то знала, пусть даже это было, как уверяла Хомура, в другом мире.   «В другом мире», – повторила про себя Мами. Поразительно, насколько банальными начали казаться эти понятия, учитывая все ею уже увиденное.   – Прости, я не могу позволить тебе увидеть мое лицо, Мами-сан, – сказала девушка.   На мгновение повисла тишина.   – Слова, что я процитировала, ты сказала мне в те краткие мгновения перед тем, как я заняла свою позицию здесь. Ты предупреждала меня о необходимости сражаться до конца времен, и я посчитала, что готова, но ошибалась. Никто не может быть по-настоящему готовым к такому.   Руки перед ней двинулись взять со стола кусок торта с клубникой, который Мами до сих пор так и не заметила. Мами нерешительно взяла вилку.   – Но, в конце концов, неважно, что я была не готова, – сказала девушка, аккуратно отрезая торт. – Я все равно делала работу. Пришлось.   – Очевидно, я не помню, о чем вы говорите, – сказала Мами, осторожно взяв себе кусок торта. – Но я уверена, вы это знаете, так что настоящий вопрос: что вы пытаетесь мне сказать?   Ожидая ответа на этот вопрос, Мами попробовала торт. Она мгновенно почувствовала нахлынувшее на нее чувство глубочайшей ностальгии, когда смесь сливок, насыщенной клубники и как раз достаточно сухого торта наполнили ее рот.   Ей потребовалось мгновение, чтобы заново вспомнить, зачем она здесь, и еще одно, чтобы понять, почему это так на нее повлияло.   В конце концов, это был ее торт, на отработку и освоение которого она потратила долгие часы, даже придумав собственный подход, столько лет назад, когда ей хватало времени, чтобы растрачивать на подобное.   Почему же тогда она плакала?   – Ты устала от всего этого, – сказала девушка. – В глубине души ты это знаешь. Не стану повторять сказанное Орико. Проблема в том, что и вернуться назад ты не можешь. Эта ныне существующая версия тебя не может вернуться продолжить печь торты или устраивать чаепития, пока мир нуждается в спасении. Но когда этот мир больше не нужно будет спасать? Или всегда появится что-то новое? Два столетия мира и процветания, и ты так и не смогла отступить.   – Я устала, – сказала Мами. – Я устала, но едва Кёко готова была отправиться со мной, как началась эта война…   – Ты два столетия не могла уговорить Кёко отправиться с тобой в отпуск? – потребовал детский голос. – Мне сложно в это поверить.   Мами не стала отрицать истинности этих слов, на мгновение сосредоточившись на гораздо более простой задачей поглощения торта.   – Прости, Мами, – с искренним раскаянием сказал голос, что ей оказалось неожиданно услышать. – Я слишком сурова. В итоге ты поняла, что делаешь что-то не то, и все равно уговорила Кёко. Война пришла в худшее из возможных время, потому что это не позволило тебе сделать то, в чем ты отчаянно нуждалась.   Девушка взяла чайник, снова, казалось бы, появившийся из ниоткуда, и налила им обеим по чашке.   – Ты была не совсем права, говоря о сражениях на протяжении всей вечности, – сказала девушка. – Работа сложна, и я часто устаю, но, как выяснилось, в вечности хватает времени на перерывы, если знаешь, куда смотреть. Никто с хотя бы каплей человечности никогда не сможет отступить.   – Тогда что бы вы посоветовали мне сделать? – спросила Мами, потягивая чай и взмахнув одной рукой над столом. – Вы знаете, насколько важно мне сохранить мой пост. Мой уход приведет к немалой потере престижа как организации, так и меня лично. Это навредит всем.   – Я не говорю тебе оставить пост, Мами-сан, – сказала призрак. – Но тебе нужно научиться отстраняться и позволять кому-то еще какое-то время заботиться обо всем. Ты ведь можешь взять отпуск, не так ли? Скажи, что горюешь по любимому человеку. Это вполне правдиво. На фронте затишье, и оставленная тобой во главе адмирал, похоже, неплохо справляется в твое отсутствие.   Мами закрыла глаза, коснувшись ядра своей души. Что ей на это сказать? Каковы вообще по этому вопросу ее настоящие чувства? Перед остальными она привыкла поддерживать фасад надежной, материнской жизнерадостности. Но для себя она научилась поддерживать постоянный подтекст тихой печали, ностальгии, почти задумчивости, некоей бессмысленной низкоуровневой эмоции, помогавшей ее почувствовать что-либо более экстремальное. Единственное, что в последнее время сумело ее пронзить, это недавнее раскрытие воспоминаний об Акари.   Акари…   Она почувствовала, как имя прокатилось через ее разум, и снова вспомнила, каково было ощущать ее кончину. Насколько несправедливым казался мир, насколько пустыми все ее жертвы.   