То, что осталось за кадром

      Белокурая девушка, оглядываясь по сторонам, медленно шла по улицам, обхватив себя руками и сильнее кутаясь в короткое черное пальто. Сердце бешено стучало в груди, перед глазами то и дело темнело, и она, кусая губы, ускорила шаг, глядя на цель ее пути — небольшая высокая церковь с белыми стенами и тонким крестом, уходящим своим пиком в серое небо.       Схватившись дрожащей рукой за холодную ручку двери церкви, она еще раз огляделась и, тяжело вдохнув, вошла под свод благословленного Богом спокойствия, ступая как можно тише, словно боясь, что ей здесь не место. Ей казалось, что святые с икон смотрят на нее укоризненно, негодующе, и девушка, облизав пересохшие губы, торопливо пошла к алтарю, поправляя влажные от моросящего дождя волосы.       Остановившись возле самой большой иконы, она опустилась на колени и, закрыв глаза, зашептала едва слышно молитву, вкладывая в нее все свое раскаяние и принятие безрассудности поступка. Бормоча слова прощения, она приоткрыла глаза, глядя на образ, словно стараясь предугадать, сможет ли она очистить душу. — Ты пришла поговорить, Дочь Моя? — послышался тихий мужской баритон рядом с ней, и блондинка, вскинув глаза, поднялась с колен, глядя на темноволосого мужчину в рясе со сложенными на груди руками и массивным крестом на груди. — Исповедоваться, Святой Отец, — прошептала она, поцеловав перстень на его руке, боясь поднять на него пристыженные зеленые глаза. — Исповедоваться… — Пойдем со мной, — произнес он и медленно пошел между рядов в уединенную комнатушку, идя прямо, держа осанку и глядя прямо перед собой спокойным взором глубоких голубых глаз.       Отворив дверь, он впустил ее вовнутрь и, повернувшись, наклонил голову набок, оглядев незнакомку с головы до ног, пока она, подойдя к кресту в конце продолговатой комнаты, перекрестилась, на мгновение прикрыв глаза, и, снова посмотрев на мужчину, поджала губы. — О чем ты хотела поговорить, Дочь Моя? — спросил священник, подойдя к ней, внимательно изучая ее лицо. Девушка провела языком по губам и, разглядывая трещины в паркете, просипела, боясь поднять глаза: — Я согрешила, Святой Отец, — едва слышно произнесла она, прикусив нижнюю губу. — И в чем же твой грех? — Я изменила супругу, — сглотнула девушка, обхватив себя руками. — Я в браке почти пять лет, у нас есть сын, но вчера ночью… Я не могу найти себе оправдания, оправдания своему поступку… — Очисти душу, Дочь Моя, — прошелестел брюнет, поджав губы. — Не позволь Дьяволу, который охватил твой разум вчера, захватить тебя полностью.       Она подняла глаза и, встретившись с ним взглядом, прикрыла их, вонзив поломанные ногти в мякоть руки. Глубоко вздохнув, она погрузилась мысленно в прошлую ночь, словно надеясь, что своей исповедью сможет очистить душу, которая, как ей казалось, пошла черными пятнами.       Сжимая в руках полупустой бокал, девушка недоумевала, как после трех рюмок текилы не согрелась. Теплое вязаное платье и согретое помещение, казалось, совсем не помогали ей, и она сидела за барной стойкой, сжав руки в кулачки, то и дело грея их дыханием.       Она не особо понимала, зачем пришла сюда после работы. Дома ее ждал муж и маленький ребенок, совместный ужин, субботний совместный просмотр фильма, сказка сыну перед сном и ночь рядом с любимым супругом. Но тогда почему она здесь, в дешевом баре на другом конце города, пьет в одиночестве, не отвечая на звонки и испытывая странное чувство одиночества?       Сколько себя помнила, у нее все получалось, за что она бы ни бралась, несмотря на то, что с самого раннего детства она должна была следить за собой сама и учиться всему в одиночку, не имея родителей и родственников. Школу закончила с золотой медалью, высший балл в университете, быстрый карьерный рост, любимый с первого взгляда, здоровый ребенок, стабильный заработок. Вроде, только жить и радоваться, но обычно, когда наступает вроде бы идеальное счастье, человек начинает понимать, что ему чего-то не хватает. И тогда начинаются проблемы.       Как в тот вечер.       К ней подсел мужчина. Молодой, красивый, с легкой щетиной, которая, вопреки обыкновению, ему только шла, придавая еще больше сексуальности. Синяя рубашка, обнажающая мускулистые руки, обтягивающие джинсы, ухмылка, запах парфюма… И она пропала, в глубине его глаз, бархате голоса, приятной теплоте рук, каком-то уверенном заигрывании и флирте, в котором он был явно мастер.       И она даже не поняла, почему уже через час позволила целовать свою шею и руки на последнем сидении старого автобуса, который шел по неизвестной ей дороге. Но на тот момент ей было все равно. Все, что имело значение, это его губы, шепот и касания, от которых она словно получала крылья, уносясь от всего, что мучает.       И казалось, что нет прикосновений желаннее и поцелуев слаще, чем все, что давал ей он. Уже чувствуя, как он вторгается в ее тело, она поняла, что понятия не имеет, как его зовут, и кто он, и сколько ему лет — все, что нужно знать для первого знакомства. Она даже не задумывалась о том, чтобы задать ему какой-то вопрос, пока цеплялась за его спину, стараясь удержаться на кровати, боясь сорвать голос.       Он был ураганом, торнадо, что перевернул ее жизнь всего одним часом близости, порвав ее на части и разгромив все, что было раньше, как бы разграничить жизнь на «до» и «после».       И на утро, когда она поняла, что сделала, что натворила, то долго не могла прийти в себя, понимая, какую страшную черту перешла. Ей было противно и мерзко из-за того, что она проснулась в чужой квартире, где для нее даже не оставили записку с хоть каким-то объяснением. Весь день она ходила на работе, как привидение, косясь на сотрудников, словно боялась, что кто-то заподозрит ее в измене. И в итоге, не выдержав натиска и нервного напряжения, ушла раньше, чтобы прийти в церковь, надеясь, что здесь ей помогут.       Тряхнув волосами, девушка посмотрела на священника, который некоторое время назад опустился на скамью, нервно перебирая четки и глядя под ноги. Его лицо стало каким-то восковым, волосы словно взлохматились, и он то и дело нервно кусал губы, что-то бормоча себе под нос. — Я сожалею о содеянном, Святой Отец, — робко подала голос блондинка, облизав губы. — Есть шанс, что я искуплю свой грех?       Мужчина медленно поднял гладковыбритое серое лицо и провел языком по сухим губам, выронив четки, но даже не посмотрев на них, устремив опустошенный взор на свою посетительницу. — Я согрешил, Дочь Моя, — просипел он, сглотнув. Она непонимающе нахмурилась, уставившись на него, но священник только покачал головой, задумчиво глядя на крест. — Видимо, было бы лучше, если бы я дождался тебя утром…