Каждый раз, когда Фрэнки приходит в себя и осознаёт, что всё ещё жив, он удивляется. У него нет цели умереть, но если всё же получится, он будет не против. В какой-то степени, Фрэнки ждёт дня своей смерти, как ждут праздника.
У него нет костюма, в какой можно вырядиться, если захочешь сброситься с крыши или с размаху удариться головой о циркулярную пилу. У него нет гроба (хотя, справедливости ради, сделать себе гроб — отличная идея), в котором его дети — которых, впрочем, тоже нет — должны будут его похоронить, если, конечно, останется, что хоронить. У него нет завещания, после которого его воображаемые дети и воображаемая жена-вдова будут грызть друг другу глотки. И у него нет никаких гарантий, что завтра он не умрёт.
Если Фрэнки спросить, то окажется, что он не слишком доволен своей жизнью. Во-первых, из-за детской глупости он навсегда останется в инвалидном кресле, а половина его лица до самой смерти (и немного после) будет покрыта шрамами. Во-вторых, даже будучи в инвалидном кресле, он является отличным плотником (а при толковом помощнике и вовсе изумительным), однако ни одна компания, которой могли бы пригодиться его услуги, не желает этого признавать. В-третьих, сейчас Фрэнки лежит в больнице, и он не мёртв. Словом, сложно быть довольным, если ты жив. Всё остальное лишь ухудшает неутешительное положение.
Фрэнки лежит и понимает, что ничего не чувствует. Ему не больно, а сил на положительные эмоции не так уж и много. Впрочем, поводы для положительных эмоций всё же есть: хуже ему уже не будет, и всё тело могло болеть гораздо сильнее. Казалось бы, поводы, противоречащие друг другу. Однако Фрэнки находится явно не на пике своей мозговой активности. Он лежит, созерцая потолок — самое увлекательное занятие в больнице после того, как ты приходишь в себя. Время течёт как-то странно, словно бы обходя Фрэнки стороной, и он не может сфокусировать взгляд, чтобы рассмотреть стрелки настенных часов, сейчас бешено пляшущих по белой стене палаты. Фрэнки лежит, и не видит ни одного повода, чтобы заставить себя хотя бы сжать пальцы в кулак. Потолок множится, и Фрэнки находит причину, чтобы моргнуть. После этого созерцание продолжается.
В палату заходит врач, причём врач, как с неохотой отмечает Фрэнки, какой-то странный. Фрэнки привык к виду врачей после того, как приходит в себя, и все они поначалу кажутся странными, расплывчатыми и нечёткими. Иногда, из-за закрывающихся глаз, их двое или трое. Тем не менее, Фрэнки — не обычный пациент, и обмануть его не так-то просто. Когда к нему тянутся три руки, он знает, что перед ним, на самом деле, только одна. Когда ему говорят, что он, если захочет, быстро пойдёт на поправку (насколько это возможно), Фрэнки знает, что процесс затянется на месяцы.
Врач что-то спрашивает, что и всегда спрашивают врачи, когда их пациент только приходит в себя. Фрэнки не помнит, что он отвечает, но едва ли то, что он говорит, связано между собой. Чуть позже, уже когда он может здраво соображать, Фрэнки будет помнить лишь один фрагмент их разговора.
— А разве ты здесь работаешь? — сипло спрашивает Фрэнки.
— С недавних пор, — отвечает ему врач.
— Если задержишься, лучше запомни меня, — советует Фрэнки.
— Не задержусь, — утвердительно отвечает ему врач.
Фрэнки хорошо запоминает лицо врача, после этого тоже мелькавшее в палате, но вот имя в первую встречу ускользает от его взгляда, не приспособившегося воспринимать пляшущие в пространстве буквы. На самом деле, на бейджике, прикреплённому к больничному халату, красуется известное в некоторых кругах имя Трафальгара Ло. Тот, впрочем, никак себя не представляет, а через неделю пребывания Фрэнки в больнице, его, кажется, и след простыл. Тем не менее, Фрэнки об этом и не волнуется.
Пока Фрэнки лежит в больнице с многочисленными переломами, кажется, половины имеющихся костей (многочисленными и многократными), Зоро и Луффи на двадцать девятый день побега убегают от магического патруля.
Стоит заметить: «патруль» — весьма условное название. Слово «патруль» подразумевает, что маги будут
патрулировать улицу, город, область или страну, чтобы выявить нарушения и наказать их создателей. Патруль подразумевает, что перемещения магов происходят по расписанию и в соответствии с волшебными законами, о который вы никогда не узнаете. Помимо этого, те, кто находятся в патруле, должны делать это ежедневно и охватывать всю территорию, что им принадлежит. Так что то, что называется «патрулём» у магов, можно назвать ещё и «прогулка». Если нарушители найдены, то прогулка выдалась удачной. Если же никого обнаружить не удалось, то прогулка всё равно удачная, потому что со всеми магами всегда много проблем. Ещё одна немаловажная деталь: обычно, в патрулировании улиц замечено большее количество людей, чем три безумца на абсолютно добровольных началах, разъезжающих на кадиллаке по стране, и один из которых умер ещё два месяца назад, отравленный пойманной ведьмой — случай, на самом деле, единичный.
Так вот. Зоро и Луффи убегают от магического патруля. Убегать от магов сложно, даже если ты — тоже маг, но Луффи упорно не придаёт этому большого значения. Всё началось с того, что какой-то мужчина, выходя из паба, вдруг закричал им в спину:
— Ты! Ты, пацан! Мугивара Луффи! Я знаю тебя, ты тот, кого все ищут! Иди сюда, засранец!
После чего мгновенно протрезвел, окликнул своего пока живого напарника, на спор выпивающего шестнадцать пинт подряд, достал из-за спины причудливой формы посох и попытался произнести заклинание, связавшее бы ноги Луффи. Получил плевок в глаз. Очень удивился жизни, посмотрел вслед убегающему Луффи через слюну и, громко выругавшись, начал колдовать снова. Луффи, продолжая бежать, прыгнул на ходу, уворачиваясь от посланных змеек, которые могли бы связать его ноги, шикнул на них и побежал дальше, даже не оборачиваясь на Зоро, который, хоть и не отставал, явно познал смысл своего существования с другой стороны.
