Последний договор

На двадцать второй день побега Зоро не просыпается. Однако не просыпается он вовсе не потому, что мёртв или впал в кому, а потому, что и не ложился. По его приблизительным подсчётам, они не смогли соответствовать изначально заданной скорости, а сражения с разными волшебницами только замедляли их. Таким образом, они безнадёжно отставали от графика и были вынуждены идти всю ночь. Шар света, созданный Луффи, всё сильнее тускнел по мере того, как они продвигались по дороге. Ситуацию упрощало их местоположение: огромный затяжной поворот закончился, и теперь им оставалось лишь идти по прямой. По бесконечной, заходящей за горизонт и чарующей прямой. Луффи не мог оценить всю красоту открывающегося пейзажа, так как беспросветно устал, и на шестой день пути был измотан. К тому же, нестерпимо хотелось спать, и Зоро попросту был вынужден практически силой тащить его за собой, надеясь, что Луффи удастся каким-то образом потеряться, и он, наконец, станет свободным человеком. Поедет домой, заведёт большую, но дружелюбную собаку, которая будет встречать его с работы, а он, в свою очередь, будет убирать за ней и никогда не ругать, потому что убирать за Луффи — это ещё хуже... Если вам вдруг интересно, Зоро знает, кого последние минут десять несёт на спине. Из-за нагрузки его скорость падает, но он не отступает, и продолжает методично вышагивать вдоль дороги, пока Луффи очень старается не впадать в сон слишком глубоко. Зоро встречает рассвет. — Луффи. — Он ставит на землю и толкает в бок волшебника, который последние полчаса умудрялся не просто спать, а при этом и переставлять ноги. — Луффи, проснись. — Я не сплю, — заявляет Луффи, продолжая спать стоя, и при этом выглядит весьма невнимательным слушателем. Зоро тяжело выдыхает. Как же иногда с ним бывает трудно... Он тянет руку к соломенной шляпе на чужой голове, но её тут же перехватывают и сжимают так сильно, что кость готова вот-вот треснуть. Луффи открывает глаза. С крайне доброжелательным видом руку отводят от шляпы. — Луффи, смотри, — кивает Зоро в сторону горизонта, за который уходит дорога. Полный неохоты, Луффи начинает медленно осознавать происходящее. И не то, чтобы ему не нравится... Так или иначе, он не разделает крайне довольного вида Зоро. «И что?» — так и вертится на языке, но он решает в этот раз промолчать. Побудешь волшебником — и не таких чудес повидаешь. Солнца ещё не видно, однако оно так же спешит взойти, как кот, которого вы очень хотите позлить, выставляя происходящее за игру, спешит расцарапать вам руку, чтобы вы кричали, плакали и ненавидели этого кота. Солнце так же доброжелательно, как кот, которого очень хотят разозлить, только оно ещё до вас не добралось. Но стоит вам уснуть в полдень на пляже, как вы возненавидите все оставшиеся летние дни. Оно уже освещает дорогу перед ними и лес, растущий по обе стороны, и лишь набирает обороты. Облака возле самого солнца ярко-оранжевые и насыщенно-жёлтые, а чуть дальше и вовсе фиолетовые, розовые и совсем немного красные. Словно сегодня за Солнце отвечает не Ра, а кукла Барби. Зоро не имеет ничего против куклы Барби; он просто считает такие куклы издевательством над теми девочками, которым придётся с ними играть, да и сам, откровенно говоря, побаивается к ним подходить: всегда доброжелательное лицо Барби недвусмысленно намекает на фильмы ужасов. Впрочем, розовые облака — это не плохо, и со временем они большей частью превращаются в красные, оказавшись в свете восходящего солнца. Как специально отмечает Зоро, молодая семейная пара останавливается им в десять минут восьмого. Часы в машине — первые, которые он видит за последние пять дней, и Зоро, вопреки всему, несказанно рад их видеть. Парень и девушка любезно предлагают подвезти их до города с незнакомым названием, и Луффи, не дав Зоро сказать и слова, принимает приглашение и садится в машину. Он может любить пешие прогулки, но за пять полных дней невероятно устаёшь от всего. Как он может любить