Замена

Все, теперь ей оставалось только лечь и тихо дождаться смерти. В жизнь уже просто не верилось. Вот только это было совсем не в характере Дазлинг. Она честно пыталась, но смогла пролежать на кровати с невеселыми мыслями только две минуты. А потом встала и пошла на охоту. Зачем, она и сама не знала: очевидно же, что не поможет, но просто сидеть сложа копыта и ждать часа икс чейнджлинг не могла в силу собственной деятельной натуры, а заниматься чем-то еще не было ни сил ни желания. Спать не хотелось, вопреки ожиданиям, тоже. Так что когда после нескольких часов, проведенных в баре без малейшего результата, к ней подошел брат, Дазлинг даже обрадовалась. Он не был одним из постоянно проживающих в Кентерлоте, но опустился на стул напротив как старый знакомый. -- Здравствуй, сестра. – Сказал «пони» таким тоном, что она его узнала. – Охота неудачна? Запах брата был немного не таким, как помнила Дазлинг, но конечно узнаваемым, однако еще более узнаваемыми были голос и утвердительный тон вопроса. Чейнджлинг подняла взгляд и посмотрела на капрала удивленными глазами, сегодня зелеными. Брат был в образе кремового пегаса с синей гривой и такими же глазами, но кобылке почти чудилось, что личины нет: она видела перед собой Каменного Капрала, и никак иначе. -- С чего вы взяли? Он был старше по званию, но даже не это главное. Дазлинг побаивалась этого конкретного капрала, и не она одна. Рядовые его за то и прозвали Каменным, что он всегда гонял подчиненных пуще всех своих коллег и был абсолютно глух к их мольбам о пощаде. Самой Дазлинг повезло быть в развед-корпусе, тогда как так пугающий ее капрал обучал и командовал сотней основной армии, но видела и слышала она достаточно. Среди курсантов ходило множество шуточек на тему того как этот конкретный чейнджлинг питается, ибо подчиненным было решительно непонятно: как он умудряется это делать в отсутствии сердца и эмоций. Однако он до сих пор жив. А Дазлинг… опасается даже говорить с ним, да и зачем: уж кому-кому, а Каменному Капралу на нее точно все равно. -- Ты влюблена. Кобылка даже не сразу поняла, что он сказал. Что это сказал именно он, и именно ей. Переспросить побоялась, пришлось поверить собственному слуху, но если верить ему… чейнджлинг стало смешно. Но смех был нервный. И грустный. -- Я? Влюблена? Чейнджлинги не умеют любить. -- Умеют. В голосе капрала было столько уверенности, что ему хотелось верить. Вот только он всегда говорит ровно тем же тоном. Да и… говорит он совершеннейший абсурд. И пояснять, похоже, ничего не собирается. -- Господин капрал, - Не сразу, но набирается храбрости Дзалинг. Ведь в свете близкой смерти и бояться уже бессмысленно? – с чего вы вообще взяли, что я могу быть влюблена? – В голосе, как она не держалась, все же проскочила неимоверная усталость. Почти обреченность. -- Учуять себе подобного оказалось легче, чем я думал. Все тот же ровный тон и чейнджлинг снова не верит своим ушам. -- Вы влюблены?! -- Так точно. Из горла кобылки вырвался нервный смешок. За ним еще один, и еще. И вот она уже хохочет, вытирая выступившие на глазах слезы. Каменный Капрал – влюблен?! Это было настолько невозможно даже представить, что сдержать смех она не смогла. Да и не пыталась: психике требовалась разрядка. -- Он знает кто ты? – Не смутил ее смех старшего по званию, он просто дождался, когда «пони» напротив чуть успокоится, - и продолжил. -- Кто, он? – Упустила нить разговора кобылка, продолжая хихикать в копыто. -- Тот, кого ты любишь. -- Я не… -- Сестра, - Впервые перебил ее капрал, заставив вздрогнуть. - ты истощена. Чувство не взаимно или ты не научилась передавать энергию и добровольно ушла? Он знает, кто ты? Чейнджлинг не спрашивал кто «он», а сама Дазлинг… будто были другие кандидатуры? Самым сложным для кобылки, вдруг, оказалось поверить, что она любит, что способна испытывать то, о чем пишут в бесчисленном количестве романов, поют в еще большем количестве песен и чем она до сих пор просто питалась. Впрочем именно поверить, что это именно «оно», ей до конца сейчас так и не удалось, смогла она только собраться и ответить на поставленный уже не в первый раз вопрос. -- Н-наверное. – Отвечает через продолжительную паузу кобылка. – Не совсем. Я… - И вот тут Дазлинг не выдерживает, она чувствует как из правого глаза медленно катится слеза