Ни у Зоро, ни у Луффи не было времени, чтобы рассмотреть странный посох в руках их преследователя. Однако если бы всё же выдалась свободная минутка, Зоро бы отметил, что посох очень сильно похож на металлическую косу (а на деле — и есть коса), а Луффи бы тут же, захлёбываясь слюной, пролепетал: «Хочу!..» И одному владельцу известно, зачем он был именно такой формы. Его напарник имел похожий посох, однако тот был сделан из более светлого металла, и оба считали, что двое, ввалившиеся с косами наперевес, будут производить впечатление. На самом же деле, люди, не распознав в них волшебников, полагали, что к ним заглянули фермеры.
И вот Зоро, на ходу перемахивая через низкую клумбу, бежит и думает, зачем ему вообще такая жизнь. Собака без намордника, где-то потерявшая своего хозяина, пытается наброситься на него и укусить за ногу, но Зоро проносится мимо столь стремительно, что она успевает лишь открыть пасть. Огорчённая таким развитием событий, она пытается укусить следующего бегущего мимо неё человека, но тот перемещается ещё быстрее, чем Зоро, и собака оказывается настолько зла, что пытается, от отчаяния, укусить собственную тень.
— Думаю, — стараясь не сбавлять скорость и хватая ртом воздух, пытается произнести Зоро, — сейчас на кураже можно забежать на беговые дорожки с препятствиями и побить пару мировых рекордов.
— По прыжкам в высоту? — вдруг интересуется Луффи, до невозможного счастливый, и, широко улыбаясь, легко перемахивает через ограду, тем самым оказываясь на проезжей части.
Едва успев оглянуться перед тем, как практически перелететь кованую ограду, Зоро замечает, что двое с весьма неудобными косами все ещё бегут за ними, и, что совсем не радует, их преследователи ускоряются. Машины то срываются с места, устремившись вперёд, то стоят в неком подобии пробки, и все шесть полос движутся рвано и несинхронно для того, чтобы было возможно быстро пересечь дорогу. Где-то на пятой полосе Луффи дёргает его за руку, рывком роняя на асфальт, и сердце Зоро совершает кульбит, одновременно с этим пытаясь выпрыгнуть из горла, чтобы отдохнуть от столь интенсивной перекачки крови. Оказавшись за машиной, которая стоит на месте последние пятнадцать минут, Зоро и Луффи пытаются отдышаться. Преследователи, впрочем, временно теряют их из виду. Зоро крепко сжимает ручку спортивной сумки с мечами, но отлично понимает: драться на проезжей части опасно потому, что умереть можно не от магии или стали, а всего лишь от того, что ты мешаешь движению машин. Тем не менее, несмотря на внезапно навалившуюся невероятную усталость, Зоро нравится то, что происходит. Он отчасти счастлив, ощутив мощный прилив адреналина, но отчасти его пугает возможность того, что за этой машиной их могут найти. Двое с косами, однако, не слишком спешат продвигаться дальше, пока внимательно не осмотрят машины в первых рядах.
Луффи тяжело дышит, но продолжает счастливо улыбаться. Он прикладывает левую руку к груди, туда, где под рёбрами бьётся сердце, ошалевшее от ничего не предвещавшей нагрузки, и, откинувшись на машину, посылает какой-то импульс, отголосок которого доходит и до Зоро.
— Что ты сделал? — тихо спрашивает Зоро, пытаясь аккуратно выглянуть из-за машины.
— Перезапустил сердце, или типа того. Ну, я это так называю, — поясняет Луффи, дыша уже совершенно ровно.
—
Типа того? — Зоро продолжает удивляться некоторой некомпетентности того, от чьих способностей сейчас зависят их жизни.
Луффи, стараясь совершенно не привлекать внимания водителей и пассажиров, которые ещё сидят в машинах, в том числе и в той, за которой они прячутся, укладывает Зоро на дорогу и, нависая сверху, поясняет:
— Если не ляжешь, я пробью тобой дверь машины.
Луффи кладёт руку на чужую высоко вздымающуюся грудь, что Зоро вдруг думает: «Этот идиот же сейчас поцелует меня. Чёрт его знает, что у него в голове! Или убьёт меня какой-нибудь своей магией». Но Луффи как-то странно выворачивает кисть, так, что Зоро смотрит прямо на ребро его ладони, и посылает ещё один импульс, такой силы, что Зоро чувствует, как ломается под спиной асфальт, и он уходит в него. Появляется странное чувство, какое бывает, когда в море лежишь на надувном матрасе: тебя безмятежно несёт на волнах, и кажется, будто под тобой уже ничего нет, ни матраса, ни воды; закрываешь глаза, подставляешь лицо в солнцезащитных очках солнцу, и так и лежишь, широко раскинув руки, в позе морской звезды; солнечные лучи приятно обжигают кожу, волны то поднимают, то опускают матрас, разворачивая его, как заблагорассудится; не слышно далёкого шума берега, не слышно других людей; только ветер и море. Луффи хлопает его по щекам, возвращая в реальность загулявшее сознание. Зоро, потерянно озираясь по сторонам, садится, обхватывая колени руками. За спиной в асфальте обнаруживается значительная вмятина, а на ладони Луффи содранная кожа. Будь на месте Луффи другой, более заботливый, более проницательный и более осторожный маг, он бы обязательно спросил: «Голова не кружится? Не болит? Не тошнит? Кровь из носа не пойдёт? Рёбра не болят?» Вместо этого Луффи спрашивает:
— Готов рвануть?
И Зоро несказанно рад, что рядом с ним сейчас именно Луффи, а не какой-то другой, «более»-маг. Луффи чертит пальцем на асфальте, как может догадаться Зоро, какие-то руны. Зоро удивлён, что Луффи знает хоть одну, и вообще знает, что такое руны. Должно быть, это в крови.
