Механизмы Фрэн

      Яо подбежала к столу и взяла с него безголовую куклу.       — Вот, ару! С собой принесла, ару.       Ване было горько смотреть на причину их разногласий, но он вымученно улыбнулся.       — Ты дала ей имя?       — Да, ару! Анжелика, ару!       — Очень красивое имя! Давай возьмем Анжелику с собой?       Девочка помялась, а потом посмотрела на Ваню грустно.       — Нет, ару. Она большая, мешать будет, ару.       — Ты… уверена?       — Да, ару.       Они вместе посадили нарядную куклу на стул и Яо погладила ее по тряпичной голове, а затем повертела своей, человеческой головой, рассматривая стены.       — А что ты делаешь?       — Человек-мышь, ару.       — А-а. Он тут?       Не отвечая, она подошла к стене, села возле нее на пол, прижалась ухом, и вытянула губы:       — У-у-у…       Ване уже не было так страшно и мерзко, как раньше, и он не стал пытаться прервать ее; в скором времени стена ответила тем же однообразным стоном, и девочка поднялась на ноги, подошла к Ване, и протянула ручку, на которой было надето кольцо из скотча.       Иван сжал ее ладошку и уверенно кивнул.       Девочка подошла к той двери, через которую они оба попали в эту комнату в тот день, когда играли в прятки, и толкнула ее — дверь поддалась. Под ногами по-прежнему была какая-то мерзкая грязь, но дети отважно ступили в нее, и пошли вдаль по слабо освещенному коридору, крепко держась за руки и сконфуженно молча; а в какой-то момент Ванечке вдруг показалось, что он слышит, как что-то странное шлепает огромными и мокрыми ладонями по стене, вместе с ними продвигаясь вперед, и комок встал у него в горле, но теплая ручка Яо придавала мальчику уверенности, а опыт показывал, что бояться Человека-мыши не стоит, что он желает детям только добра.       Коридор кончился, и кругом настала тьма.       — Теперь направо, Яо?       — Налево, ару.       — Но ведь лестница — справа!       — Мы не туда, ару.       И, не поддерживая больше этот разговор, девочка уверенно повела Ваню налево.       В коридоре была непроглядная тьма, и если бы Человек-мышь не шлепал ладонями по стенам, дети бы наверняка начали паниковать; кроме того, темный коридор был как будто бесконечным, и бедные дети шли уже почти пятнадцать минут, а конец все не наступал, и ни одной двери не было видно.       Ваня устал идти, кроме того, его босым ножкам было холодно — пол коридора был выложен чем-то совсем ледяным.       — Яо, я… мои ножки…       Девочка остановилась, посмотрела на него задумчиво; в тишине темного коридора он услышал ее вздох, а затем его привыкшие к темноте глаза уловили, что она снимает с себя толстовку.       — Что ты делаешь?       Не отвечая, девочка достала нож, на котором еще были остатки крови Доктора, всадила его в основание рукава толстовки, и с заметным трудом отрезала по шву один рукав, а затем и второй.       Ваня не понимал, что Яо делает, а та надела свою толстовку (ставшую безрукавкой) обратно, и присела перед Ваней на корточки.       — Твою ножку, Ваня, ару.       Мальчик, ничего не понимая, протянул ей ногу, и Яо натянула на нее рукав, сняла с волос резинку и осторожно зафиксировала импровизированный носок на лодыжке друга.       Ваня догадался.       — А! Ой, спасибо! Но у тебя же нет второй резинки?       Удивительное дело, но вторая резинка у девочки все-таки оказалась: она носила ее как браслет на запястье, и так Ваня обрел носочки для обеих ножек, и дети сумели продолжить путь — а через некоторое время Ивана вдруг начал мучить очень важный вопрос.       — Яо?       Она посмотрела на него, хоть в темноте это и не было видно, а он продолжил:       — Яо, а у тебя много братиков и сестренок, да?       — Да, ару.       — А ты — самая старшая, да?       — Да, ару.       — Яо, а сколько тебе лет?       Она помолчала.       — Десять, ару.       — Ух ты! — удивился Ваня. — Ты старше меня!       Девочка качнула головой.       — Ну, а вот Оле уже двенадцать! Она старше, чем ты! На четыре года, да?       — Два, ару.       — А, ну да, конечно. Два… Яо, знаешь, когда мы выберемся отсюда, я подружу вас с Олей, и вы будете подружками, будете болтать о всяких там ресницах и пудрах…       Яо улыбнулась.       — А ты познакомишь меня со своими младшими братиками, да? Познакомишь, Яо?       Неожиданно девочка разжала пальцы и выпустила его руку; Ваню это сильно напугало.       — Чего ты…       Взгляд Яо так сильно горел яростью, что даже темнота не помешала Ване это заметить.       — Нет, ару! Никогда, ару! Ни за что, ару!       Слезы хлынули по ее щекам, и, развернувшись, девочка бросилась бежать, стуча каблуками туфель по холодному полу; Ваня сперва растерялся и замер на месте, но потом бросился ей в след, стараясь не потерять подругу в темноте.       — Яо! Яо, подожди! Прости! — он не знал, что сделал не так, но на всякий случай решил извиниться — в Ване был заметен природный талант к общению с женщинами. — Ну прости!..       Свой бег девочка прервала так резко, что Ваня даже врезался в нее, и оба упали, и бросились помогать друг другу подняться, из-за чего лишь усложнили себе этот процесс; через некоторое время возни им все же удалось встать на ноги, и Ваня удивленно посмотрел на Яо, а та пальцем указала на дверь.       Зеленая, железная, она была плотно закрыта, а из узкого окошка за ней лился свет; и несмотря на то, что по сути это была обычнейшая дверь, при одном взгляде на нее Ване стало страшно.       — Яо… ты уверена?..       Она кивнула — в слабом свете Ванечка хорошо видел ее круглое лицо и уверенный, сильный взгляд — а затем припала к холодной двери и со всей силы своих слабых ручек надавила на нее.       Ваня спохватился и приложился тоже — и железная громадина поддалась, с тихим скрежетом открывая детям путь в новый коридор.       Ну, здесь было хотя бы светло.       В стенах этого коридора так же было множество дверей, и, хотя Яо не проявляла особого интереса к ним, Ванечка был слишком любопытным; подбежав к одной из дверей, он встал на цыпочки, подтянулся на руках, и с трудом заглянул в окошко.       За дверью была небольшая комната, в которой стояла пустая кровать; зато на полу, прямо посреди помещения, неподвижно лежал скомканный плед.       Ничего подозрительного.       Спрыгнув, Ваня побежал в двери, что была напротив: позади нее так же была комната с кроватью, однако, здесь на кровати кто-то был. Верхняя часть ребенка была прикрыта одеялом, зато были видны расставленные в сторону ноги и голый зад, по которому, увы, Ванечка не мог определить признаки пола; а больше ничего интересного там не было, ведь ноги не шевелились.       Спрыгнув, мальчик побежал к следующему окошку.       В этой комнате было пусто, и Ваня уже с заметным разочарованием побежал дальше; комната напротив была окутана тьмой, и ничего нельзя было рассмотреть; за следующей дверью опять был лишь плед, скомканный на кровати, за следующей — торчавшая из-под все такого же пледа рука и больше ничего.       К следующей двери Ваня шел уже неохотно — ведь ни за одной из них не было ничего интересного! — однако судьба сжалилась над любопытным мальчишкой. В комнате стояла одинокая постель, и свет висевшей под потолком лампы лишь слабо освещал ее, а на полу, прислонивший спиной к кровати, сидел ребенок неясной половой принадлежности, вытянув ноги и раскинув в сторону ручки, а на лице его было написано величайшее безразличие, а во лбу зиял огромный шрам.       