Последний договор

В вашей голове могла возникнуть мысль, будто все могущественные волшебники, входящие в Совет и не только, — сборище шарлатанов, и ничего особо сильного они не могут. Да, они кидают друг в друга молнии и огненные шары, создают какие-то светящиеся шарики, но такое может делать любой начинающий волшебник! Это не так. На самом деле, проблема в том, что маги и магички, входящие в Совет, всегда занятый чем-то ещё, даже если это незаметно для остальных. Нико Робин вынуждена тратить колоссальное количество сил, времени и магии на удерживание Смокера и Ташиги, искажение реальности вокруг них и постоянное поддержание иллюзий, куда бы они ни двигались. Трафальгар Ло, помимо того, что вынужден ездить на машине (и никто не говорит, что на своей), не может запросто перемещаться в пространстве не потому, что несолидно, а потому, что тратит магию на поддержание жизни в разговаривающем полярном медведе по имени Бепо, который содержит его частную клинику, где люди платят огромные деньги за то, чего обычная медицина предоставить не может. Кузан, более известный как Аокидзи, хоть и не входящий в Высший Совет, вместе с удержанием барьера над целым городом силой мысли, может самостоятельно справиться с силами вторжения, если, конечно, сочтёт этот повод достойным того, чтобы прервать сон. Боа Хэнкок, в последний момент всё же отправившаяся в поход, удерживает своей магией в воздухе остров — собственную резиденцию, побывать в которой вы никогда не захотите. Смокер из Военного Комитета не занят ничем масштабным, как и не наделён исключительной силой, однако некоторое количество магии каждую секунду своей жизни он тратит на то, чтобы сигаретный дым не уничтожал его изнутри и при этом не забывал отгонять комаров снаружи. Луффи, которого держать барьеры и создавать иллюзии никто особо и не учил, [2] тратить лишние силы было, кажется, некуда. Чары, которые накладываются на каждого волшебника и волшебницу, и накладываются за счёт самого волшебника, ко второму году существования начинают самостоятельную жизнь, и потребляют самое минимальное количество магии. А вот чтобы действие этих чар частично отвергнуть, нужно не меньшее количество сил, чем для наделения разумом медведя или радикального изменения погоды во всей стране. Ко всему уже вышесказанному, вы можете считать, будто те небольшие огненные шары или молнии, которыми изредка перебрасываются волшебники, не несут серьёзных последствий. Но одна огненная вспышка, посланная членом Совета, от которой неподготовленный маг не успел увернуться, и растяпа очень недолго, но очень сильно будет напоминать феникса, правда, без возможности перерождения. На сорок второй день побега Зоро едва просыпается, и просыпается он в сугробе. Полностью уверенный в том, что сейчас август (по крайней мере, был ещё вчера), он синими, ничего не чувствующими руками откапывается, разбрасывая во все стороны снег, и ледяной воздух обжигает его горло, но не лицо. Лицо едва ли не холоднее, чем всё остальное в зоне досягаемости. Как может судить Зоро, зона досягаемости в данный момент крайне мала, едва ли превышает двух футов. И он не может заставить себя сделать хоть что-то. Удивлённый тем, что ему каким-то образом удалось выжить, но не тем, что вдруг наступила зима, Зоро теряет любое желание делать хоть что-то. И только тихий голос, шепчущий всё отдалённее с каждой секундой, пытается донести, что сейчас Зоро как никогда близок к смерти. Не то чтобы кучи снега вокруг так волновали Зоро... Осознав, что он забыл о ком-то, о ком ни в коем случае нельзя было забывать, он, насколько это вообще возможно, резко садится, и память тут же приходит в себя. — Луффи! Луффи, проснись! — больше сипит, чем кричит Зоро, вспоминая, что тот должен спать где-то поблизости. Рука Зоро очень медленно поднимается, чтобы найти Луффи под небольшой горой рыхлого снега, но вдруг ощущает, что она пылает. Всё тело Зоро словно вспыхивает огнём, снег обжигает, и он, задыхаясь, вскакивает на ноги, буквально напуганный до смерти. Он проваливается одной ногой в снег, падает, кое-как поднимается и ему невыносимо жарко. Зоро пытается позвать Луффи, но слова застревают в горле, а он без сил снова валится в снег, ощущая, как заканчивается кратковременный всплеск энергии. В этот самый момент, когда Зоро уже готов снять с себя футболку, из снега появляется синий Луффи, и Зоро может представить, как выглядит со стороны. Луффи представляет из себя именно того недовольного человека, которого во вторую неделю августа за одну ночь полностью завалило снегом. И откопаться удалось лишь из-за необычайной жажды к жизни и голода, который как раз просыпается зимой. Вот только голод Луффи — это каждый раз голод человека, который ест первый раз за двадцать лет жизни. Луффи словно восстаёт из мёртвых. Кто знает, в какой степени это правда. — Луффи, снег... — шипит Зоро, и падает на живот, через силу продолжая дышать. Волшебник кивает ему, из снега достаёт посох, и температура воздуха тут же подскакивает, кажется, до температуры ада. А Зоро чувствует, что как раз варится в одном из котлов. Ему кажется, будто он сейчас вспыхнет, как обмакнувшаяся в парафин спичка. Снег, явно не ожидавший такого поворота событий, таять не спешит. Зоро всё-таки снимает футболку, извернувшись на земле, и ему настолько плохо от происходящего, что он готов уже свалиться в обморок. Как оголодавший человек, который, дорвавшись до еды, умирает от переедания. Зоро лежит в снегу, смотрит на небо, чувствует, как в тело вонзаются ледяные иглы, тяжело дышит и совершенно не понимает, в какой момент теряет сознание. На приборной панели разложена огромная и детальная карта с названиями всех населённых пунктов, которые можно найти. Прерывающаяся фиолетовая линия, иногда возникающая в самых неожиданных местах, словно фломастер просто перестал писать на этом отрезке, начинается от пустыря, где поблизости нет никаких домов, но где внезапно обнаруживается автобусная остановка, и заканчивается на кончике фломастера, который дрожит в руках Ташиги. Она доводит фломастер до текущего местоположения и поправляет очки. Ташиги не видит мелкие детали на карте, но упорно, из года в год отказывается от коррекции зрения. Волшебники давно научились решать проблемы с собственным здоровьем, но вот решать проблемы со здоровьем обычных людей никогда не хватало времени. — Пора с этим завязывать, — тяжёлым голосом решает Смокер, жуя сигару. — Смеются над нами, как будто нам нечем заняться. — Но, сэр, нам ведь действительно нечем было заняться, — вдруг протестует Ташиги. — Это не значит, — с нажимом сообщает он, — что кто-то может решать проблему за нас. — Действительно ли это так важно, сэр? Всё, что мы делаем последние пять недель. — Не говори глупостей, Ташиги. Ни один мелкий засранец не имеет права сбегать от своей судьбы. — Это ведь не его судьба, сэр, разве нет? Разве не мы распределяли последний выпуск? Смокер открывает рот, но не находит, что сказать. Действительно, это были они. Но даже если и так, ему совершенно не нравится ход мыслей Ташиги. Да, эта погоня, даже если это вовсе и не погоня, ужасно