Мой рок

      Просыпаться было лениво, и Тэгун бы обязательно ещё понежился в мягкости шелковых простыней, если бы ни некоторые подробности пробуждения. Во-первых, кровать была не такой уж и мягкой. Точнее была, но мягкость эту умудрялись портить простыни — смятые, испачканные и колющие бока. Во-вторых, тянуло чуть ниже поясницы, не болезненно, но так, что весь сон самостоятельно собирал остатки себя и уходил прочь, вытесняемый воспоминаниями о прошлой ночи. Ну а, в-третьих, в довесок ко всему — будто бы предыдущих пунктов могло не хватить — грохот в ванной казался до одури раздражающим и неуместным. Чон приподнялся, подползая к спинке кровати вплотную, и тут же зашипел, от особенно странной боли в районе лопаток. Дотянувшись рукой до спины, он почувствовал лишь мелкие ссадины, полученные, должно быть в момент особо яростных попыток отстраниться. Или же попыток сильнее насадиться на пальцы Воншика, о чём услужливо предположила мерзенько хихикающая фантазия. А вот осмотр рук на наличие новых синяков результатов не дал, и да, эта внутренняя дрянь опять услужливо напомнила, что шанс получить синяки не сопротивляясь стремительно близится к нулю.       — Просто заткнись, — простонал он и, в довершение ко всему, обнаруживая себя ещё и страдающим похмельем после их вчерашнего маленького праздника с согруппниками.       — Простите? — а вот этот голос уже не мог принадлежать той маленькой послушной гадости, что, кажется, звалась совестью. Он принадлежал Йери, выглядывающей из ванной. Та ойкала, выпрямлялась и сгибалась в низком извиняющемся поклоне. — Я такая неловкая сегодня. Простите меня! Хозяин сказал, что вы проснётесь не скоро, и я думала, что успею расставить всю вашу косметику по местам и сбежать раньше, чем вы…       — Ничего страшного, — он отмахнулся, занимая себя стаканом воды, так удачно обнаруженным на тумбочке рядом.       — В таком случае, если вы уже встаёте я могу забрать постельное бельё и оставить вас, — в голосе Йери не было и намёка на желание уходить и спешить куда-либо, ленно и с надеждой что её остановят говорила она, в то время как Чон напрягался этой просьбе, представляя какими она обнаружит простыни. Тэгуна не радовала возможность понимания девушкой происходящего и он медлил с ответом.       — Ты могла бы зайти чуть позже, — наконец решил он, понимая, что эта миниатюрная статуйка не сдвинется с места, пока не получит необходимый ответ. Та удивлённо распахнула глаза, но, поклонившись ещё раз, послушно вышла из комнаты.       — Хозяин ожидает вас в столовой для совместного завтрака, — пискнула она совсем уж нерешительно и поклонилась вновь.       Как только дверь за Йери закрылась он соскочил с места, собирая простыни и покрывала в один большой ком, надеясь, что перед стиркой их не будут разворачивать и досматривать с нездоровой тщательностью. Стараясь не краснеть и действовать без лишних промедлений, Тэгун даже проигнорировал поначалу тот факт, что он сам ещё обнажён, а дверь не закрыта. Но последнее всё же подстёгивало метнуться к выходу и воспользоваться замком по назначению и вовремя хоть единожды.       И когда с постельным бельём было покончено, а одежда на это утро оказалась выбрана, Чон позволил себе пройти в душевую. Ему нужно было удивиться тому количеству кремов и различных лосьонов, что заполнили собой полочки, но они уходили на фоновый уровень значимости, когда Тэгун встречался взглядом со своим отражением. Он боялся того, что кто-то увидит следы его ночных извращений на простынях? Он беспокоился зря. Потому что сам становился одним ходячим транспарантом, вещающим о том, что вчера кому-то было непозволительно хорошо, а сегодня будет весьма ожидаемо стыдно. Искусанные губы казались алее и больше обычного, на шее красовались ровные окружности засосов, а на правом плече отчётливо