любой вид мяса, но без остановок есть его в течение недели, иногда прерываясь на сон, — перебор. Симпатичная девушка со светлой копной волос за рулём улыбается, глядя в зеркало заднего вида, тому, как Луффи рад их машине, и её совсем не пугает посох за спиной. Её муж расспрашивает их, каким образом они оказались в столь глухом месте и как долго они уже здесь находятся, но Луффи через несколько минут бесцеремонно засыпает на ногах Зоро, пытаясь поджать под себя собственные, однако просто не помещается. Зоро как-то уклончиво отвечает на вопросы, про себя кривясь на каждое сказанное слово: «Да, мы просто путешествуем», «Так получилось», «Маг? А, нет, я знаю его всю жизнь, он просто "с приветом"». Конечно же, Луффи совсем не маг. Зоро ни одного мага в жизни не встречал. Они что, носят плащи? Он всегда считал, что это прошлый век, и теперь они носят что-то вроде картонных коробок. Точно, картонных коробок. По типу такой, в какой он спит, потому что проиграл все деньги в карты. Тот факт, что Зоро в жизни не проигрывал в карты, не рассматривается и вовсе. Зачем?! Пока они едут, обе сумки оказываются в ногах Луффи, и Зоро, поинтересовавшись, сколько ещё осталось ехать до города, ужасается, услышав: «Час». Он бы смог донести Луффи до этого города, с какой бы скоростью сейчас ни ехала машина, однако вопрос поставлен неверно. Правильный вопрос, в таком случае, звучит следующим образом: когда бы они тогда до него добрались? Очевидно, нескоро. Весьма своевременно Зоро решает поспать. Очень удобно путешествовать по миру с тремя мечами в одной сумке и с неприкрытой магией в другой. В одном случае, люди ненадолго теряют рассудок, если решают, что украсть вещь у парня, подозрительно похожего на волшебника — отличное решение. В другом случае, они могут потерять конечность, если решат, что вот этому с виду сильному парню эти три меча совсем ни к чему. Пообщавшись, к слову, с магом, который живёт, не зная слова «последствия», Зоро поверил в себя, и теперь вполне может, как в лучшие времена правосудия, за кражу мечей отрубить этими самыми мечами вору руку. А потом должна начаться игра, которая совершенно точно придётся Зоро по вкусу: «Давай, попробуй, останови эту кровь». Игра, помимо невероятного азарта, к тому же, на время. Семейная пара, так и не решив, куда довести нежданных попутчиков, останавливает машину на заправке, на самом въезде в город, и тех эта остановка вполне устраивает. Зоро едва ли не силой выволакивает Луффи на улицу, из прохладной машины с удобными сиденьями и не слишком удобными ногами Зоро, однако те являются весьма приличной альтернативой подушки, если Зоро не против; ноги, которые в один момент исчезают из его небольшого мирка, вдруг заменяются сильными руками, которые не намерены с ним церемониться. Зоро выносит Луффи и бросает того на дорогу, по которой машины заезжают на саму заправку, бросает рядом их сумки, на Луффи, после извинений перед хозяевами машины, приземляется и посох, хлопает дверь и семейная пара отправляется дальше, абсолютно уверенная, что только что никого не подвозила. Луффи, опомнившись от падения, нечленораздельно что-то булькает, мямлит, кряхтит и возмущается, однако все протесты остаются непонятыми, так что совсем скоро он успокаивается. Если к Луффи вообще применимо это понятие. Как оказывается при расспросе одного из работника заправочной станции (попробуй, не ответь, если спрашивают грозного вида парень с тремя мечами и волшебник, которого всё достало и который нестерпимо хочет есть и спать), они попадают в средних размеров город. Не такой, что его не найти на карте, однако едва ли в нём найдутся крупные постройки. В городе, помимо заправок, имеются: автовокзал, половина направлений на котором закрыты, пара отелей, где можно остановиться, и порядка двадцати тысяч жителей, которые упорно не знают, куда себя деть. Зоро спрашивает, как добраться до отеля, но дальнейшие слова ни о чём ему не говорят. — Тогда попробуйте... Просто идти прямо, — советует