изматывает, потому что всё, что они делают — это едут и разговаривают с людьми. И иногда удаётся догадаться, будто Мугивара был где-то поблизости. Смокера эта работа не смущает, а вот Ташиги, похоже, устраивает не всё. «Женщины, что с них взять?» — Хочешь сказать, что любой трус, который вдруг передумал идти на фронт, должен иметь право вернуться домой, когда ему заблагорассудится? — Нет, сэр, но... — Эти проблемы мы и решаем, если ты вдруг ещё не поняла. Сворачивайся и поехали. За оборвавшимся «но» Ташиги следует традиционное, всегда разбивающее аргументы, «а разве нам не плевать на войны?» И Смокер, который прекрасно знает, что им как раз плевать на всё происходящее больше всех остальных людей вместе взятых, спешит зарубить эти слова на корню. Семена революции в её сердце — совсем не то, что нужно сейчас Смокеру. Его определённо куда-то несут. С усилием, некоторой небрежностью, заботой, но он совершенно точно чувствует обожжённой спиной каждый камень под собой и каждую вмятину. Зоро смотрит на свои пальцы, белые с синими венами, и шарахается от них, насколько это возможно, как от собственной смерти. И тут подстилку, на которой его тащили, бросают на землю. Замутнённый взгляд распознаёт в подстилке знакомый недружелюбный плащ, в этот раз, однако, не выражающий ничего. Его, что примечательно, всё это время перемещали по снегу, на котором теперь виднеется характерный след. — Зоро! — восклицает знакомый голос, и Зоро не уверен, рад ли он, что узнаёт его. — Луффи? Только честно, я умираю? — он с подозрением косится на почти чисто-белые руки и синие вены, задирает футболку и понимает, что всё его тело такого же цвета. Если бы Зоро в этот момент мог бы паниковать, он непременно воспользовался бы этой возможностью. Однако Зоро не уверен, что паниковать следует, и поэтому всячески воздерживается от любых криков, слёз или лишних движений — мало ли, вдруг в нём что-то ещё сломается, надломится или отколется кусочек. — Надеюсь, что нет. — Луффи садится перед ним на корточки, пристально глядя в глаза. — Что тогда? И почему везде снег? — Откуда я знаю? — он искренне удивляется. — Но я подумал, что ты можешь умереть, потому что ты отключился, и... — И что ты сделал? — Зоро упорно продолжает говорить курсивом, если вдруг словосочетание «загробный голос» может вас напугать. — Я не дал тебе умереть! — запаниковав, вскрикивает Луффи. — Короче, ты жив, и это главное. Всем своим видом Зоро ясно даёт понять, что не совсем с этим согласен. — Я всё остановил в твоём теле. Совсем всё. Я даже не до конца уверен, что именно в большинстве случаев остановил, но совершенно точно всё, — заявляет Луффи с важным видом, но вместе с тем смотрит на Зоро, как на ожившую ящерицу из своего эксперимента. — А почему я могу двигаться? Типа, нужна же энергия, и все эти процессы... — С помощью магии. Вот скелеты же в фильмах там, в играх, они двигаются с помощью магии. — С помощью твоей магии, окей, это я понял, — сообщает Зоро и чешет затылок. — А почему я местами синий? — Потому что это выглядит круто! — И глаза Луффи показывают все звёзды во Вселенной. Зоро встаёт с плаща, показательно отряхивается и получает презрительный взгляд появившихся складок. Очень похоже, что он заработал ещё одного недоброжелателя. Окна какого-то кафе услужливо отражают его новую внешность, а вот люди за ними вскакивают с мест, не ожидав увидеть подобный пейзаж. В этот момент Зоро очень недобро ухмыляется. Не думая больше ни секунды, они заходят в кафе и занимают только освободившиеся места. Совсем скоро обнаруживается отсутствие голода, чувствительности к температуре, какое-то, впрочем, привычное побрякивание на эмоциональном фоне и ощущение, будто он одет в чужую кожу, которой очень непривычно управлять. Если бы Зоро был хоть немного глубже посвящён в тему процессов в собственном организме, он бы задался вопросом, прекращена ли передача команд между нейронами, и если да, то как он тогда движется. А если он может двигаться, и нервные клетки не сообщаются, чувствует ли он боль. А если чувствует, то после какой отметки перестанет её чувствовать. Так или иначе, очень хорошо, что Зоро не слишком посвящён в происходящее в его нервной системе. Иначе бы тут же проткнул себе руку вилкой, и кто знает, почувствовал ли боль. Погода на улице самая что ни есть странная. Люди ходят в футболках, штанах, шортах и юбках, пинают носками обуви снег, как тыкают палочкой труп, но им совершенно не холодно. Зоро не может определить температуру ни на улице, ни в кафе; ему вообще кажется, что вся его кожа настолько заледенела и покрылась корой, что он не почувствует, даже если начнётся ледниковый период или ядерная зима. Снег, до этого падавший с неба и укладывавшийся огромными сугробами на улицах в несколько футов высотой, прекращает идти в тот момент, когда им, как примерным посетителям, приносят еду. Уже укусив, Зоро понимает, что всё, что он теперь съест, скорее выйдет обратно через рот. Тем временем город похож на один большой сугроб с несколькими тоннелями, которые раньше назывались «дороги». По всем дорогам, впрочем, люди передвигаются исключительно пешком и со странной растерянностью на лице. Они, вроде бы, и понимают, что всё так и должно быть, но, с другой стороны, весь их разум кричит, что маги сошли с ума. Почему сразу все маги? Достаточно одной. Двум таким уже никто не обрадуется. Так, сидя за трещащим от еды столом, Зоро замечает вдалеке странные красные отблески, напоминающие второй рассвет. Луффи замечает заинтересованный взгляд, засовывает в себя всю стоящую еду разом (чем, возможно, вызывает несколько инфарктов) и едва не ломает лицом стекло, так усердно стараясь что-то разглядеть. Ещё спокойные, они выходят на улицу, и Зоро теряет дар речи от надвигающегося на город огненного торнадо. После этого старается скорее прийти в себя, но часть мозга, отвечающая за удивление, всё не ослабляет хватку. Не веря своим глазам, он пихает Луффи в бок, но лишь несколько секунд спустя понимает, что его рядом нет. — Это Робин! Этот торнадо сделала Робин! — кричит Луффи, убегая по улице, очевидно, в поисках возвышенности. — Неужели она всё ещё хочет тебя убить? — Зоро кричит в ответ, но пригвождённый к месту. Торнадо, тем не менее, возник не в центре города или в непосредственной близости к Луффи, а надвигается на город извне, но сложно сказать, с чем сходна траектория его движения. Когда Луффи скрывается за углом странного здания, Зоро приходит в себя и немедленно решает бежать следом, однако в этот момент просыпается вся его суть, и он, больше похожий на пришельца или жертву серьёзной мутации, бежит в полностью противоположную сторону, а именно — прямо, абсолютно уверенный в том, что каким-то неведомым образом уже в процессе бега вернётся назад и догонит Луффи. Что ж, не будем ему мешать. Вместо этого... А вместо этого Смокер, надо признать, с удивительно достойным выражением лица выглядывает из открытого окна машины, которая попросту закапывается в снег всё глубже, и со смешанным чувством надвигающихся неприятностей и близости к цели смотрит на огненный торнадо, что преследует их