Ваня удивился, а ребенок вдруг шевельнулся, поднял свои голубые глаза, и уставился прямо на Ванечку; а тот с некоторым ужасом узнал того парнишку, что умер через несколько дней после прибытия Ивана в больницу.       Только вот он был каким-то неправдоподобно худым, осунувшимся, ослабшим, и глаза его были окружены синевой, и волосы повылазили, и когда он открыл рот, то Ваня увидел, что ни одного зуба в нем нет; да и вообще, для мертвого мальчика этот был слишком… живым.       И Ваня воскликнул:       — Яо! Яо, иди, погляди!       Девочка подошла: мальчик увидел ее, но его неосмысленный взгляд никак не переменился, и бедняга начал просто как рыба открывать свой беззубый рот и шлепать губами, а потом и вовсе замахал ногами и руками, обмочился, и начал как ящерица ползать животом по полу.       Ваня пожал плечами.       — Он, наверное, играет с кем-то. Пойдем дальше, к следующей двери, Яо.       Она не сопротивлялась.       В комнате напротив снова не горел свет, зато за следующей детей снова ждало шоу: там была девочка с длинными рыжими волосами, очаровательно кудрявыми, и, когда дети прижались к окошку, она уже стояла у двери и ждала их; Ваня улыбнулся и помахал девочке рукой.       Та растянула губы в ответ, попятилась к кровати, легла на нее и развела ноги — у Вани дыхание сперло от любопытства — а девочка принялась остервенело двигать рукой между своих бедер и безумно смеяться — но ни звука не проникало через дверь.       Ванечке очень хотелось смотреть на это дальше, а еще лучше — войти в палату и разглядеть все в мельчайших подробностях, но, стоило незнакомке коснуться себя, как Яо принялась усиленно пихать Ваню в плечо, и он был вынужден спрыгнуть и отойти.       Сперва Ване хотелось наругаться на подругу и спросить, почему она запретила ему смотреть на это прелюбопытнейшее зрелище, но он наткнулся на ужас и растерянность в ее лице, и решил не разжигать конфликт.       — Пойдем к следующей двери!       Она замотала головой.       — Почему?!       — Боюсь, ару…       — Да чего ты! — взмахнул руками мальчик. — Идем, Яо, будет интересно!       Она не хотела, но не нашла в себе силы отказать Ивану, и потому побежала с ним к следующему окну.       Их снова ждали.       Мальчик стоял у двери, прижавшись к ней лбом, и смотрел на детей в упор; те почувствовали страх и в тайне приготовились увидеть что-то жуткое, но вместо этого ребенок вдруг заговорил:       — Вы, ребята, пришли сверху, да?       Ваня Яо переглянулись и кивнули; было странно, ведь раньше они не могли слышать звуки через дверь; незнакомец словно угадал их мысли и указал пальцем на дыру в стекле.       Ваня набрался смелости:       — Почему ты здесь?       — Доктор хотел использовать мой страх.       — И почему ты не двинулся, как остальные?       — Я только притворяюсь, что мне страшно. Я не хочу сойти с ума. Он рассказывает мне страшные вещи, я кричу и плачу, но на самом деле не верю ему. А он пытается понять, почему мой страх не открывает дверь. Думаю, скоро он убьет меня.       Дети переглянулись, а мальчик вдруг продолжил говорить:       — Ты Яо, да?       Она кивнула.       — Доктор говорил о тебе Белому Человеку.       — Белому Человеку?       — Да. Это Человек, который рассказал доктору, что существует дверь.       — Значит, он не один! — в ужасе прошептал Ваня, а мальчик кивнул.       — Их несколько. Говорят, они по всему миру. Меня и моего брата нашли в Италии.       — Погоди, — удивился Ваня, вспоминая что-то. — Ты что, брат Ловино?       Мальчик активно закивал и плотнее прижался к стеклу, чтобы его голос был лучше слышен.       — Ловино! Мой брат! Как он там?!       — А, да че с ним будет-то…       — Доктор издевается над ним?!       — Да нет, вроде как ничего такого!       — Он рассказывает мне. — мальчик тяжело вздохнул. — Как он выдавливает Ловино глаза, смешивает их с мукой, выпекает шоколадные кексы и подает детям, и все с радостью и удовольствием едят кексы из прекрасных глаз моего старшего брата.       — Глупости, — засмеялся Ваня. — У него оба глаза на месте!       — Я так и знал!       На лице брата Ловино отразилось облегчение, и он даже весело улыбнулся.       — А скажи, — заговорил Ваня. — Как ты попал сюда?       — Доктор изучает детские страхи… Да… Он всегда говорит, что лечит нас, но на самом деле его таблетки нужны для того, чтобы мы сильнее боялись.       — Не правда! Когда я пил таблетки, люди не приходили.       — Ве… Знаешь, просто страх — это не очевидная субстанция, к тому же, двери открывает особенный, личный страх, у которого есть причина. Доктор ищет таблетки, которые способны усилить такой страх, но еще не нашел идеальную формулу.       — Когда пила, — прошептала Ване Яо. — Ночью были кошмары, ару…       — Ну, а мне таблетки помогали!       — Когда доктор узнает, что вызывает правильный страх, он давит на это. Он знал, что после смерти наших родителей потеря моего брата — самое страшное, что может со мной случиться. И потому утащил меня сюда, и рассказывает страшные истории… А еще иногда он перебарщивает и случайно убивает детей, я видел много таких, ве… Перед своей смертью они переживают очень сильный страх. Но ему еще не удалось окончательно открыть…       — Понятно, понятно, — Ване надоело слушать истории про открывание дверей. — Слушай, братик Ловино! Мы выберемся на свободу, побежим в полицию, и приведем их к тебе, и они выпустят тебя на свободу!       Мальчик внимательно посмотрел на детей.       — А меня нельзя на свободу.       — Почему это нельзя?       — Потому что, — он вдруг заулыбался так, что, казалось, щеки затрещали, а глаза его начали независимо друг от друга бегать во все стороны, выделывая удивительные кренделя. — Потому что доктор уже залез в мою голову! Феличиано дурак, дурак Феличиано! А-а-а-а! О-о-о-о-о! А-а-а-а! А-ха-ха-ха-ха!       Он принялся хохотать и биться головой о дверь, а Яо и Ваня в ужасе отпрянули и бросились бежать по коридору.       Пробежав несколько метров, они пошли шагом, но заглядывать в жуткие двери им уже перехотелось.       Бесконечно долгие мгновения дети шли молча, но тишина болезненно давила на Ваню, словно заставляя его чувствовать себя одиноким, будто рядом не было Яо; и потому, помявшись, он решил вызвать девочку на разговор:       — Яо…       — Ару?       — Яо, а… у тебя есть мечта?       — Конечно, ару.       — А о чем ты мечтаешь? Я вот — о собаке!       — Собаке, ару?       — Да! Большой и белой-белой! Супер-белой! Я однажды видел такую из окна трамвая, и мне так понравилось, вот прям очень-очень! Она была такая красивая и милая… Теперь я очень хочу собачку, вот! А ты?       — Я, ару?.. Жемчужину, ару. Розовую, ару.       — Жемчужину? — удивился Ваня. — Розовую? А зачем она тебе?       — Незачем, ару, — вздохнула Яо. — Просто у моей мамочки была, ару. Папа подарил ее ей на свадьбу, ару.       — Жемчужину на свадьбу?       Девочка показала ему кольцо из скотча на своей руке, и Ваня понял.       — А! Обручальное кольцо с розовой жемчужиной! Очень красиво! Может, твоя мама отдаст тебе по наследству свое старое?       — Нет, ару. Папа Кику заставил ее продать жемчужину, ару.       — Папа Кику?       — Папа Кику, ару. Мой четвертый папочка, ару.       — Четвертый?! Ничего себе! Твоя мама четыре раза выходила замуж?       — Пять, ару.       — А почему пап только четыре?       — Когда мама была за папой Юня, я жила у бабушки, ару. Но потом Юнь умер и папа Юня бросил мамочку, ару.       — Ужасно… И она столько раз выходила замуж! Тебе же всего десять лет!       — У тебя тоже отчим, ару.       — Да, верно. Он злой, очень злой. Он часто заставлял нас раздеваться и ходить голыми по дому, а иногда трогал меня и моих сестер там. Оля пыталась ходить в полицию, но мама сказала, что она просто врет. Тогда Оля убежала из дома. Я скучаю по Оле.       Ванино лицо побледнело и помрачнело, и Яо стало его жалко, отчего, не удержавшись, девочка обняла друга за плечи.       — Она вернется, ару.       — Я знаю! Но нам никто не верил, понимаешь? И когда я говорил, что он убил моего отца, мне тоже никто не поверил!       — Он убил, ару?!       — Да, из пистолета. Пиф-паф — и нету у Ванечки больше папы. Я в сундуке сидел, я видел! Но мне не верят…       — Его нужно наказать, ару!       Ваня вдруг прекратил идти, встал на месте, улыбнулся, и в ясных глазах его мелькнуло что-то зловещее, фиолетовое и опасное.       — А я, — он шумно сглотнул и мерзко захихикал. — А я уже наказал его, Яо. Злой человек больше никогда не откроет свои глаза, и никто не догадается, что это был я!       — Ты его…       — Ха! Он заслужил, я знаю! Я, как рыцарь, убил дракона, — мальчик замахал воображаемым мечом и поправил невидимое забрало. — Я победил зверя, и прекрасные принцессы Мама, Оля и Наташа могут спать спокойно! Я сильный! Я мужчина! Правда, меня отправили в психбольницу, потому что после этого случая начали приходить люди… Но это, право, ерунда!       Яо стояла, склонив голову к плечу, и задумчиво смотрела на мальчика, а затем протянула ему ручку.       — Ванечка, ару.       — Да?       — Убей папу Кику, ару.       — Твоего отчима? Да конечно, легко! Без проблем! Только покажи, и я его — ух! Ах! Вжик-вжик! Шмяк!       — …и Кику тоже, ару. Сможешь, ару?       — Твоего брата? — Иван растерялся. — Но зачем его убивать? Он же еще совсем маленький! И вряд ли успел что-то сделать.       Девочка сильно нахмурилась, достала из кармана окровавленный нож и сильно сжала пальцы на его рукоятке.       — Тогда я сама, ару!       — Но… почему ты его так сильно ненавидишь? Это же всего лишь маленький ребенок!       — Я убью, убью, ару!       — Яо, — Ваня пытался успокоить ее, и использовал единственное знакомое ему средство. — Я не хочу жениться на убийце, Яо!       Руки девочки заметно ослабли, и она опустила нож.       — Правда, ару?..       — Да! Зачем мне жена, которая убивает детей? Может, ты и наших малышей захочешь убить! Не надо, Яо…       Трясущимися руками девочка убрала нож, посмотрела на друга полными отчаяния глазами, развернулась и бросилась бежать, пытаясь скрыть рыдания.       Ваня пожал плечами и флегматично бросился за ней — ох уж эти женские эмоции и причуды!       Они играли в догонялки вплоть до того момента, пока не кончился коридор, и Яо не была вынуждена остановиться, а Ваня, почти нарочно, не врезался в ее спину, и не обнял девичью талию пухлыми руками.       — Яо! Моя Яо…       Она улыбнулась и все ему простила.       — А что там, что ты остановилась?       — Дверь, ару.       — Заперта?       — Не знаю, ару.       Он отпустил ее стан, и девочка налегла на тяжелую серую дверь, и та, к ее вещему удивлению, отворилась.       — Открыто?       — Да, ару…       — А что там?       — Комната, ару.       Ванечка нахмурился.       — Пустая?       — Мебель, бумаги, ару. Зайдем, ару.       Они вошли; комната оказалась довольно уютной. На стенах висели картины, выглядевшие даже похожими на оригиналы, на полу — ворсистый ковер цвета кофе с молоком; у стены стоял красный диван с мягкой обивкой, два кресла, журнальный столик, у другой — высокий книжный шкаф с толстыми фолиантами и какими-то статуэтками, вазами, в которых были еще свежие цветы; а в самом дальнем углу стоял стол, и на нем большими стопками лежали какие-то документы       Яо заинтересовалась столом; Ваня же пошел рассматривать книги.       — Ой, Яо!       — Что там, ару?       — Пси-хо-ло-гия, — не без труда прочитал Ваня. — А вот эта статуэтка, — он взял одну. — Это человек!       — Не похоже, ару.       — Нет, это не человек как мы с тобой, это… То, что приходит, когда страшно, и говорит «у-у-у». Человек! Именно так он и выглядит…       Яо подошла к шкафу и заскользила взглядом по корешкам книг:       — Психология… Роза Мира… Психоанализ… Фобии, страхи, расстройства… психология… Мы… Кинг… Страхи, фобии, фобии… Кажется, владелец любит страхи, ару!       — Или изучает их.       — Думаешь, он хочет открыть дверь, ару?       — Я вообще не понимаю, что это за дверь, — махнул рукой Ванечка. — Но в общем и целом да, похоже, что хозяин этого мрачного местечка заодно с Доктором — или это он и есть!       Девочка нахмурилась и вернулась к столу,       — Феличиано, ару.       — Чего Феличиано?       — Написано, ару.       Ваня подошел к ней, держа статуэтку человека в руках; девочка показала ему на листок, и там в самом деле было написано «Ф-е-л-и-ч-и-а-н-о В-а-р-г-а-с»,       — А почему это здесь?       — «Терапия Доктора привела к полному излечению больного Феличиано Варгаса от параноидального синдрома и психоза. Пациент был передан на руки опекуна и отпущен домой. Второе февраля две тысячи шестнадцатого года». Ох, ару!       — Но это ложь! — возмутился Ванечка. — Он же здесь, его вовсе не отпустили, просто перевели в эту жуткую комнату… Почему эта бумажка лжет? Плохая бумажка!       — Значит, — Яо листала личное дело больного и уже вчитывалась в историю болезни. — Значит, скрывают, что он здесь, ару.       — Но зачем?       Она не знала.       — Может быть, ару… Может быть, нельзя делать с детьми это, ару?       — Что это?       — Лечение, ару. Написано: «Терапия привела к полному излечению», но он болен, ару. Доктор не залез в наши головы, потому что нельзя открыто, ару. Он прячется, ару.       — С чего ты взяла?       Девочка пожала плечами и взяла в руки другую пачку бумаг.       — Тут тоже, ару. «Пациент полностью вылечен и отпущен домой, передан в руки опекунов». Это ложь, ару!       — Отсюда… не выбраться, да?       — Выберемся, ару! — она сверкнула глазами и выпустила бумаги.- Искать дверь, ару!       — Брось мы бы ее давно заметили!       — Скрытую дверь, ару!       Дети принялись обшаривать стены, но это вполне ожидаемо ни к чему не привело.       — Нету!       — Странно, ару. Человек-мышь…       — Солгал?       Девочка покачала головой, а Ваня понемногу начал паниковать.       — Яо, мы останемся здесь! Нас найдут, в наши головы залезут, и мы будем как Феличиано: «Дурак Ванечка, Ванечка дурак»! Что нам делать? Яо, я боюсь…       — Тогда! — вскричала девочка, вновь выхватывая свой нож. — Тогда я убью и тебя и себя, и мы умрем тут, ару!       Размахивая окровавленным оружием, она начала медленно приближаться к Ване, и несмотря на всю свою симпатию, он испугался.       — Что ты делаешь?!       — Убью, ару!       — Яо, не надо!       — Заколю, ару!       — Яо, миленькая, пощади!       — Так будет лучше, ару!       — Я не хочу!       Он зарыдал и забился в истерике, и в этот момент из открытой двери в коридор медленно, будто нехотя начали ползти люди.       — Яо, пожалуйста, пожалуйста, не надо. Не убивай меня! Яо, я хочу жениться на тебе и завести деток, миленьких дочурок и сыночков, и я буду работать, а ты — печь пироги и кормить малышей через груди…       Люди шли: уродливые, белые, они ползли, истекая гноем и качаясь, будто куклы на веревочках; их похожие на ветви деревьев руки с множеством пальцев тянулись в стороны, ощупывали стены, потолок; их ноги высоко вскидывались, обнажая разорванные гениталии, из которых что-то текло, оставляя лужи на полу; их головы, приплюснутые с боков, растягивались в мерзких вертикальных улыбках, и длинные, завязанные в потемневшие узлы языки свисали до животов и лизали их; но Ваня, рыдая, ничего не видел, ибо закрывал личико руками; а вот Яо выпрямилась, спрятала нож, и закрыла глаза.       — У-у-у-у, — говорили люди.       Ваня слышал это и рыдал еще сильнее, а Яо вдруг весело рассмеялась и бросилась ему на грудь.       — Соврала, соврала, ару! Соврала, чтобы люди пришли, ару. Теперь знаю, где дверь, ару! Не плачь, соврала, ару!       Ваня разлепил мокрые реснички и посмотрел на девочку удивленно; она улыбалась, а кругом ползали мерзкие люди и кричали:       — У-у-у…       — Откуда ты знаешь?       — Я их не вижу, ару, — напомнила девочка. — Но я слышу, ару! Они сказали, ару. Мы выберемся, ару. Не плачь, ару!       Она прижалась своей теплой головой к его груди, Ваня опустил ладошку на ее мягкие распущенные волосы, погладил их, поднес тонкую прядку к лицу и пощекотал свою щеку; а на сердце у него вдруг стало легко и спокойно, и слезы остановились; и в этот момент люди вдруг неожиданно исчезли.       Дети переглянулись и засмеялись.       — Ванечка, ару!       — Яо. Обманула, лиса! Накажу тебя!       — Как, ару?       И вместо ответа мальчик крепко-крепко обнял ее и прижал к себе, наслаждаясь незнакомым для него чувством не страстной, но нежной близости с человеком, который был ему крайне дорог.       Некоторое время молчали, а потом он сказал:       — Идем!       И оба одновременно встали.       — Теперь ты знаешь, где дверь?       — Теперь знаю, ару.       — Покажи!       Отойдя к большому дивану, девочка уперлась обеими ладошками в его спинку сбоку, надавила, напряглась, пытаясь сдвинуть, но диван был слишком тяжелым; тогда Ваня подбежал к ней, встал рядом, и начал помогать; и старый диван, будто нехотя, мерзко заскрежетал ножками по полу, пополз, подвинулся, и уткнулся в стену, а дети увидели, что на полу под ним был люк.       — Ура!       — Дверь, ару.       — Яо, ты умничка!       Девочка улыбнулась радостно, прикрыла глаза, наслаждаясь похвалой, радуясь ей, как капле воды посреди пустыни; но тут ее блаженство было прервано жалобным криком Вани:       — Не открывается!       Люк в самом деле не хотел открываться, как бы сильно Ваня не дергал его за ручку; вскоре пальчики несчастного мальчика покраснели и начали болеть, а отчаяние все новыми и новыми волнами накатывалось на него, колебля разум.       — Не открывается!!!       — Конечно, не открывается, ару, — вдруг засмеялась Яо. — Ванечка, ты на нем стоишь, ару!       Опустив глаза, мальчик в самом деле обнаружил, что стоит обеими ногами на крышке люка (специально встал, чтобы удобнее было взяться за ручку!), смутился, сошел, и они с Яо, взявшись в четыре руки, легко открыли тайный ход.       Внутри было темно, пахло холодом и сыростью, и маленькие серые ступеньки уходили далеко вниз.       — Я пойду первым!       — Не смотри вверх, ару.       «Вообще-то, на тебе шорты, я бы ничего не увидел!», — подумал было Ванечка, но поразмыслил, махнул рукой, и оставил за девочкой право на это маленькое женское кокетство.       Идти приходилось медленно, тщательно ощупывая ножкой каждую следующую ступеньку, ведь кругом была непроглядная тьма, настолько черная, что даже стен не было видно, и казалось, что они спускаются не по узкому лазу, а по как космос широкой зале; вскоре, впрочем, Ваня ощутил под ногами пол, сделал несколько шагов вперед, убедился, что это не ступенька, и объявил о своем открытии подруге — та ответила радостным восклицанием.       