им мужчина средних лет, которому просто не повезло стать офисным работником. — А теперь извините, но работа ждать не будет. Зоро благосклонно отпускает его комбинезон, завидев подъезжающую машину. — Я хочу есть, Зоро, — в очередной раз жалобно произносит Луффи. — Пошли поедим. — А ты знаешь, куда идти? Луффи отрицательно качает головой. — Тогда, — заключает Зоро, — мы будем делать то, куда придём. Они приходят в кинотеатр. Зоро вообще удивляется, что в этом городе есть кинотеатр, пусть небольшой и с афишами, которым, кажется, больше лет, чем ему, но он есть. Луффи вновь качает головой: нет, кино они смотреть не будут. Поскольку Зоро, сам того не подозревая, оказывается в центре города, их, как вражеский отряд из засады, обступают со всех сторон разного рода заведения, но во всех из них можно поесть. За пять дней от тушёнки и прочих консервов начинает тошнить. Не то чтобы Зоро или Луффи были привередливы в выборе еды, вовсе нет. Попросту есть из банки, а иногда руками — это не очень удобно. Как и множество раз до этого, Зоро и Луффи вваливаются на кухню очередного ресторана с совершенно серьёзным видом, успев по пути перехватить из чужих рук меню. Повара и официанты ошарашено смотрят на них, словно перед ними — пришельцы или, по крайней мере, отрастившие ноги чизкейки. Второе сравнение понравится им гораздо меньше: оба знают, что, при посторонней помощи, чизкейки могут отрастить не только ноги, но и руки, и создать множество проблем. Они же, в свою очередь, просят не столь многого, и, опять же, с собой. Хотя Луффи, как ему и полагается, просит очень многого, и каждый, кто следующий час готовит ему еду, очень сомневается, что в него вообще может столько поместиться. Получив три внушительных пакета, они покидают ресторан через чёрный ход, а после этого повара никак не могут понять, откуда вдруг такая недостача. Всё, в принципе, проходит хорошо. Не как в тот раз, когда официантка от испуга вызвала полицию, и им пришлось срочно и очень организованно уходить в другой ресторан, чтобы обойтись без человеческих жертв. Зоро даже не может назвать это «кражей». То, что они делают, скорее, налоги. Именно так, налог на волшебство; и ещё немного — налог за то, что это волшебство ничего не сделает на вашей кухне. Сложно сказать, какое количество людей ежедневно платит этот налог, даже приблизительно. Однако, как можно понять, не такое уж и большое, раз число волшебников до сих пор остаётся неизвестным. Где-то на границе своего сознания, далеко-далеко, где всегда прячутся самые интересные мысли, Зоро понимает, что то, что они делают, как используют других людей, не думая о последствиях — неправильно и эгоистично. Возможно. Но вот другая мысль, уже поближе, где-то на расстоянии нанометра от того, чтобы произнести её вслух. Мысль услужливо напоминает, что они, в конце концов, в бегах. Точнее, не они, а только Луффи. По крайней мере, был. Наверное, всё же делает вывод Зоро, ему тоже достанется, когда будет вершиться правосудие, потому что он помог Луффи, как никто другой. И ещё одна мысль, что находится всё же несколько ближе к первой, чем хотелось бы. Их убьют. Скорее всего, их убьют, и будет ли всё, что они сейчас делают, иметь значение, если Зоро знает, что у волшебников наказание за дезертирство — казнь? Его, может, и не будут убивать. Но что тогда имеет смысл, если он останется жив, но убьют Луффи, и только за то, что тот открыл для себя самостоятельную жизнь с новой стороны? Побег — это выход; какой-никакой, но выход, и такими выходами принято пользоваться, а не смотреть на них, пока двери навсегда закрываются. А если Луффи удастся выжить на этой войне, то ничего не стоит погибнуть в следующей; ну, или в той, другой, которая в очереди после следующей. Или Луффи, если вдруг повезёт, умрёт от старости. Если к магам вообще применимо такое понятие, как «старость». Луффи дёргает его за рукав футболки. И Луффи, на первый взгляд, очень даже жив. Зоро может подумать, что «к сожалению, он