Механизмы Фрэн

      Ваня проснулся от того, что ему было холодно и мокро.       Голова болела, во рту было сухо, все мышцы неприятно ломило; однако, превозмогая желание лежать и не подавать признаки жизни до тех пор, пока мама не придет на помощь, мальчик открыл глазки, посмотрел на серое небо, и тут же зажмурился, ибо сверху падал мелкий дождь.       Высунул пересохший язык, поймал на него пару капель, сглотнул, вздохнул, и растерялся.       Где это он?       Лежа на земле, Ванечка мог видеть только серое-пресерое небо над головой, и больше ничего — но оно, во всяком случае, не было черным, а, значит, они выбрались из жуткого леса людей.       Но где они теперь? Где он? И где Яо?       Ручки неохотно слушались Ваню, поэтому он не стал пытаться встать, только поймал еще пару капелек дождя на язык, и решил попытаться подать голос, но смог лишь закашляться.       На душе Ванечки было тяжело и печально, он чувствовал себя все еще в опасности, все еще где-то далеко от родного дома, и страх, смешанный с усталостью, колыхался в груди, и бедному мальчику хотелось заплакать и начать громко-громко звать на помощь.       Но Ваня был для этого слишком взрослым.       Поэтому, нахмурив лобик, он начал вспоминать, как обычно мама учила его засыпать после ночных кошмаров; тогда, в детстве, пробуждаясь среди ночи, одинокий, перепуганный, взволнованный, неспособный отличать сон от яви, он часто прибегал в постель к родителям, утыкался в мягкую, пахнущую ванилью мамину грудь, и плакал, дрожащим голоском рассказывая ей о своем горе, а она улыбалась, никогда не ругая его за трусость — папа часто говорил, что Ваня не должен ничего бояться — и пела какую-то особенную песенку, после которой все монстры и призраки уходили.       Но папу уже убили, отчим мучил маму, Оля сбежала, и, как Ваня ни напрягался, как ни старался, он не мог вспомнить ни строчки из волшебной маминой песни. Кажется, что-то про волка, и… и…       Ничего, ни словечка, ни строчечки!       Бросив бесплотные попытки вспомнить песню, Ваня вздохнул до боли в груди, открыл рот, и потянул на одной ноте, разрывая своим голосом тишину:       — А-а-а… А-а-а… А-а-а!       Пение прочистило легкие, взбудоражило горло, и Ване стало чуть лучше, и голова стала болеть не так сильно; кроме того, прервавшись ненадолго, он вдруг услышал тихий голосок:       — Ванечка, все хорошо, ару?       И тут же ощутил, как по жилам начинает бежать чистая сила, энергия наполняет тело, и руки снова начинают слушаться его.       — Яо! Яо! А я все думал — где это ты, куда запропастилась?! А ты…       Она лежала рядом, макушкой к макушке Вани, раскинув широко руки и глядя в серое небо стеклянным взглядом.       — Апчхи, ару.       — Это ты так чихнула? Эй, да ты вся мокрая! Ой, я тоже весь мокрый! Где это мы?       — На берегу реки, ару.       — Какой реки?       — Не знаю, ару.       — Мы выбрались?       — Я не знаю, ару.       — А… А что это на моем лице, Яо?       — Это, ару? — она вытянула шею, запрокинула подбородок и посмотрела на друга. — Это песок, ару. Ты в песке, как будто в бронзе, ару. Очень красиво!       Ваня улыбнулся, довольный комплиментом, но потом снова стал серьезным — на нем лежала важная задача.       — Нужно встать и снять с себя мокрую одежду!       — Апчхи, ару.       — Вот! Не то мы простудимся! Давай, вставай!       — Знаешь, ару, — девочка села, достала свой ножик, и посмотрела на него. — Мне приснился такой странный сон, ару! Там были люди, и они превращались в монстров. А еще там была мертвая девочка, и из ее спины росло множество шестеренок, сделанных из ее мяса, и они там все крутились, скрежетали, взаимодействовали, и Человек-мышь сказал, что это механизмы Фрэн, ару. Кстати, ты тоже там был, Ваня! Злой Кику выпил всю твою кровь, ару.       