и тихо шепчет то, в чем не собиралась признаваться никому. – Я не хочу его убивать! -- Значит чувство взаимно? – Уточняет капрал, и ей не остается ничего, кроме как кивнуть, только и удивляясь, как ему удается оставаться таким спокойным: она почти злилась на него за это, и в тоже время была благодарна – рядом с этим айсбергом и ей удалось удержаться на грани, не скатившись в безобразную истерику. -- Боюсь, что да. -- Сестра, выслушай меня. – Ей показалось, или Каменный Капрал только что тяжело вздохнул? Так еще чуть-чуть и эта каменная статуя вдруг оживет. – Наша раса умеет любить, но в отличие от пони мы можем полюбить лишь однажды. Наши тела медленно перестраиваются под энергию того, кого мы любим, проходит некоторое время и наши организмы перестают воспринимать любовь всех других пони, кроме одного, любимого. Поэтому нам об этом не говорили: потеряв того кого любим, мы теряем жизнь. -- Короткая жизнь получается. – Хмыкнула кобылка, не способная даже решить, хочет она сказанному верить или нет. -- Нет. -- Да. Пони слишком влюбчивы, и удержать их любовь достаточно долго, тем более таким как мы – не получится. А даже если и получится… ну месяц, ну два – и все равно смерть, уже не важно, чья сначала. Лучше и не начинать. Братья, когда просили посмотреть, что с ней происходит, говорили, что кобылка уже отчаялась, но чтобы до такой степени – капралу захотелось хорошенько сестру встряхнуть, дабы перестала закапывать себя в могилу раньше времени. У него в голове не укладывалось, как можно так легко сдаться. Тем более, когда ей дают шанс – приносят на блюдечке! Подчиненные никогда его особо не любили. Не понимали… хотя он и сам не считал нужным объяснять очевидную для него истину: «тяжело в учении - больше шансов выжить в бою». Он просто заботился о них. -- Сестра, наши чувства имеют такую же энергетику, что эмоции пони. Любовь точно. Ты можешь научиться делиться с ним своими эмоциями. Поначалу кобылка и не отреагировала: кивнула как-то безыдейно, что услышала, и все. А вот спустя пару секунд ее глаза загорелись, в них появилось… желание, жизнь, и желание жить. -- И? Он не умрет? -- Нет. Но ей нужны были доказательства. -- Господин капрал, вы сказали, что влюблены… - Она сама не особо верила кому это говорит. – А сколько? -- Больше пяти лет. -- Значит, это действительно возможно? -- Нет проблем. Будешь учиться? Здесь тебе ловить нечего. Дазлинг оглядела таверну, где ей действительно «нечего ловить», снова посмотрела на капрала. Он сидел перед ней и ждал ответа. Сказанное было невероятно и поверить в это было почти невозможно. Но хотелось. И даже не потому, что это шанс выжить, а потому, что становилось понятно, что же с ней происходит. Становилось… тепло. Кобылка, честно сказать, побаивалась обучаться чему-либо у Каменного Капрала, но… -- Да! Чейнджлинг, даже выслушивая лекцию Каменного Капрала о правильной передаче энергии и ее дозировке, все равно не могла до конца поверить, что может любить. Что их раса вообще на это способна. Сюрприз, однако. Когда застарелый страх перед ужасом времен обучения в Улье притупился, Дазлинг просто завалила брата вопросами на интересующую ее тему. И, что совсем удивительно, он терпеливо на них ответил. На все, хотя некоторые из них и повторялись по три раза. Единственное о чем отказался говорить – его любимая, его личная жизнь, его дом, его семья: категорически не желал этих пони вмешивать – любопытство Дазлинг наталкивалось на глухую стену. А на завтра Каменный Капрал улетел, причем больше всего кобылку удивило, что он зашел попрощаться. Поймал, к слову, ее в последний момент. В отличие от брата, который почему-то пошел ночью спать (чего кобылка от него никак не ожидала), Дазлинг весь остаток темного времени суток думала. За эти несколько часов не то самокопания, не то самоубеждения, чейнджилинг смогла окончательно поверить, что полюбила. Капитана ночной стражи Теори Филлинга. Какая же она глупая… выбрать объект еще сложнее она ну просто не могла! Впрочем, теперь она понимала, что да, не могла, - уже не может: ей нужен только этот пони. При этом Дазлинг отчетливо осознавала, что у них не может быть никаких отношений кроме как охотника и жертвы (и еще вопрос кто именно из них жертва), не может быть будущего. Однако кобылка все равно решила – расскажет. Ему. Все. А там