жив», но ведь обманывать самого себя — не выход, так? В какой-то степени, Зоро всё же рад, что Луффи жив. Ему всё ещё мало времени, что им дал мир, чтобы спокойно умереть. Или чтобы спокойно дать умереть Луффи. Так что пока Луффи жив, у них всё хорошо. Проблемы начнутся, когда он умрёт. Нет, даже не так. Если он умрёт. Потому что умирать просто так, ни за что, и даже умирать за идею — это не дело. Они заходят в отель. Пакеты с едой, которую решили приберечь, сейчас в безразмерной сумке Луффи, вместе с мечами Зоро. Так что вид у них самый доброжелательный, какой только может быть у людей, что пытались отрезать себе ноги и вырезать глаза. Впрочем, Зоро и Луффи могут просто подняться на второй этаж, где начинаются жилые номера, и занять любой свободный. Более того, они могут занять даже любой уже занятый номер, и никто не посмеет их выгнать. Но если что-то делаешь, то делай, как полагается. К тому же, некое, но весьма расплывчатое понятие культуры в них ещё осталось, и иногда к нему обращались. Правда, не всегда успешно. Их номер скупой и безликий, такой же, какой может быть ещё в тысяче гостиниц по всему миру. Это вовсе не значит, что номер соответствует мировым стандартам; он, если и соответствует стандартам, то весьма низким и очень скромного человека, как и сам номер. Потому что Зоро со своим не таким уж и высоким ростом, едва выше среднего, больно ударяется о напыщенную, нагло свисающую с потолка люстру, которая почти лишает его глаза и больно царапает лоб. Люстра выглядит, словно её украли из роскошного французского дворца, хорошенько сжали, кое-где ободрали мелкие детали, кое-что подкрасили и подклеили, немного побили, что-то оторвали и заложили в ломбарде, а потом оставили свисать с потолка, но уже очень далеко от Франции, на манер петли. Атмосфера в номере царит непередаваемая. Впрочем, это не повод отступать. Представьте серые стены в одной половине номера. А теперь представьте, что их выкрасили в жёлтый; в такой жёлтый, каким красят туалеты в школах; но стены всё равно остались серыми. Представьте недостающий кусок обоев за шкафом. А теперь представьте, что обои на месте, но лучше бы их не было; потому что тогда бы шкаф был достаточно высоким, чтобы хранить одежду (насколько он может быть, с такой-то люстрой). Представьте линолеум. Достаточно, можете оставить пол в покое, ему и так досталось. Представьте две кровати, разделённые тумбой. А теперь представьте, что, если ваш рост больше, чем у среднего семилетнего ребёнка, ваши ноги всегда будут свисать с кровати, какого бы дальше роста вы ни были. Отлично. Представьте серые от стирки простыни. Снимите их, и вы не увидите след от мочи только потому, что вам повезло. Представьте шкаф, который, когда ещё был деревом в лесу, очень хотел быть комодом. А теперь не открывайте дверцу, потому что кто знает, что за ней. Представьте линолеум ещё раз. Представьте, как весело на нём кататься, если его намочить, и представьте, как это будет делать ваш простоватый сосед по комнате после душа. Вздохните и скиньте с плеча сумку. Подумайте о том, каким может быть душ. Нет, лучше не думайте, правда. — А ты можешь... Что-то с этим сделать? — спрашивает Зоро, снова пройдя под люстрой, но в этот раз осмотрительно пригнувшись. Мелкие детальки заскользили по его затылку. Луффи осматривает номер со смешанным чувством тоски, голода, усталости и самосохранения. У Луффи, что примечательно, чувство самосохранения присутствует, и даже в избытке. Только оно относится к тому особому типу волшебного самосохранения, когда у человека существует твёрдая уверенность в том, что бояться должен не он, а его. Из-за чего должны бояться его — не объясняется. — То, что я сделаю, не будет настоящим, — приходит к выводу маг, оценив положение. — Насколько ненастоящим? — Ты будешь думать, что мы живём не в подвале, но подвал никуда не денется. — Ну, хотя бы потолок подними. — Это разрушит здание. — И с каких пор тебя это волнует? Луффи приходит в