Луффи заканчивает возводить особый, сдерживающий магию, барьер прямо за их спинами, который будет некоторое время стоять, когда они побегут. Зоро чувствует себя на удивление хорошо, чтобы совершить ещё один такой забег. Преследователи как раз добираются до их ряда, где они сидят за одной из ближайших машин, когда Луффи и Зоро срываются с места и, обогнув движущиеся автомобили, перемахивают через ещё одну кованую ограду. Широким взмахом косы один из преследователей высвобождает длинную дугу энергии, которая летит прямо, проходит через барьер, не задевая обычных людей и вещи, но которая, достигнув Луффи, откинет его назад. Увидевший это Зоро отпихивает Луффи в сторону, а сам разворачивается и, повинуясь вопящим инстинктам, сдерживает только одним мечом, рукоять которого крепко сжимают обе руки, посланную не совсем магическую дугу, при этом откуда-то осознавая, что, если опустит меч, то согнётся пополам под её силой, но вряд ли уйдёт без последствий. «Какого чёрта я делаю?!» — грохочет у Зоро в голове, осознающего, что у него, похоже, получается её удерживать, вместо того, чтобы она просто прошла насквозь. Луффи взмахивает посохом, и дуга меняет направление, разбиваясь в невидимые искры после столкновения с землёй.
— Просто валим отсюда! — командует Луффи.
Меч моментально оказывается в ножнах. Преследователи покорно ждут, когда перестанет действовать барьер, который они ещё могут разглядеть, при этом наблюдая, как их добыча убегает в чащу леса, который почему-то называют «городом».
Через несколько минут, зацепившись за угол здания, Луффи на запредельной скорости сворачивает в проход между двумя фасадами, где спустя пару секунд появляется и Зоро. Выбор между «карабкаться наверх» и «по-быстрому перемахнуть через невысокую стену» очевиден, и вместо чьего-то заднего двора, окружённого забором, они решают преодолеть стену, перевалившись через которую ещё обязательно пожалеют об этом. Луффи подсаживает Зоро, чтобы тот мог дотянуться до самого верха, и Зоро, подтянувшись, действительно переваливается через кирпичную стену, после чего, не удержавшись, больно падает на спину. Следом появляется и Луффи, так же перевалившийся, однако удержавшийся и опустившийся на ноги.
— Почему ты не можешь по-быстрому вызвать огненный торнадо, и просто убить их? — наконец интересуется Зоро, лёжа там, куда с древних времён плевало великое множество ртов. — Ты же супер-сильный, вперёд!
— Я не могу пользоваться сильной магией! — как маленький ребёнок протестует Луффи, едва не топнув ножкой. — Если использую, то все маги просекут, что я здесь.
— Может, просто не стоит подписывать из огня «Здесь был Луффи»?
— А зачем тогда вообще создавать торнадо? — Он помогает Зоро подняться и вдруг вспоминает: — Точно! Зоро, это же Сям и Бути. Они типа копов, только странные и косят под котов, — в своей обычной информативной манере объясняет Луффи.
— Имена звучат, как будто они идиоты, — бесстрастно комментирует Зоро. — А то, что косят под котов... Это ты сейчас серьёзно?
Луффи кивает, и Зоро попросту вынужден выдохнуть, прикрыв глаза рукой.
— Если мы будем просто убегать, то они скоро нас догонят, так? Тогда, может, просто спрячемся где-то? Или ты поставишь пару ловушек? Или уже что-то придумаешь, вместо того, чтобы тупо пялиться на меня, это же ты из нас двоих маг! Подумай, прежде чем ответить.
— Можно взять лазерную указку, — наконец изрекает Луффи, и Зоро готов плакать.
— Господи, Луффи! — вдруг восклицает Зоро, уже не боясь, что его могут услышать. Кто-то в этот момент как раз выглядывает в окно. — Мне плевать, что они выглядят как придурки, и что имена у них дурацкие. — Он хватает Луффи за грудки, и тот поворачивает голову налево, чтобы не видеть чужого лица. — Ты не можешь использовать сильную магию, хорошо, это я понял. Ты не хочешь их убивать, и я не буду тебя заставлять. Но если эти шерифы, гадящие в лоток, тебя всё же поймают, думаю, ты понимаешь, что случится. Так что, пожалуйста, включи голову и подумай, что нам делать.
Поджав губы, Луффи выдавливает из себя кивок. Ему очень не нравится, когда на него орут, а Зоро очень не нравится, когда существует вероятность, что кто-то из его друзей может умереть. Луффи и не думает об этом. Прекрасно осознавая свою силу, он понимает, что в нужный момент переступит через себя и обязательно всех спасёт — как ему и полагается. Он, кажется, и не догадывается, что всё может пойти совсем не так, как задумано. Но если Зоро вдруг волнуется по поводу того, что может случиться в самом ближайшем будущем, то Луффи будет делать то, что должен.
За их спинами вдруг материализуются Сям и Бути, причём, когда выдаётся время, чтобы увидеть их лица, не искажённые бегом, а только гримасой, Зоро действительно отмечает некоторое сходство с котами. Это сходство заканчивается там, где растут нарисованные усы, и живёт там, где поблизости должен находиться хвост. Они прыгают сверху, причём один из них, приземлившись, даже поднимает столп пыли. Губы их растянуты в глупой улыбке, полагающие, что они уже схватили добычу, но вся их решимость исчезает, когда Луффи, сделав шаг назад, достаёт уставший от вечной тряски посох из-за спины. Частично удовлетворённый Зоро отступает в сторону, но всё же не может контролировать свои руки, тянущиеся к мечам.