пусть сам решает. Обычно чейнджлинг конечно предпочитала сама решать свою судьбу и не принимала ничьей власти (кроме, разумеется Королевы, а соответственно приказов непосредственных командиров), ничьей защиты: она сильная, она воин, разведчица. И хорошая между прочим. Но Теори… теперь она зависит от него, и на удивление – она совсем не против. Кобылка долго думала, каким образом все провернуть. И в итоге пришла к выводу, что сначала она обязана удостовериться, что научилась, что сделает все правильно, что не убьет любимого. А как это сделать? Да еще и так, чтобы с наибольшей выгодой: окончательно убедиться, что стражник сможет ее… если и не полюбить, то хотя бы выслушать. Любовь – это болезнь. Для чейнджлингов – смертельная. И Дазлинг это прекрасно понимает. Впрочем, она согласна, ведь теперь, даже при худшем сценарии, хоть немного, но конец своей жизни она может провести с ним, с тем кого полюбила. А ведь уже сам факт влюбившейся чейнджлинг – нонсенс. И если от этого чувства кто-то все же умрет… а его смерти она допустить не может, и значит смерть ждет именно ее… Она достаточно на этом свете сделала. Во всяком случае, существуй возможность что-то изменить, не влюбляться, - она бы ею не воспользовалась. И если он ее возненавидит – кобылка тихо умрет, возможно, даже счастливой. За это наполняющее грудь тепло, и волнение, расцветающее в сердце при одних только мыслях о любимом (неужели то, что она испытывает – действительно та самая Любовь?) – можно и умереть. Можно. Но: помирать так с музыкой? От удовольствия, и ни о чем не жалея. Капитан ночной стражи Теори Филлинг уже собирался занести отчеты коллеге и может даже уйти домой чуть пораньше (устал сегодня просто зверски), когда его внимание привлек какой-то шум на проходной. Справедливости ради, не только он, почти случайно на первом этаже в это время оказавшийся, но и его коллеги на происходящее внимание обратили, другое дело, что для них для всех разыгрывающаяся сцена была не более чем очередным в меру забавным эпизодом, а вот его происходящее касалось непосредственно. Дело оказалось в том, что на проходной остановили кобылку, старающуюся в управление прорваться: все бы ничего, но она наотрез отказывалась назвать причину своего визита. Стражники, глядя на разгорающийся скандал, все заметнее ухмылялись, а Теори… а Теори был знаком с этой кобылкой. Жеребец уже собирался сделать несколько шагов вперед и выяснить в чем собственно дело, но успел только отодвинуть одного из коллег – кобылка его заметила. И плюнув на дежурного, буквально перескочив его, сама подбежала к капитану. И поцеловала его. На глазах у половины отделения. Не успел стражник удивиться, что это на Дазлинг Стар вдруг нашло, как понял, что к лимонной единорожке происходящее не имеет никакого отношения: с ума сошла не студентка школы для одаренных единорогов, а одна знакомая ему чейнджлинг. Оторвалась от жеребца кобылка только спустя разве что несколько минут. А целовала она так жадно, что не ответить Теори не смог, хоть и пытался сначала этот спектакль прекратить. Не получилось. И вот теперь коллеги смотрят на него круглыми глазами и с разве что не открытыми ртами, кто-то за спиной даже присвистнул не то удивленно, не то завистливо, а скорее и от того и от другого. Кобылка же перед ним смотрела… с любопытством? А он сам – почему-то не мог сдержать рвущуюся наружу улыбку, хотя вот улыбаться тут было совершенно нечему, просто переполняла какая-то… радость? наоборот злость? В любом случае… Стражник подхватил кобылку под копыто и, стараясь не обращать внимания на коллег, потащил ее в свой кабинет. Чейнджлинг и не думала сопротивляться. Впрочем, когда они пошли по лестнице вверх, а не вниз, Теори расслышал за спиной вздох облегчения: она что, думала, он может сейчас, без объяснений, потащить ее в камеру? Дазлинг знала, что поцеловав его посреди коридора управления ночной стражи, она рискует: он ведь ее, разумеется, узнает. Вот только уже когда шла сюда, кобылка решила: сдаст – и хорошо, значит так и надо, не сдаст – значит не просто симпатизирует, но может полюбить, а может уже даже решил для себя что-то. Что-то важное. Когда за ее спиной хлопнула дверь кабинета номер тридцать восемь, и Теори развернулся к ней мордой, чейнджлинг ждала много, но совсем не этого: -- Ты что дура? При всех?! – Пони