Сборник феерических аушек и кроссоверов

      — Она нас слышит? — спрашивает Логан.       — Нет, — отвечает Ксавьер, — её разум в полном покое. Она ничего не ощущает, не сознает и спит крайне глубоким сном, — и добавляет после короткой паузы: — Кого бы из них ты не имел в виду.       — Хорошо, — тихо говорит Логан и кладет руку на прошитое нанонитями адамантиума полистекло. За ним — погруженное в сон тело Джин Грей. Джин парит в беловатом мареве силовых полей. Её текущая поза — поза вознесения — неприятно напоминает о Фениксе, прорывающемся из её тела. Когда Логан обнял её в последний раз, за спиной у неё были крылья из звездной плазмы. Это объятье сожгло ему руки до кости.       Долго Джин в такой позе не остается — автоматика переворачивает тело, переводит в горизонтальное положение, микроуколами тока стимулирует мускулатуру. Джин получает лучший медицинский уход, который можно обеспечить — её смерть будет освобождением Феникса. Поэтому Джин будет спать еще очень долго.       Вокруг спорадически рождаются и скользят вниз, как затухающий фейрверк, рыжие искры — энергия Феникса истекает в пространство. Они стягиваются к дорожкам из кремния и золота на полу, стенах и потолке комнаты и поглощаются сверхсложной геометрией узора.       Профессор Ксавьер сидит в кресле рядом. Его новое тело — тело бывшего в коме пациента — лишено прежней травмы позвоночника, но еще не восстановилось после долгого бездействия. Эта способность сменить тело, как змея меняет кожу, напоминает Логану о том безумном японском ученом, которому он обязан адамантием на своих костях и стертой памятью.       — Логан, — кашляет профессор. На руке Росомахи проклюнулись когти и почти уже коснулись полистекла. Спохватившись, он втягивает их обратно.       Но гнев Логана не утихает — вместо этого он просто меняет точку его приложения:       — Да откуда в Джин вообще эта тварь?!       — Не знаю, к сожалению, — честно отвечает Ксавьер, — когда я нашел её, в ней уже был этот зверь. В её воспоминаниях я не нашел никаких зацепок, а самого Феникса в последний раз видели еще до моего рождения.       В свое время профессору удалось выделить пару катастроф, которые бы подходили по времени и характеру разрушений, но ему не удалось ни подтвердить, ни опровергнуть участие Феникса ни в одной из них.       — Если узнаете — скажите, — цедит Росомаха, — я их навещу.       — Все навестим, — аккуратно поправляет его профессор. — Не у тебя одного есть к ним вопросы.       За стеклом несколько искорок запутываются в волосах Джин Грей. Они прожигали бы и автоматику, и пол, если бы не защита, но ей они не причиняют вреда. Сложно судить, является ли устойчивость Джин к энергии Феникса хорошим или плохим знаком.       — Бобби может держать своего под контролем, — говорит Логан. — Он даже может черпать из него и оставаться в себе.       — Его зверь многократно слабее, — замечает Ксавьер и добавляет на всякий случай: — И я бы предпочел, чтобы ты не говорил никому в Школе, что у нас есть еще один. После произошедшего... я бы не хотел травли.       Подлинной травли не будет, ученики Сокрытой Школы — меж своих: Школы, Сокрытой У Всех На Виду — слишком хорошо для этого воспитаны. Но подспудный страх куда сложнее изжить. Ксавьеру прекрасно известно, сколько всего таится в людском подсознании.       — Может, она не может как он... Но как было раньше... есть ли у нас шанс?.. — Логан не заканчивает своих рассуждений. Ксавьеру это и не нужно, чтобы знать, что он имел в виду. Обычно Росомаха более закрыт — напластования психических травм, своего рода соединительная ткань шрамов разума, обеспечивают ему некоторую защиту. Но сейчас в его разуме зияет открытая рана. Это во-первых. Во-вторых, он сам отчаянно желает быть прочитанным.       Ксавьер думает, что должно быть, весьма удобно, когда собеседник понимает тебя без слов.       — Вернуть её? — отвечает он Логану. Вопросительная интонация профессора — дань вежливости. Людям приятно, когда собеседник понимает их без слов, но при этом они всё равно не любят, когда читают их мысли. Ксавьер привык не акцентировать на этом внимание.       — Вы ведь пытались, — Логан проглатывает "когда вас убили", — разделить её и Феникса обратно.       — Вновь отгородить её разум от Феникса, как я уже однажды сделал с ней, когда она была ребенком, — любезно подсказывает профессор. — Я решил, что ребенку не стоит иметь дело с подобной сущностью. Разумеется, я знал, что мои барьеры не вечны, но я рассчитывал, что ко времени, когда они падут, она будет достаточно сильна, чтобы справиться с ним. Я думал, что я хороший учитель...       — Вы не могли предвидеть всех обстоятельств.       — Спасибо, — кивает Чарльз, — но ты слишком ко мне милосерден. Это, наверно, потому, что ты еще не услышал, что я не могу вернуть её.       Только кровавые засечки меж костяшек пальцев Логана выдают его гнев.       — Я могу поставить барьер, который отгородит Джин от Феникса, но для этого мне нужно, чтобы их разумы существовали раздельно. Поэтому было так важно успокоить Джин, заставить её отпустить эмоции, стимулирующие её связь с ним. Тем не менее, разделить Феникса и себя может только она сама. Это касательно ситуации на момент моей смерти, — эти слова слетают с его губ так легко, что Логану остается только позавидовать. — Сейчас же я не знаю, возможно ли для Джин уже разделить себя и Феникса и не поглотил ли Феникс её целиком.       — Вы знаете, что она сказала мне? — спрашивает Логан. — В самый последний момент.       Профессор Ксавьер вежливо молчит, ожидая, когда Логан продолжит. Как телепат, он, конечно, знает, но он с легкостью читает и то, что Логан сейчас говорит не затем, чтобы сообщить информацию. Ему нужно выговориться. Человеческий разум придает сверхъестественно большое значение произнесенным словам.       — Она сказала мне, что смогла понять Феникса, — наконец продолжает он, — Она сказала...       Он не заботится о точности формулировок и интонаций, чтобы передать слова Джин: он знает, что профессор прочтет точное воспоминание у него в голове — оно слишком яркое, слишком злое, чтобы не прочесть. И профессор читает.       "— Я смогла с ним поговорить, — экстатически шепчет Джин. Её глаза чернее ночи, — с Фениксом. Мы поладили. Он был напуган, знаешь. Все его боялись, и он тоже боялся, — вокруг неё горит алый ореол истекающей мощи, и на глазах Логана из него сплетается еще один огненный хвост. — Но мы во всем разобрались. Это всё ошибка. Он больше не будет, теперь я могу конт...       Логан нежно гладит её по щеке и раскрывает перед ней вторую ладонь. Там у него — точь-в-точь по заветам Страйкера — вживлен глаз. Джин смотрит в него и теряет сознание. Логан подхватывает её, обнимая, и еще не затухшие крылья сжигают ему руки..."       Ксавьер покидает воспоминание прежде, чем боль захватывает его. В настоящем Логан механически трет ладонь левой руки — туда ему незадолго до Алькатраса вживили глаз мутанта Маски, принадлежащего к стабильной генетической линии мутантов, ведущей род от Индры. Глаз не восстановился вместе с собственной плотью Росомахи, и Ксавьер чувствует его облегчение от этого факта.       Чарльз решает, что здесь нужна небольшая пауза. Логан достаточно обнажил свои раны, сделав это признание. Перед тем, как они продолжат, ему нужно передохнуть.       Иногда Чарльз думает, что если бы у него уже не было денежного состояния, он мог бы сколотить его, работая психоаналитиком.       — Но ты ей не поверил, — резюмирует он через шесть с половиной секунд.       — Еще бы, — слишком быстро отвечает Логан, отворачивая лицо от профессора. — Она там вся в огне, вокруг неё тела превращались в пепел — какой это к черту контроль. Ко всем чертям. Я даже не знаю, кто это говорил, она или Феникс. Я даже не знаю, была ли она еще там...       — Мне жаль, — отвечает Ксавьер. Он не пытается смотреть на Логана — вместо этого он смотрит за прочнейшее полистекло, где в бесконечном сне пребывает тело Джин Грей, джинчуурики Девятихвостого Феникса.       — Если бы Роуг сохранила свой дар, — продолжает профессор, — я мог бы перезапечатать Феникса в неё. Её дар поглощения идеально бы скомпенсировал переизбыток его энергии, но так... боюсь, я не знаю никого иного, кто бы подошел.       Он ловит в сознании Логана идею, приправленную надеждой, и отвечает на вопрос, прежде чем он задан:       — Нельзя быть одновременно и дверью, и тем, кто её закроет. Во всяком случае, если можно, то мне неизвестно, как. Я бы удержал Девятихвостого — но нет того, кто бы передал его мне. Остальные способны запечатывать только уже освобожденных зверей — а ты знаешь, в каком случае они освобождаются.       Логан в разочаровании сжимает кулаки, на костяшках через распоротую плоть проблескивает адамантий.       — Мне жаль, — совершенно искренне повторяет Ксавьер, — что всё так получилось.       Логан выдыхает, успокаивается, замолкает. Пока он молчит, за стеклом огненные искры, как слезы, продолжают стекать по воздуху на покрытый узором пол. Потом Логан наконец вновь поворачивается к профессору и говорит на этот раз почти ровным голосом:       — Я абсолютно уверен, что так было надо.       Чарльз кивает. Он телепат, и он знает — и Логан знает, что он знает — что это ложь. Но еще он знает, что будет бесконечно жестоко мешать Логану пытаться в неё поверить.