машину. Отдадим должное и Ташиги, что, вцепившись в руль, продолжает везти их к пункту назначения, ориентируясь больше на компас, чем на то, что видит перед собой на дороге. Смокер скорее отметит, что видит перед собой, очевидно, задницу йети, чем дорогу, причём в один конец. Ташиги вжимает педаль газа в пол, и Смокер настолько устаёт от происходящего, что одной вспышкой злости разбрасывает снег перед ними в сторону. Впрочем, через двадцать секунд езды дорога превращается в расчищенный каток. Торнадо, сметая всё на своём пути, целенаправленно движется на них. Однако он, продвигаясь ближе к городу, и не думает что-то поджигать, с потрохами выдавая своё магическое происхождение. Для обоих, впрочем, подобно сигнальному маяку, торнадо отражает имя своего создателя: «НИКО РОБИН». Та, по всей видимости, и не думала ничего скрывать. Смокер, которому участие Нико Робин в заговоре Мугивары было давно известно, не поводит и бровью. Когда машина останавливается после небольшого скольжения, он выходит наружу и, надев солнцезащитные очки, пафосно смотрит на огненный торнадо. Тот не менее пафосно смотрит в ответ. Достав посох, Смокер взмахивает им, надеясь, что торнадо тут же развеется, но заклинание отражается от него и врезается в снег неподалёку. Что ж, он это предвидел. Словно не обращая внимания на приближающуюся смерть, Смокер поднимает очки и смотрит на наручные часы, которые показывают четыре часа после полудня. «Времени осталось не так много», — думает он про себя, всматриваясь в крошечные механизмы внутри. Поддавшись душевному порыву, он бросает часы на землю, садится на место водителя и, вглядываясь в бескрайнюю банку с йогуртом, на поверхности которого они оказались, продолжает преследование. Ташиги, заняв место пассажира на переднем сиденье, сидит, закинув ногу на ногу, и обнимает себя руками. На улице совсем не холодно, а торнадо, кажется, просто играет с ними, не желая приближаться слишком быстро, но отчего-то ей слишком не по себе. Как никогда они близки к поимке Мугивары Луффи, а она сидит в машине и винит себя за то, что ей сейчас, кажется, нездоровится. После этого она начинает винить себя за то, что винит себя. Ташиги берёт себя в руки лишь в тот момент, когда они въезжают в город. Именно в тот город, где находится Луффи. Нико Робин, прекрасно осознавая, что сейчас не ходит ни один автобус (и именно из-за неё), сидит на остановке в небольшом кругу тепла. Она считает, что ничто не согреет тебя лучше, чем тепло, и нельзя упрекнуть её в нелогичности. Тепло приятно греет. Опять же, нельзя упрекнуть её в фальсификации своих ощущений. Однако, помимо этого, Робин ощущает тревогу и некоторую неопределённость, касающуюся дальнейших событий. Её беспокоит, успеет ли прибыть Трафальгар Ло, или, возможно, Луффи не захочет больше задерживаться в городе. И Робин совсем не хотела, чтобы у Зоро были неприятности, вовсе нет. Но снег как проклятье преследует Смокера, а без него и потраченных нервных клеток всё давно бы закончилось. Про себя Робин поправляет: с Луффи никогда нельзя знать наверняка. Всё, что ты знаешь, находясь рядом с ним — несущественно. Ты не хочешь знать ничего, находясь рядом с ним. Позабыв о посохе, она зажмуривается, а торнадо в этот же момент увеличивается в два раза, но продолжает лишь неторопливо волочиться по земле, больше пугая, чем принося реальный вред. Она встаёт и, пряча руки в карманах чёрного пальто, прогулочным шагом направляется по заледеневшей, но полностью свободной от машин проезжей части к предполагаемому месту прибытия Смокера. Ну, как предполагаемому... Робин отчего-то уверена, что переживала всё это ранее. Она не знает, когда и как, но совершенно не помнит, чтобы куда-то вышагивала. Робин просто оказывается там, где и должна быть, понимая, что реальность бежит от всех них, как настоящая крыса бежит с тонущего корабля. Трафальгар Ло тонет. Наконец, устав тонуть, он открывает глаза и понимает, что прибыл слишком рано. Сверяется с часами, но их стрелки произвольно вращаются, подпрыгивают вверх и ломают сами себя, самым доходчивым образом объясняя: парень, не сегодня. Он вздыхает. Ло может сколько угодно любить снег, но сейчас он готов утопить в снегу всех преступников мира посредством вшивания им снега под кожу. Он вздыхает ещё раз. Тонуть, находясь при этом в машине на твёрдой земле, непросто. Так что Ло не может отказать себе в удовольствии лежать, откинув сидение, и смотреть на надвигающийся торнадо. Высокие здания мешают всем остальным, но даже здания достаточно разумны, чтобы понимать: помешаешь волшебнику — и будешь осознавать тщетность бытия следующую сотню лет, пока твоё основание не снесут. На соседнем сиденье лежит, затаившись, папка с личным делом, номер которого вы не узнаете, потому что ослепнете за секунду до того, как бросить на него взгляд. Дело за первые четырнадцать лет обучения Монки Д. Луффи в превосходном состоянии: оно намного чище, намного полнее и намного опаснее, чем то, что Ло лично многократно редактировал, из которого вырывал целые листы и по которому аккуратно проводил маркером, даже понимая, что это поможет не больше, чем наклеить сверху лист в клетку, будто под ним ничего и нет. Эффективнее будет и заклеить некоторые слова изолентой, и разлить на папку с бумагами чай. С самого начала в голове, сразу после кражи и незадолго до, сидела навязчивая мысль и вовсе уничтожить папку, даже не показывая её Луффи и никоим образом не выдавая своего причастия к её исчезновению. Но, опять же, рациональнее будет пытаться спрятать украденные рыжие волосы в кармане куртки, чем что-то от волшебников. Волшебный мир знает всё. Он знает всё и всегда. Правда, не всё может доказать. Но какой в этом смысл, если все и без того всё знают? Сначала он не порицает людей, не наказывает и не шепчет что-то за спиной, а просто записывает все провинности в личное дело. Вот так, методично. Один проступок за другим. Отлаженный механизм с людьми-роботами в нём, даже не замечающими, что и когда заполняют, когда стол начинает трещать от стопок бумаг. После — просто помнит. Будет напоминать при каждом удобном случае, и помнить. Помнить до самой твоей смерти. Уж в чём, а в злопамятности волшебный мир преуспел. В очередной раз своей жизни, отмечая пугающую тенденцию, Зоро понимает, что заблудился. Пару раз у Зоро возникало желание сходить в больницу и проверить, исправно ли вообще работает его мозг, но всё никак не доходили руки. А сейчас и проверять нет необходимости, всё ясно и так: что-то совершенно точно сломалось, когда он родился. Правда, нет никакой информации о продажи запчастей для головы, не считая заспиртованные ушные раковины. Однако едва ли проблема кроется в ушных раковинах. Куда он ни идёт, от Зоро всюду отшатываются люди, что, впрочем, совершенно его не удивляет: в это самое время он похож на какого-нибудь снежного голема, и перепутать на фоне надвигающегося торнадо не так и сложно. Зоро встречает интересных людей. А именно тот тип людей, которые, глядя на огненный смерч, надвигающийся на город, переводят взгляд на часы и возмущаются, что их автобус опаздывает. Таких людей