Мой рок

      Незаметно для самого себя Тэгун погрузился в состояние спасительной полудрёмы. Он ещё слышал быстрые шаги и чужие голоса, доносящиеся снаружи, слышал, как, даже среди них, выделяется низкий голос Кима — уверенный и спокойный. Да и странно было бы слышать беспокойство в нём. Воншик был не тем человеком, который стал бы переживать из-за смерти прислуги, он с Иери и виделся-то за всё время от силы пару раз — Тэгун был в этом уверен, как и стойко уверен был в том, что ничего старшему мужчине за это не будет. По сути, он даже обеспечил себе идеальное алиби. Камеры видеонаблюдения наверняка зафиксировали тот момент, когда Ким заходил в комнату Тэгуна. И, наверное, думалось младшему, его тоже должны были опросить. И он бы не посмел соврать, последние минуты перед смертью Иери хозяин дома находился в его спальне. И даже если бедняжка умерла чуть раньше никто бы не смог этого доказать — в районе лестницы, ведущей в подвальную часть дома, камер не было. И, конечно, можно было с натяжкой заставить верить себя в то, что это действительно случайность и совпадение, но… Тэгун уже вырос из того возраста, когда случайности действительно оказывались случайны.       Он беспокойно жался в комочек и искренне жалел, что вообще оказался причастен ко всему этому. Ненавидел себя за жалость и за то, что перестал считать дни. Неделя в монотонной суматохе пролетела так скоро, что он и думать забыл, о возвращении Воншика. Но тот вернулся. Вначале в собственный особняк, затем в жизнь Тэгуна и, внезапно, в его комнату.       Дверь открывалась с таким громким звуком, что он показался для Чона сродни хрусту ломающихся костей. Он поднял голову с подушки раньше, чем Ким сделал и пару шагов по направлению к его кровати. Тот замер, медленно, будто бы мог и вовсе спугнуть младшего, стянул с себя тёмный пиджак и всё-таки подошел к ложу вплотную.       — Всё хорошо, — шепотом произнёс он, заставляя мурашки по спине Чона от лопаток спуститься до самой поясницы. Тэгун подтянул колени к подбородку и вжался спиной в холодную спинку кровати. Ему пришлось прикусить губу, чтобы сдержать нервный смешок. Ничего хорошо не было, но Воншик явно думал иначе. — Всё обошлось, и возникшие неприятности удалось устранить довольно быстро. Несчастный случай, не нуждающийся в громкой огласке, так что… твоей репутации и группе ничего не грозит.       — Я тебе не верю, — тихо произнёс Чон, внезапно понимая, что он совсем не боится, даже при риске стать следующим, после горничной, несчастным случаем в этом доме.       — Не веришь чему? — Воншик чуть изогнул бровь, изображая крайнюю степень недоумения, и чуть пододвинулся к Тэгуну, так, что их лица теперь оказывались на одном уровне, а расстояние не достигшее и полуметра казалось ничтожным.       — Не верю этой сказке про несчастный случай.       — А я не верю, что из работников, забывших своё место, могут выйти достойные люди, — резонно заметил Ким, положив ладонь на колено младшего. Тот непроизвольно вздрогнул, чувствуя, что даже через толстую преграду перины это прикосновение становится невыносимо жгучим, чувствуя, что с ним и не собираются больше играть в ложь. — Сегодня она позволяет себе близость с неравными по статусу людьми, завтра заберётся в твою постель, а потом что? И вовсе возомнит себя здесь хозяйкой? Мне это не нужно.       — Ты мог бы уволить её, наказать меня, но не…       — У каждого свои методы, Чон Тэгун. Я выбираю самые надежные, — пальцы на ноге сжались чуть сильней, и Тэгун забыл как дышать. Потому что дышать раскалённой платиной не умел никто, а весь Воншик, вся аура вокруг него, чётко вязалась именно с этим металлом. Дорогим и бездушным. — Близким родственникам девушки будет выплачена немалая сумма, как соболезнование, от количества нулей в которой они быстрее забудут о своей скорбной утрате. На этом всё. Просто представь, что этого не было, и я только сейчас вернулся со своей долгой и ужасно утомительной поездки.       — Что? — Тэгуна передёрнуло от омерзения. Ему предлагали одну игру заменить другой, и в улыбке Воншика не было и грамма фальши.       — Как прошли твои дела? Скучал? Я слышал твои записи на радио и остался доволен, хотя и не сменил своего мнения — капелька страсти в твоём исполнении сделала бы эти песни хитами, — как ни в чём не бывало заворковал он и чуть подался вперёд, чтобы уже через мгновения потеснить Чона и устроиться на кровати в той же позе что и он.       — Не надо так, — Тэгун искренне хотел отстраниться в сторону, когда жесткая ткань водолазки потёрлась о его плечо, но почувствовал себя сросшимся с постелью. Мышцы немели, но, даже так, не поддавались контролю.       — Тебе не нравится, когда я благосклонен к тебе? — жаркое дыхание опалило шею, и Тэгун поёжился, вдруг со всей возможной ясностью мыслей осознавая, что если воспротивится сейчас, его ударят.       — Мне не нравится, что у этой доброты есть обратная сторона.       — У всех есть обратная сторона, Тэ. И если ты ещё не раскрыл свою, то это совсем не значит, что тебе позволено винить других.       — Я и не виню.       — Ну вот и умничка, — лёгкое прикосновение губ к виску заставило Чона прикрыть глаза. Наверное, ему следовало бы молчать, но волнение развязывало язык получше алкоголя.       — Я просто говорю, что мне это не нравится. Я не знаю чего от тебя ожидать в любой следующий момент, — он набрал побольше воздуха в грудь, делая паузу, и едва не захлебнулся всё той же вязкой отвратительной платиной, обжигая горло. — Ты говоришь, что тебе нравится мой голос, но не договариваешься со мной по-человечески, а привозишь сюда силком. Твои люди бьют меня, но после ты позволяешь мне быть едва ли не хозяином в этом доме. Ты безропотно тратишь огромные деньги и также легко лишаешь жизни других. Ты берёшь меня силой, а ночью приходишь залечивать следы своих же зверств…       — Ночью? — Тэгун думал, что задохнётся, как только выскажет всё. Задохнётся и, возможно, облегчит собственную участь, но его прерывали нещадно всего лишь одним словом. Сплетением стали и удивления. И, всё-таки, сегодня он был слишком взвинчен произошедшим, чтобы остановиться вовремя, тем более, когда провоцировали так очевидно.       — А ты думал я настолько слепой?! Да, может быть, я похож на человека спящего беспробудно, но я слышал, как ты приходил. Чувствовал, — и тут Тэгуну пришлось опустить голову, лишь бы не выдать смущения, но заалевшие скулы оказывались лучше любых слов и отвечали на все незаданные вопросы Воншика.       — Я не приходил к тебе по ночам, — только и ответил он, прежде чем подняться с кровати и целенаправленно зашагать прочь. И вот тут-то Тэгуну и стало по-настоящему страшно, он чувствовал, как сгущается злоба вокруг старшего мужчины и вздрагивал от уже ставшего привычным приказа: — Сиди тут.       Тэгун понимал, что его трясёт и, пожалуй, это единственное, что он понимал. В голове лихорадочно крутились смешанные мысли, среди которых была лишь одна, отчётливо бившая по вискам. Это был не Воншик. Ночью, во всё той же злосчастной полудрёме, прикосновения скользящие по телу оказывались не его касаниями вовсе. Чон плотнее обхватил себя руками. Это был не Воншик. И это была не Иери — вряд ли бы столь наивная девушка, едва не потерявшая сознание от поцелуя, могла пойти на что-то подобное, столь откровенное и… подлое?       Быстро соскакивая с места, Тэгун едва не падал, путаясь ногами в одеяле. Он всё ещё был одет, а потому не было надобности тратить время ещё и на это. Вновь забывая про надобность обуви, Чон выбегал в холл и, кажется, ещё вовремя, потому что Воншик уже целенаправленно шагал к двери. Рядом с ним, едва поспевая и спешно цокая каблучками, шла Сыльги. Она же первой и заметила Тэгуна, замедляя шаг и пряча руку так, чтобы Чон не видел, как крепко сжимает её запястье Воншик.       — Я же говорил тебе сидеть в спальне, — прорычал Ким, вновь становясь тем демоническим собой, что откровенно настораживал младшего.       — Объясни мне, какого чёрта ты творишь сейчас, и я уберусь обратно, — заверил он, стараясь соответствовать направленному на него холоду. И пусть это было, как минимум, невозможно Тэгун стойко выдержал колючий немой укор и неожиданно понимающую улыбку Сыльги.       — Из-за всех сегодняшних неприятностей я задержалась здесь дольше положенного, и господин Ким любезно предложил мне свою помощь в качестве водителя, так как его собственные уже разъехались по домам, — неожиданно для Чона пояснила женщина, а он лишь нахмурился, понимая, что наверняка в воншиковской армии нашлись бы те, кто бывал здесь постоянно и мог бы помочь. Он понимал, что Сыльги могла бы переночевать и здесь — Хонбин однажды упоминал о наличии в доме комнат для прислуги, которыми сам, отчего-то пользоваться не любил.       — Вы могли бы остаться здесь, — продолжил настаивать Чон, даже если знал, что решения принимались за него, и тут его слово не решает абсолютно ничего. Даже если и чувствовал, как прожигает его взглядом молчаливый Воншик.       — Не могу, уже слишком поздно, — Сыльги позволила себе высвободиться из чужой хватки и шагнула к Тэгуну, касаясь его щеки тыльной стороной ладони, она добавляла мягко, почти с родительской заботой: — Будь счастлив, пожалуйста. В тебе таится такая сила, о какой ты ещё и сам не подозреваешь. Выпусти её, ладно?       Эти слова, пожалуй, оказывались куда более разоблачающими, чем даже сам Воншик, буквально лучащийся ненавистью ко всему живому в радиусе сотен метров. Касание Сыльги было неприятным, холодным и будто бы ранящим в своей искренности, но Тэгун не посмел отстраниться. Ответа женщина не ждала, сама направлялась к выходу. Старший мужчина уходил следом за ней.       — Воншик! — оклик выходил слишком слабым, чтобы Ким хоть как-то отреагировал на него. Он не обернулся и не издал больше ни звука, скрываясь за массивной дверью ведущей на улицу.       Тэгун понимал, что нельзя оставлять всё как есть. Но также отчётливо понимал, что ничего не мог сделать сейчас. Сыльги не кричала и не вырывалась, когда её выпроваживал из дома сам хозяин. Она утверждала, что всё хорошо, и Тэгун был уверен, что даже при неожиданно нагрянувшей полиции она бы продолжила утверждать тоже самое. Потому что вряд ли кто-то из полицейских мог оказаться достаточно значимым препятствием для Кима. У него наверняка было слишком много власти, а ещё больше денег, и это решало всё.       Тэгун, мечась в собственной спальне от стены к стене, даже подумывал позвонить кому-то из группы, но что бы он сказал? Что Воншик сошел с ума? Что он собирается убить уже вторую женщину за сегодня? Да и его согруппники… что могли бы сделать в этом случае они? Они были также беспомощны, как и сам Тэгун, потому что делили эту золотую клетку вместе с ним. Осознавая собственное одиночество предельно чётко, Тэгун, быть может, решился бы найти утешение в алкоголе, но для этого надо было покидать спальню, пределы которой сейчас казались ему единственно надёжными, насколько вообще было понимание надёжности здесь.       Прячась от всего мира в лапах сна, Тэгун больше всего на свете благодарил того, кто оставил в его косметических запасах коробочку с различными медикаментами. Ведь именно среди них оказалось найдено и снотворное. Читать длинную и совершенно непонятную сейчас аннотацию было верхом мучения для Чона, а потому он остановил свой выбор на трёх таблетках. Не очень много, но и недостаточно мало, чтобы ещё какое-то время пребывать в этом неожиданно колючем мире.       Он засыпал, едва добравшись до мягкой поверхности кровати, и просыпался, как казалось ему, тут же, но за так и незакрытыми окнами начинал брезжить рассвет, и солнце готово было вот-вот взойти. И всё же просыпался он не от этого, а от жесткой тряски, которой его будил Воншик, зажимая плечи цепкими пальцами.       — Ну слава богам ты проснулся! — выдохнул тот, встряхивая непослушной челкой и продолжая смотреть на Тэгуна огромными от беспокойства глазами. И Чон растерялся. Быстро-быстро заморгал, силясь сбить наваждение, но Воншик никуда не исчез, только беспокойство его чуть скрылось за теплом нежного взгляда. — Ты так долго не просыпался, что я начал переживать.       — Снотворное, — просто ответил Тэгун, стараясь убить в себе ту гадкую надежду, что хотела выставить всё произошедшее сном. Пальцы Кима ещё сжимали его плечи, но уже делали это нежней, и Тэгун с удивлением понял, что не видит эту близость неприятной. По сути, сейчас, у него не было никого, а от этого человека веяло такой силой, что хотелось попросту довериться ему.       Тэгун закрыл глаза и с тихим вдохом поддался вперёд, оказываясь в чужих объятиях. Нос щекотал уже знакомый аромат парфюма, а щека соприкасалась с тканью водолазки, совсем не колючей — мягкой и приятной до невозможности. Тэгун чувствовал, как размеренно поднимается и опадает грудь старшего, и не хотел раскрывать глаз, чтобы ненароком не увидеть недоумения в чужом взгляде.       — Ты весь дрожишь, — всё тем же умиротворяющим шепотом, напомнил Воншик и чуть отстранился, но только для того чтобы сделать объятия полноценными, накрывая лопатки Чона ладонями. — Давай я наберу тебе ванную.       — Не сейчас, — Тэгун не осмеливался обнять в ответ и комкал пальцами простыни, прижимаясь к Воншику чуть ближе. Какая-то малая, слишком малая, часть него ещё внутренне кричала о том, что он сейчас сам ластится к убийце. Но этого было недостаточно, чтобы расстаться с нахлынувшим ощущением спокойствия.       — Чон, — голос Воншика окрасился новой интонацией, которую Тэгун даже и не распознал сразу. В его голосе слышался томный бархат — едва прикрытая нежностью похоть, которая должна была пугать Тэгуна. — Если ты не позволишь мне уйти сейчас, то я ещё долго не отпущу тебя и, поверь, совсем не обязательно тебе это понравится вновь.       — Почему? — Тэгун даже распахнул глаза и отстранился, ведомый удивлением, на что получил в свой адрес улыбку, скорее пугающую, чем ласковую.       — Я ведь ещё не сказал, что не злюсь на тебя, верно?       Тэгун прикусил язык и не возразил больше не слова, позволяя Воншику удалиться в ванную на пару минут, которых Чону оказывалось предостаточно, чтобы взять себя в руки, а после этими же руками вцепиться в волосы, едва не вырывая их. Всё было не так. Неправильно. Но он всё равно покорно вставал и скидывал с себя вещи, даже не дожидаясь ухода Воншика из спальни. Наверное, ему уже поздно было смущаться чего-либо. Ким думал иначе, хмуро окинул парня взглядом, считая подобное очевидной провокацией. Он вышел прочь, бросая напоследок:       — Жду тебя в столовой через полчаса.       И через обозначенные полчаса, а может и чуть раньше, Тэгун сидел на своём привычном месте, тупо уставившись в нотки, выведенные вишнёвым джемом, на только-только испечённых блинчиках. Воншик что-то усиленно строчил в стоящем перед ним ноутбуке и изредка отпивал из своей чашки чёрный, наверняка чрезмерно горький, кофе. И всё в атмосфере вокруг Тэгуна было преисполнено жизнью и обыденностью нового дня. Будто бы и не произошло ничего странного вовсе. Мир принимал смерть людей так же бездушно, как и сам Воншик. И это совсем не придавало Чону аппетита.       — Ешь, у тебя сегодня много дел, — не преминул возможностью подначить старший, а после, смягчившись, добавил, уже с интересом следя за реакцией Чона: — Как на счёт того, чтобы выступить сегодня с группой на одном мероприятии?       — Но… мы ведь ещё совсем не готовы. Мало песен, да и репетиций было не так уж много. Но я хочу, да, — наверное, Тэгун выпаливал за раз слишком много и уже опасался, что увешанный первоначальными доводами, Воншик передумает, но этого не происходило.       — Раз хочешь, то всё будет, — заверил он, задерживая взгляд на ожившем Чоне ещё на мгновение, прежде чем погрузиться в свои дела. — Это ещё не сольное выступление, а лишь возможность засветиться на вечере полном влиятельных людей, так что вашего репертуара должно хватить, чтобы очаровать самых нужных и, в будущем, полезных личностей. Но, забегая вперёд, хочу сказать, что расслабляться вам не стоит. Популярность подобна огню, который нужно постоянно поддерживать.       Тэгун своевременно прикусил язык, но несомненно узнал перефразированный отрывок из собственных старых стихов: «любовь подобна огню, который нуждается в постоянной поддержке». Было неловко осознавать, что то, прошлое, тоже оказалось удостоено внимание Воншика, то интимное и родное, что и показывать-то не хотелось. Он с наигранным увлечением принялся за еду, а оттого едва не подавился, когда Воншик будничным тоном продолжил:       — Думаю, если начать рекламу с сегодняшнего дня, то к концу недели собрать зал уже вполне удастся, — заверил он так привычно, что и удивление его на реакцию Чона вышло не поддельным.       — Шесть дней на подготовку?!       — Ну а почему бы и нет? Наверняка вы репетировали не только то, что одобрил я, признай. А потому думаю, что всё вполне может получиться. Завтра снимем клип, чтобы ещё и по музыкальным каналам пустить рекламу, и завтра же начнём продажу билетов, — загибая пальцы на каждом оглашенном пункте Воншик не выглядел издевающимся ни на миг. Он действительно хотел осуществить всё за неделю, а Тэгун уже не слышал бьётся ли его сердце, лишь старался не выглядеть слишком уж счастливым. Будто бы это было непозволительно. — Ну? Что скажешь, Чон?       — Скажу, что поражён вашими планами и уверенностью в себе.       — Твоими.       — Да.       — А вообще, если по-честному, то нашими. Мы ведь в одной лодке, Тэ. Мы здесь все — команда, — и Тэгун не рискнул поднять взгляда от большой чашки латте перед собой, но всё же смутился, улавливая заботу в голосе старшего. Он реагировал на неё так, как не должен был. Он верил мужчине, и на сердце от этого становилось чуть легче. И он даже не вздрогнул, когда внезапно накрывшие его руки оказались руками Кима, перемещавшегося по просторному залу неожиданно быстро и бесшумно. — Всё будет хорошо.       Лёгкие объятия накрыли предплечья Тэгуна и тут же растворились. Впрочем, как и сам Воншик, решивший, что на сегодня прелюдий для завтрака вполне предостаточно. Чон старался не думать совсем. Да и некогда становилось копаться в себе, когда маленьким ураганчиком в дом врывался Санхёк. Бодрый и собранный он придирчиво комментировал выбор одежды Чона, а в итоге и вовсе выбирал всё сам. Будто бы знал, что на входе на студию их встретит толпа фотографов и обычных зевак.       Это было необычно, и Чон растерялся бы наверняка, не будь рядом Санхёка и пары внушительного вида мужчин-охранников, поспешивших на выручку. Он смог нормально вздохнуть только в знакомой комнатке, что отведена была под совместные репетиции. Хакён уже был тут и радовался заявлению об одобренной песне с неподдельной искренностью. А вот на новость о приближающемся концерте, к удивлению Тэгуна, реагировал вполне себе спокойно, будто бы так и должно было быть.       — Он всегда так торопится? — не удержался Тэгун, интересуясь, конечно же, Воншиком и его планами на музыкальные группы. Но Ча отрицательно замотал головой, продолжая привычно подбирать аккорды на синтезаторе, будто бы стараясь проверить собственную память.       — Он не торопится. Он просто точно знает предел каждого музыканта, так вот то, что мы сотворили за прошлую неделю это явно не предел, — ещё один знакомый минорный аккорд коснулся слуха Тэгуна и он едва сдержался, чтобы не подыграть. — Давай по-честному, Чон. За эту неделю мы и полениться успели тоже, и глупостями занимались немало. Если всё это сократить по минимуму, то мы успеем ещё к половине намеченного срока, ведь так? Санхёк, я прав?       