То, что осталось за кадром

      Страх. Вот что царило в душе Эммы, когда она, открыв глаза, поняла, что находится в незнакомом месте. Было темно, и девушка первые минуты даже не могла разобрать, что находится вокруг нее. Запястья болели, словно какое-то время они были связаны, и саднили, отдаваясь неприятными ощущениями внизу живота, голова гудела, как если бы она ударилась обо что-то тяжелое, тело не слушалось, со скрипом позволив хозяйке встать на ноги и оглядеться.       Когда глаза немного привыкли к темноте, Свон разобрала большие окна, закрытые плотными длинными занавесками, потрепанную, явно не новую мебель и пол, покрытый толстым слоем пыли. Запах плесени и гниения бил в нос, и она поморщилась, закашлявшись от мерзкого запаха.       Подойдя к тонкой полоске света, пробивающегося между тяжелыми кусками штор, она оглядела себя, с ужасом отмечая помятую и испорченную одежду, кровоподтек на руке повыше локтя и зудящую боль в груди, вызывающую тошноту. Шумно сглотнув, Эмма попыталась вернуться мысленно в последний момент, который она помнила, но ее память затуманило болью, и ничего не пришло в голову. Она помнила только клуб, танцы, выпивку, а дальше — пустота. Тяжелая, давящая, как железо, льющееся на голову.       Оглядевшись, она медленно пошла вдоль стен, стараясь на ощупь определить предметы, которые ее окружали. Света, пробивающегося между занавесками, было недостаточно, чтобы разобраться, где находится выход или хоть какая-нибудь дверь. Стены были неровные, липкие, ободранные обои свисали на пол, комья старой штукатурки хрустели под ногами, заставляя морщиться и вздрагивать словно от призрачных шагов.       Она не знала, сколько времени слонялась по комнате, которая в темноте казалась буквально бесконечной, пока, измотанная и голодная, не вернулась к дивану, на котором проснулась. Неудобный, с выпирающими пружинами и странными липкими пятнами, он явно не привлекал ее, но усталость взяла свое, и она опустилась на более-менее чистое место, убеждая себя сохранить трезвый разум.       Эмма понятия не имела, где она и почему здесь находится. У нее не было врагов или недоброжелателей, она никогда не оказывалась в подобных ситуациях, ее жизнь можно было бы назвать идеальной — стабильный заработок, любящий жених, послушный сын, поддерживающие родители, надежные друзья. Ей не приходилось ни в чем нуждаться, и она всегда, всегда могла найти выход из положения.       До этого дня.       Как бы она не храбрилась, страх все же сковывал ее сердце все сильнее с каждой минутой, что она проводила в четырех стенах. Но, запрещая себе паниковать, Свон решила думать о семье, плотно закрыв глаза и мерно дыша.       Нил, такой веселый и добрый, всегда готовый прийти на помощь и поддержать, если у тебя неприятность. Она влюбилась в него еще в школе, когда после инцидента с одноклассником он помогал ей прийти в норму. Она тогда влюбилась, впервые за свою жизнь, влюбилась до такой степени, что полностью и без остатка отдавалась предмету ее обожания. И из-за этого она забеременела в шестнадцать лет. Отцу ребенка она не сказала, испугавшись быть отвергнутой, и перешла в другую школу, а Нил следом за ней. Позднее она узнала, что ее любовника посадили в тюрьму за драку. Подробностей не было, и поэтому варианты расходились — от обычной драки до чего-то по-настоящему страшного. Она не подавала виду, тщательно скрывая имя отца своего ребенка, и Нил всячески ей в этом помогал, защищая от нападок одноклассников. Он стал для нее другом, а позднее — настоящей любовью. И только ночами, прислушиваясь к мерному дыханию сынишки, она позволяла себе вспоминать человека, который, несмотря ни на что, до сих пор занимал едва ли не половину ее сердца.       Долгое время родители злились, не признавая ее безрассудный поступок, но потом любовь к внуку взяла свое, и они смирились, перестав терзать ее неприятными вопросами и глупыми воспоминаниями.       И сейчас, десять лет спустя, она могла с уверенностью сказать, что она счастлива, счастлива по-настоящему. Однако первая любовь не исчезала из ее жизни. Едва ли не каждую ночь, с дикими криками, в холодном поту Эмма просыпалась, цепляясь за простыню, кусая губы до крови, чтобы не кричать в ночную пустоту его имя. И Нил, мгновенно проснувшись, успокаивал ее, убеждая в том, ее обидчик получил по заслугам и больше никогда не будет ее тревожить. Ей бы стоило радоваться, но иногда она хотела лишь одного — еще хотя бы раз увидеть его. ***       Эмма проснулась от скрипа двери и, подскочив, поднялась с дивана, стараясь хоть что-то разглядеть в темноте. Но ее окружала лишь темнота и запах, приторный, мерзкий, от которого хотелось закрыть лицо руками и не дышать.       