виднелся след от зубов. Но больше всего Тэгун не мог простить себе глаза. Он мог бы сколько угодно убеждать себя в том, что ему мерещится это, но в карих озёрах помимо гнева плескалось порочное нечто. Точно бы все демоны, разбуженные, не могли успокоиться до сих пор и танцевали-танцевали-танцевали…       — Ужасно, — заключил он и пожалел, что среди накупленных ими аксессуаров не оказалось солнцезащитных очков. Надевать их в доме было бы, конечно, абсурдно, но как бы они облегчили жизнь Чона сейчас! Но ему приходилось надеяться лишь на то, что длинная чёлка, в очередной раз, спадая на глаза, спасёт его от этого мира и от людей обитающих в нём.       И выбранную поначалу кофту с широким вырезом пришлось сменить на уже знакомую водолазку, ворот которой можно было вполне успешно натянуть едва ли не до подбородка. Ещё раз посмотревшись в зеркало перед выходом из комнаты, Чон грязно выругался. Всё было написано на его лице, крупным таким, читаемым всеми, шрифтом. А вот на лице Воншика не было абсолютно ничего, он спокойно приветствовал его и приглашающим жестом указывал на место напротив его собственного, тут же уходя обратно в дела, едва ли не с головой погружаясь в многочисленные открытые окна ноутбука.       Тэгун, наверное, не имел ничего против такого очевидного игнорирования, хотя на одном ему известном уровне ожидал подвоха. Но Воншик промолчал, даже когда младший с опрометчивой быстротой приземлился на совсем не мягкую поверхность стула и зашипел. Завтрак ещё не подали и, чтобы хоть как-то унять неловкость собственного нахождения наедине с молчаливым хёном, Чон покосился на блюдо с фруктами. На самом деле есть хотелось чудовищно. От ужина остались лишь дразнящие воспоминания, а организм требовал чего-то более существенного, чем сочные яблоки или виноград. Бананы, так же лежащие в разнообразии фруктов, Тэгун игнорировал принципиально, как игнорировал и отвратительных демонов внутри себя, которые нашептывали явно что-то не то.       — С сегодняшнего дня ты переходишь под опеку Санхёка, — неожиданно начал Воншик, так и не отрываясь от набора текста, а потому не замечая чужого изумлённого взгляда и спокойно продолжая. — По крайней мере, на эту неделю. Мне нужно будет отлучиться по делам в другой город, и я не думаю, что это подходящий повод, чтобы откладывать твоё продвижение.       — Хорошо, — кивнул Чон, понимая, что эта пауза явно должна быть заполнена его согласием или же чем-то хоть отдалённо его напоминающим.       — Единственное моё условие — это песни. Для записи я всё-таки отберу сам. Уже отобрал, но это вы обсудите уже в моё отсутствие. Хотя, если хочешь, можешь возмутиться уже сейчас, — с этими словами Ким щёлкнул мышью ещё раз и вместе в тот же момент телефон Тэгуна издал жалобный писк. Он не стал говорить что-либо о том, откуда у Воншика вообще его тексты, потому что запоздало вспомнил о неком подобии собственного сайта, что, хоть и не пользовался особой популярностью, но всё-таки был открыт общему доступу даже сейчас. На его экране высвечивалось сообщение с ссылками как раз указывающими на некоторые закладки этого сайта и Тэгуну оставалось лишь недоумевать, почему выбраны именно эти стихи.       — Не думал, что мои ранние творения привлекут тебя больше прочих более новых, между прочим, — сдержанно прокомментировал он, поднимая взгляд на собеседника как раз в тот момент, когда Ким отщипнул себе гроздь тёмного винограда.       — В твоих новых песнях слишком много старого смысла, — заметил он, с аппетитом уничтожая сочные округлости спелых ягод. — Не то чтобы я осуждаю, но все эти темы о любви и признаниях… не думаю, что они хороши для начала. Считай это интуицией. Будут ещё вопросы по этой теме?       — Будут, но по другой, — всё ещё изучая содержимое своего телефона и бегая взглядом по давно известным заученным строкам собственных стихов, Тэгун откровенно ощущал себя героем. — Мы не могли бы больше не делать этого в моей спальне?       — Не делать чего? — Чон, как минимум, трижды пожалел о своём геройстве. Во-первых, потому что взгляд Кима тут же зажёгся дьявольщинкой и озорством, а в невинном, вроде бы, непонимании крылась откровенная провокация. Во-вторых, потому что двери, ведущие на кухню, открылись как раз в момент оглашения им этой просьбы. И, в-третьих, потому что поднос с завтраком выносил Хонбин. От последнего особенно сильно хотелось провалиться сквозь землю. Это походило более на странный розыгрыш, чем на обыденную реальность, но Хонбин с невозмутимой и солнечной улыбкой желал мужчинам доброго утра и продолжал расставлять блюда с аппетитно пахнущим омлетом и прочими лёгкими закусками на стол.       — То есть, я сейчас тоже должен делать вид, что всё нормально? — опешив, поинтересовался Чон неизвестно у кого, на что тут же получил два одинаково удивлённых взгляда.       — А что-то не так? — Ким изогнул бровь, всем видом своим показывая лёгкое недовольство. Его откровенно расстраивало, что такая восхитительная возможность смутить Тэгуна в очередной раз оборвалась.       — Я не говорил ещё Чону, что подрабатываю у вас, — Хонбин поклонился, прижимая опустевший поднос к груди, и улыбнулся ещё более очаровательно. — Как-то не зашло у нас об этом речи в момент знакомства.       — Это всё объясняет. В таком случае, Чон, знакомься. Ли Хонбин — замечательный повар, хотя ещё более замечательный драммер, что, зачем-то, пытается скрывать посреди кастрюль и сковородок, — указывая на молодого человека, Воншик выглядел достаточно серьёзным, что совершенно не отметало несерьёзности его слов.       — Приятно познакомиться, — охотно поддержал эту игру Ли, поворачиваясь уже к Тэгуну. — Надеюсь, мои старания останутся замечены вами.       Смущённый происходящим, Чон опустил взгляд в стол и невольно уткнулся взглядом на золотистую поверхность омлета, на котором тёмным соусом был аккуратно нарисован скрипичный ключ и пара нот. Нельзя было отрицать, что выглядело это весьма мило, и Тэгун не сдержал улыбки.       — Мне также приятно познакомиться с тобой. Вновь.       — Хонбин, — Тэгун вздрогнул от этого голоса — слишком уж неожиданно сквозила в нём сталь. Он вытягивался по струнке и Ли, кажется, тоже, улавливая эти изменения мгновенно. — Как на счёт того, чтобы первую запись в студии начать уже сегодня? Чем раньше вы начнёте, тем быстрее можно будет запустить треки по радио.       — Я не против, — кивнул тот, но улыбаться не перестал, хотя Тэгуну внезапно привиделось в этой улыбке что-то наигранное. Нет, она была всё также очаровательна, но глаза Хонбина, когда он вновь поворачивался к Киму, были полны тоски и… Тэгун предпочитал думать, что ошибся. Он куда охотней переключался на удивление тому, что Ли и не подумал требовать времени на репетиции и совместную игру, просто согласился и всё. Он был уверен в своих силах и мастерстве.       — В таком случае будь готов к звонку Хана сегодня, — ещё один кивок, и Хонбин скрылся за дверью, даже не оборачиваясь на Чона, становясь в пределах этого дома совершенно иным, тем, кто не мог быть прежним дружелюбным Хонбином, греющим руки под чужой толстовкой. Просто физически не мог. Чон не ожидал такого, и уж тем более не ожидал, что Воншик вновь решит продолжить затронутую прежде тему. — То есть, тебя смущает только место и всё?       — Но… — тех секунд промедления, что Чон тратил на то, чтобы не подавиться только-только распробованым кусочком омлета, хватало, чтобы старший продолжил.       — Заметь, я вообще не говорил, что это повторится, — акцент на "это" был очевиден. Воншик вновь нашёл чужое смущение забавным. — Как на счёт столовой?       — В смысле? — только начавший отходить от собственной промашки, Чон едва удержался от желания выскочить из-за стола и утопиться в ближайшей найденной раковине. Это было спонтанное желание, но до такой степени сильное, что Тэгуну пришлось крепко сжать пальцы на столешнице, лишь бы не броситься его исполнять.       — Ты не против, если я разложу тебя прямо здесь, на столе, посреди завтрака? — продолжал пояснять Ким, подперев голову рукой для большего удобства. Он уже не пытался играть из себя саму серьёзность, и губы его расплывались в улыбке так широко, что Чон вновь вспомнил о своём первоначальном желании устранить подобную же улыбку хорошо выверенным ударом в челюсть.       — Против, — выдавил он из себя, скрипя зубами и стараясь дышать ровнее, чем позволяло бешено стучащее, возмущённое провокацией, сердце. А Воншик попросту расхохотался, да так заразительно и… мягко, что Тэгун почувствовал себя оглушённым пыльным мешком потерявшимся мальчишкой. И, наверное, в его широко распахнутых глазах читалось слишком уж много недоумения, но старший мужчина сжалился, показывая раскрытые ладони в знак признания собственного поражения.       — Если ты так смущаешься подобным глупостям, то я совершенно не представляю, как ты будешь реагировать на своих фанатов. А они ведь должны хотеть тебя, а не умиляться тому, как восхитительно ты прячешься за гитарой, — высказал он с некоторым укором, а Тэгун лишь фыркнул в ответ, не считая нужным оглашать свои мысли вслух. А в мыслях подобного рода предложения обретали статус вполне себе выполнимых и, даже немного зная Воншика, можно было предположить, что в любой момент его шутливое, может перерасти во вполне себе реальное. Чон даже успел представить, осёкся, но… всё-таки. Успел. Представить. Успел увидеть, как при подобном раскладе их застаёт их Хонбин, и от этого становилось категорически тошно, до надобности помотать головой и сильно зажмуриться, прогоняя картинку. — Всё в порядке?       — В порядке? Конечно, — быстро согласился Чон и принялся уничтожать завтрак с удвоенной скоростью, наконец, понимая, что есть сотня вещей, которая смущает в разы сильней, чем чужой пристальный взгляд во время попыток утолить голод.       — Ну и отлично, — хмыкнул Ким, вставая из-за стола и собирая все свои гаджеты. — В таком случае, я вынужден оставить тебя. И, да. В случае чего ты всегда можешь позвонить мне, если возникнут какие-либо вопросы и просто…       — Тэгунни, ты уже готов?! — в миг, когда дверь позади него распахнулась с громогласным хлопком о стену, Тэгун внезапно понял, что стал слишком уж нервным. И пусть голос этот невозможно было не спутать ни с чьим иным, и вообще уже стоило прекратить удивляться всему происходящему, он ошарашено уставился на Хёка, приобнимающего Кима в приветствии и тут же скользящего на его место. — Ты ведь не против, хён?       — Не шалите здесь без меня, — вместо должного ответа Ким пригрозил пальцем и ушел прочь так, как, наверное, умел только он. Гордо, с некоторой вальяжностью и, в тоже время так спешно, что, обернувшись, Тэгун не застал в проходе даже широкой спины мужчины.       — Что у нас по планам на сегодня? — потирая висок Тэгун переключался на самую, вроде бы, безвредную для него тему, но дьявольская улыбка Санхёка говорила об ином.       — Тебе понравиться, обещаю, — заверял Хёк, почему-то шепотом, и переключал всё своё внимание на практически нетронутый завтрак старшего. И, оставляя Тэгуна в пугающем неведении, он был прилежным учеником своего учителя. Озадачивая. Интригуя. Смущая.       