Младший уверенно поддержал Хакёна, а Тэгун лишь единожды кивнул. Он не был уверен, но доверял. А ещё немного терялся, понимая, что не может, действительно не может, посвятить этих людей, неожиданно ставших близкими, в тёмные тайны Воншика, в обратную сторону их щедрого спонсора. А вот Хонбин, подумалось ему, наверняка что-то знает и тему эту обязательно затронет — он ведь работал с Иери и Сыльги столько времени, что наверняка должен был заметить их пропажу. Но когда он пришел, то настрой его был более чем боевым и никак к разговорам не располагающим, сразу принявшись за репетицию и составление плейлиста они сами не заметили, как утро сменилось полуднем а тот, начал плавно клониться к вечеру.       — Всё-всё, — хлопая в ладоши призвал к тишине Санхёк, — сейчас быстренько разбредаемся по домам, приводим себя в порядок и собираемся по нужному адресу, а ты, Чон Тэгун, следуешь за мной.       По тону менеджера Тэгун прекрасно понял, что у него нет выбора на этот раз. В то время, как другим было позволено отправиться домой на ближайшие пару часов, его начинали преображать прямо здесь. Душ, одежда, макияж, причёска — Чон даже не мог представить, что подобные, обыденные вроде бы, вещи могут быть столь утомительны. Но зато когда результат был готов, он не узнал самого себя. И, глядя в зеркало на собственное отражение, Тэгун первым делом вспоминал лишь одно подходящее ему сейчас определение — дорогой. И дело было даже не в недешевых брендах одежды и украшений, а именно во всей картинке целиком. Для полноты образа ему оставалось лишь и держаться более ли менее статно, но с этим, неожиданно, проблем не возникло.       — Вау, — только и смог выдать Санхёк, когда вернулся со стаканчиком кофе для Чона, после всей этой утомительной суеты, которую он предпочёл провести за пределами гримёрки. Старший на это лишь благосклонно улыбнулся и, благодаря кивком за напиток, забрал стакан. Ему самому безумно нравилось сочетание тёмной одежды и серебра. Нравилось, как брюки идеально облегают его бёдра и щиколотки, и безумно нравилось, как распахивается лёгкий кожаный плащ при ходьбе. Завораживающе. — Как твой настрой?       — Отличный, — сделав ещё один живительный глоток, Тэгун поверил самому себе. И позволил себе отдаться тому потоку событий, что мог бы смести собой, стоило только ему воспротивиться. Но он и не противился. Ехал в машине до нужного клуба вместе с Санхёком, встречался там с уже преображенными согруппниками и вместе с ними проходил внутрь, после непродолжительного разговора Хана с охранником. Последний учтиво кланялся, желал удачи и приятного вечера, хоть и совершенно не походил на человека хоть как-то интересующегося музыкой.       И Тэгун не беспокоился в этой суете ни о чём. Позволял местным молоденьким стилисткам подправлять собственный грим, тихо переговаривался с Хонбином и Ча, и непринуждённо мучил струны гитары, которую Санхёк благоразумно захватил с собой. Инструменты для согруппников Чона уже были здесь и, как раз сейчас, во время лёгкого разогрева, их использовала молоденькая девчачья рок-группа, чем оба мужчины забавно негодовали. Забавно со стороны Тэгуна, по крайней мере.       Он совсем не переживал об успешности выступления. Ведь он помнил все песни наизусть, а пальцы сами зажимали нужные аккорды, да и, в придачу, его команда состояла из самых талантливых и… самых лучших музыкантов. Чон был уверен и в них. И, наверное, его собственная внезапно окрепшая уверенность передавалась и им, потому что к моменту, когда настала их очередь подниматься на сцену, они выглядели, по меньшей мере, профессионалами.       