Где ты, черт возьми?

Через одинокое маленькое окно, открытое на распашку, располагающееся в конце комнаты высоко на стене, пробегал холодок. Он помогал температуре моего тела хоть чуть-чуть придти в норму. Ибо мне было настолько жарко, что вполне спокойно можно подставлять тазик для выделяющегося мной пота. Этот концерт действительно был жарким, наверное, самым жарким во всем туре. Да мы и не могли предоставить его каким-то другим. Последние концерты всегда отличаются именно этим от предыдущих. Я курил в открытое окно уже третью сигарету. Возможно, если еще раз вспомню взгляд Нила, возьмусь за четвертую просто на автомате. Может, если б это был его обычный взгляд, я бы не заострял на нем такого внимания. Но тогда он смотрел по-другому, по-особенному. Как раньше смотрел. Я потушил окурок. Рука потянулась к пачке. Мысленно дал себе подзатыльник в надежде собраться. Глубокий вдох, выдох. Я отошел и стянул мокрую футболку, которая тут же упала на диван. Черная краска на руках давно размазалась, а подводка на глазах растеклась. За стеной была чуть слышна музыка. Ребята обмывали конец тура, хорошую работу, да и просто не упускали удобной возможности выпить по уважительной причине. Мне же, как я думал, нужно было побыть одному. Дверная ручка щелкнула, и я повернулся. На пороге Нил. Не знаю сколько мы смотрели друг на друга: вечность или секунду — все слишком туманно. Я забылся, потерялся. Он здесь, и это главное. Уголки рта потянулись вверх, непроизвольная улыбка захватила все лицо. Я расплылся в ней, а Сандерсон продолжал стоять без единой эмоции, не отводя глаз, не моргая. И тут он сорвался, захлопнув дверь с такой же силой, которую получали тарелки и бочки несколько минут назад, подлетел ко мне, обхватывая обнаженный торс, прижал ближе. Я почувствовал тепло. Внутри, снаружи — не важно. Его рука быстро переместилась на лицо и резко потянула к себе. Он ворвался в приоткрытые сухие губы, пуская в ход язык, и полностью завладел моим ртом. Внутри бурлили эмоции, кровь словно кипела. Все тело будто пылало огнем, а в соприкосновении с его губами мои начинали гореть. Сейчас же я думал, что от них не осталось и пепла. Теплые пальцы лежали на скулах, иногда подрагивая от резких движений. — Я курил недавно, — оторвавшись прошептал я, мы встретились носами. — Плевать! — мимолетный взгляд, и Сандерсон снова жадно хватает мои губы. Я не чувствовал земли под ногами, не видел ничего того, что было вокруг. На секунду для меня разрушились все законы гравитации. Для нас обоих. Нил начал кусаться, медленно оттягивая то нижнюю, то верхнюю губу зубами. Это сводило меня с ума. Его томительные действия заставляли взмокнуть уже возбужденное тело, а бьющий в нос запах заводил еще больше. Оставив замученные губы в покое, он очертил языком контуры лица, чуть касаясь кончиком носа мочки уха, оставляя на ней свое горячее дыхание. Медленно спускался по шее, одаривая ее поцелуями. Я откинул голову назад, давая ему большее пространство и большую власть над собой. Моментами мне казалось, что это слишком прекрасно, чтобы быть реальностью. Я даже боялся открыть глаза и не увидеть его. Понять, что Нил — просто плод моей больной фантазии, а я окончательно сошел с ума. Но он здесь. Исследовал каждую забытую клеточку тела, а мягкая щетина снова щекотала кожу. Подушечки пальцев водили по моим плечам, моментами чуть царапая их. Нил толкнул меня на диван, сам уселся сверху. Поднял взгляд на меня и улыбнулся самой искренней улыбкой. Он просто сиял. В глазах светились миллионы огоньков. Они стали небесно голубыми. Зрачки то сужались, то расширялись. В тот момент он был особенно красив, и я тихонько потянулся за поцелуем. Никогда не скучал по кому-то так сильно. Никогда не испытывал чего-то подобного. Все это время мы были рядом, но так далеко. Его пальцы перебирали пряди моих запутавшихся волос. Мимолетными прикосновениями они спускались ниже, а когда дошли до шеи, чуть касаясь ее, я застонал, не разрывая поцелуй. Руки прошлись по мокрой майке Сандерсона, поднимая ее уголки вверх. — Прости меня, — выдал он, поднимая руки. — Давно простил, — распрощавшись с майкой, я снова прильнул к его губам. Черному кусочку ткани с принтом черепа суждено было упасть рядом с моей футболкой. Теплота тела Нила окатила меня с ног до головы. Я ринулся на него, прижимая к подлокотнику дивана, от чего тот лишь скрипнул. Руки беспорядочно бродили по спине, очерчивая бугорки позвоночника. Запыхавшийся Нил судорожно расстегивал молнию на своих джинсах и в один момент избавился от кроссовок. Пристав передо мной в одном нижнем белье, он принялся за меня. В то время как мои губы еле отрывались от его рта из-за наших движений, Нил упорно завершал свою задачу и уже совсем скоро избавил меня от всего лишнего. Тогда то я задумался о судьбе нашей смазки, которой я так вольно распорядился, оставив на полу одного из отеля России. Оттянув резинку боксеров Нила, я взял член в руку, собрав пальцы в кольцо. Медленными движениями двигал ей вниз-вверх от основания до головки, чуть ускоряя темп. Нил выгибался как только позволяла его пластика, брови были сдвинуты, глаза зажмурены, из открытого рта вырывались стоны. Рука работала все быстрее и быстрее, а когда губы чуть коснулись головки, учащенно дыша на нее, создавая некое тепло, и еле посасывая, скользнули вниз, брови Нила почти встретились, новый уже более низкий стон, растворяясь, проник в пространство комнаты. Мне нравится его голос. Безумно нравится. Я даже был бы не против, если б ребята дали мне небольшой отпуск, и записали бы хоть одну песню с ним. Я бы поставил ее как рингтон, и с того момента больше никто до меня бы не смог дозвониться. Нил не жалел ни голоса, ни связок, ему было наплевать, что нас мог кто-то услышать, уверен он даже не думал об этом. Мои губы причмокивая отрывались, на секунду им приходили на смену руки, чуть сжимая головку, но потом снова возвращались на прежнее место уже набравшись воздуха, и захватывали член чуть ли не до основания. Он двигался со мной и, положив руку на затылок, хватал за волосы. Вторая упала рядом, и двойной силой они резко потянули меня вперед. Член все больше скрывался во рту, упираясь в глотку. Нос уткнулся в кожу, частота дыхания значительно увеличивалась. Все чаще чувствовались рвотные позывы. Я не мог сказать ни слова, издавать любые звуки давалось мне с большим трудом. Глаза слезились. Попытки показать Сандерсону весь свой мученический вид безуспешно провалились, ибо подняв свой взгляд, я лицезрел лишь откинутую назад удовлетворенную моську, с чуть поднятыми вверх губами и по-прежнему закрытыми подрагивающими глазами. Руки надавливали с новой силой. Нужно было сопротивляться, но я просто не мог. Нос все больше уходил в мягкую кожу, сначала я вдыхал ее запах, но потом мне просто перестало хватать воздуха. В глазах постепенно темнело. Я напряг рот. Стало легче, но не на много. Рука, лежащая на его бедре, царапала его, в попытках привлечь хоть какое-то внимание со стороны Сандерсона, но тот по-прежнему витал в облаках в своем маленьком мирке наслаждения и удовольствия. Рот ослабел и просто перестал меня слушать. Глаза обессиленно сомкнулись, и я надавил зубами на член, от чего Нил только взвыл. Последнее, что я услышал перед тем, как отключиться — отдаленный голос Брэда, зовущий меня, и то, как Нил феерично послал его куда-то далеко.

