То, что осталось за кадром

      Киллиан не мог понять, почему согласился на эту авантюру. Почему пошел за парнем, которого видел в первый раз в жизни. Потому что тот говорил так дерзко и почему-то знакомо? Потому что в его глазах было что-то странное? Потому что он на его глазах уложил Черную Бороду, человека, которого он сам боялся до потери пульса? Потому что этот мальчишка — Генри? — как-то по особенному называл его имя, со странной гордостью, уважением, которое матрос не мог объяснить. Он был удивлен, узнав, что, по мнению парня, когда-то учил его управлять кораблем, так как сам это никогда не пробовал и, естественно, не умел. Его уделом было драить палубу и содрогаться каждый раз от грозного взгляда Капитана.       Сколько раз он, собираясь с силами, готовился напасть на него, отвоевать корабль, команду, мечтая стать капитаном, бороздить моря, но все заканчивалось смехом окружающих и синяками по всему телу. Одну рану он «зализывал» едва ли не месяц, с трудом передвигаясь по кораблю, понимая, что в противном случае его выкинут за борт.       Трус. Матрос. Мальчишка с мечтами о море и свободе. Так он и жил в этих мечтах, и то только ночами, днями утопая в работе, пока не появился этот парень в странной одежде словно не из мира, не вырубил Бороду и попросил помощи. И он пошел, сам не понимая зачем. Может, ему хотелось приключений, хотелось попробовать, на что он способен, в первый раз в жизни поступив по воле сердца, а не разума, который все это удерживал его за гранью трусости.       Он даже толком не разобрал, кого они должны спасти, куда отправиться и что делать. Мальчишка был так увлечен своей затеей, так горел ей и верил в успех, в успех с его, Киллиана, помощью, что Крюк мог только кивать и соглашаться, направляя корабль все дальше в море. Он не понимал, как может двигать такую махину только вдвоем, так как раньше всегда был уверен, что это возможно лишь коллективно. Он снова и снова удивлялся, тому, что делает, куда направляется, с кем…       Я моряк, а не вояка. Ему было больно это признавать, признавать свою слабость и неспособность сражаться перед ребенком, но он и не хотел давать ему лишние надежды. По глазам Генри Джонс видел, что он страстно хочет спасти кого-то на этом чертовом острове, но идти против Черного рыцаря, о котором ходит самая дурная слава, да еще и при том, что он едва мог держать оружие, было по меньшей мере глупостью по его мнению, и он с ужасом смотрел на горящие азартом глаза мальчишки, который спокойно и немного ехидно ответил, что можно и не сражаться, чем снова изумил его. Как можно пройти в закрытый со всех сторон замок, если единственный вход — мимо рыцаря? Но он уже был уверен, что в любом случае пойдет за ним, так что направил корабль к берегу.       И снова удивление. Трюк… Вуки? Он даже не понял, что сказал Генри, только в восторге наблюдал за тем, как рыцарь упал навзничь, потеряв сознание от меткого удара рукоятки его ножа по лицу. Генри и правда был не простым ребенком, и Киллиан все больше и больше загорался желанием сделать что-то настолько стоящее, чтобы оправдать его доверие.       Однако когда он побежал наверх — за мамой? — Джонс неловко замер, глядя на тело. Запереть его в камере? А если он не дотащит его? А если он проснется? Зря он все-таки ушел с корабля. Наверняка его потом найдет Борода, и ему несдобровать. И так жизнь далеко не сладкая, а тут нашел еще больше приключений на свою кормовую часть.       Все-таки управившись с телом, Киллиан медленно пошел к лестнице, начав переживать за странного парнишку. Может, что-то случилось и ему нужна помощь? Только какая от него помощь? Если он трусливее его раз в пять, как он уже понял. Сам бы он даже не разрезал тот канат, край которого ударил Бороду, а здесь они уже пробрались на запрещенную территорию и спасают какую-то там женщину. Кто она вообще?       