И, пожалуй, Тэгуну действительно понравилось. Потому что первым делом, после завтрака, они отправились в уже знакомый Чону салон, где тот смог обзавестись парой проколов в обоих мочках. Это было совсем не больно, недолго и совершенно не утомительно, и уже через минут десять-пятнадцать Тэгун выходил на улицу в сопровождении Хёка и не мог прекратить касаться тёмных небольших камней, что теперь украшали его уши. Младший ещё пытался что-то возразить, напоминая, что проколы нельзя беспокоить ближайшие пару недель, но уже в машине не удержался и сам пристал к Чону, желая посмотреть их поближе. И одобрительные воркования Хана вполне могли сойти за комплименты, которых Тэгун, к собственному удивлению, почему-то не смущался. Они нравились ему, как и восторженные взгляды школьниц, чуть позже, когда они вышли из авто уже у здания спортзала.       Здесь для Тэгуна было приготовлено ещё несколько открытий, главным из которых являлось то, что для него уже составлена специальная программа занятий, отведена собственная кабинка со всеми необходимыми вещами и поручен Хёк в качестве личного нудного тренера.       — Уж не думаешь же ты, что это тело подарок богов? Нужно следить за собой постоянно, — повторял он поучительным тоном, любовно поглаживая себя по обнажённому прессу и, наконец, оставляя Тэгуна наедине с собой. Младший уходил в иную часть зала желая поплавать в бассейне, и Тэгуну пойти с собой запрещал не только оправдываясь свежими проколами у того в ушах, но ещё и угрозами Воншика оборвать и его собственные уши, если что-то пойдёт не так. Но Чон и не напрашивался особо.       Ему было достаточно этой малолюдной атмосферы тренировочного зала, льющейся из колонок приятной, но ритмичной мелодии и собственного желания перевести накопленные не выплеснутые эмоции в физическую нагрузку. И, отдаваясь тому или иному виду упражнений, он был рад отвлечься и от гложущих мыслей, в которых всё ещё было слишком много Воншика. Гораздо больше, чем требовалось на самом деле.       Но к моменту, когда его футболка уже едва ли не насквозь пропиталась потом, а мышцы начали протестующее ныть, излишняя тревога окончательно растворилась. В конце концов, решил для себя Тэгун, у него была целая неделя на то, чтобы позволить работе поглотить себя, не отвлекаясь на чужие колкие издёвки. И даже вновь замеченные при выходе из душевой алые следы на шее не смели сбить его с этого настроя. Сейчас это было не важно, особенно, когда крутящийся рядом Хёк так правдоподобно играл безразличие.       — Ты не сказал мне, что Хонбин ещё по совместительству работает поваром, — подметил Чон уже усаживаясь обратно в машину, освежившийся и переодевшийся в уютный, самостоятельно подобранный утром наряд.       — Я подумал ты знаешь, — тут же парировал тот, хотя глаза его говорили совершенно иное. — А мне-то ещё удивительным казалось, почему ты расспрашиваешь меня, как минимум, об одном из своих согруппников, которого уже должен был узнать.       — Ну и что я ещё по-твоему знаю?       — Ну… например то, что ваши настоящие имена будут заменены на сценические, более лёгкие для произношения иностранных фанатов. Хотя Хонбин, может быть, вновь возмутится и рьяно отобьёт право сверкать собственным именем в новостях рок-групп, но ты… ты ведь не против, Лео?       Это имя, не имя вовсе — прозвище, отчего-то стегануло получше плети, оседая жаром где-то промеж лопаток, заставляя Тэгуна вытягиваться по струнке и забывать про случившееся вроде бы изнеможение после тренировок. Он мысленно посмаковал своё будущее имя на вкус и решил, что оно ему абсолютно не подходит.       — Конечно не против, — отозвался он запоздало, позволяя неоформленному вопросу, подозрительно похожему на "какого чёрта?!" крутиться в голове ещё какое-то время, вплоть до самого окончания поездки, которая на этот раз заняла чуть больше времени. — Где мы?       — Не поверишь, но уже в студии. Здесь тебя ждёт встреча с преподавателем вокала, и пока ты не начал возмущаться, я просто обязан тебя заверить, что вдалбливать в тебя основы извлечения красивых и правильных звуков никто не собирается. Так, пара советов перед настоящей записью, не больше.       