сложно удивить даже человекоподобным снеговиком. В конце концов, Зоро оказывается возле того здания, что строят, кажется, в каждом хоть немного крупном городе. С одной стороны, оно выглядит совсем узким, состоящим всего из одной комнаты, но при дальнейшем рассмотрении расширяется, и служит неким подобием клина, рассекающего широкую дорогу на две части. Здание непременно тёмно-коричневого цвета, что на секунду даже заставляет задуматься: «Не в Нью-Йорке ли я? Или, быть может, в Ванкувере или Торонто?» В себя приходишь только спустя несколько минут, и возникает следующая мысль: «А жаль». Провожая взглядом совершенно типичную постройку, будто именно она движется и намерена двигаться дальше, Зоро продолжает бежать вверх по дороге, отмечая, что на равнине жизнь была как-то попроще. Вступив на дорогу, которая всё ещё больше напоминает каток (или, вернее, кошмар любого фигуриста), он едва не врезается в фонарный столб на другой её стороне. В этот момент рождается очень важное решение: спешить, определённо, стоит не так усердно. В конце концов, раз торнадо создала Робин, оно или убьёт не его, или будет разрушено до атомов Луффи. Поводов волноваться Зоро не видит. Так, когда рекламный щит уже в самом городе разлетается на куски, Зоро поворачивает голову в сторону шума, но, опять же, не находит чего-то, заслуживающего внимания. Полный веры в то, что торнадо совершенно точно ищет кого-то другого, по протоптанному снегу на какой-то неподозрительной лестнице он забирается ещё выше. Обычно именно подозрительные вещи оказываются опасными, а неподозрительные — наоборот. И именно люди, думающие, что в неподозрительных вещах таится подвох, погибают первыми. Во всей массовой культуре. На то ведь неподозрительные вещи и неподозрительны, что не вызывают подозрений у инстинкта самосохранения. Поверьте, этот парень знает своё дело. Торнадо ускоряет своё движение. Он становится ещё больше, буквально растёт на глазах, и где-то в части города, что находится заметно ниже, чем Зоро, поднимается крик, который, впрочем, до него не доходит. Зоро продолжает, словно альпинист, полностью занесённый снегом пару лет назад, взбираться всё выше и выше. Он раскапывает руками снег, совершенно не чувствуя его температуры, и отмечает, что без Луффи поблизости, должно быть, стало гораздо прохладнее. Несколькими неосторожными движениями Зоро то и дело по пояс проваливается в снег, и чем дальше он идёт, тем сложнее становится. Ему кажется, будто он пытается покорить Альпы, а не городской холм. Внизу торнадо разносит провода с электричеством, машины, стоящие по обочинам дороги, и, словно огромный неповоротливый человек, то и дело задевает углы зданий, разрушая и их. Торнадо настроен крайне решительно. Он поджигает деревья, оставляет за собой след на асфальте, настойчиво топит снег и даже убивает несколько недостаточно сообразительных людей, которые бегут по траектории его движения, но не могут догадаться свернуть в сторону. Тем временем Монки Д. Луффи, осознав, что находится в другой, совершенно противоположной части города, где-то в спальном районе, куда его занесла эйфория от происходящего, на ходу раскидывает снег в стороны, когда спускается со своей возвышенности, словно на сноуборде. Тем временем Трафальгар Ло, выйдя из своей машины, понимает, что, похоже, пришло и его время. Неторопливым шагом он направляется по дороге вверх. Тем временем Нико Робин уже знает, куда прибудет Смокер. Она без труда контролирует торнадо, как какое-нибудь домашнее животное. Она уже поджидает преследователей Луффи. Тем временем Ташиги чувствует мощную ауру магии Луффи, которую никогда не спутаешь ни с чем, совсем близко. Уже пешком она тоже поднимается вверх по улице, ведя за собой Смокера. Тем временем Смокер, следуя за Ташиги, понимает, что аура Луффи, скорее, раздваивается, чем исходит только от одного человека. Но он ещё никогда не был так близко к его поимке. Тем временем Боа Хэнкок, вернувшись из похода, с молчаливой и величественной истерикой врывается в частную клинику Трафальгара Ло, но встречает там лишь обычных сотрудников, не имеющих понятия, где находится их руководство. Тем временем Фрэнки, Нами и Бепо приходят в себя. В полутьме они опасливо переглядываются. Тем временем Усопп который день сидит под одеялом после того, как заколотил все двери и окна. Всё это время он ничего не ест. Тем временем Сэнгоку сидит в пустом Зале Собраний и думает, что, впрочем, это даже хорошо, что никто так и не пришёл. Тем временем Зоро обходит опасный склон, лететь вниз по которому ему бы очень не хотелось, по самому краю твёрдой земли, занятый мыслями о том, что ему совершенно точно не хочется с него сорваться. Словно после толчка невидимой руки, он падает вниз, так и не увидев никого за своей спиной. Весь мир вдруг становится похож на то, что происходит в стиральной машине, если смотреть изнутри. Зоро опасается, как бы его голова не отлетела к концу падения, раз весь он похож на постоянного обитателя морозильной камеры. Внизу его, впрочем, уже поджидают. Он не знает, куда исчезли все деревья, но успевает отметить, что большие камни, о которые он ударяется ногами, спиной и головой, никто не спешил убрать. Вопреки ожиданиям, ему больно. Зоро в последний раз перекатывается, закончив своё, казалось, бесконечное падение, и его, как футбольный шар на далёком севере, останавливает чья-то нога. Он лежит на животе, на земле, где уже нет снега, совершенно белый, с синими венами, в порванной грязной одежде и чувствует тяжёлый ботинок на пояснице, ясно дающий понять, что встать ему не удастся. Его мечи в спортивной сумке лежат достаточно близко, так, что он может дотянуться до них, если преодолеет боль в каждой клетке своего тела. Но Зоро, исходя из жизненного опыта, очень сомневается, что всё тело может так болеть лишь от одного падения. При том, что всё его тело, в общем-то, даже и не живёт. — Это не пацан, — звучит хриплый мужской голос откуда-то сверху. Не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы понять, что он принадлежит мужчине с ботинком на его спине. — Сэр, — многозначительно отвечает женский голос. Зоро находит в себе силы повернуть голову на бок. Он видит фигуры, заслоняющие собой солнце, но не может рассмотреть лица из-за собственных пятен на глазах. За ними он видит горящее небо. — Так, хорошо, — недовольно изрекает мужчина. — Где Мугивара Луффи? А вот этот вопрос, по всей видимости, адресован уже ему. Вот только вся сущность Зоро противится даже признанию того факта, что это имя ему смутно знакомо. Как-как, говорите? Му... Мугивара Луффи? Никогда о таком не слышал. Вообще, нога на спине не способствует размышлениям, но что-то не припомню. А кто это? Ваш сын? Брат? Племянник? Нет, постойте, вы злитесь. Вы злитесь, и устали, и не брились, видимо, тоже давно. Вы выглядите грозно. Это, наверное, какой-то преступник? Знаете, вы очень напоминаете волшебников. А этот... Минуточку... Этот Луффи — тоже волшебник? Блин, что он сделал? Да я даже не знаю его! Зачем мне знать волшебника? А то вы не знаете, что волшебники только неприятности приносят! Но, обычно, именно