Лестница кончилась, и начался коридор, все такой же черный, страшный, и бесконечный; без стен или потолка. Взявшись за руки, дети медленно шли по нему, ступая всегда осторожно и опасливо, опасаясь, что следующий шаг может стать шагом в пропасть; но этого не происходило, и со временем детки немного потеряли бдительность.       — Ну и темнота! — воскликнул Ваня. — Да, ару, — прошептала Яо. — Мерещатся монстры, ару. — И мне, и мне! А что, если сейчас зажжется свет, и нас найдут?       — Нет, ару!       — Окажется, что этот ход ведет в кабинет доктора!       — Нет-нет, ару!       — И что же тогда мы будем делать?!       — Плакать, ару.       -…да, верно. Ты права, моя милая Яо.       Некоторое время шли молча, и Ваня чуть вырвался вперед, таща подругу за собой; но потом вдруг раздался звук удара и жалобный крик Ванечки:       — Ай!       — Что, ару?! Доктор, ару?       — Нет, стена! Сейчас, пощупаю… Яо! Ступенька! Вверх!       — Ура, ару!       — Вперед, к свободе!       Снова началось медленное путешествие по скрытым во тьме ступеням, но теперь уже — вверх, и вскоре Ванечка, подтянувшись, снова звонко врезался во что-то своей несчастной головой.       — Ай-й!       — Что, ару?       — Тупик!       — Открой, ару.       — Попытаюсь!       Вытянув одну ручку, Ванечка со всей силы надавил на внезапно возникший над ним потолок, и к вещему шоку мальчика темную лестницу осветила тонкая полоска света.       — Давай, ару!        Приложив все свои усилия, Ванечка наконец смог откинуть крышку, схватиться ручками за влажную от утренней росы землю, подтянуться на руках, и выбраться на волю, под небо, на свободу!       Протянув руку Яо и вытащив и ее на свет божий, Ваня обнял девочку, она обняла его в ответ, и дети замерли, глядя на серое, далекое, бесконечное, чуждое небо, сулившее двум маленьким беглецам лишь новые испытания и лишения, но в то же время и столько свободы и счастья, сколько никогда не испытывали эти два крохотных, два запуганных сердца, сейчас таких неприкаянных и могущественных, пусть и совершенно ничтожных по сравнению с небосводом.       Ваня улыбнулся и поглядел по сторонам, а потом побледнел и воскликнул:       — Стена!       — Что, ару?       — Стена больницы! Мы не пересекли стену! Яо, мы заперты, мы заперты, Яо, нам ее не перейти, Яо! Все бесполезно, все пустое, мы все еще за забором, нам не спастись!       Упав на колени, мальчик начал жалобно хныкать и тереть кулаками щеки, жалуясь на жестокую судьбу и мирскую несправедливость; а Яо огляделась, подошла к нему сзади, тоже присела и обняла друга за плечики.       — Что нам теперь делать, Яо?!       — Ванечке — отдохнуть, ару.       — Мы загнаны в угол, нам не вырваться, нам не освободиться, Яо!       — Не плачь, ару.       Он зажмурился, чувствуя, как тонкая девичья ручка утирает ему слезы с щек, но истерику это не ослабило.       — Все пропало, Яо, все пропало!       — Ваня, устал, ару.       — Я не устал, я…       — Ванечка, ару, — тихо произнесла ему на ушко Яо. — Мы с другой стороны, ару       — Что?       — С другой стороны, глупый, ару.       — Чего?..       — Оглядись, ару…       И Ваня, ничего не поняв, послушно огляделся: с одной стороны, огромный и неаприступный, тянулся бесконечный забор больницы, лучше всяких прутьев удерживая детей на ее территории, оставаясь неприступной преградой на пути к сладкой, горячо желанной свободе; а с другой, такой же бесконечный и суровый, стоял лес.       Лес!       Значит, они по другую сторону забора!       И, осознав это, Ваня рассмеялся так радостно, как никода раньше, и с нежностью обнял свою Яо.