Ваня взглянул на нее печально и показал свою руку, покрытую крохотными ранками от нападения человека Кику. Девочка побледнела.       — Как?!       — Тебе не приснилось… Как минимум, та часть, где были монстры. А вот никаких шестеренок я не видел! Что за шестеренки?        — Механизмы…       — Какие?       — Апчхи, ару.       — А, нет времени на разговоры! Вставай, вставай, прячь нож! Надо найти место, где нас не будет доставать дождик… Вставай, Яо!       Заставив девочку подняться на трясущиеся ножки, Ваня схватил ее за ручку и быстро потянул за себя, не зная, куда идет, но стараясь не показывать этого; к счастью, судьба вдруг оказалась благосклонна к бедным детям, и они увидели большое серое здание с приоткрытыми амбарными дверями, за которыми вполне можно было укрыться — это был не то гараж, не то какой-то давно неиспользуемый склад.       Забежав туда, дети совместными усилиями прикрыли широкие двери, но после этого в здании стало так темно, что они не видели друг друга, так что пришлось снова открыть двери и оставить их нараспашку.       Найдя на полу два камушка, Ваня попытался сделать огонь, но у него ничего не вышло, а Яо напомнила, что для этого нужно еще и дерево, так что пришлось остаться без костра.       Но Ваня не унывал.       Повернувшись к Яо спиной, он принялся раздеваться, стягивать с себя мокрые вещи, и при этом косился на девочку; но та, к великому разочарованию Вани, стояла неподвижно и даже не думала что-то предпринимать.       Тогда он перешел в наступление.       — Яо! — воскликнул он настойчиво. — Надо раздеться, иначе заболеешь! Давай, раздевайся!       — Нет, ару…       — Не стесняйся, я не буду на тебя смотреть!       — Будешь, ару…       — Ты заболеешь!       — Апчхи!       — Ну, вот, я же сказал! Раздевайся! Давай, ну же…       — Я не стану, ару!       — Упрямая ослица!..       Уговаривая себя, что действует только из лучших побуждений, Ваня шагнул к ней, схватился за бегунок на молнии ее толстовки и потянул вниз.       С футболки Яо на Ваню, весело улыбаясь, смотрела какая-то нарисованная девочка, а сама Яо стояла, как истукан, и не моргала. Ваня снял с нее мокрую толстовку и отложил, а затем взялся за низ футболки.       — Подними руки!       — Нет…       — Подними!       — Нет, нет, нет, нет!!!       Она забилась в истерике, выхватила нож, чтобы броситься на Ваню, но случайно выронила его, а Ванечка, несмотря на разницу в возрасте превосходивший девочку по силе, легко схватил ее, завалил на землю, и стянул с отчаянно сопротивлявшейся подруги футболку.       После этого она бросилась в драку.       Борьба между детьми завязалась нешуточная, в ход шли не только кулаки, но и ногти, зубы, колени; Яо сражалась как безумная, словно защищая свою жизнь, а Ваня с не меньшим рвением пытался сорвать с нее одежду, убеждая свою совесть, что заботится о подруге, но на самом деле просто желая увидеть девочку голой.       А на войне все средства хороши.       Поэтому, схватив Яо за волосы, он сильно приложил ее головой о стену, бедняжка схватилась руками за ушибленное место и заплакала, а Ваня, улучив момент, одним решительным движением стянул ее шорты, колготки и трусики до колен, и с видом победителя уставился на открывшиеся взору ягодицы.       — Ура!       — Ару-у…       Едва только Ваня смог окончательно избавить Яо от одежды, как она тут же поджала ноги, прижала пятки к бедрам, вся сжалась, сгруппировалась, и, будто котенок, свернулась клубочком и легла, тихо всхлипывая и жалобно подвывая.       Ваня разложил все ее вещички на полу, чтобы те быстрее высохли, рядом со своими; огляделся по-хозяйски, ища, нет ли тут чего покушать, и подошел к подруге.       — Холодно? Если мы обнимемся, нам будет теплее!       