такой длинный монолог и вызывает самые большие подозрения. Так что Зоро, словно позабыв о том, что с недавних пор больше похож на снежного барса, чем на человека, узнаёт в фигурах над ним Смокера и Ташиги, о которых Луффи несколько раз вспоминал. Вообще, любой, кто срывает тебя с обрыва, чтобы узнать чьё-то местоположение, вряд ли окажется дружелюбным и милым человеком. Зоро, вспомнив тысячи фильмов, выдаёт фразу, которая, как ожидается, принесёт наименьшее количество проблем. — Чё? Оторопев, Смокер вздыхает и зажимает пальцами сигару, чтобы говорить, наконец, стало сподручнее. — Ты, видимо, давно не смотрелся в зеркало. Ташиги, — кивает он девушке рядом с собой, — забери его сумку, она мне не нравится. Теперь ты, — он снова обращается к Зоро. — Если ты надеешься свалять дурака, то ничего у тебя не получится. Я повторю вопрос. Где Мугивара Луффи? После своего вопроса, Смокер сильнее вдавливает тяжёлый ботинок в спину Зоро, а самого Зоро — в землю. Тот не намерен так просто сдаваться. — Убери от них руки, — грозно чеканит Зоро, обращаясь Ташиги, и та, неожиданно даже для себя самой, отшатывается, дёргая на себя руку. — Как ты смеешь? — тут же приходит в себя Ташиги и вспоминает, кем является на самом деле. Зоро протягивает руку к мечам, вывалившимся из сумки за время падения, но Смокер переступает через него, и другой ногой пинает и сумку, и мечи в сторону. В этот раз Ташиги тут же подбирает их. «Это же...!» — так и читается в её глазах. Текущее положение давно перестало приносить удовольствие, но Зоро заставляет себя повернуть голову в другую сторону, чтобы не терять Смокера из поля зрения. — Даже не пытайся, — ухмыляется над ним Смокер. — Где Мугивара Луффи? Зоро чувствует, словно всё земное притяжение сейчас сконцентрировано на нём. Словно огромный десятитонный пресс сейчас не даёт ему подняться. Он не может пошевелиться, не может даже моргнуть, воздух так и остаётся в его лёгких, хотя дышит он, скорее, по привычке. Всё тело вдруг охватывает нечеловеческая боль, хотя Смокер и не думает прикасаться к нему. Вдруг всё перестаёт иметь хоть какой-то смысл; всё его существование окажется напрасным, если сейчас он скажет хоть слово. Зоро и не знает, что должен сказать: Луффи где-то здесь, но где именно — он не имеет ни малейшего понятия. Зоро даже не уверен, что Луффи ещё не на вершине торнадо, который вдруг изменил своё направление и перестал идти за самим Зоро. Он издаёт тихий хрип. — Ты не можешь не знать, — сообщает ему Смокер, и это становится новостью. — Скажи и, возможно, останешься жив. Зоро молчит. — Это твой окончательный ответ? Даже если бы Зоро мог что-то сказать, едва ли он бы захотел это сделать. Он видит, как кивает Смокер. А после этого Зоро чувствует, как его нога сама по себе изгибается в неправильную сторону, и на несколько секунд он выпадает из жизни. — Не смей, — голос Смокера едва доносится до него. — Если сейчас потеряешь сознание, я не могу гарантировать, что ты когда-нибудь вернёшься в него обратно. Боль никуда не уходит. Она всё ещё острая, всё ещё пронизывающая, в прямом смысле, до самых костей, и с ней, скорее, сравнивают, чем сравнивают её саму с чем-то. Боль от открытого перелома ноги, разве что, похожа на боль от открытого перелома другой ноги. Но Зоро, как человек, не раз и не два ломавший себе что-то и едва способный думать, отмечает, что даже от десяти переломов одновременно такой боли быть не может. И, ко всему прочему, его, будто бы за волосы, силой удерживают в сознании. Намного проще было бы его потерять. Но Зоро не ищет лёгких путей. В какой-то момент единственной надеждой Зоро становится исчезнувший из поля зрения торнадо. Но вместо этого он чувствует, как его левая нога в очередной раз выкручивается под неестественным углом, и мир снова меркнет. — Эй. Эй! — Смокер пинает его в плечо, и Зоро открывает глаза. — Скажи, где Мугивара, и ты вернёшься в свой убогий скучный мир. Может, даже сохранишь ногу. — Пепел от сигареты он сбрасывает на его голову. — Я не знаю, где он, — едва слышно произносит Зоро, всё же найдя в себе силы на разговоры. Отчего-то он не сомневается, что для них найти такого заметного мага, как Луффи, — не проблема; и что, если Смокер захочет, с помощью магии он запросто вытянет из него все признания. Луффи заметен настолько, насколько может быть заметен континент, и сам по себе прячется так же плохо, как в шкатулку для украшений прячется взрослая немецкая овчарка. Если бы Зоро мог думать, а не просто наживать себе проблемы, он бы пришёл к выводу, что имеет место некий... План. Впрочем, его положение не располагает к раздумьям. — Неужели аргументы недостаточно весомые? — Зоро чувствует, как начинает скручивать другую, пока целую ногу. — Но, может быть, ты подумаешь и всё-таки вспомнишь, куда пошёл Мугивара? Или где его, возможно, прячут? — Засунь себе свою любопытность... К счастью Зоро, поднимается сильный ветер и привлекает к себе всеобщее внимание. Пейзаж вокруг них по цветовой гамме напоминает Великий лондонский пожар, а что касается последствий... Посмотрим. На горизонте мелькает чуть ссохшийся в размерах торнадо, а перед ним идёт чёрная фигура в беспорядочно движущемся от ветра пальто. Смокер тут же забывает о Зоро, кивает Ташиги и достаёт из-за спины посох. Как верный пёс, торнадо остаётся ждать у первой ступени длинной лестницы... Вернее у того, что теперь от неё осталось. Смокер идёт навстречу женщине, а Ташиги подлетает к Зоро и, сверля того настойчивым грозным взглядом, хватает за руку, чтобы оттащить в сторону. Женщина в пальто материализуется за её спиной, как неисправная голограмма, но через секунду становится весьма материальной. Даже с многократно сломанной ногой Зоро признаёт в женщине Нико Робин. — Ещё одно прикосновение к нему, и тебя не соберёт даже Трафальгар Ло, — голос Робин звучит из глубины подземелий, из вечно густой темноты, царящей там, и из всей черноты её сущности. Он напоминает тёмный шоколад, но, попробовав его, вы умрёте. Ташиги чувствует, как сильные женские руки обхватывают её парализованное тело, одна рука зажимает рот, а ещё две внезапно держат меч Зоро, который весьма недвусмысленно упирается в её живот. У Ташиги нет намерений сдаваться, но в такой ситуации особо не поспоришь. Ноги против её воли разворачивают тело, и она тоже видит перед собой Робин. Возможно, больше всего на свете Ташиги хотела и будет хотеть никогда не встречаться с Нико Робин. Её можно принять за милую и спокойную девушку, когда она не занята ничем особо важным, но едва ли Ташиги просто не угадывает с моментом. Зоро, всё ещё пригвождённый к земле, чувствует, что опять может двигаться. Он переворачивается на спину, кое-как садится и очень старается сделать вид, что то, что сейчас торчит из его ноги — не кость. Получается из рук вон плохо. — Не тыкай в меня своей концентрированной магией! — раздаётся голос Луффи откуда-то с лестницы. После нескольких громадных прыжков собственной персоной появляется Монки Д. Луффи — объект всеобщих поисков и причина круглосуточной головной боли. Следом за ним появляется и Смокер — тоже причина боли, но несколько