Вся магия, и без того рассеянная по миру, в данный момент находящаяся в маленьком переулке, среди высоких стен многоэтажных зданий, мусорных баков и трёх магов, с предвкушением наблюдает за происходящим. Магия любит Луффи, и всегда с интересом следит за тем, как он её использует. Иногда же магия берёт дело в свои руки, или добавляя своё количество, когда заклинание должно получиться как можно мощнее, или убавляя себя, когда Луффи действует со свойственным ему размахом. В этот раз магия, быстро уловившая ход мыслей своего любимца, собирает всю себя как можно ближе к Луффи; проникает в него всем своим количеством, бежит по венам и нервам, впитывается мышцами, пытается впустить себя больше, чем Луффи, кажется, способен вместить. И если он шёл в наступление, не слишком представляя, что может спасти положение, то сейчас Луффи точно знает, что поможет им оборвать преследование и моментально закончить битву одним заклинанием.
Пока Сям и Бути, больше напоминая глупые восковые статуи, наблюдают за происходящим с интересом мыши, которую вот-вот сожрёт открывающая пасть змея, Луффи долго и как по учебнику читает заклинание, которое, казалось, возникло в его памяти из самых тёмных её закоулков. А когда Бути вспоминает, что, если они что-то не предпримут, то закончат как их друг, которого убила ведьма, перед самыми их носами, вращаясь, пролетает меч, но явно с целью лишь предупредить, и вонзается в стену ровно между кирпичей.
Единственные члены магического патруля, ими же и созданного, ошалело подпрыгивают на месте, когда совсем рядом с ними открывается уменьшенная версия чёрной дыры. Она медленно вращается, засасывая в себя воздух, мусор, пыль, реальность... И их.
Трафальгар Ло подходит к заправке со стороны леса, непринуждённо держа руки в карманах. Своим чёрным пальто и огромными ножнами за спиной он привлекает всеобщее внимание, и водители автомобилей вдруг решают, что дел поважнее у них хватает. В начале августа Трафальгар Ло приносит с собой холодную осеннюю погоду.
Работник заправки, мужчина средних лет, не осознаёт, что ему несказанно повезло, когда напарник попросил поменяться с ним сменами на сегодня. Ло был бы зол, не найдя его на рабочем месте.
Уставший Луффи, пройдя всего несколько метров до выхода из подворотни, приваливается спиной к грязной стене и садится на землю.
— Все коты боятся пылесосов, — с улыбкой замечает он, всё ещё держа в руках посох.
Тем временем Зоро вынимает из стены меч, вошедший в неё, словно в, скажем, яблоко, и понимает, что палку он снова перегнул. Вернувшись и спрятав меч, он присаживается перед Луффи на корточки, как делают взрослые при общении с маленькими детьми, и молча смотрит на улыбающегося, но вместе с тем грустного Луффи. Тот поднимает голову, но в этот же самый момент в небе над ними разрывается бомба, столкнувшись с силовым полем, что как раз и не дало ей удариться о землю.
Огненная волна прокатывается по относительно небольшому магическому куполу, зависшему в воздухе. Магу ничего не стоит создать такую защиту на некоторое время, но случается, что удержать её — непросто. По всему городу взрываются бомбы, так и не долетев до земли. Начинается паника, где-то кричит сирена, люди бросаются врассыпную, тут же забыв обо всех своих делах, опасаясь, что маги не смогут их защитить. Луффи видит в открывающемся за аркой небе светло-фиолетовое свечение, по которому то тут, то там прокатываются волны огня, вспышки света и осколки, падающие на землю уже обезвреженными.
Луффи едва не подпрыгивает на месте, когда всё начинается, но теперь он сидит, обхватив поджатые к себе ноги руками, и слабо раскачивается на манер маятника. От внезапных разрывов Зоро и вовсе падает, не сумев удержать устойчивого положения, но тут же спешит сесть обратно. Под оглушительный грохот и сдержанную, уже молчаливую панику он немного наклоняется к Луффи, тут же прекратившему свои невнятные движение, кладёт руки на его колени и вдруг замечает, что вокруг стало поразительно тихо. Луффи пожимает плечами, как бы говоря: «Почему нет?» В голове Зоро рождается закономерный вопрос: сколько же всего заклинаний знает Луффи? Но и этот вопрос отходит на второй план. Одна бомба взрывается прямо над их головами, а точнее над невысоким домом, в проходе которого они отсиживаются. Луффи ощутимо вздрагивает, а Зоро ощутимо наклоняется на бок, но успевает сохранить равновесие.
Зоро знает, что следует что-то сделать. Что Луффи, в общем-то, никогда не должен был попасть под обстрел или в город, который пытаются разбомбить, не осознавая, что он предусмотрительно защищён. Зоро знает, что в какой-то степени их местонахождение — его вина. Зоро знает, что Луффи совсем не хочет здесь быть, даже в безопасности, и чувствует, как он вздрагивает от каждой бомбы. Зоро, отчего-то, совершенно не боится.
Вокруг абсолютно тихо. Не слышно ни собственного дыхания, ни привычного шума улиц, ни езды машин, ни войны, что добралась уже и сюда. Вовсе не потому, что Луффи что-то колдует. Зоро не знает, как утешать людей: едва ли он делал это хоть когда-нибудь. Да и сейчас, как он может судить, не самое подходящее время. Впрочем, подходящего времени он может так никогда и не найти. Зоро опускается на колени, пачкая и без того до неприличия грязные светлые джинсы, и в последний раз смотрит на пытающегося не унывать Луффи перед тем, как тянется вперёд и закрывает глаза. Луффи неуверенно упирается рукой в чужое плечо, тем самым останавливая Зоро, и выглядит по-особенному удивлённо:
— Эй, ты что творишь? — спрашивает он с интересом человека, которому тату-мастер вместо огромного дракона на спине вдруг бьёт пятнистое яйцо, объясняя свой поступок тем, что из этого яйца вскоре вылупится дракон; а тату-мастера просто, что называется, накрыло.
— Серьёзно? Ты спрашиваешь
это? — Зоро слабо усмехается и, опираясь на колено Луффи, с упорством продолжает тянуться вперёд.
Луффи падает на бок, чтобы избежать намерений Зоро. А тот вдруг выравнивается и, залившись краской, закрывает лицо ладонями.