Яо ответила плачем.       — Ну же, — давил на нее Ваня. — Вставай и давай обнимемся, согреешься!       Девочка продолжала безмолвно плакать.       — Ах, Яо, ну что за горе? — Ваня сел рядом с ней и погладил по плечу, но Яо отозвалась на ласку так, будто Ваня водил ей по коже раскаленным железом.       — Да ну что ты… Ты обиделась? Прости! Я сильно тебя приложил?..       — Одежда! Верни одежду!       — Когда высохнет.       — Сейчас, сейчас, сейчас!!!       Она визжала во весь голос, скалила зубы, билась; и Ване стало жалко подругу, но пытаться успокоить ее он решил по-своему: просто схватил узкие девичьи плечи, и несколько раз хорошенько ее встряхнул, приговаривая:       — Спокойно, спокойно, спокойно…       Но женское сердце странное и тяжело поддается мужскому разуму, и девочка, вместо того, чтобы вернуться в доброе расположение духа и поблагодарить друга, принялась пытаться выцарапать Ване глаза и пробить себе таким образом путь к чертовым тряпкам; Ваня, не желая уступать, принял вызов, снова начал ее бить; схватил, толкнул, качнул, поднял и бросил на землю — худая, она совсем не показалась ему тяжелой — и тут увидел у нее между ног член и пару яиц.       Яо уловила его взгляд, взглянула на свой лобок, и потеряла сознание.       Ваня не знал, что делать.       Когда Яо пришел в себя, то обнаружил, что лежит на руках у Вани, головой на его мягком и округлом плече, прикрытый какой-то проеденной молью ветхой тряпкой, и, что было, безусловно, ужасно, все еще голый.       Их взгляды встретились, и Яо увидел, как Ваня напряженно сглатывает.       — Яо…       Тому показалось, что он вот-вот опять потеряет сознание, но, к сожалению, этого не произошло.       — Яо, — тихо, с видимым трудом говорил Ваня. — Ты что… мальчик, что ли?..       Губы Яо задрожали, и слезы хлынули по щечкам.       — Нет! Нет, ару! Нет! Я девочка, девочка!       — Да у тебя хуй между ног.       — Это не мое, честно! Оно мне не нужно!       Ваня, никогда еще не встречавший такое поведение, не знал, что сказать.       — Что значит, не твое?.. Яо, почему ты не говорил мне, что ты мальчик? Яо, зачем ты врал мне?       — Я не врала! — в истерике визжал Яо. — Я не врала, я девочка, девочка! Не смотри на меня, пожалуйста, не смотри…       Ваня схватил ее за лицо, прижал к своей груди, и крепко обнял.       — Яо…       — Девочка, ару!       — Ну не бывает девочек с членом…       — Он не мой, его не должно быть!       Оба ребенка замолчали, и только Яо шумно всхлипывал на груди друга.       Наконец, Ваня заговорил.       — Яо…       — Апчхи… Ару?       — А знаешь… Я очень рад, что ты мальчик!       — Что, ару?..       — Ну, понимаешь, — Ваня отпустил его и начал активно жестикулировать. — Если бы ты был девочкой, ты был бы просто девочкой, а так ты — красивый мальчик!       — Не очень похоже на комплимент, ару.       — Ну, правда! Я думаю, быть мальчиком круче, чем девочкой!       — Я девочка…       — А откуда тогда у тебя член?       — Он ненадолго, ару.       — Как это? Нет, он навсегда. Уж поверь мне, я видел, у взрослых он тоже есть!       — Доктор сказал, у меня не будет, ару.       — А куда ж денется?       — Не знаю, ару… Но он сказал, что если я буду вести себя хорошо, то стану девочкой и там тоже.       — Понятно… — Ваня подсел к другу ближе. — А ты… хочешь быть девочкой?       Яо помялся, повел худыми плечиками, поджал острые коленки к груди, скрывая причину всех своих бед, и выдохнул.       — Я не знаю, ару.       — Как это? Ты либо хочешь быть мальчиком, либо хочешь быть девочкой, нельзя не знать!       — Ну, а я не знаю, ару! Доктор говорил, мне лучше быть девочкой…       — Почему же? Мальчики могут набить кому-нибудь рыло, а девочки — нет!       — Я тоже… не могу, ару.       — А? А, да… Ну, зато мальчики могут носить красивые брюки!       — Девочки тоже…       — Да? Ох, знаю! Мальчикам не нужно рожать!       — Но я хочу рожать! Деток, ару! Тебе, ару! Ты же так хотел…       Ване стало немного не по себе при мысли о том, как сильно он все время давил на женский пол Яо.       — Можно и без детей, Яо… Без детей лучше!       — Чем лучше, ару?       — Можно жить только друг для друга! Жить любовью! Я люблю тебя!       Яо покраснел и вытянул ноги, глядя на Ваню и не будучи в силах сдержать счастливую улыбку.       — Любишь… Как это, ару?       — Как?.. Ну, я, если честно, не думал, что когда-нибудь скажу эти слова мальчику… Но ты замечательный, Яо, я тебя уже давно люблю, и никакой член этого не изменит!       — Правда, ару?..       — Конечно! Мальчик, девочка — какая в попу разница?       — Что в попу?       — А?.. А! Ничего! Дай, я тебя обниму!       Дети обнялись, и Яо потерся щекой о Ванину шею.       — Как странно, ару!       — Что?       — Доктор и папа Кику говорили, что если кто-то узнает, что я не девочка, то меня все возненавидят.       — Глупости какие, с чего бы им тебя ненавидеть?       — Потому что у меня длинные ноги, слабые руки, я люблю делать прически и играть в куклы, ару…       Ваня был вынужден признать, что определенное здравое звено в страшилках доктора все же было, и, если бы он изначально знал, что Яо — пацан, любящий всякие женские штучки, то точно не стал бы дружить с ним.       Но вслух Ванечка этого предусмотрительно не произнес.       — Мой глупый Яо! Пусть кто-то только попробует возненавидеть тебя — я ему пять зубов выбью!       Яо рассмеялся.       — Я так счастлива, ару…       — Нет, ты счастлив.       — Да, да… Папа Кику заставлял меня надевать платья и ходить в них по улицам, ару. Мне было стыдно, особенно когда я попадалась одноклассникам…       — «Попадался». Зачем он заставлял тебя это делать, знаешь?       — Потому что я плохо исполняла обязанности старшего брата, ару.       — «Исполнял». Это бесчеловечно!       — Папа Кику — бесчеловечный, ару. Вот, гляди…       Она отсела от Вани и повернулась к нему спиной, и только тут мальчик увидел то, что не заметил за все время этой дикой потасовки с одеждой и полом Яо: на его спине, от плеча к пояснице, шел глубокий, рваный, мерзкий шрам, уродливым темно-красным пятном выделявшийся на худой, элегантной девичьей спине… принадлежавшей любимому Ваниному мальчику.       Едва увидев это уродство, Ваня ощутил, как его глаза захлестывает гнев, взревел:       — Кто-о?!       — Кику, ару!       — Ка-ак?!       — Мечом, ару! Страшным мечом, ару! Пока я отвернулась, ару!       — Почему-у?!       — Потому что папа Кику ему разрешил!       Ваня в ярости обрушил на пол под своими ногами несколько ударов, до крови разрывая кожу на костяшках пальцев.       — Я их убью! Порву! Уничтожу! Я выдру им все волосы по волоску, вырву ногти, сожгу язык, а потом буду медленно и по кусочку разрезать их мерзкие тела на миллион вонючих, мерзких, гнилых частей!       Яо счастливо улыбнулся, блестящими от удовольствия глазами глядя на друга.       — Правда, ару?       — Да! Я заставлю их откусить друг другу яйца! Я переломаю им позвоночники! Я скормлю им их же дерьмо Я!.. Я!..       Яо подполз, обнял его, и чмокнул в щеку.       — Ты сделал меня очень счастливой, ару!       — «Счастливым», Яо.       Мальчик ничего не ответил.       — И как давно ты носишь платья?       — Года два, ару.       — И никто-никто не знает твой секрет?       — Ловино видел меня без трусиков, ару.       — Это какого это, извините, черта?!       — Он подглядывал за девочками в душе, ару.       — А подглядел за тобой! Вот так номер! — Иван расхохотался, что не понравилось его другу. — И это было крупнейшее огорчение в жизни Ловино!.. Но почему же он никому не рассказывал?       — Не знаю, ару. Но я ему благодарна, ару. Если бы он рассказал, мы не стали бы с тобой дружить, ару.       — Это верно…       Дети затихли, прикрыли глаза, оба охваченные усталостью, но голод не давал возможности хоть немного отдохнуть.       — Я голодна, ару.       — Нет, ты голоден… Я тоже! Но у нас ничего нет?       — У меня — ничего, ару.       — У меня и подавно! Что нам делать…       — Нужно идти в город, ару.       — Но у меня нет сил, там дождь, и наша одежда еще мокрая! Никак нельзя идти. Нужно попытаться заснуть!       — Не могу, ару. Животик сводит, ару.       — Ты такая… такой худенький, тебе, наверное, тяжелее, чем мне… Бедный, бедный мой Яо! Но, знаешь, а я знаю, что точно поможет тебе заснуть!       — Что, ару? Только не бей меня головой, ару!       — Что ты, что ты, не буду, — Ваня осторожно коснулся шишки на голове Яо, которую сам же и набил не так давно. — Никаких больше драк! Я лучше… Расскажу тебе сказку!       — Сказку, ару?       — Да, сказку! Интересную. Ложись опять мне на плечо, да вот так, хороший мой. А теперь — слушай!       Жили-были где-то тут, неподалеку, три брата: Старший, Средний и Младший! Да-да, так их и звали, не удивляйся! Их родители были не очень оригинальными людьми.       И жили они втроем в большо-ом доме в горах, и пасли свиней, овечек, козочек, сеяли поля, косили сено… Все, короче, хорошо у них было! Но одного братьям не хватало: жены! Без жены как же будешь? Кто тебе пирог испечет, кто полы помоет, кто перину взобьет, по сусекам поскребет? Никто!       — Что такое сусеки, Ванечка?       — Сусеки?.. А-а… Это что-то, что есть только у женщин! Не перебивай меня, слушай!       И вот значит стало братьям совсем уныло, и пошел как-то раз Младший на сеновал, набрал там сена, и смастерил из него женщину, и принес ее домой, да и сказал: вот нам, братья, жена будет! Старший и Средний посмеялись, но противиться не стали.       И вот сидела соломенная женщина с ними за столом, с ними иногда ходила по двору гулять — они носили ее под мышкой — и даже в постель иногда ложилась с ними, хоть солома ее лона и колола неприятно их плоть; и вот, спустя две недели, приходят братья домой, глядят: а дома чисто, прибрано, еды наготовлено — стол ломится! Братья удивляются, мол, что это такое, откуда это? А тут со второго этажа спускается соломенная женщина — на своих двоих ногах, представляешь?! Ожила! Свершилось чудо!       И стали братья с нею жить-поживать, счастливо, в согласии… Братья в поле, или на пастбище уходят — соломенная дома и приберется, и сготовит, и закатки на зиму сделает!       — Что такое закатки, ару? Маленькие закаты?       — Не перебивай меня, Яо! И вот, значит, живут они себе припеваючи, вчетвером. Но тут вдруг Средний стал из дома все чаще пропадать на деревенских праздниках, а скоро молва донесла до его семьи, что стал он часто мелькать в компании девушки, кузнецкой дочки, красавицы синеглазой, пышногрудой!.. И у окна-то ее ночами Средний просиживал, на лютне бренча, и улыбался-то ей, и замуж звал... И только успели братья порадоваться за Среднего, как вдруг пропал и он, и девица его, и оба бесследно; думали, сбежали голубки, но прошла неделя и охотники нашли их в канаве: и были их рты набиты сеном, животы раздуты, а когда деревенский доктор вскрыл их, интересуясь, что там такое интересное, то выяснилось, что оба были, как чучела, по горло этого самого сена полны!       Погоревали Старший и Младший, не зная, что теперь без брата делать, как его потерю пережить; но со временем как-то все же пережили.       