И за краткие секунды подготовки, что заняло их появление, Чон успел бегло осмотреть заставленный занятыми столиками зал, не менее людные ложа на втором этаже, и чуть прикрыл глаза. Всё внимание толпы было устремлено на них. На него. Тэгун не мог видеть лиц и эмоций на них, не мог ничего угадать по одним лишь очертаниям силуэтов, но для себя уверенно решил, что просто обязан покорить эту толпу.       Набирая цветочно-сладкого воздуха в лёгкие, он взял первый аккорд и запел так, как мог бы сделать это только он, вкладывая душу в строки, вкладывая тело в поющий в его руках инструмент. Он чувствовал, как за спиной вырастают крылья и понимал, что их дарят Хонбин и Хакён, поддерживающие его и прекрасно поддерживающие ритм. Они были его крыльями, в то время как небом становились оживившиеся зрители. Нет, они не кричали на перерывах между песнями, а их аплодисменты слабо походили на восторженные овации, но те эмоции, которые они дарили сейчас, доносились до Тэгуна с куда большим успехом. Они покоряли его в той же степени, что и он сам покорял зал.       И, пожалуй, в этот миг полного единения с залом, Тэгуну подумалось, что души людей независимо от статуса в обществе одинаковы. Когда открыты, когда, вот так, покорно принимают музыку и растворяются в ней без остатка. Музыкой способны были проникаться все, не зависимо от того, сколько у них было сбережений, какой марки была машина и как влиятельны они были в обществе. Перед музыкой все становились равны.       Вторая, третья, четвёртая — он сбился со счёту ещё на первой песне, но выдрессировавший свою память не ошибся ни разу. Ему даже не нужно было оборачиваться к помнящему всё Ча, чтобы знать какой вступительный аккорд брать после того или иного затишья. И под конец, он чувствовал себя до такой степени измотанным, что казалось упадёт как только поблагодарит зал и в последний раз произнесёт название группы. Его голос чуть охрип от эмоционального пения, а загнанное дыхание не желало приходить в порядок. И больше всего сейчас хотелось попасть под прохладный душ и в мягкую кровать после, но подоспевший за кулисами Санхёк, рассыпавшись в комплиментах, вдруг серьёзно добавил:       — Я провожу тебя к Киму. Он велел, — Санхёк обращался только к Чону, но остальные и не подумали пойти следом, наверняка вымотанные не меньше и жаждущие отдыха.       И наверху, просторного балкона, с прекрасным открывающимся на сцену видом, его действительно ждал Воншик. С бокалом шампанского, с приятной располагающей улыбкой и с предложением присесть.       — За твой первый успех, — прокомментировал он, прикасаясь краем своего бокала к тому, который впихнул в руку младшего. Тот рассеяно кивнул и вновь огляделся, не понимая, куда делся Санхёк, следовавший всё это время за ним.       — Но, это ведь не только моя заслуга, остальные…       — Остальные ещё получат тебя в ближайшее время, а пока за твой успех, — повторный звон стекла вырвал Тэгуна из странного состояния, где всё происходящее казалось сном. Он даже отпил немного игристого напитка, и пузырьки шампанского легонько пощекотали его нос, вызывая желание чихнуть.       Вот только оказывающийся рядом Воншик не позволял. Он будто бы парализовывал своим столь близким присутствием, хоть и не касался, лишь смотрел. Но делал это так пристально, что Чону вновь становилось неловко. Он ещё осмелился спросить всё ли в порядке, поинтересоваться всё ли устроило Кима, но после к его губам прижался прохладный палец старшего, просящий немного помолчать.       — Ты такой красивый сегодня, что мне хочется взять тебя прямо здесь, в окружении этих богатых куриц и их мужей, — прошептал он, чуть склоняясь к тэгуновской шее, пока тот бегал взглядом по окружающим их людям, боясь что увидят, боясь что всё поймут, но… этому миру не была дела до них. Он едва не вскрикнул, когда кожа над быстро пульсирующей жилкой оказалась прикушена и тут же ощутил ползущие по спине мурашки, когда томный тембр наполнился льдом. — Жаль, что хочу тебя только я, Чон Тэгун. В твоём исполнении нет и капли секса.