— Чёрт, о чём я вообще? — интересуется он у самого себя, усаживаясь на землю. — А, забудь.
Зоро не слишком представляет, как так вышло. Но сейчас он сидит на земле без особого желания смотреть на Луффи, а значит, вышло что-то не то. Казалось, всё было хорошо, и ничто не предвещало беды. Однако беда решила никого не спрашивать. Зоро очень хочет откинуться назад и лечь, но ему жаль ту немногую чистую одежду, что у него осталась. А ещё Зоро понимает, что сейчас не лучшее время копаться в себе.
— Эй, Зоро, — зовёт его Луффи. — Всё в порядке? Ну, извини, что ли, — наугад говорит он, очень надеясь, что угадает с распознаванием чужого настроения. Обычно, получается полностью наоборот. В этот раз результат не слишком отличается.
Одна бровь Зоро, словно сама по себе, ползёт вверх, даже если он знает, что вопрос «Серьёзно?» по отношению к Луффи — один из самых глупых вопросов. Глупее может быть только вопрос «Ты знаешь, что это опасно?» или, на крайний случай, «Ты можешь вести себя по-взрослому?» Такие вопросы Луффи предпочитает сразу игнорировать, отмечая, что те, кто интересуется подобными вещами, знают его недостаточно хорошо, а значит, отвечать нет смысла.
— Я расскажу тебе кое-что...
— «Кое-что»? — обрывает его Зоро.
— Угу, кое-что. Но потом. Сейчас есть дела поважнее.
— Например?
Подумав, Луффи предлагает:
— Поесть?
Недовольный Трафальгар Ло едет на машине по следам чужих шин. Именно на пути этих следов снег покорно расступается, а на обочинах его настолько много, что можно провалиться по пояс. Если вдруг какую машину занесёт, то и водитель, и пассажиры могут замёрзнуть насмерть.
Так начинается август.
Конечно, не во всём мире. Совершенно очевидно, что всего в миле отсюда о снеге и речи быть не может, но Ло слишком спешит, чтобы о нём забыли и здесь. На подъёме его машина прекращает своё движение. Он пытается завести её ещё раз, выкручивая руль, но машину лишь сильнее разворачивает. Ненадолго Ло выключает двигатель.
— Серьёзно? — спрашивает он у тишины, окружающей его. — Чем она вообще занимается?
Растопив абсолютно весь снег, лежащий насколько хватает глаз (что занимает порядка десяти минут), Трафальгар Ло вновь заводит машину. По пути он не слушает радио, не желая слушать мнения глупых экспертов, и лишь изредка включает музыку. Уже определив маршрут, по которому до этого ехали Смокер и Ташиги, Ло ускоряется. Стоит сказать, что он никогда не доверял Смокеру, а тот, в свою очередь, не слишком доверял Трафальгару Ло. Он имел полное право не доверять Трафальгару Ло, даже не встречаясь с ним лично. И не то чтобы оба были хитрыми лжецами... Нет, вовсе нет. Просто Ло всегда знал, что однажды, так уж выйдет, судьба сведёт его со Смокером, и тот перейдёт ему дорогу. Один подобный инцидент они помнили прекрасно, но в тот раз Смокер не хотел вмешиваться, а Ло не смогли сделать ровным счётом ничего.
Смокер ужасно злился каждый раз, когда слышал, как о Трафальгаре Ло упоминали как о члене Высшего Совета Волшебников. «Ещё бы Мугивару туда взяли», — думал про это Смокер, в то время как мысль о Луффи в Совете была его ночным кошмаром. Если бы даже о такой возможности поползли слухи — всего лишь слухи — он сделал бы всё, чтобы эти слухи оборвались как можно быстрее. К счастью, никто всерьёз и не рассматривал возможность. «Ну, не Мугивару же брать», — эта фраза стала своего рода известной, и использовали её тогда, когда лучше откровенно среднего кандидата не могли найти никого.
Трафальгара Ло же такая позиция никоим образом не устраивала.
Когда снег вновь появляется под колёсами, Ло замечает, что следы от машины, по которым он ехал всё это время, вдруг сворачивают в сторону и выводят на шоссе. Он никогда не специализировался на преследовании, и отличить даже магические следы от обычных в непрерывном потоке машин не представляется возможным. К тому же, как может судить Ло, он безнадёжно отстаёт от Смокера.
Магические зеркала не доверяют ему, хотя его история, казалось, облетела весь волшебный мир, так и не получив официального подтверждения. Они слишком любят Луффи, чтобы предоставлять информацию о нём без того самого официального подтверждения. Впрочем, они не предоставят информацию о Луффи даже в том случае, если увидят приказ о своём разбитии.
Магические зеркала — одна из самых преданных организаций волшебного мира.
— Куда мы идём? — не надеясь получить ответ, спрашивает Зоро после пятнадцати минут непрерывной ходьбы. — Ты хотя бы уверен, что мы идём в
правильном направлении?
— Не уверен, — отзывается Луффи. — Но мы идём в центр. Причём в центр прям в центр, в самый центр центра города.
— Куда-куда?
— В центр.
— О, — понимающе изрекает Зоро. — Боюсь спросить, зачем мы туда идём.
— Ты увидишь, — улыбается ему Луффи, похихикивая.
Ещё через двадцать минут, когда бомбардировка возобновляется, они переходят на бег, и через пятнадцать минут бега оказываются на большой площади. На площади, как и полагается, расположены фонтаны, городская ратуша и закрытые магазины с едой. В самом, как можно определить на глаз, центре площади, тем не менее, стоит большой складной стол, окружённый складными стульями.
— А я тебе говорю, что так нечестно! — истерично вопит какой-то голос, принадлежащий тому, кто сидит за столом.
— Нечестно — это играть в карты на службе, — довольно отвечает голос, принадлежащий уже другому человеку.
— Я же сказал вам, чтобы вы не шумели, пока я буду спать, — звучит третий низкий и очень ленивый голос; такой, будто его обладателю лень даже говорить.