почти кричал, да и кричал бы, если бы не сравнительно малая толщина стен. – А если бы я снова потерял сознание, как ты собиралась оправдываться?! -- Я не собиралась. – Тихо отвечает Дазлинг. Если бы она действительно не смогла бы поделиться с Тео энергией, кобылка на полном серьезе не собиралась оправдываться. Вплоть до позволения использовать на себе античейнджлинговое или даже что поубийственнее: ведь месяцем раньше, месяцем позже, когда все что хотела сделала – уже никакой разницы. Ответ такой Теори не понравился. -- Та-ак. – Вдох-выдох. – Почему? Действительно, и откуда у нее эти суицидальные наклонности? Она же всегда боролась до конца. Но видимо почувствовав раз дыхание смерти… Кобылке оставалось только плечами пожать. Она сама себе очень смутно могла объяснить с чего вдруг решила, что не боится больше ночной стражи. Просто быть вдали от Теори оказалось страшнее. -- Зачем пришла? Узнать как дело работорговцев закончилось? Могу обрадовать, переловили почти всех, а кого не поймали сразу, объявили в розыск, недолго везунчикам бегать на свободе осталось, бухгалтер оказался весьма разговорчив. Все? Нельзя было с этим подождать пару часов? – Почти скороговоркой, почти зло, высказывает ей стражник, сверля взглядом. -- Нет. – Отвечает Дазлинг. Интересовало ее сейчас совсем не это. -- Что, кроме меня завтрака не нашлось? И почему опять Дазлинг Стар? Ты хоть понимаешь, что за связь с несовершеннолетней начальство меня… От стука в дверь кобылка едва не подпрыгнула. И, после секундного раздумья, спряталась за Теори. Он посмотрел на нее очень удивленно и весьма недоверчиво, но спрашивать не стал. Открыл дверь, а за ней действительно обнаружилось начальство. -- Капитан Филлинг, что здесь происходит? Мне доложили, что к тебе пришла посетительница и… так это правда. – Увидел пони кобылку. В единорога полетел суровый взгляд. – Капитан, ты же стражник! Тео очень хотелось сказать чейнджлингу сакраментальную фразу «я же говорил», но он сдержался: к его сожалению обвинения начальника имели под собой основания. И пусть настоящую единорожку семнадцати лет он и кончиком копыта не тронул, а чейнджлинг на самом деле старше (наверное), связь между ними была. И пожалуй даже хорошо, что его обвиняют в том что его любовнице меньше восемнадцати, а не в том, что она черный хитиновый монстр. Правда в следующую секунду Теори думал, что уж лучше бы ей было семнадцать! Ибо тогда она, Дискорд ее побери, промолчала бы! -- Ну и что, что стражник! Что, теперь уже и не пони поэтому?! – Высунулась кобылка из-за его спины. – Милый, увольняйся к Дискорду, если они тут так к любви относятся. Не ожидали жеребцы подобного от кобылки семнадцати (на вид) лет. Хотя Теори удивился даже сильнее начальника, хоть и знал кто под личиной: это она его что, защищает? Вообще-то в его представлении все должно быть наоборот. -- Простите, мисс..? -- Что? – Проигнорировала намек Дазлинг. – То что вы начальник не дает вам права вмешиваться в личную жизнь подчиненных. Теори захотелось провалиться сквозь землю. Или хотя бы пол второго этажа. Она же сейчас такое может подполковнику наговорить… а если тот при этом заметит несоответствие характера возрасту? Да что с ней сегодня, что чейнджлинг не обращает внимания на возможность раскрытия ее личины? И ему еще проблем добавит… вот что он будет делать, если ее поведут в камеру: остаться в стороне ведь не сможет, но и фраза «она же безобидна и не желает нам зла!» применительно к чейнджлингу звучит как направление к психиатору. -- Шеф, прошу меня простить, я позже все объясню. – Решительно говорит Теори, кажется прерывая уже готовые сорваться с языка кобылки слова, снова хватает ее под копыто и ведет в обратную сторону, на выход из управления, запоздало понимая, что именно так с самого начала и стоило поступить. На удивление жеребца, чейнджлинг снова покорно последовала за ним, несмотря на то, что во все их встречи упорно отказывалась принимать его защиту. И так уж получалось, что именно она в результате вытаскивала из сложных ситуаций самого стражника. Но как будто Теори это волнует! Если она не привыкла чтобы ее защищали, это не значит, что она в защите не нуждается, а у жеребца, уж простите, характер такой: он ее все равно защитит, не особо спрашивая ее на то позволения. По крайней мере попытается. Даже если