***

Нил трепетно приблизился и еле коснулся губ. Они чуть накрыли мои, но я смог ощутить всю их влажность. Его рука аккуратно скользнула по спине, оставаясь на пояснице, Сандерсон как-то неуверенно прижал меня к себе. Я, подобно кусочку льда в теплых руках, таял в объятиях Нила, просто растекался в семь океанов. Подушечки пальцев скользили по щеке, по мягкой щетине, проходили по губам. Затем он медленно поцеловал меня. Столько невероятной нежности в его действиях, это заставляет все больше ощущать тяжесть внизу живота. Мы потеряли столько времени впустую. И я не про тот период в туре. Всю свою жизнь я словно смотрел на мир через до ужаса обляпанные очки. Даже не пытался привести их в порядок, боясь лишиться последней возможности что-то увидеть. Но потом каким-то чудным образом появился Нил и помог мне снять их. Подавая руку для опоры, он сказал мне не бояться. Не то что бы он «ворвался» в мою жизнь, но опять же, вернемся к очкам, я взглянул на него с новой стороны, без всяких линз и прочих вспомогательных. Страхи приводят нас в заблуждения. Я снова прильнул к нему. Единственное движение губ — прощание. Мы вышли из кабинки: сначала он, потом я. Пересекли вестибюль аэропорта и оказались на улице, там ждали нас ребята. И словно в фильме мы встали в шеренгу. Ветер чуть раздувал наши волосы. Нил наклонился ко мне и тихо-тихо произнес прямо на ухо: — Я приду сегодня.