другого характера. Робин превращает торнадо в неконтролируемый поток лавы, так и не найдя ему достойного применения. После этого, не спуская глаз с Ташиги, она садится рядом с Зоро и принимается с интересом наблюдать за тем, как Луффи зарабатывает, по всей видимости, титул чемпиона мира по художественной гимнастике, потому что он, раз за разом, лишь отпрыгивает и уклоняется от посоха Смокера. — Не хочешь ему помочь? — упав обратно на землю, спрашивает Зоро. Его нога всё ещё болит так, будто он сам отрезает её ржавым гвоздём. — Это его забота. — Робин оглядывается по сторонам. — Не подскажешь, который час? — Не думаю. — Ай, надоел! — вдруг кричит полный обиды Луффи, едва приняв устойчивое положение. И Зоро, наконец, глядя в чистое августовское небо, позволяет себе потерять сознание. — Робин, Робин, он не дышит! Зоро кажется, что он под водой. Что он или тонет, или пытается утопиться. Вода в его ушах, в лёгких, в голове, во всём его теле. — Не делай так, он же умрёт в мучениях. Сначала он будет биться в конвульсиях, потом всё его тело вздуется, и от избытка магии его разорвёт. — Но Робин!.. Зоро хватает глупости подать признаки жизни. Он открывает глаза, но быстро понимает, что смотрит не в то светлое небо, в какой смотрел ещё секунду назад, а в непроглядную темноту ночи. — А куда дели день? — хочет спросить Зоро, но на первом же слове его обрывает необычайно активный Луффи. Он бросается к Зоро и обнимает его так, будто тот находился в коме двенадцать лет, к тому же — сейчас лежит в гробу. Неизвестно, откуда, но в Зоро возникают силы обнять живого Луффи в ответ. Он вообще чувствует себя достаточно бодро — насколько это возможно, конечно. — Сегодня день досрочно ушёл на покой, — словно читая его мысли, сообщает Робин и со сдержанной улыбкой умиления наблюдает за ними. Луффи с силой сжимает грязную футболку, буквально сидит на Зоро и удерживает в полусидячем положении, пока он странно ухмыляется происходящему, даже видя улыбку Робин. Признаться, Зоро и не думал сомневаться в том, что Луффи победит любого мага на любой дуэли. Вот только Смокер никогда не был «любым магом», и сломанная нога услужливо напоминает об этом до сих пор. Зоро обнимает Луффи за плечи и талию, тоже прижимает к себе, отчего-то до неприличия рад тому, что Луффи всё ещё жив. Даже рад тому, что жив он сам. Луффи утыкается ему в шею и едва не начинает плакать, а Зоро вдруг становится щекотно от чужого дыхания, и он замечает, что всё его тело опять нормального цвета. — Нужно же найти врача! — приходит в себя Луффи и отстраняется. — Зоро, ты мог бы просто сказать, где я, уж я бы с ним разобрался! — А где этот мужик? — Организованно отступил. — Испугался меня и сбежал, — в один голос отвечают Робин и Луффи. Зоро трясёт головой, словно волшебники — его назойливые галлюцинации. Если бы это было правдой... Кое-как его поднимают на ноги. Зоро боится даже прикоснуться к левой ноге, не то что пытаться ею пошевелить, и это даётся Луффи с трудом. Впрочем, на правой ноге, Зоро, даже оперевшись на Луффи, балансирует недолго, после чего валится обратно на землю под аккомпанемент миллионов вспышек боли. На сцене появляется Трафальгар Ло. Кто знает, к добру ли. Ещё одной мрачной фигурой — неотъемлемой характеристикой почти любого волшебника — он выплывает из-за здания, ловко подбрасывая в руках банку, что даже не помещается в его руке. Кажется, он стоял за углом и только ждал, когда же его позовут. Хоть Трафальгар Ло никогда и не был Сантой Клаусом, некоторые его черты очень нравились Ло. Например, работать только один день в году и только ночью. Всё остальное время Ло тратит на другие заботы. И этот день работы на волшебный мир уже прошёл. Теперь — немного времени для себя. — Ты ждал, когда тебя позовут? — ухмыляясь и притом сохраняя совершенно спокойный вид, спрашивает Робин. — Именно так. Ло бросает банку волшебнице и опускается на одно колено рядом с Зоро. Весь его вид так и говорит: «Я знаю, что я делаю, и даже если кто-то будет делать мне операцию, я останусь в сознании, чтобы контролировать действия этого человека». — Траффи? — изгибает бровь Луффи, не веря своим глазам. — Трафальгар Ло, — представляется он, окидывая быстрым взглядом ногу Зоро. — Руку можешь не протягивать. И вообще не двигайся. Не дыши, по возможности. Куда, кстати, делась вся твоя кровь? — Надеюсь, она всё ещё во мне, — стараясь приподнять голову, чтобы разглядеть происходящее, хрипит Зоро. — Если ты тоже знаешь Луффи, тогда во всём виноват он. Я просто лежал в сугробе. — Ты тоже, значит... — многозначительно шепчет Ло. — О, поверь, Зоро. Он ещё как знает Луффи, — кивает ему Робин и улыбается, как старая подруга. — Ч-что? — Зоро вертит головой, пытаясь осознать происходящее. Ненадолго остановим момент, чтобы запечатлеть наиболее полную картину. Возвышенность в городе, заваленном снегом. Где-то пытаются потушить пожар, где-то валят сломанные обожжённые деревья, где-то дети катаются на коньках. Самого снега всё ещё достаточно для того, чтобы упасть в сугроб с разбега и провести в нём четыре дня, пытаясь найти выход. Пока всё хорошо. По самой возвышенности ведёт несколько лестниц до самой её вершины, а на своеобразных ярусах построены многоэтажные дома. Поскольку ночь наступила раньше, чем предполагалось, многие так и остались дома, пытаясь убить шок от погоды едой или алкоголем. Один из ярусов одной из возвышенности. Длинная лестница, петляющая по пути к нему, подчистую разрушена у основания, а рядом с предшествующей ей тянется длинный след перепаханной выжженной земли. Нижняя лестница частично затоплена лавой, наступать в которую настоятельно не рекомендуется. Пересекая проезжую часть, лава топит лёд на дороге. Каким образом из огненного торнадо образовалась лава? Спросите что-нибудь полегче. На самóм ярусе сейчас находится четыре человека. Троих вы никогда не вспомните, а четвёртый об этом позаботится. Единственная девушка из них сидит на чистой от снега земле, растопленного здесь до неё, и держит в руках треснувшую банку со странным существом в ней. Парень, единственный из всех не облачённый в чёрное пальто или плащ, лежит в свете нескольких светящихся шаров со сломанной ногой. Лучше на эту ногу не смотреть вообще. Рядом с ним сидят ещё двое парней, знающих друг друга настолько давно, что, кажется, их не в силах выдержать история, но сейчас весьма неплохо изображающих, словно они — просто коллеги. Один из них копается в сломанной ноге голыми руками. Внизу начинают выть сирены. — А где мои мечи? — вдруг вспоминает Зоро, упорно стараясь не думать о происходящем. — О, их забрали, — отстранённо отвечает Робин. — Я отвлеклась на секунду, а Ташиги в этот момент сбежала вместе со Смокером. — Действительно ли ты не смогла их остановить? Ай! — вскрикивает Зоро, сдерживая поток ругательств. — Ну ты же не лягушку препарируешь! — Всё ещё не закончилось, — загадочно объясняет Робин. — И ты же знаешь, что так говорят только в фильмах и аниме? Вопреки происходящему, никакой злости на Робин не возникает. Гораздо сильнее он зол на Смокера, и для злости на кого-то ещё попросту нет места. Трафальгар