И повадился как-то раз Младший брат в соседнее село ездить, и заговорили вскоре злые рты, что живет там купеческая дочка, девка зеленоглазая и круглолицая, и что, дескать, очень уж увлекся ею Младший, души не чает, обожает… И вот, недели не прошло с того, как пустили этот слух, и пропали оба, как и Средний, бесследно; и старший места себе не находил.       И вот пошел он как-то по утру со стадом на луга, соломенной женщине наказал кушать приготовить да ждать возвращения Младшего; а сам пришел на луг, сел под деревце, шляпу на глаза надвинул — и уснул.       И вот настал полдень, солнце шпарит — ужас! И открывает он глаза, и видит чудное: как будто идет по лугу соломенная женщина, согнувшись, и тащит что-то за ногу; пригляделся Старший, а то купеческой дочки тело, да только круглее она, чем была, и ото всюду: изо рта, из носа, из ушей — отовсюду у нее лезет сено!       Испугался Старший, а соломенная женщина, гляди, оттащила купеческую дочку, сбросила в овраг, пошла на другой конец луга, нагнулась, выпрямилась; и увидел Старший, как тащит она за ногу набитое тело Младшего, создателя своего.       Взревел тогда он, взбесился, бросился к чудовищу этому, и принялся рвать ее на соломинки, разбрасывать сено по всему полю; да сам не заметил, как набилось оно ему и в рот, и в нос, и всюду; и стал он задыхаться, стал кашлять, но сено будто прилипло, словно вцепилось в него изнутри, и все глубже лезло, и, как ни бился он, не смог избавиться, упал и задохнулся!       Ну, а дом их до сих пор стоит, где-то тут, неподалеку, и до сих пор, каждый день туда приходит соломенная женщина, убирается, прихорашивается, кушать готовит; а тех, кто, привлеченный запахом свежих вкусностей, заглянет на огонек, ждет страшная смерть, и задохнутся они, до предела набитые сеном.       Ну что, Яо? Теперь ты заснешь?       Яо смотрел на него огромными глазами, бледный, будто полотно.       — Нет, ару, — выдохнул он взволнованно. — Теперь точно не засну, ару.       — Почему? Тебе не понравилась сказка? — расстроился Ванечка.       — Да какая же это сказка, ару? Это страшилка! Мне теперь страшно, Ваня! Ой, там кто-то ходит в темноте, ару… Это соломенная женщина!       — Да не бойся ты, это же сказка… Ну все, не бойся… ну Яо, ты же мужчина!       — Я не мужчина, и мне страшно, ару!       Ваня устало вздохнул, обнял плечи друга, и покрепче прижал его к себе, пытаясь успокоить.       — Пожалуй, быть мужчиной и правда — не твое.       Яо всхлипнул и уткнулся носом ему в плечо, но не нашелся, что сказать.       Посидели молча, слушая, как усилившийся дождь бьет по тонкой крыше здания; а потом, усталые и истерзанные, все же начали понемногу засыпать; но в последний момент Ваня сделал глубокий вдох, открыл глаза, и спросил:       — Яо… Как выглядит Человек-мышь?       — Он плоский как бумажка, ару. Только пальцы объемные, похожи на длинные-предлинные карандаши, ару. Он ими шлепает по стенам. Но зато они очень теплые, его голос добрый, и он погладил меня по головке, ару.       — Он рассказал тебе что-нибудь?       — Он рассказал, что он не тот Человек-мышь, что помогал нам сбежать, ару. Рассказал, что в каждой стене, даже самой тоненькой, есть один из его братьев. Что часто они прячутся в стульях или диванах, любят забираться в матрас под спящими людьми, и так же очень любят шлепать своими длинными пальцами по дверям и окнам, ару.       — В каждой стене? Что, и за моей спиной сейчас тоже есть один?       — Да, ару, — кивнул Яо. — И он слушает нас, ару.       Ваня не поверил — но тут за его спиной раздался шлепок, будто кто-то стукнул мокрой длиннопалой ладонью по той стороне стены, и Ваня, перепугавшись до дрожи, плюхнулся на пол и зажмурил глаза.       Но, уже засыпая, сумел услышать, как Яо устало произнес:       — Под полом тоже есть, ару.       И чьи-то длинные теплые пальцы мимолетно коснулись Ваниного плеча.