замешательство. Новость звучит так, словно Зоро однажды сообщили (где-то после седьмой бутылки), что пить пиво — элементарно вредно для здоровья. «Действительно», — вот, что только и может подумать Луффи. Однако разрушать здание, всё же, не хочется, насколько бы неприятным оно ни было внутри. Ему нравится разрушать, но что-то масштабное; например, валить деревья одним заклинанием или прорубать проход в скале в качестве домашнего задания, а потом восхищаться собственными способностями и крутостью. К тому же, в отеле могут каким-то образом оказаться люди (и вполне возможно, что каким-то образом живые). Пока что внеплановая эвакуация не входит в расписание дня. — Закрой глаза, — просит Луффи и берёт в руки посох. Зоро слышит жужжание и тихое дребезжание камня, смешавшееся со слабым шёпотом Луффи, таким, что и не разберёшь, когда он вдруг обрывается; чувствует колебания, будто от ударной волны, но те не сбивают его с ног и не вызывают желания прикрыться, скажем, мёртвым товарищем, которому уже всё равно; и Зоро кажется, что, если бы радиоволны стали осязаемыми, сейчас они проходят не только через него, но и через весь номер. А если бы у Луффи оказался в море, то с помощью азбуки Морзе он едва ли смог бы передать нечто большее, чем ёмкое «МЯСО», или же «НАМ НУЖНО МЯСО»; так что нечего и говорить о собственной радиостанции. Когда Зоро, словно боясь ослепнуть от вспышки света, осторожно открывает глаза, номер уже завершил своё преображение. Луффи как никогда доволен своей работой, а в особенности — новой удобной кроватью, в полтора раза длиннее и заметно шире (как и вся комната), чем та была до этого. — Насколько хорошо работает магия? — первым делом интересуется Зоро и направляется к окну, чтобы проветрить комнату. — Ты только что сломал окно, — вместо ответа сообщает ему Луффи. — Старое окно не могло так открываться, значит, и это тоже не может. Не замечая этого, одним предложением Луффи сообщает массу информации. Так как закрыть окно не представляется возможным, очень важно отследить резкое похолодание воздуха на улице до ощутимых морозов; они, может, и не будут чувствовать их, но чувствовать не будет только мозг, и уже существует вероятность переохлаждения. К тому же, теперь каждая вещь в номере словно обтянута холстом с изображением этой же вещи, только получше; а те предметы мебели, которые до этого попросту не существовали, лучше вообще не трогать, потому что под их «холстом» нет ничего. Зоро аккуратно опускается на край кровати, что теперь вполне способна вместить его, но он совсем не удивится, если утром обнаружит следы на ногах, словно всю ночь он спал, закинув их на спинку кровати. Весь день они проводят в номере. Тем более, после изрядного вмешательства в восприятие окружающего мира, в таком номере можно и остаться. Они едят. Потом ещё раз едят. В третий раз они не едят, а лишь доедают то, до чего не успели дойти руки, и к десяти вечера пакеты оказываются пустыми. В перерывах между едой они дважды ложатся спать, и, как справедливо решают, этот день становится лучшим днём за последнюю жизнь. Магия Луффи посреди леса несказанно радует Зоро, когда волшебник просто вытягивает все, даже самые малейшие частички грязи из тела, но поход в душ был и остаётся разговором отдельным. Зоро выходит из душа, стараясь не думать о том, как тот выглядел до своего преображения, и надеется, что горячая вода не «сломалась», когда он её включил. Как не сломался кран. И пол, когда он на него наступил. Луффи лежит на кровати, закину ноги на стену, и бросает в неё что-то, очень похожее на резиновый мячик, размерами удобно помещающийся в руку. Когда Зоро подходит ближе, резиновый мячик превращается в какой-то сгусток тёмной энергии, испускающий маленькие молнии каждый раз, когда касается руки или стены; но молний этих Луффи, кажется, не замечает, как не замечает слабых разрядом электричества на электрическом стуле. Магический плащ висит на крючке между кроватями, над тумбой, но крючка этого не