Шаги приближались, и она была почти уверена, что вот сейчас почувствует дыхание на своем лице, но все исчезло так же быстро, как и появилось. Стало нереально тихо, словно из комнаты разом выкачали весь воздух, оставив ее в вакууме. Свон лишь слышала, как стучит ее сердце, словно кто-то бьет в барабан, и эхо летит по комнате, ударяясь о стены.       В горле пересохло, и она, боясь дышать, снова и снова оглядывалась, натыкаясь взглядом на черные пятна и едва уловимые силуэты мебели, выступающие в слабом свете. Не было видно ничего, но почему-то ей казалось, что вошедший все еще находится в комнате, насмехаясь над ее беспомощностью.       Она открыла рот, чтобы потребовать его показаться, но тут удар обжег ее лицо, и она отлетела на пол, задохнувшись от боли. Кожу жгло, словно ее облили кислотой, и она чувствовала, как к ней прилила кровь. Сдавленно охнув, Эмма коснулась саднящей щеки пальцами и поморщилась, почувствовав что-то липкое. Кровь? Все внутри похолодело, и она попыталась отползти, но что-то снова налетело на нее, и она согнулась пополам, получив удар по ребрам.       В темноте раздался скрипучий смех, и кровь застыла в ее венах, не давая даже шелохнуться. Ранее бесстрашная и самоуверенная Свон была готова на коленях выпрашивать свободу, но сейчас не могла даже пошевелиться, боясь открыть рот или шелохнуться, чтобы не привлечь внимание таинственной фигуры.       Что-то резко сжало ее волосы, и ее вздернули на ноги, заставив задохнуться в сдавленном крике. Она едва касалась пальцами пола, тем самым поняв, что незнакомец высок и силен. Его дыхание скользило по ее лицу, и она шумно сглотнула, сумев рассмотреть в кромешной темноте лишь край взлохмаченных черных, как сама ночь, волос.       Чувствуя, что хватка на ее волосах только усиливается, Эмма подняла руки, цепляясь за запястья фигуры, которая вновь захохотала над ее слабостью. Обида затопила ее, она не помнила, когда в последний раз чувствовала себя настолько беспомощной и слабой, как ребенок, который может только слушаться, не в силах вырваться. — Тебе страшно, Эм-ма? — послышался шепот где-то совсем близко, и она сильнее задергалась в его руках, не думая о том, что рискует потерять половину волос. — Я рад, потому что ты это заслужила.       Она не могла даже выдохнуть, стараясь хоть немного разобраться в том, знаком ли ей этот наглый, немного дребезжащий голос, от которого кровь стыла в жилах. Она попыталась покачать головой, всхлипнув, и тогда ее оттолкнули в сторону, и она, сжав челюсти, упала на диван, больно ударившись спиной о его край, зашипев сквозь зубы.       Злоба, чистая, первозданная, захватила ее, когда она поняла, что этот человек просто пользуется тем, что она находится в неизвестном месте в темноте, не в силах ориентироваться, что она вынуждена признавать имеющиеся у него преимущества, которых было явно больше, чем у нее. Да и, если задуматься, у нее вообще их не было. И это пугало. — Что, еще хуже, детка? — что-то больно скользнуло по ее лицу, и она сглотнула, когда шершавые пальцы вонзились в ее подбородок, рискуя оставить синяки. — Не переживай, я не убью тебя. Только отомщу за то, что ты — сука. — Я не знаю тебя, — прошептала она, тратя последние силы на то, чтобы сдержать слезы. — Вы ошиблись, я не знаю Вас… — О, ты знаешь меня, Эмма, еще как знаешь. Ты отравила мою жизнь, спустив ее в мясорубку. Ты и твой ублюдочный женишок. Он еще ответит за все, но сначала я накажу тебя. — Пожалуйста… — просипела Свон, пялясь в темноту, вцепившись руками в диван, — отпустите меня… Я ничего не сделала Вам… — Ой, правда? — сильная рука снова грубо вцепилась в ее волосы и, протащив по полу, бросила возле самого окна, подняв облако пыли. — А ты приглядись, приглядись ко мне получше, лапочка, может, вспомнишь лицо из прошлого.       