— Есть, сэр! — хором выкрикивают два других голоса, а их хозяева подскакивают, чтобы отдать честь.
Когда Зоро и Луффи приближаются к одиноко стоящему столу достаточно близко, чтобы рассмотреть сидящих за ним, обстрел продолжается. Впрочем, здесь бомбы, как и до этого, взрываются в воздухе, но уже почти в пяти сотнях ярдов над землёй. Один из тех, кто сидит за столом, завидев приближающихся людей, поднимается, чтобы рассмотреть гостей, рискнувший выйти на улицу, поближе. Один из гостей оказывается давно знакомым другом.
— Луффи! — вдруг радостно выкрикивает он, размахивая руками. — Эй, это же Луффи!
— Я же сказал, чтобы мне не меша... А? — высокая фигура, лежащая не на раскладном стуле, а на шезлонге, открывает глаза, но негодование так и остаётся незаконченным. — Кто это там? — без особого интереса спрашивает фигура.
— Ой.
В ужасе Коби осознаёт, что только что разрушил всю конспирацию по местонахождению Мугивары Луффи, которая держалась месяц, причём разрушил, при этом переполняемый радостью. Вдруг в тридцати ярдах от стола, попав в землю, разрывается бомба, и разномастные осколки летят во все стороны. Коби едва успевает закрыть себя.
— Ты что, с ума сошёл?! — кричит его напарник Хельмеппо. — Нельзя переставать думать о барьере, ты! Хочешь, чтобы всё провалилось?!
— Да какая разница, — лениво отмечает фигура с шезлонга.
К этому времени Луффи подходит так, что может различить знакомые лица и, что немаловажно, вспомнить, кому они принадлежат. Он видит старого друга Коби, с которым он вместе учился столько лет, но специальность которого отличалась, и из-за этого они редко виделись; он видит странного кричащего парня, тыкающего во всё пальцами, и твёрдо уверен, что раньше его никогда не встречал; и он видит того, кого видеть совсем не хочется.
Коби быстро сокращает разделяющее их расстояние и заключает Луффи в объятия. Тот слышит, как Коби, едва не плача, признаётся, что не слышал о Луффи совсем ничего последние три недели, и не мог заставить себя не думать о том, что он, возможно, уже мёртв. Зоро не слышит этого, но, если бы слышал, то заметил бы, что Луффи никогда не допустит подобного развития событий. Коби подходит и к нему, и Зоро с некоторым уважением, раз уж маг — хороший друг Луффи, жмёт ему руку.
— Я — Коби. А тебя я никогда не видел. Ты откуда?
— Зоро, — представляется он и хмыкает. — И я из нормальной жизни. Когда-то был. Но, раз ты его хорошо знаешь, думаю, несложно догадаться, чья в этом вина.
Коби улыбается и хлопает Зоро по плечу. Тот отмечает, что Коби, должно быть, ещё младше, чем Луффи. Он не представляет, как это возможно, но выглядит дело именно так.
— А тот парень, — рукой Коби показывает на ужаснувшееся лицо напарника за своей спиной, — Хельмеппо. Он откуда-то из Европы, но не местный. Его перевели пару лет назад, и сейчас он в шоке от того, что Луффи его не помнит.
— А он должен?
— Два года назад он едва не лишил Хельмеппо магии, и больше они не встречались. Понимаешь, обычно, такие вещи не забываются, — Коби неловко смеётся, но доброжелательный настрой Зоро показывает, что всё в порядке. — А это, — другой рукой он показывает на высокую фигуру на шезлонге, — Аокидзи. И он совершенно точно не рад, что несёт дежурство с нами. Мы ведь всего месяц на фронте, и ещё не можем всего сами.
Стоит Коби закончить представление их небольшого отряда, как Луффи приходит в себя.
— Коби! — радостный крик разлетается по всей площади, прорываясь даже сквозь взрывы бомб.
Коби со слезами на глазах сгибается под силой Луффи, запрыгнувшего на его спину, радостно вопящего и размахивающего руками. «Коби! Коби!» — скандирует Луффи, который от радости, кажется, просто не знает, куда себя деть, и его разрывает на части от счастья. «Зоро, это же Коби!» — фраза тонет в грохоте ещё одной разорвавшейся на площади бомбе. Хельмеппо принимается кричать и совсем немного — паниковать.
Пустеющий шезлонг обнаруживается в самый последний момент. Зоро уже открывает рот, чтобы сказать, что за спинами Коби и Луффи стоит очень высокий и явно недовольный человек, как низкий голос Аокидзи грохочет, и бомбы никак не могут его заглушить.
— Я ведь всего лишь хотел поспать.
С криками ужаса Коби и Луффи валятся на землю. Зоро инстинктивно достаёт мечи, но тут же ловит себя на мысли, что обосновать его поступок с точки зрения логики не представляется возможным. Коби, опомнившись, рассыпается в извинениях, не забывая вовремя вставлять режущее слух «сэр». Аокидзи, тем не менее, удивлённый столь известным гостем, приглашает всех присесть и тут же создаёт два ледяных табурета.
— Сэр, не могу вас об этом просить, — краснея, начинает Коби, — и это идёт вразрез с уставом...
— Я не буду арестовывать Мугивару Луффи, — обрывает его Аокидзи. Коби, словно и не слыша, продолжает просьбу. — Я не буду его арестовывать, — медленно повторяет Аокидзи.
— Почему все, кого мы встречаем, и кто должен тебя арестовать, отказываются исполнять свои обязанности? — наклонившись, интересуется Зоро. — Это нонсенс, — выносит он недовольный вердикт.
— Потому что те, кто пытались меня поймать, сейчас далеко отсюда, — довольно замечает Луффи, приятно удивлённый ходом событий. — Вот уж не думал, что город защищаете вы! — обращается он уже к остальным. — Вот так встреча! А тебя я вообще не помню, — безжалостно отрезает Луффи, повернувшись к Хельмеппо. — Сидеть холодно!