А вот тут Санхёк, пожалуй, ошибся. Потому что Чона ждала продолжительная и нудная лекция, а также практика, о том, как именно он должен петь, и как этого делать не стоит. И Тэгуну приходилось периодически прикусывать язык, чтобы не ляпнуть ничего лишнего, начиная отстаивать ту или иную строчку в песне и её звучание. Ему казалось, что это вмешательство сделает только хуже, но средних лет мужчина, собственно, и оказавшийся преподавателем, заверял его абсолютно в ином. И когда результат пробной записи можно было оценить уже наглядно, Чон с сожалением признал чужую правоту, отмечая, что где-то он и правда не дотянул нот, а где-то оборвал их непозволительно резко. Требовалось ещё немало работать над собой, чтобы добиться хотя бы сносного эффекта. И к моменту, когда время перевалило за послеобеденное он чувствовал себя настолько вымотанным, что даже мысли об обеде не вызывали радости. А ведь впереди ещё была и запись гитарной партии, отчего Чон едва не застонал мысленно, вспоминая свой опрометчивый отказ от гитариста.       И ко времени подоспевшие Хакён и Хонбин, должно быть знали в каком состоянии застанут Чона, а потому вели себя так, словно бы и не на запись пришли вовсе, а к Тэгуну, желая навестить его в больничной палате. По крайней мере, это было в тоне воркующего над младшим Ча, когда тот пытался уговорить его выпить хотя бы йогурта с донельзя полезной злаковой составляющей.       — Может лучше кофе? — предложил со стороны разминающийся Хонбин, готовящийся, будто бы, не к игре за барабанной установкой, а к заплыву на длительную дистанцию. Его нынешний наряд отличался от прошлого домашнего и совершенно не походил на униформу дома Кима. На нём были эластичные тёмные штаны, сделанные будто бы из кожи, и лёгкая рубашка нежно-фиалкового цвета, поверх которой была надета безрукавка в тон брюкам. И если бы не большое количество малознакомых людей вокруг, Чон бы обязательно отметил прекрасный вид старшего, но он промолчал, смутившись собственным мыслям.       — Может и лучше, — вяло заверил он, а после встрепенулся, наконец, осознавая происходящее. — Вы будете записываться до партий вокала? Но как же тогда…       — Записи уже есть, — подсказал задремавший было на диване Хёк, о существовании которого все временно, кажется, и забыли вовсе. — Они не идеальны, да. Но не зря же ты здесь три часа подряд распинался, правда же?       Тэгун не нашёлся, что ответить, но согласно кивнул, искренне надеясь, что действительно старался не зря. И приободрившись, он с удовольствием наблюдал за тем, как собранный и уверенный в себе Хонбин прослушивает одну из записей в наушниках, а после, прямо на ходу, подбирает нужный ей ритм и стиль игры. Чон даже почувствовал некоторый укол ревности, потому что не могли, ну не могли на его песню так идеально ложиться чужие непродолжительные старания. И всё же это было. Хонбин, за тем Хакён, предложивший даже не одну, а несколько вариаций для звучания его партий, отчего его запись заняла вдвое больше времени, но устроила, кажется, всех, включая самого Хакёна.       И, кажется, имея основу мелодии за собой, подстраиваться с гитарной партией оказывалось не так сложно, как казалось поначалу. И единственное о чём пожалел Тэгун, так о том, что не осмелился захватить с собой одну из ранее присмотренных гитар из коллекции Кима. Эта, конечно, тоже была хороша, но к тем он успел привыкнуть, как и к своей тёмнобокой красавице, что теперь, должно быть, покоилась где-то далеко посреди мусора и грязи. Это было… грустно. Не так даже, как обнаруживать любимую игрушку сломанной, скорее, как потерять друга — верного и преданного тебе до самого последнего лада.       — Может нам уйти, чтобы не смущать тебя лишний раз? — осторожно предложил Хонбин, когда его спор с Санхёком не принёс должных результатов и тот беспрекословно объявил надобность полной записи уже сегодня. Он обещал, что это будет единственный такой случай, и дальше будет проще, но сейчас легче от этого не становилось. На фоне звучания объёмной инструментальной партии Тэгун сам прекрасно понимал, как невыразительно звучит его голос и уже самостоятельно находил преподавателя, прося у того помощи.       Согруппники оказывались отпущены и избавлены, как сказал сам Тэгун, от тщетности излишнего ожидания. А вот проворный Санхёк заявил, что обязан проследить за процессом до самого конца, чтобы остаться довольным результатом, не иначе. Это была его работа, и Тэгун всё чаще забывал, что этот молодой человек действительно младше него. Он был слишком способен для младшего. Всё замечающий и поспевающий везде разом, он всё-таки обеспечил Тэгуна стаканчиком горячего кофе, пахнущего ванилью и корицей.       — Какое интересное послевкусие, — задумчиво отметил Чон, смакуя приятную сладость во рту и с удовольствием отмечая, что пустыня в пересохшем горле постепенно сменяется вполне себе рабочими связками готовыми к новым попыткам записи песни. — Мне кажется, я бы пил такой кофе постоянно!       — Ну, я не думаю, что кто-то из команды поддержит подобные эксперименты с крепким алкоголем. Так что, придётся научиться обходиться и без них.       — Хёк?       — Да Тэгунни?       — Что было в этом напитке? — до Чона, наконец, дошло, что чуть двоящиеся и покачивающиеся стены студии звукозаписи перед его глазами это вовсе не последствия усталости. Хотя, быть может, и её тоже, но уже активно вслух размышляющий над тем, чего же было в напитке больше — кофе или коньяка — Санхёк наталкивал на определённые очевидные догадки.       — Давай назовём это просто эликсиром самоуверенности, — решил он, завершая свои ни к чему не приводящие дискуссии, в которые оказались затянуты и мужчины занятые совмещением уже записанных партий. И никто из присутствующих не находил поведение молодого менеджера неправильным. Они, очевидно, привыкли. А вот Тэгун ещё не мог. — Просто вчера ты пел абсолютно иначе, естественно будто бы и… это звучало как нужно тогда. Будто бы ты вкладывался в песню по полной, а не так, как сейчас.       Тэгун решил не отвечать. Он вообще не особо был настроен сейчас на разговоры, опасаясь выдать себя посторонним людям заплетающимся языком или глупым хихиканием. Всё-таки Санхёк был слишком мил для возложенной на его крепкие плечи роли. Это забавило. Тэгуну даже захотелось разыграть покушение на жизнь младшего, но он, опять же, побоялся, что не впишется в один из косяков, догоняя требующую наказания жертву. Мир перед глазами всё ещё немножечко плыл.       — Хён, тебе пора, — осмелев, Санхёк самостоятельно поднял и подтолкнул старшего к кабинке для звукозаписи, а тот понятливо кивнул, будто бы не было ничего странного в том, чтобы записывать вокал пребывая в своего рода хмельной эйфории. А в какой-то момент, когда первоначальный страх тонул в иных захлёстывающих ощущениях, становилось как-то всё равно. Тем более, Хёк не походил сейчас на человека способного шутить с такими вещами, от которых зависела и его собственная карьера. Он заталкивал Чона в кабинку, самостоятельно водружал на него наушники и приближал к микрофону так, как и было положено. Находя в этом что-то наверняка из садистского удовольствия, он щипал Чона за бок, окончательно приводя того в чувство. В нужное чувство, где коктейль из хмеля и злобы были готовы дать свои плоды. И когда руководящий процессом записи мужчина дал отмашку, а по ушам Чона резанули первые аккорды свежей ещё совсем, но родной мелодии, он знал что делать.       — Это было потрясающе, хён! — заверил его Санхёк уже отвозя старшего домой, и изредка косясь в сторону старшего, мрачнеющего с каждой фразой всё сильней, но не смея замолчать и погрузить салон авто в напряженную тишину. — С нужной долей агрессии с ярким таким напором. Думаю, Хонбин и Хакён оценят это. Кстати, конечный результат вам пришлют уже завтра, и если вы все останетесь довольны, то завтра же на волнах вечерних радиостанций зазвучит первое творение…       — …полученное таким низким способом.       — В смысле? — удивлённый Хёк едва не пропустил загоревшегося красным светофора. Хотя его удивлял скорее тот факт, что после такого с ним вообще разговаривают, и только после он изумлялся самому смыслу, а после и возросшей решительности Тэгуна.       — Я всё понимаю, Хёк. Понимаю, что тебе хочется как можно быстрей отчитаться перед начальником о своих успехах, понимаю, что сам не так идеален, как вам хотелось бы, но можно ведь использовать меня не только как куклу. Можно же добиваться нужного результата не обманывая и хитря, а просто договариваясь, — возможно Тэгун был бы и менее многословен, но накопившаяся обида, крохотная, но такая жгучая, развязывала язык.       — Хочешь сказать, скажи я тебе сейчас, что ты поёшь не идеально, потому что слишком зажат и трезв, ты бы повторил этот фокус с алкоголем самостоятельно?       — Да, — без лишних раздумий согласился Чон, ничуть не сомневаясь в своих словах. Ему уже пора было привыкать, что плата за каждый шаг в недоступный пока ещё мир музыки была совсем не той, какую он ожидал.       — Я учту это на будущее, правда, — Санхёк на этот раз пропустил загоревшийся зелёным сигнал светофора, но даже так, запоздало замеченный, он становился своего рода символом к правильному пути. Выезжая к уже знакомым особнякам, Хёк чуть повеселел, определяя обстановку как не самую удручающую. — Зато за тобой будет решающее слово в выборе названия для группы.       И это оказывалось совершенно неожиданным и приятным открытием, тем более, что Чон абсолютно забыл о таком, вроде бы, важном и невероятно значимом пункте для группы. Ведь именно название, возможно, будет когда-то выкрикивать толпа. Именно его, ликуя, будут вспоминать тысячи или даже десятки тысяч людей. Тэгун против воли расплылся в улыбке, и это не осталось незамеченно.       — Вот так уже гораздо лучше, тебе идёт эта улыбка, Чон Тэгун, — заверил его Хёк, заворачивая к раскрывшимся перед авто воротам, но не заезжая в них. — Ты ведь не против последние метры дойти самостоятельно, верно? У меня ещё есть дела на сегодня.       — Не против, — кивнул Чон, нехотя выбираясь из салона, где, ещё немного, и мог бы вполне успешно задремать.       — Времени на раздумья у тебя не так уж и много, но ты всегда можешь посоветоваться с нами в общем чате, — Хёк прикусил губу и виновато заморгал, понимая, что о существовании такового ранее Чону сказать не успел. Он моментально извлёк из кармана кофты собственный телефон и настрочил пару слов, которые чуть позже отозвались вибрацией в кармане Тэгуна. Его вниманию представал небольшой чат на пять человек, среди которых были и уже знакомые Тэгуну люди и даже сам Воншик, чей значок онлайна единственный оказывался потухшим. — Я всегда на связи!       Отсалютовав старшему, Хёк, набирая скорость, умчался прочь. А Тэгун неспешно двинулся по широкой вымощенной светлым камнем дороге к дому, наслаждаясь остывающим воздухом, пропитавшимся за день солнечным светом сполна. Он с удивлением отмечал, что пропустил приход лета, не того, что ещё могло коварно полниться ночным холодом, а самого настоящего уютного ночного лета, времени, когда хотелось просто улечься на газон и любоваться звёздным небом, чтобы после так и заснуть, оказываясь убаюканным нежными крыльями невесомого ветра. Обещая самому не быть таким слепцом и вновь вдохновляться всей жизнью разом, он вошел в дом, который уже не казался таким не приветливым, как ранее.