подозрительно молчит, осматривая его ногу, и Зоро уже хочет что-нибудь спросить, чтобы рассеять повисшую мрачную тишину, как Ло поднимается на ноги. — Сейчас мы тебя, — он показывает на Зоро, — погрузим, кхм, в машину. Поедешь со мной в мою клинику, потому что этому ублюдку нравится не просто ломать ноги, а с применением магии. И просто так я ничего сделать не могу. Зоро неуверенно кивает, хотя не слишком представляет, где находится клиника им. Трафальгара Ло, и как они вообще туда доедут. Ещё один вопрос: кого подразумевает местоимение «они»? Луффи аккуратно берёт Зоро на руки, после того, как Ло «примораживает» больную ногу, но безопасным для обычного человека образом. Сначала все четверо долго спускаются по лестницам, не обращая никакого внимания на разрушения, ими же и созданные, а после — идут вдоль дороги, но не вниз или вверх, а на запад. В темноте никакой свет их уже не сопровождает. С включением уличных фонарей, по всей видимости, решают повременить, а виновники беспорядков запросто разгуливают по улицам. «Очень ответственный город», — думает про себя Зоро. Робин занимает переднее сиденье, чем вызывает небольшую истерику у Луффи, но никак на неё не реагирует и закрывает за собой дверь. Ло принимает из рук Робин папку с бумагами и совершенно спокойно прячет её в багажник. Луффи укладывает Зоро на заднем сиденье, садится следом и закрывает дверь. Машина начинает движение. — Я тут подумал, — вдруг подаёт голос Зоро, когда они в полной тишине выезжают из города с разрушенной стороны. — Я встречаю слишком много магов в последнее время. Почему? — Ну, знаешь, — пытается объяснить ему Луффи. — Это как когда начинаешь тусоваться с кем-то, кто любит «Звёздные Войны». Сначала ты думаешь, что в этом ничего такого, а потом оказывается, что вокруг полно народу, которые их обожают. Обычно, ты понимаешь это где-то... В кинотеатре, где они идут второй год. И все друзья шутят про Кайло Рена, а ты не имеешь понятия, кто это. — Кто это? — спрашивает Зоро, выдержав многозначительную паузу. — Забей, — Трафальгар, чуть повернув голову в их сторону, даёт самый дельный совет в жизни Зоро. — Ты откроешь для нас Ворота? — то ли издевательски, то ли с благородным интересом спрашивает Робин, прилежно держа банку в руках. — Очевидно, да. — Кру-у-уто, тысячу лет там не был! — Луффи вскидывает руки, но ударяется кулаками об крышу и вскрикивает, продолжая прыгать на месте от возбуждения. — Ты был там? — в этот раз Робин даже не пытается скрыть наигранность. Для Луффи, впрочем, всё звучит одинаково. — Э, конечно, — он сводит брови к переносице, задумавшись. — Иногда Траффи приходил перед занятиями, предлагал поехать с ним. Ну, и я ехал. Иногда мы ночевали там. Ну, там было даже весело. Иногда он оставлял ключи от Ворот, и куда-то уезжал, так я ходил в гости к Бепо. От последующего кашля Ло едва не задыхается. — Тебе плохо? — одновременно спрашивают все пассажиры. Ло неопределённо взмахивает рукой, показывая, что перестарался, и ему, в принципе, бывало и лучше. Они снова едут в тишине. Луффи, как предприимчивая обезьяна, копается в волосах Зоро, но едва ли с целью найти там кристаллы соли. Робин, провалив все попытки дозвониться до Нами, бесцельно сидит в интернете, читая то об огненных торнадо, то об открытых переломах. Впрочем, через десять минут Робин вдруг вспоминает: — Эта банка Луффи? Ты взял её у Смокера? — Да, — кивает ей Ло. — Видишь, что с ней? Луффи, знаешь, что это за банка? — последний вопрос адресован заднему сиденью. — Эм... Какая-то... Хрень? — В целом, ты прав. — Я, пожалуй, её открою, — и Робин откручивает почти намертво заваренную крышку. Чары-коты мягко опускаются на её колени. Они слишком устали от переживаний, так что сейчас никакой событие не выведет их из равновесия. Как и положено котам, чары сначала долго ходят по бёдрам Робин, потом — вытаптывают себе место, и только после этого они ложатся спать. Но волшебница догадливо подхватывает их ладонями, подносит к губам и что-то долго нашёптывает, после чего те чихают маленькими сгустками магии и, обиженные, сами забираются в банку. Крышку опять закручивают. В безразмерной комнате, освещённые лишь сиянием других банок, на высоких полках, подписанные, стоят банки с чарами-котами. Этим чарам повезло, определённо, больше. Вот уже весь период их существования никто и не думал к ним наведываться, а тем более — каким-либо образом мешать работе. И они спали, не подозревая, что существует такое слово, как «движение». Но в один момент, в то самое время, когда банку с увезёнными чарами закручивают обратно, все чары, находящиеся в подвале, вдруг просыпаются от совершенно синхронного треска своих банок. На каждой банке ныне живого волшебника появляется едва заметная, гораздо меньше, чем изначально была у Луффи, трещина. Тем не менее, она есть. Звук этот настолько непривычен слуху любой подобной магии, что может до смерти её напугать. Однако в этот раз все чары остаются живы. Ночь за городом — тёмная и пугающая, — наконец, наступает. Облака, гонимые ветром, куда-то торопливо плывут по своим облачным делам, иногда пряча за себя луну. Ночь в сельской местности всегда темнее, чем в городе. Сейчас же сложно сказать, в какой именно местности они находятся. Машина Трафальгара Ло останавливается просто «где-то». Где-то, где без контроля Робин успел растаять снег. Где-то, где ночью не ездят машины. Где-то, где вообще ни души. Где-то, где перед ними — очертания поля травы. Выйти из машины, тем не менее, никто не спешит. Ло достаёт мобильный телефон и набирает номер. — Алло. Видишь меня? — спрашивает он, глядя на траву, освещённую автомобильными фарами. — Ло, оно отказывается показывать тебя, — звучит из динамика. — Говорит, что с тобой Мугивара Луффи, а его оно не покажет. Стоп, с тобой, что, Мугивара Луффи? Ло оглядывается на заднее сидение. — Похоже, что так. Не мог бы ты попросить его показать не Мугивару, а меня? — Не могу. Оно говорит, что рядом с тобой — Луффи. И не хочет показывать. — Оно понимает, что сейчас выдаёт местоположение Мугивары? — Эм, я не уверен, что знаю, что должен делать... Оно отключилось. Ло убирает телефон и ругается сквозь зубы. — Пошли. — Он делает приглашающий жест Луффи и выходит из машины. — Ты же помнишь, как открывать больницу? — спрашивает Ло уже на улице. Луффи согласно кивает. Трафальгар достаёт из багажника своей машины большую коробку странного липкого мела белого цвета, уложенного большими толстыми кусками, и кидает её Луффи. Тот без труда ловит коробку, ничего не растеряв. Как при посадке летающей тарелки, трава в поле гнётся к земле, когда Ло ставит большой купол, не используя при этом посоха. Он достаёт из багажника и несколько деревянных колышков, раскидывая их на некотором расстоянии от стен купола. Они переглядываются и приступают к рисованию. Ло всегда знал, что все эти магические зеркала, обладающие неким подобием сознания, до добра его не доведут. Он давно собирался заменить переменчивое настроение их зеркала на пару зачарованных веб-камер, но Бепо был против, и Ло никак не удавалось его переубедить. Именно из-за своего недоверия