было, и Зоро уверен, что плащ даже не нуждается в том, чтобы Луффи поддерживал его положение в пространстве; плащ этот, что изрядно его пугает, выглядит вполне самостоятельным, чтобы самому парить в воздухе, да ещё и улыбаться складками своего капюшона. Зоро поводит плечами от пробежавшего по спине холодка, но, не желая показывать неприязни, не опускает глаза, а наоборот, смотрит в ответ тем особенным взглядом, который обращает уличные банды в бегство. Плащ смотрит на него в ответ, с ещё большей ухмылкой, от ушей до ушей, если бы у него, конечно, были уши; оголяет чёрные зубы и чёрные дёсна, глядит с нескрываемым презрением, после которого хочется вымыть лицо с мылом. Плащ явно намерен его пересмотреть. Плащ настроен столь решительно, что кажется, будто он готов задушить собой любого, кто не просто подойдёт, а не так даже посмотрит на Луффи; кто вообще посмотрит на Луффи. Так что Зоро билет в ад уже обеспечен. — ...Зоро, — доносится уже из другого, далёкого от него мира. — Что? — Ты как-то странно выглядишь, — продолжая разглядывать замысловатые, но очень расплывчатые при приближении узоры на стене, беспокоится Луффи. — Я говорил, что можно не сидеть здесь, а пойти куда-нибудь. Типа попугать местных. Что скажешь? — Скажу, что единственное место, куда здесь можно сходить, — это кинотеатр. Там, зуб даю, идёт или «Сияние» из восьмидесятых, или «Оно» за девяностый год. Но тебя туда не пустят, тебе нет пятнадцати. — «Сияние» классное! — восклицает Луффи, ровно сев на кровать. — Они позвонят твоим родителям, чтобы те забрали тебя домой, — с нажимом продолжает Зоро. — Хватит шутить про мой возраст. — Ха, не могу, — ухмыляется он, надев чистую футболку из глубин сумки Луффи. Сумка же относится к нему более благосклонно, чем плащ. Посох предпочитает Зоро не замечать. Когда Луффи, оскорблённый до глубины души, тянется за посохом, что лежит на краю его кровати, Зоро, быстро сориентировавшись, рывком хватает посох с чужой кровати и делает два шага в центр комнаты. Он прекрасно осознаёт, что даже близко не обезоружил Луффи; тем не менее, то, что могло произойти, ему не нравится. Луффи, крепко сжав в руке сгусток энергии, прицельно, словно играет в бейсбол, бросает его в Зоро, но тот не отбивает, а невообразимым образом рефлекторно разрезает мячик, расщепляя того на мельчайшие частицы, посохом. Очень удивившись такому повороту событий, тот даёт разряд электричества по всей своей длине, заставляя выронить себя на пол. Так, опасаясь удара, посох зависает в двух дюймах над ковром — и такая самостоятельность не может не пугать. Чары-коты, стоящие на бардачке в автомобиле, что по-прежнему принадлежит Военному комитету волшебного мира, едва успокоившись за три очень нелёгкие, полные нервов недели, вздрагивают, словно поблизости включают волшебный пылесос. Разбитые, опустошённые и отчаявшиеся, чары-коты с грустной мордочкой поднимаются на лапы, мокрыми глазами смотрят на Смокера через лобовое стекло, что вышел из машины и сейчас что-то обсуждает с Ташиги возле капота. Они словно втягивают носом воздух вокруг себя, и с бешеной скоростью отпрыгивают в сторону, увидев, что трещина в их банке увеличивается. Стекло всё ещё не потеряло ни малейшего осколка, однако, чары в этом уверены, это время не за горами. А ведь чары-коты создаются только для того, чтобы умиротворённо дремать всё своё существование... Чары не могут слышать, что уже после, в машине, говорит Смокер по поводу них Ташиги, однако тот бешено трясёт банку и сжимает так, что, будь банка из обычного стекла, точно разлетелась бы в разные стороны. Из-за этого они лишь сильнее вжимаются в стенку, переполняемые желанием, чтобы их оставили в покое. На самом деле, чары не умеют бояться. Они не умеют беспокоиться, не умеют грустить, жалеть не умеют, не умеют сочувствовать или сопереживать, даже не умеют делать поблажек. Однако чары, даже будучи весьма молодыми, привыкли к тому, что никто не мешает им выполнять свою работу, а они, в свою