Поглощенный в свои мысли, он повернул за угол к лестнице и изумленно выдохнул, когда в него со всего размаху влетела незнакомка. Он застыл, не в силах вдохнуть, словно ослепнув от свечения, которое исходило от нее. Белокурые, спутанные волосы, бледное лицо, молочная кожа, искрящиеся изумрудные глаза, легкая, немного напряженная и удивленная улыбка, тепло ее ладоней на его груди… Джонс не мог шелохнуться, да, черт возьми, даже дышать, даже моргнуть, чтобы убедиться, что ему это не привиделось. У него перехватило дыхания от дикой, просто невероятной любви, которая светилась в ее глазах, когда она, встретившись с ним взглядом, уперлась руками в его грудь, приоткрыв от нахлынувших чувств губы. Странное желание поцеловать ее захлестнуло его с такой силой, что он, смутившись, откашлялся и сделал шаг назад, неловко пожимая ее мелко дрожащую руку, стараясь не думать о том, что впервые в жизни влюбился с первого взгляда.       А дальше все как в тумане. Страж. Дракон. Погоня. Сражение. И какое-то облегчение и восторг от ее звонкого смеха с счастливой довольной улыбки, с которой она повернулась к нему, сверкая ярче, чем все звезды на ночном небе вместе взятые.       — У меня… у меня есть вопрос, — не выдержал он, встретившись с ней взглядом, — ты доверила мне свою жизнь. Но почему?       Потом отвечу, — медленно отозвалась она, поджав губы, — когда будет время.       — Я полностью в твоем распоряжении, — поспешно кивнул он, постаравшись даже улыбнуться.       Освежим боевые навыки… Он даже поежился, с какой легкостью и уверенностью она это произнесла. Она так уверена, что он хоть что-то может? Да ему полчаса требуется, чтобы достать этот самый меч из ножен, не говоря уже об умении держать его и сражаться. Но разве он может отказать ей? К тому же, если она хочет его учить, он будет ближе к ней, а против такого он бы точно ни за что на свете не пошел.       Когда Эмма вернулась на мостовую в новом брючном костюме, с собранными в легкий хвост волосами, в жилетке, Киллиан снова на мгновение потерял дар речи. Ей, несомненно, шло платье, она была прекрасна в нем, но в этом дерзком, даже вызывающем костюме… Он сразу почувствовал себя уже более жалко, прекрасно предвидя, как будет глупо и стыдно позориться перед такой красавицей, которая, как и ее сын, почему-то свято верила в его способности и навыки, который, как он был уверен, не было и в помине.       — Ты хочешь сказать… — он нервно усмехнулся, прекрасно осознавая глупость своих слов, — что в той, другой реальности, я мастерски управлялся с саблей?       — Настоящий Джек Воробей.       — А кто он? — все страшнее и страшнее…       — Так, — выдохнула она, и он усмехнулся, понимая, что со стороны выглядит как упрямый, ничего не понимающий ребенок. Но когда Эмма подошла к нему со спины и положила руку на его руку, прижавшись к его телу, он замер, не ожидая такого поворота событий. Одним легким движением вытащив саблю, она подняла, изящно и уверенно рассекая воздух. — Говорят, если что-то освоил, подсознание возьмет свое. Мы называем это мышечной памятью, — еще одно резкое движение — и ее лицо оказалось очень близко к его, когда он, повернув голову, встретился с ней взглядом. Где-то в глубине души он понимал, что бессмысленно задавать такие вопросы, но все же, не удержавшись, спросил, не в силах справиться с желанием поцеловать ее. Но что больше удивляло его, так это то, что ее взгляд был с точно такой же жадностью прикован к его губам.       — Расскажи еще про… реальность, куда мы вернемся. Про нас, например… — он сглотнул, чувствуя, что краснеет, — мне кажется, мы могли быть близки.       — Очень, — прошептала блондинка, мягко улыбнувшись.       Вот черт! Как он мог забыть, что где-то, да даже не важно где, он был с этой женщиной, был для нее героем, был для нее важен? Разве такое возможно? Ведь он уверен, что сейчас видит ее впервые, в то время как она, судя по взгляду, который пронзает буквально насквозь, испытывает к нему сильные чувства. О, что за несправедливые повороты судьбы!       — Правда? Что ж, начинаю завидовать другому мне.       Эта легкая, немного игривая улыбка, взгляд, пару шагов назад, румянец на ее щеках… Он точно влюбился.       И тут все пошло не так. Снова. Позади раздался грубый голос, и на площадь высыпала охрана во главе с Черным рыцарем, который оказался женщиной, Королева, ее верный пустоголовый страж… Чисто инстинктивно, даже не задумываясь о том, что делает, Киллиан выхватил саблю, подняв ее выше, с вызовом и едва скрываемым страхом глядя на врагов. Сможет ли он сделать хоть что-нибудь? Задержать их, чтобы Эмма с сыном могли сбежать и остаться в живых? Едва ли не впервые в жизни он был точно уверен, что не отступит и не убежит, трусливо поджав хвост. Если ему суждено умереть, то он умрет, но умрет ради других, а не по собственной глупости.       Какой-то непонятный, странный разговор, в котором он почти ничего не понимает, пока Эмма пытается в чем-то убедить Королеву и ее спутника. Она действительно верит, что эти черные владыки из мира сжалятся и поведутся на ее слова? О, глупая наивность!       Страх. Сильный, жгучий, отдающий металлом на кончике языка. Он не хочет, боится умереть, боится перестать дышать, видеть, чувствовать, боится кануть в бездну, но он видит страх в глазах Эммы, когда Королева приказывает убить ее сына, и он, стиснув челюсти, шепчет, стараясь успокоить бешеное сердцебиение.       — Спасай Генри.       — Их больше…       — Если в моих силах восстановить справедливость, то не так важно, погибну я или нет, — с вызовом произнес он, и она подняла на него ошарашенные глаза, приоткрыв от изумления рот. Да, ради хотя бы одного этого взгляда, в глубине которого плещется восхищение и гордость, он готов умереть хоть сотню раз, снова и снова, лишь бы они остались живы. — Ступай, спаси его.       Меткий удар ногой — и на стражу упали тяжелые мешки с мукой, придавив их своим весом. Не ожидая от себя ничего подобного, Джонс, между тем не расслабляясь, повернулся к помощнику Королевы, не опуская оружие.       — Разве она стоит твоей жизни, пират?       — Сейчас узнаем, — жестко отозвался он, поджав губы.       Если он должен когда-нибудь перестать быть трусом и справиться с собой, то лучшего шанса точно не предвидится. Он не сдастся, он будет драться, по мере его возможностей, даже если проиграет, даже если погибнет. Главное, что Эмма с Генри будут в безопасности. Что его никчемная и пустая жизнь по сравнению с ними? Песчинка, о которой даже не стоит волноваться.       Удар, еще удар, уворот… Не понимая, как он все это делает, Киллиан снова и снова блокировал удары врага, с каждым движением действуя все уверенно. Обезоружив его, он метким ударом рукоятки по лицу толкнул его на дорогу, направив на него конец сабли.       — Однако! — изумленно просиял он. — И правда врожденный талант!       Королева, презрительно фыркнув, стала медленно обходить его, и он, окрыленный успехом, повернулся к ней, пристально следя за ее лицом, торжествуя в своей победе.       — Ну как, Ваше Величество? Голову долой…       Он не договорил, так как резкая, рвущая на части боль пронзила его буквально насквозь, распространяясь волнами по всему телу от рваной раны на спине. Едва дыша, он понял, что враг, который, как он думал, был повержен, вонзил в него клинок по рукоятку, улыбаясь от удовольствия.       — Всегда не любил пиратов, — прошипел он ему на ухо, но Киллиан почти не услышал его. Его взгляд был устремлен к Эмме, которая, испуганно вскрикнув, смотрела на него, почти не дыша, не двигаясь с места. Он хотел крикнуть ей, чтобы она убежала, спасалась, оставила его, но мог только смотреть, чувствуя, как силы уходят из него.       Адская боль, когда клинок покинул его тело, и пират, потеряв опору, медленно осел на грязную дорогу, не в силах даже удержаться от падения, потому что тело уже не принадлежало ему. Он словно отделился от него, ничего не понимая, видя только эти огромные, полные боли и слез зеленые глаза. А потом наступила тьма.