она чейнджлинг, она все равно остается кобылкой. По крайней мере для него. Почти вылетев на улицу (старательно игнорируя взгляд и усмешку дежурного и безуспешно пытаясь не покраснеть ушами), Теори стремительно завернул за угол соседнего дома и снова развернул кобылку к себе, едва не прижимая ее к стенке (в прямом смысле слов, к сожалению). -- Ты хоть понимаешь, что алиби Дазлинг Стар можно проверить? И что я скажу, когда выяснится, что она сегодня была не здесь? «Здесь.» - Подумала Дазлинг. Это в школе она не появлялась уже сколько дней. Она как раз потому и использовала «свою» внешность, что ее нельзя «проверить», что эта личина наиболее «законна». Да и вообще, знающие ее под этой внешностью пони даже подтвердить могут, что капитан Филлинг ей весьма нравится. Ей. Слишком сосредоточившись на своих чувствах, кобылка как-то упустила нить его эмоций. Зато у нее кажется получалось передавать пони энергию любви. -- Если тебе не нравится эта внешность, я могу другую… -- Да все равно мне как ты выглядишь, я не хочу, чтобы ты больше даже близко к моей работе подходила! – Разозлился на ее внезапную непонятливость пони. До сих пор же с полуслова все схватывала! -- Почему это ты мне приказываешь? – Чейнджлинг была согласна подчиниться ему. Но не вот так сразу и не в вопросах свободы передвижений и выбора. -- Потому что ты, кажется, забыла, насколько это опасно. Дура! Зачем вообще пришла, у меня от этого только проблемы будут. Неужели не могла подождать с вопросами и завтраком пока я домой вернусь? -- Это был бы уже обед. – Буркнула в ответ кобылка. И вдруг вспомнила, зачем собственно пришла: что Теори ей не еда, или во всяком случае не только еда. – Милый, я вообще-то поговорить с тобою хотела. -- Удачное же ты выбрала место! – Возмутился жеребец, но быстро остыл. – Что-то срочное? -- Да не то чтобы очень… - Замялась Дазлинг, которой требовалось время, чтобы объяснить что и как она чувствует. И действительно это пожалуй не так чтобы и срочно… -- Тогда потом. Мне еще как-то шефу все это объяснять. -- Да что там объяснять? – Фыркнула Дазлинг. – Подумаешь, пришла к тебе на работу влюбленная кобылка: что здесь необычного? -- Что она чейнджлинг? Или что выглядит младше восемнадцати? – Как-то не воспылал энтузиазмом от таких известий стражник, взгляд желтых глаз был крайне скептическим и весьма недовольным. «Значит выгляжу. Значит чейнджлинг.» - Отчего-то вдруг Дазлинг так обидно стало… Причем даже не от слов, от выражения глаз. Слова-то, если подумать, имели под собою все основания, хотя кобылка и не понимала, чего это он так на восемнадцати годах зациклился, а вот выражение необычных желтых глаз – ей совсем не хотелось, чтобы он смотрел на нее так. Кобылка развернулась и побежала. Не объясняя причин и пытаясь сдержать непривычные ей до сих пор слезы. Чейнджлинг в очередной раз убедилась: пони до добра не доводят – совсем расклеилась. А жеребец в очередной раз уверился, что не умеет он с представительницами противоположного пола общаться. -- Я же волнуюсь за тебя, дурочка. – Тихо говорит пони в спину убегающей кобылке, уверенный, что она не услышит. И конечно даже не думает о слухе ченджилигов, благодаря которому на следующем перекрестке кобылка резко меняет курс и спешит теперь не к клубу, где живут и работают ее братья, а к дому, что принадлежит стражнику. Кобылка бежит по городу, стараясь сбежать от самой себя: сердце бухает в груди, и Дазлинг занимается самовнушением, что это именно от бега. Зачем она сбежала? Она же должна была все ему рассказать и по возможности объяснить! Но вместо этого почему-то… это на нее так новая техника передачи эмоций действует, или достаточно и любви в чистом виде? Забираясь в спальню Теори через окно, на этот раз, к слову, оставленное приоткрытым, кобылка продолжала перебирать в уме то, что собиралась сказать: так и эдак тасовала факты и выводы, думая с чего начать и пытаясь угадать, какая будет реакция. Она знала, что у стражника скоро закончится рабочая смена и, примерно к полудню, он должен вернуться домой. Вот только теперь вдруг, сидя в комнате, где буквально все пропитано его запахом – собраться с мыслями чеджилингу становилось все сложнее и сложнее. Обнаружив вдруг, после штатного возвращения со смены, у себя в спальне Дазлинг, Теори даже не очень удивился. Вернее