Ло и возил в багажнике пару коробок липкого мела, с помощью которого на полях Англии можно создать не один след от пришельцев. Твоё магическое зеркало может сколько угодно любить тебя, но вот в отсутствии солидарности никого из них не обвинишь. — Хэй, Мугивара, — обращается Ло, ухмыляясь и продолжая рисовать. — Ты ведь знал, что всегда можешь заявиться в мою больницу. Луффи, очень пытаясь утонуть в траве, кивает. — И ты ведь знаешь, что именно она — моя нейтральная территория? Даже если бы все знали, что ты там, никто не смог бы попасть, при этом не начав волшебную войну. Луффи поводит плечами, как бы сообщая: «Ну, да, так и есть... Но, знаешь, как-то не хотелось». Зоро и Робин, глядя в окна, с интересом наблюдают за происходящим. Удобно усиливать тихие голоса, предоставляя общий доступ к прослушиванию, когда ты — волшебница. Робин прекрасно знает о больнице Трафальгара Ло. Все маги прекрасно знают о больнице Трафальгара Ло. Но вряд ли кто-то, кто когда-нибудь желал ему зла, захочет в ней побывать. В ней вообще, по общедоступной информации, мало кто бывал. Богачи со всего мира, как вода в слив, стекаются в его больницу подправить здоровье. Сказать, что Трафальгар Ло баснословно богат — не сказать ничего. Из волшебников же лишь персонал и самые доверенные люди бывали в ней. Луффи, очевидно, один из них. Точно неизвестно, какое количество сил тратит Ло на поддержание системы безопасности больницы, но то, что это одно из самых защищённых мест в мире, где, к тому же, могут вылечить любую болезнь и едва ли не собрать человека заново, — знает каждый волшебник. — Мугивара, ты отлично умеешь открывать Ворота без ключей, — как бы напоминает Ло, ожидая хоть какой-нибудь ответной реакции. Вместо этого Луффи с некоторого размаха садится на землю без каких-либо намерений рисовать свою часть узора дальше. Он поправляет шляпу на голове, скрещивает руки на груди и смотрит на Ло полным возмущения и обиды взглядом. — Ты всем говоришь заткнуться об этом, а сам треплешься со мной, — с широким размахом начинает Луффи. В него словно вселяется крайне злопамятный демон. — Это нечестно! Просто нечестно! Я ведь никому не говорю. Робин знает, и я знаю, что она знает. Но Робин — хорошая. Вот какой я сделал вывод: Робин — хорошая! А кто ещё знает? Смокер знает? Блин, конечно, он знает. Весь Совет знает, ещё эти двое, половина моего выпуска. Да все волшебники, по-моему, знают! — О чём он? — шёпотом спрашивает Зоро. — Что за драму они разыгрывают? Турецкий сериал? — Если не поймёшь, то Трафальгар обязательно тебе расскажет, — таким же шёпотом отмахивается от него Робин. — Но, Ло, — продолжает Луффи, — я ведь не хотел всего этого! За шесть лет с тобой я ничего этого не хотел. Твоя больница — это классное место, нет, правда, нереально крутое, но, если бы я пришёл туда, ты бы опять начал своё «Хэй, Мугивара». Ну, Мугивара я, и что с того? И когда мне было пятнадцать, это было прикольно. И когда шестнадцать, тоже. В семнадцать ваще не прикольно было. В семнадцать ты украл эту папку, вот только нафига? — Ты не помнишь? — прерывает монолог Трафальгар. — О чём ты? О том, как ты трахал меня в своём кабинете? — к этому времени Луффи почти переходит на крик, и, сказав, крайне удивляется тому, как это звучит. Зоро кашляет, поперхнувшись услышанным. — А ему в его тринадцать вообще можно так говорить? — продолжая кашлять, удивляется он. — Где его родители? Рука, выросшая на его спине, спешит помочь. — Мне ничего от тебя не надо, — вздохнув, отвечает Ло. — Объясни это Нико Робин и запомни сам. Я помогаю тебе, потому что нельзя не помочь. А ты, если будешь валять дурака, ничем не поможешь мне, и тогда Зоро так и умрёт в машине. — Он не умрёт! — уже кричит Луффи. — Слушай сюда. И я, и Нико Робин, и, должно быть, уже и Боа Хэнкок открыто выступили против Смокера, а значит, что и против Совета, и против законов, касающихся тебя. Теперь мы или умрём, уже вчетвером, или закончим с этой хернёй, зайдём в мою больницу, там подлатаем этого отчаянного парня, а потом поставим ультиматумы. И будем или жить в больнице, до конца дней прячась ото всех, и я не буду тебя трогать, или перевернём этот волшебный мир с его отбитым Последним договором. Вставай! — Душевно, — изрекает Робин, наблюдая за тем, как Луффи хватает протянутую ему руку и встаёт на ноги. — Так они типа были вместе сколько-то лет назад? — осмеливается спросить Зоро. — Луффи было пятнадцать, сам слышал, — она пожимает плечами. — В те три года мало кто знал. А однажды, по закону жанра, кто-то без стука зашёл в кабинет Трафальгара в не самый подходящий момент. У Луффи скоро был выпускной, но в личном деле такой характеристики как-то не хочется иметь. У нас нет дискриминации, у нас есть... Недоверчивые взгляды. Тебе ничего не скажут, но будут думать. Луффи даже и не волновался об этом, а вот Трафальгар почему-то посчитал, что получить на предпоследнем году приписку «занимается сексом с членом Совета» — не лучшее начало самостоятельной жизни. В багажнике лежит личное дело Луффи. Я два месяца не верила, что он его украл. В общем, — добавляет она, немного подумав, — если Луффи захочет, то расскажет ещё что-нибудь. Хватит с тебя. Зоро как-то странно кивает, будто не уверен, что кивает правильно и что вообще должен кивнуть. Наконец, кивок подходит к концу. Оказывается закончен и символ, который так долго рисовали на траве Ло и Луффи. Он представляет из себя некое соединение типичного изображения сердца и головы, отчего-то напоминающей Весёлого Роджера. Странные узоры, которые Луффи весьма и весьма сносно выводит, трудно рассмотреть из машины, и Зоро лишь надеется, что они сработают. Ло остаётся в куполе, чтобы прочитать заклинание, а Луффи возвращается в машину, игнорируя странный взгляд Зоро. На самом деле, всё, что сносно умеет рисовать Луффи, начинается и заканчивается на символе, придуманном Трафальгаром Ло. Ибо только его Луффи когда-либо учили рисовать из всех вещей на земле, и учили до тех пор, пока он не научился (что логично). Ло лично позаботился о том, чтобы Луффи в любой момент мог зайти в его больницу, в какой бы точке мира ни находился, а Луффи, в свою очередь, настолько часто рисовал это символ, что не мог избавиться от него, даже когда хотел. Когда Ло возвращается в машину, над полем беззвучно, но величественно появляются огромные ворота, проехать в которые может не только машина, но и частный трёхэтажный дом. Зоро ловит себя на мысли, что ворота напоминают ему врата в Рай, вот только никто из окружающих его волшебников не смахивает на ангела. Даже на какого-нибудь купидона. Машина неторопливо начинает движение, и величественные ворота с оглушающим молчанием закрываются за ней. Всё, что каким-либо образом появилось здесь за последний час, бесследно исчезает вместе с дребезжанием створок. Примечания: [2] Табличка на двери волшебной библиотеки гласит:

«Преподаватели не несут никакой ответственности за заклинания, которые ученики могут выучить в свободное от учёбы время. Всё равно они выучат их, когда станут старше. А значит, толку?»

Для кого эта табличка висит — доподлинно неизвестно.