очередь, делают её безукоризненно и всегда чисто. Чары-коты смущаются и мгновенно пытаются сжаться до величины атома каждый раз, когда кто-то вторгается в их зону комфорта и мешает спокойному выполнению своих обязанностей. К такому не привыкнешь. Зоро заносит в номер неконтролируемо размахивающего ногами Луффи, перекинув того через плечо. Тот, заливаясь звонким смехом, тихо планирует, каким образом обхватить ногами шею Зоро и перевалить его через себя. Задача, прямо сказать, не из лёгких. С характерным звуком прогибающихся пружин Зоро опускает Луффи на кровать, и, продолжая глупо посмеиваться, что больше напоминает приступ икоты, ложится рядом, держась за живот. Животы обоих уже болят от смеха. — Прекратите это, — вытирая слёзы, просит у окружающего его мира Луффи. Остановив, наконец, свой смех, они облегчённо выдыхают. Зоро не может точно сказать, с чего именно они смеются, потому что причина успела позабыться, пока по затяжной лестнице они поднимались на второй этаж, при этом стараясь не смотреть по сторонам. Парень, в ту ночь дежуривший в отеле, не только пропустил их, но и, кажется, даже не счёл нужным замечать. — Погоди, Луффи, — приходит в себя Зоро. Принимать сидячее положение он не спешит. — А если честно, то что с тобой будет? — Умру, — пожимает плечами маг. — И не боишься? — спокойно продолжает интересоваться Зоро. — Один человек сказал, что люди умирают тогда, когда о них забывают. — Почему он так сказал? — Он умирал. — Весомо. Зоро, скрестив руки на груди, так и лежит, внимательно рассматривая далёкий потолок. Голова уже не кружится, но всё ещё немного болит из-за громкого смеха. Отчего-то новость о смерти не воспринимается так критично, как, наверное, должна; и как воспринимается всеми людьми, не привыкшими, что люди, как оказалось буквально несколько минут назад, поголовно смертны. Зоро не хочет вставать, у него почти нет на это силы воли. Он чувствует себя уставшим из-за ночи, которая неуклонно и всё быстрее переходит в утро, но в то же время счастливым. Для него нет смысла бояться за собственное будущее, потому что это будущее может для него и не наступить. Сейчас Зоро лишь смутно помнит, как проводил последний год до встречи с Луффи, но вполне может охарактеризовать его одним словом: однообразный. Жутко однообразный, серый и скучный год с работой, которая никогда не нравилась, тренировками, которые начинали казаться бессмысленными, и... Наверное, чем-то ещё. А, ну да, с алкоголем, который всегда находился в квартире. Даже Усопп, как он успел узнать, живёт гораздо интереснее, но совершенно не смотрит на то, что ест. Зоро поворачивает голову к Луффи. Тот лежит, тихо и отчасти истерично похихикивая, уже без сил даже для смеха. Луффи и не собирается спать, в отличие от вчера, когда к утру едва переставлял ноги, готовый вот-вот свалиться. Двадцать третий день побега только вступает в свои права. Найти в номере часы не представляется возможным, и ночью сложно определить, который час. Всё, что можно сказать ночью о ночи, не имея при себе часов: сейчас темно. Если человек знает о ночи больше, чем этот простой для понимания факт, его следует опасаться. Мало ли, о чём он знает ещё. Зоро лежит с ощущением, что проваливается в бездну. Одновременно с этим он неуклонно погружается в сон, несмотря на не слишком удобное положение в пространстве. Посох рядом с Луффи опасливо поднимает камень, и в своей обычной манере смотрит с нескрываемым подозрением, переливая узором. К счастью, Зоро этого не видит. Должно быть, Луффи что-то ему говорит, но сейчас он совсем не в том состоянии, чтобы разбирать внятную речь. В нём, тем не менее, есть некоторое неопределённое желание поговорить, например, с собакой или договориться, наконец, с посохом и уладить все разногласия, и по поводу Луффи тоже. Зоро не знает, сколько в нём сейчас алкоголя, но, должно быть, достаточно, чтобы отдалённо вспомнить, как он действует на людей. Зоро сползает ниже и засыпает, закинув ноги на свою кровать.