И как она презирала себя, зная, что Акари ради нее принесла окончательную жертву, только чтобы она растратила ее в отвращении к себе и убийстве. Не было никакого удовлетворения в том, чтобы проделать дыру в груди девушки, при этом разбив самоцвет души. Лишь горечь на мир, на себя, за обучение Акари быть столь самоотверженной, на систему, производящую монстров, вроде того, в которого на ее глазах превратилась Акари.   – Мне не помешает перерыв, – наконец, сказала она. – Найдите немного времени понять меня. Я просто не могу… избавиться от беспокойства, что с моим уходом что-то произойдет.   – Мне тебя жаль, – сказала девушка, наливая еще чая. – Это бремя, столь сильно заботиться о других, в мире, которого явно не заботят никто из них. Уж я-то об этом знаю. Гораздо проще заботиться лишь об одном, но если бы тебя заботило лишь одно, прямо сейчас здесь была бы Акари.   Мами почувствовала на себе взгляд девушки, пусть технически она даже не видела ее глаз, и, в замешательстве, выпила новую чашку чая.   – Хорошо, – сказала девушка. – Времени меньше, чем мне бы хотелось, но события здесь движутся быстро, и его, по крайней мере, хватит, чтобы перейти к отложенному знакомству или, возможно, стоит сказать, повторному знакомству.   – Только не говорите мне, что снова с Орико, – импульсивно сказала Мами, уже во время слов пожалев о замечании. – С меня, э-э, думаю, было достаточно Орико.   Девушка тихонько рассмеялась, болезненно человеческий жест, из-за которого всего на мгновение Мами показалось, будто она может вспомнить, кто это.   – Нет, не с Орико-тян. Махина-тян слишком долго отмалчивается, пусть даже вполне прекрасно осознает происходящее. Не скажешь чего-нибудь?   Мами прищурилась, почувствовав появившееся в разуме удивление сущности, внезапно осознав, что она все это время была там.   Из-за спины Богини вышла девушка, настолько плавно, как будто она все время была там, появившись из какого-то пробела в восприятии Мами. У девушки были длинные прямые волосы того же цвета, что у Мами, и одета она была в военную форму вместе с хорошо подобранным беретом.   Девушка моргнула на свет, и лишь тогда Мами заметила, что у нее не было одной радужки, замененной предпочитаемым для своих аватаров ИИ нервирующим дизайном.   – Что? – спросила девушка, и Мами немедленно узнала голос, потому что он был ее собственным.   – Махина? – спросила она столь же растерянно, как и, похоже, была стоящая перед ней девушка.   – Я взяла на себя смелость извлечь тебя в виде аватары, – пояснила сидящая напротив Мами сущность. – Той же самой, что ты порой используешь в онлайне. Не смущайся.   Последняя фраза была ответом на панику во вдруг распахнутых глазах девушки, отчаянно оглядевшейся по сторонам в поисках места, где спрятаться, в итоге безрезультатно нырнувшей за спину Богини, прежде чем понять, насколько глупо это выглядит.   – Да, это, э-э, я, – сказала Махина, вернувшись на место и сумев справиться со вниманием.   – Но как… – начала Мами, прижав руку к голове, размышляя о том, что видит. Махина была ее личной помощницей, но…   Через мгновение кусочки встали на место, вывод мог быть только одним, учитывая свидетельства и тот факт, что сцену этого знакомства организовала ни кто иная, как предполагаемая богиня волшебниц.   – Ты разумна? – выпалила Мами, в кои-то веки ее язык опередил ее голову. – В этом все дело?   Уже заданный вопрос нельзя было вернуть назад, пусть даже Мами сразу же прикусила губу.   – Да, – неловко отвела взгляд девушка. – Я осознала это вскоре после апгрейда до Второй версии. Я… не знала, как сказать тебе. Так что я не говорила, с учетом всего происходящего.   – Я…   На этом Мами и закончила мысль, закрыв глаза. Это было чересчур. Ей нужно было больше времени, чтобы справиться со всем этим. Богиня была права, будь она проклята, даже если она была причиной многих из этих проблем.   Нет, это неразумно. Она лишь посланница.   – Тебе нужно отдохнуть, – сказала упомянутая сущность, даже не притворяясь, что не читает ее мысли. – Я кое-что пообещаю тебе, пока ты никому об этом не говоришь. В течение нескольких недель не будет никакой активности головоногих, так что можешь взять перерыв и полностью расслабиться. Возвращайся, когда закончишь. Я подожду.   Излучаемый лицом девушки свет стал мощнее, ослепительнее, пока Мами не осталось лишь прикрыть глаза и закрыться.   А затем она вдруг моргнула перед пьедесталом, вернувшись в церковь.   – Ну, что видела? – спросила Кёко, подождав лишь пару секунд.   – Все, – устало сказала Мами.