Боясь вдохнуть, Эмма приподнялась на шатающихся ногах, держась за стену, и сглотнула, когда фигура подалась вперед, показав себя в полоске света. Белое, буквально восковое лицо, грубая, неровная щетина, блестящие бешенством глаза, искусанные губы, и обуглившаяся, покрытая ссадинами и царапинами кожа на левой стороне лица. Сухая, потрескавшаяся, неровная, покрытая волдырями. Она шумно сглотнула, отступив назад, но рука крепко сжала ее за локоть, резко притянув к себе. — Ну уж нет. Смотри, Эмма, смотри, что ты сделала со мной. Через что мне пришлось пройти, из-за тебя, из-за твоего любовничка. Смотри, кем я стал, что вы сделали со мной. Смотри очень внимательно, чтобы запомнить и никогда не забывать, — он облизал губы, прижав ее вплотную к себе, и блондинка закусила губу, стараясь удержать слезы, тряся головой. — Ну как, узнала? Узнала человека, чью жизнь ты сломала, верно? Не могла не узнать. — Киллиан… — прошептала она, до крови кусая губы, — это ты… — Да, я. Живой, несмотря на ваши усилия. — Но я бы никогда… — Молчи, тварь! — взревел он, и она отлетела от звонкой пощечины на пол, врезавшись в ножку дивана. — Не смей говорить мне, что ты здесь не при чем! Я все знаю, поверь, я все узнал, каждую деталь, чтобы до последней секунды придумать свою месть. Ты завлекла меня, влюбила в себя, забеременела и, решив, что я недостаточно хорош для такой птицы, как ты, придумала со своим ублюдком план, чтобы унизить меня. Это вы подослали ко мне тех парней, которые меня едва не убили, а когда я начал обороняться, поранили себя и обвинили меня в пьянстве, употреблении наркоты и жестоком избиении. Меня упекли на восемь лет, сука, на восемь лет! Ты понимаешь, что значит попасть в тюрьму в семнадцать? Ты ничтожество, грязь под ногами. И вот это, — он указал на свое искореженное лицо, — дело рук заказчика. Тварям из моей камеры заплатили за то, чтобы меня отделали до неузнаваемости. Знаешь чувство, когда ты не можешь встать, когда тебя ударили столько раз, что ты просишь о том, чтобы тебя тупо добили, насмерть, чтобы ты задохнулся к чертям и не мучился? Но этого было мало, мало побоев: это результат кислоты. Мне чудом спасли глаз, но я им почти не вижу. Но я жив, несмотря на все ваши старания, и сейчас, черт возьми, ты мне ответишь за все, за каждую секунду моей боли, за каждое мгновение моего заточения, за каждый час, что я потратил на тебя, думая, что влюблен и любим. — Киллиан… Я правда ничего не... — Просто замолчи. Можешь кричать, если хочешь, но, поверь, тебя никто не услышит, я позаботился об этом.       Вздернув ее на ноги, мужчина один резким движением порвал ее футболку, отбросив лоскутки на пол и, повалив на диван, прижался всем корпусом, стягивая белье. Она вскрикнула, до крови кусая губы, когда его губы больно накрыли ее грудь, и попробовала оттолкнуть его, но он только расхохотался, елозя рукой по ее телу. Расстегнув и стащив ее джинсы, он проник под ткань белья, лаская ее воспаленную кожу, довольно шипя от ее криков. — Что, твой сладкий так не может, верно? Довести до оргазма за полминуты. — Хватит, пожалуйста, — взмолилась она, пытаясь вывернуться от него, но он только столкнул ее с дивана, повернув к себе спиной, и, резко расстегнув свои штаны, вошел в нее сзади, грубо толкнувшись на всю длину. Эмма вскрикнула, подавшись вперед, но он намотал ее волосы на кулак, прижав к себе, снова и снова входя в нее. — Кричи, сладкая, кричи. Мне это только нравится, — он больно ущипнул ее грудь, и она снова зашлась криком, закашлявшись, и вцепилась руками в спинку дивана, боясь даже вдохнуть лишний раз, жмурясь от боли.       Еще несколько грубых толчков, от которых перед глазами заплясали черные точки, и мужчина, развернув ее, заставил ее раздвинуть мелко дрожащие ноги. Поймав ее испуганный взгляд, Киллиан только шире улыбнулся и вошел в ее тело, прижав к себе за бедра, вонзившись в них пальцами. Несмотря на то, что это было насилие, что ей было больно и страшно, едва ли не впервые в жизни, она не могла отделаться от мысли, что она кричит частично от удовольствия, что доставляют его резкие движения. Где-то глубоко внутри она признавала, что ей нравится, нравится чувствовать себя слабой и подчиненной, нравится, что ее ломают, заставляют признавать свое бессилие. Это было ново, и Свон задыхалась от охвативших ее чувств.       Кончив ей на живот, брюнет отошел в сторону, поправляя штаны, и она, едва дыша, упала на пол, не в силах даже прикрыться или вдохнуть. Губы были искусаны в кровь, тело молило о пощаде, в висках стучало, но она понимала, что испытала два лучших оргазма на всю свою жизнь всего за несколько минут. — Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, — прошептал Киллиан из темноты, — и, поверь, это только начало. Теперь я не позволю тебе уйти, как тогда, Свон. Ты моя. Просто запомни это.       Хлопнула дверь, и она потеряла сознание, провалившись в темноту.