удивился, но скорее тому что нашел ее именно в спальне, а не в гостиной. А еще выдохнул не без облегчения: признаться, все же боялся, что она снова пропадет на несколько недель без малейшего следа. И хотя ему все еще было весьма странно видеть у себя в спальне семнадцатилетнюю студентку, он вполне осознавал, что перед ним чейнджлинг. Его чейнджлинг. Не сказать, что, встретив ее здесь, пони расслабился и успокоился, но легче ему однозначно стало. Почему-то. Какой-то напряженный узел внутри вдруг развязался. И все же удивление не прошло полностью: ведь если она не накинулась на него сразу с поцелуями, то зачем пришла, что ей нужно? Не любовь (читай еда) и не секс. Но тогда что? Жеребец подошел к сидящей на кровати и весьма слабо отреагировавшей на появление хозяина дома кобылке и остановился рядом, тихо поинтересовался: -- Хей, что ты здесь делаешь? Чейнджлинг, все еще выглядящая лимонной единорожкой с карими глазами подняла на него взгляд и тяжело вздохнула, снова роняя голову и снова смотря куда-то в пол, а может и в пространство. -- Не знаю. Это было совсем не похоже на ту чейнджлинг, что он знал. Думал, что знал. Чейнджлинга. Знал ли? -- Что-то случилось? – Заволновался вдруг пони. Но ведь не далее как несколько часов назад она сказала, что это не срочно… Чейнджлинг промолчала. Хотя ответа Теори ждал достаточно долго. -- Ты пришла поговорить? Странное движение головой с ее стороны наверное должно было быть кивком, но где-то на середине превратилось в отрицание. И снова ни слова. Более того она, видимо подумав, совсем отвернулась. -- Если ты не хочешь говорить, то… знаешь, я устал и на любовные подвиги сегодня не способен, поэтому,.. -- Я… - Перебила его кобылка, заставив этим замолчать, но прежде чем продолжить, снова смолкла и даже сглотнула. Тео еще ни разу не видел ее настолько нервной. Снова играет? – Прости, я… Да, я хотела с тобой поговорить. -- Я тебя слушаю. – Присел жеребец рядом. -- Милый, ты… Теори, я… Тео… - Кобылка никак не могла подобрать слов. – Можно я посплю сегодня с тобой? – Выпалила в итоге чейнджлинг, кажется, не то, что ее мучило. -- Я же сказал, что… Шеф ему устроил не хилую головомойку, пропесочив со всем старанием, когда капитан, отослав любовницу, вернулся в свой кабинет. И это если не вспоминать, как он носился, сначала арестовывая, а потом допрашивая остатки рабовладельческого синдиката. Так что сил на активные действия в горизонтальной плоскости у него сейчас действительно не было. -- Нет, - Остановила она неправильно понявшего жеребца. – не секс. Я… могу остаться рядом? – Дазлинг наконец-то подняла на него глаза и посмотрела с такой надеждой… -- Можешь. – Пожал плечами пони. В чем вопрос и что чейнджлинга тут так волнует, стражник не понимал. И похоже кобылка увидела, что значения он этому не придает: -- Прости. Это была глупая идея. «Единорожка» встала и медленно пошла к двери. -- Подожди, я так и не понял… Если тебе некуда пойти, или ты хочешь спать здесь, то я не против, в чем проблема? -- Проблема? Конечно ты не против спать со мной, пока я выгляжу так! – Кобылка резко развернулась, по щекам ее пролегли дорожки слез. Сверкнув на Теори глазами, она воспроизвела зеленую вспышку меняя личину. Нет, не меняя, - скидывая. – Но я такая! С жесткой черной шерстью, прорехами и клыками! Монстр! Такая тебе никогда не будет нужна! Впервые в его присутствии чейнджлинг плакала. И кричала. И… была собой? Кажется. -- Прости. Я уже ухожу. – Снова взяла она себя в копыта после минутной слабости. Смахнула слезы. И опять повернулась к двери! -- Стой! Дискорд, даже по имени тебя окликнуть не могу! – Снова рассердился Теори, даже усталость отступила. Она остановилась, не донеся копыто до ручки двери. Видимо уходить чейнджлинг на самом деле все же не хотела. Жеребец с легкостью снова развернул кобылку мордочкой к себе. В уголках ее глаз все еще стояли слезы, а смотреть в эти голубые омуты без зрачка и радужки было крайне непривычно, тем сильнее, что в полумраке комнаты они еще и слабо светились (единорог как всегда даже не подумал включить в своей спальне свет). И все равно стражник наклонился к кобылке чуть ближе, чтобы поцеловать. -- Теори, нет. – Впервые воспротивилась чейнджлинг его поцелую, повернув голову, что Тео угодил губами ей в скулу. -- Неужели ты до сих пор не поняла? – Со вздохом