— Тогда стой, — ледяным голосом изрекает Аокидзи. — Но пока есть человек, который категорически против твоего ареста, я не пошевелю и пальцем.
— О ком это ты? — бесцеремонно спрашивает Зоро.
— Тебе её имя ни о чём не скажет, — он выдерживает паузу. — Нико Робин. Если понадобится, с её подачи на восстание против ареста Мугивары поднимется весь Совет.
— Я её знаю, — отмечает Зоро. Вопреки ожиданиям, вопроса «Откуда?» не следует. — Ты тоже входишь в этот Совет?
— Военнообязанные не могут в него входить, Зоро, — поясняет Коби. — А если и входят, то в виде чрезвычайно редких исключений. Но, эм, Совету проще держать сэра Аокидзи на службе, при этом не давая ему доступа к важным решениям. Это очень несправедливо, учитывая его силу. Практически весь барьер над городом удерживает он один, в то время как нам досталась небольшая центральная часть города.
Зоро многозначительно кивает. Волшебная иерархия, думает он про себя, сложная и загадочная штука. Разбираться в ней нет никакого желания, а, раз их не пытаются убить или арестовать, надобность в этом и вовсе отпадает. Ко всему прочему, у Зоро нет никакого желания узнавать, что же такого случилось между Аокидзи (имя даётся с трудом) и Робин, что тот закрывает на происходящее глаза. Насколько он может судить, закрытие глаз на дезертирство может обернуться проблемами. В любом случае, это не его дело.
Через полчаса бомбардировка прекращается. На двух бомбах счёт заканчивается, и дальше до города долетают лишь осколки снарядов. Коби и Хельмеппо приносят всем ужин, ужасно довольные из-за встречи с Луффи, а тот никак не может успокоиться даже ночью. Они так и остаются спать на площади, решив, что это не такое уж и плохое место. Аокидзи ложится спать сразу после ужина (кажется, он даже ест во сне), а Коби и Хельмеппо упорно не хотят спать, аргументируя тем, что в любой момент бомбардировка может возобновиться, и Аокидзи кто-то должен будет разбудить. Луффи решает, что это их дело, и принимает походные матрасы, которые Коби предлагает им постелить. Такие ночёвки уже не кажутся странными, и Луффи лежит, глядя в ночное небо, и наблюдает за тем, как прозрачный фиолетовый купол постепенно исчезает.
— Не думаю, что хочу забывать их. Они забавные, — вдруг произносит Зоро, всматриваясь в далёкие звёзды и галактики, закинув руки за голову.
Барьер он видит только тогда, когда в него врезается что-то, что может нести разрушения; одинокие птицы пока не входят в этот список, как и облака, спокойно просачивающиеся сквозь него. Подобная выборочная магия, когда заклинания, кажется, сами решают, на кого или на что действовать, не перестаёт удивлять. Впрочем, он уже давно согласился, что всё это — просто за гранью его понимания.
— Не уверен, что что-то могу с этим сделать, — отзывается Луффи. — Даже маги, когда прямо сразу понятно, что они маги, не могут контролировать чужую память.
— Что за стрёмное правило?
— О, правила — это тупо. Не знаю, на мне они вообще не работают, — и он улыбается. — Может, прокатит, что они не похожи на магов?
— Нет, Луффи, они
очень похожи на магов.
— Правда?!
— Они втроём удерживали барьер над большим городом. На самом деле, это сразу выдаёт людей. Ну, так тому и быть. Не думаю, что это сильно мне навредит. — Зоро делает паузу. — Луффи, ты хотел что-то рассказать?
Но когда он поворачивает голову к Луффи, тот уже спит. Зоро, немного подумав, встаёт с матраса и идёт к свету небольших светящихся шаров, парящих над столом, за которым отчаянно борются со сном Коби и Хельмеппо. Зоро совершенно не хочется спать, когда он ощущает дуновения прохладного ветра в тёплую ночь. Маги не носят с собой часы, кажется, из-за какой-то давней обиды, и никто не может сказать, в котором часу за стол подсаживается Зоро. Он проводит в компании Хельмеппо, что вскоре отправляется на боковую, и Коби, ответственно несущего своё дежурство, всю ночь. Коби показывает ему магию, дабы развеять постепенно окружающую их скуку, и фокусы, которым его научили другие маги, которых научили другие маги, которых...
Глубже к ночи постепенно подтягиваются и другие люди, большей частью те, кто просто гуляют по городу летней ночью. Сложно сказать, во сколько, но Зоро в один момент отправляется в ближайший круглосуточный магазин, рискнувший открыться, и возвращается лишь через час, когда Коби понемногу начинает засыпать. Впрочем, с появлением Зоро сон отступает.
Во время беседы, через несколько часов ставшей частично одной большой бессмыслицей, Коби, как и ожидает Зоро, заикается о неком происшествии с Луффи, однако тут же одёргивает себя и упорно делает вид, будто ничего не говорил. К подобным «оговоркам» Зоро уже успел привыкнуть, и неосторожность Коби — не новость для него. Он только пожимает плечами.
Так и не ложившись спать, оба встречают рассвет за столом посреди главной площади. Хельмеппо беззаботно спит, чего сложно сказать об Аокидзи: с тем же успехом он может читать книгу. А когда он подаёт признаки бодрствования, Зоро понимает, что пора будить и Луффи. Пока Аокидзи отправляется за кофе для себя и Коби, они уходят, попрощавшись с последним, но не став будить Хельмеппо. Луффи довольно быстро просыпается и моментально вспоминает о завтраке. Тогда Зоро обещает, что они зайдут в кафе, и им всё же удаётся уйти.