спросил единорог, беря ее мордашку в копыта, широко улыбаясь и неодобрительно качая головой. – А еще чейнджлинг. – Взгляд желтых глаз стал снисходительным. Он сам не понял, когда это произошло, но вот сейчас… он просто не может ее отпустить, не получается спокойно смотреть как она уходит – вдруг оказалось, что он нуждается в ней. И дело тут совсем не в сексе. Еще рядом с управлением он по-хорошему не хотел ее отпускать… но там для нее было опасно. -- Признавайся, магия? – В шутку уточнил пони, вытирая снова бегущие из ее больших глаз капли влаги. Но чейнджлинг на эту шутку отреагировала несколько неадекватно. Кобылка разрыдалась пуще прежнего и снова попыталась сбежать, а когда жеребец ее опять удержал – уткнулась ему же куда-то в подмышку и провыла: -- Не-е-ет. Я честно, правда, на самом деле… Это не магия-а! Поверь мне! Пожалуйста! Не умею я такой магией… Я… у-у-у! -- Та-ак. Успокойся. Успокойся и скажи толком, что ты хочешь объяснить. (И, Дискорд, скажи мне уже свое имя!) Ох… ну-ну, тихо. Теори вздохнул, прекрасно понимая, что совершенно не умеет обращаться с плачущими кобылками. Кобылками-чейнджлингами тем более. Единорог медленно подтянул ее поближе к кровати, усаживая на спружинившую перину, но ни на секунду не отпуская. Казалось, что если он отпустит – кобылка буквально растворится в вечернем сумраке, сможет убежать и он ее не остановит. Напуганный чейнджлинг, рыдающий у него на груди, - нонсенс, если подумать. И еще некоторое время назад он бы не поверил, что такое вообще возможно. И все же сейчас он держит ее в копытах и совершенно не собирается никуда отпускать. Без объяснений так точно. -- Хей, даже если магия, мне все равно. Слышишь? – Мягко шепнул единорог, пытаясь кобылку упокоить, но понял вдруг, что как бы абсурдно сказанное не звучало – сказал он правду. Действительно – все равно – важно для него, что рядом с ней он двигается дальше, впервые за последние шесть лет, и даже если причина этих чувств магия – ну и пусть, не так важна причина, как то, что он действительно чувствует. -- Это не магия-а… - Снова прохныкала чейнджлинг, с завидным упорством на этом настаивая. -- Хорошо, верю, не магия. – Поспешил согласиться жеребец, поглаживая ее по голове. А сам задумался. И выходило, что действительно весьма маловероятно, что магия: даже когда кобылки долго не было рядом, чувства пони оставались прежними, не говоря уже о том, что он прекрасно понимал, что перед ним чейнджлинг. – В таком случае, что теперь делать будем? -- Не зна-аю-у! -- Та-ак. – Тео вздохнул. И еле подавил зевок. – Я сегодня действительно страшно устал. Предлагаю все же поспать, а все остальное обсудить утром, на свежую голову. М? -- Угу. -- Ну вот и хорошо. – Следующий зевок стражник сдерживать не стал, чем даже вызвал у кобылки смешок, хоть и переросший во всхлип. Оставалось пони только вздохнуть и перекантовать чейнджлинга поближе к изголовью кровати – спать все же надо на подушке и под одеялом, уж на это у него магических сил сегодня еще хватит. Засыпал стражник, чувствуя ее теплое дыхание на своей груди. И ни капли не волнуясь наличию рядом опасного монстра. Проснувшись, Теори был склонен думать, что все произошедшее ему приснилось. Но смятая рядом постель и знакомый запах подсказывали, что нет. Однако самой кобылки в пределах видимости не было. Оставалось только, как обычно, пойти в душ, неторопливо размышляя, и что это вчера было, и когда он увидит ее вновь, чтобы это спросить. А спустившись на кухню, Теори испытал острый приступ дежавю. В его доме хозяйничала лимонная единорожка, которая, судя по всему, лимонной единорожкой не являлась. Как же это неудобно не знать ее имени! Ну не «Дазлинг» же чейнджлинга окликать! В итоге пони так и стоял на пороге, за процессом создания на столе утреннего натюрморта наблюдая, пока кобылка сама на него внимание не обратила. «Утро» у него, конечно, как обычно после смены, началось, когда все нормальные пони уже садились ужинать, но это совершенно не помешало пони такой картинке на собственной кухне порадоваться: от этого зрелища почему-то становилось очень спокойно. От взгляда на нее? -- И чего ты ждешь? – Спросила «пони», очаровательно улыбнувшись. Жеребцу ничего не оставалось кроме как сесть за стол. Пахло вкусно. Сам-то Теори никогда умением готовить не отличался, и домашняя