На тридцатый день побега, когда Луффи и Зоро прощаются с Коби, Робин вдруг понимает, что её мирное пребывание дома подходит к концу. Вот только Нами, как и большую часть времени, оказывается против. Нет, она поддерживает Робин во всех начинаниях, особенно — в зарабатывании денег, но всё же ей слишком не хочется, чтобы Робин вновь оставляла её. Каждый раз с нетерпением Нами ждёт возвращения своей девушки, и каждый раз что-то внутри неё вопит, что Робин может и не вернуться. Казалось бы, что может быть страшного в работе археолога? Должно быть, то, что по ночам не даёт Нами спать в холодной постели. Но что она может изменить? Её влияние на жизнь Робин, о чём она всё же не сожалеет, не так велико, чтобы та могла остаться дома ещё ненадолго. И Робин (чёрт бы побрал эту Робин) всегда удаётся её переубедить.
— Это всё для человека, который очень много значит для меня, — объясняет Робин, пока утром выбирает одежду.
— Больше, чем я? — отчасти саркастично спрашивает Нами, всё ещё лёжа в постели. — Но ты ведь...
— Ты знаешь, что вряд ли найдётся такая вещь. Ну, может, только этот человек. И несколько ценных исторических документов. И, пожалуй, сам факт правдивости истории как таковой. Может быть, ещё кофе.
— Хватит, я поняла, — Нами понимает, что лучше оборвать список, ибо неизвестно, насколько он может затянуться. — Раз это так важно, тогда, наверное, тебе стоит идти.
— Действительно важно, поверь мне. Он... Пожалуй, он — моя свобода. Или даже больше, чем только моя.
— Кого-то ещё? — спрашивает Нами, не слишком понимая, о чём идёт речь.
Подобное постоянно случается: Робин вдруг задумывается о чём-то или что-то вспоминает, что-то, что бесконечно далеко от Нами. Её взгляд становится таким, будто она смотрит в самую суть времени, а вид настолько отрешённый, словно Робин не от мира сего. Нами знает, что ей сейчас вовсе необязательно поддерживать диалог, что Робин и сама всё расскажет, если посчитает нужным. Она не уверена, как всё, что говорит Робин, связано с той Робин, которую она знает; должно быть, никак.
— Возможно, всех?
— Всех? Как такое может быть?
— Хороший вопрос. К сожалению, слишком мало времени, чтобы узнать ответ. И мне самое время выходить. — Она подходит к Нами, долго целует на прощание и, прихватив из прихожей сумку для случаев, когда ей «нужно идти», выходит из дома.
Робин пытается набрать номер Трафальгара Ло. К своему сожалению, она — одна из немногих, кто активно пользуется новыми технологиями, и телефонами в том числе. Маги не всегда любят общаться друг с другом, и иметь телефон, на который могут позвонить — явно не предел их мечтаний. Сначала идут длинные гудки, а после звонок сбрасывают. Вот только Робин — не тот человек, звонок которого можно так просто сбросить. С самыми благими намерениями она снова набирает номер Ло.
— Где ты сейчас? — с ходу интересуется Робин, но слышит визг резины и последующий хлопок.
— Пока что в сугробе, — звучит неутешительная новость с другого конца трубки. — Сложно топить твой снег, держать телефон и вести машину одновременно.
— Я приношу глубочайшие извинения за то, что пытаюсь задержать преследователей Луффи от выполнения обязанностей.
— Просто растопи свой снег, — чеканит он. — Почему Совет просто не может отозвать Смокера? — устало и нервно интересуется Трафальгар, отъезжая от ограды, которую он помял бампером.
— Предложи это Сакадзуки и попытайся после этого выжить, — самым доброжелательным голосом предлагает Робин и останавливается. — Он был у Кузана этой ночью, можешь отправляться туда, если ты, конечно же, «всё ещё не собираешься искать его».
— Можешь принять моё «мне не нужны твои подачки» за благодарность. Но это... Слишком далеко. Как он так быстро перемещается?
— Может, искажает пространство? — слабо и по-своему хихикнув, предполагает Робин.
— Это не смешно. Это... Уже серьёзно. Мы встретимся, или ты возвращаешься?
— Наверное, лучше всего мне будет заняться Смокером и Ташиги.
Ло вешает трубку, и в этом Робин частично с ним солидарна. Она достаёт из сумки плащ, который тут же надевает, посох, который прячет за спину, включает музыку в наушниках и перестаёт существовать для обычного мира.
Проснувшись на следующий день своего пребывания в больнице, Фрэнки вдруг чувствует, что что-то изменилось. Что-то пока неуловимое, такое, что обычно тут же бросается в глаза, после чего хлопаешь себя по лбу. Он никак не может определить, что именно. Бегло осмотрев палату, ничего примечательного Фрэнки не обнаруживает. Всё, насколько может быть «всё» в больничной палате, на своём месте. Он внимательнее осматривает тумбочку возле койки на предмет появления странных вещей: возможно, он заметил это, когда только проснулся. Каждое движение отдаётся болью, к которой он, в любом случае, уже привык. Говорят, что к боли нельзя привыкнуть, её можно лишь научиться терпеть. Фрэнки, бесчисленное количество раз побывавший в больницах, и бесчисленное количество раз туда не обращавшийся, готов с этим утверждением поспорить.
Сверху обнаруживается до этого незнакомый, сложенный пополам обычный лист белой бумаги. На первый взгляд, на нём ничего не написано, но Фрэнки замечает записку, написанную светлой пастой едва разборчивым почерком:
«С наилучшими пожеланиями.
Твой лечащий врач, Трафальгар Ло»
Сначала Фрэнки не может понять, к чему эта записка была оставлена. В последний раз он видел врача вчерашним вечером, и едва ли что-то могло сподвигнуть его на такое сообщение. Да и слишком большой лист, разве что записку надо было заметить обязательно.
Всё это так занимает Фрэнки, что он, совершенно не осознавая, что делает, встаёт и направляется в туалет. Дойдя до двери, он понимает, что ноги его ужасно болят, а сам он
стоит. Сама ситуация настолько повергает его в шок, что он тут же падает на пол, и следующие десять минут находится там с осознанием того, что он
снова может ходить. В голове сами собой возникают слова:
«С наилучшими пожеланиями».