еда прямо со сковородки напоминала единорогу детство, когда готовила мама, или редкие визиты к любимой бабушке… дед тоже очень хорошо управлялся со сковородкой. Это было даже как-то слишком по-домашнему. Единорог хотел поговорить, но не знал, что сказать, как начать, спросить хотелось слишком многое. А для начала… -- Ты меня охмурить или подкупить вкусной едой пытаешься? -- Тебе правда нравится? – Загорелись глаза кобылки. Реакция такая Тео удивила: жеребец едва не подавился, на нее круглыми глазами глядя. -- Милый? Все хорошо? – С настолько отчетливым беспокойством в голове спросила чейнджлинг, что стражник склонен был не поверить, если бы не знал, что актриса она гораздо лучшая. -- Нет. – Честно признался он, откладывая вилку во избежание и складывая копыта перед собой. – Я ничего не понимаю. Объяснишь? – В чейнджлинга полетел колючий суровый взгляд. -- Д-да. – Опустила свои карамельные сейчас глаза она, замявшись. Явно попыталась изобразить из себя невинность… и, наверное впервые, у нее это не получилось. На помещение опустилась немного нервная тишина: Теори рассматривал свою визави и по-хорошему не хотел верить глазам – она вела себя слишком странно. Даже для нее. Тем более для нее. -- Милый я… дело в том что… ну, понимаешь… Теори еще и брови удивленно вздернул: до сих пор она как-то за словом в карман не лезла. Да что с ней, не заболела случаем? Этот вопрос он, нервно усмехнувшись, и озвучил. И вдруг получил ответ. -- Да. Заболела. И для чейнджлинга эта болезнь смертельна. -- Та-ак. – Жеребец не выдержал, резко встал и заходил по комнате. – И что же это за недуг? Давно? Уверена, что лекарства нет? -- Есть. – Вздохнула кобылка. – Вчера мне рассказали, что есть. -- Вот видишь. И, что это за лекарство, сложное? -- Ты… правда не хочешь, чтобы со мной что-то случилось? – Наконец-то подняла на него взгляд кобылка, перестав стрелять глазами исподтишка, глаза эти были полны надежды. -- Конечно. – Даже остановил свой марафон по комнате стражник. -- Милый, я люблю тебя! – «Осчастливила» его кобылка. -- Я знаю. Так что там за лекарство? Чейнджлинг хихикнула: -- Ты не понял. Это как раз болезнь. Пони пряданул ушами и чейнджлинг пояснила: -- Мы питаемся от вашей любви, но сами не любим. Раньше я думала, что совсем. Оказалось, что на самом деле мы способны любить, только раз-любить – уже нет. Если чейнджлинг влюбляется, то раз в жизни и, ко всему прочему, становится невосприимчив к чувствам других пони. Кроме того, кого любит. Это медленная смерть от голода. Теори вдруг понял, что это была не фигура речи и она не шутила. Та-ак. -- Та-ак. И что дальше? Ты там что-то говорила про лекарство… -- Хах. А дальше все зависит от тебя. – Голос кобылки немного дрожал: казалось, она так и не решила радоваться ей следует или грустить. – Любишь – выживу, нет – значит умру. – Сказано было так просто… жеребец понял, что со своей предполагаемой смертью кобылка уже смирилась. И от этого стало страшно. Тео потряс головой: мыслей было слишком много. -- А сама ты не чувствуешь? -- Вы, пони, слишком влюбчивы. – Пожала чейнджлинг плечами. – Для вас это чувство почти ничего не значит: вы щедро дарите свою любовь когда все хорошо, но встречая проблемы… вам легче разлюбить и забыть, чем эти трудности преодолевать. Тем более, что я чейнджлинг. -- Какое у тебя нелестное, оказывается, обо мне мнение. – Буркнул Теори. – И вот еще вопрос: а сколько это продлится, если я от одних поцелуев в обморок падаю? -- Вот. Не понимаю: как пони могут разложить любовь по полочкам и рационализировать, тогда как… наверное, я все-таки чувствую как-то иначе. Логике это «иначе» не поддается. – Она вздохнула и посмотрела в окно. Куда угодно, только не в его желтые глаза. – А в обморок ты уже не падаешь. Тебе вообще с моей стороны теперь ничего не грозит. Дазлинг грустно вздохнула, сосредоточилась и видимо засветила рог. Теори ощутил немотивированный приток сил. Понял. Снова внимательно на нее посмотрел: «единорожка» хмурилась и, казалось, пыталась сдержать слезы. Видеть ее в таком состоянии жеребцу не хотелось. Он ее любит. Выходило, что это именно так. Хотя понимая это, признавая сие как факт, пони не хотел в это верить. И кажется уже довольно продолжительное время – он просто гнал от себя эту мысль, таким образом сформулированную. Эта любовь была не такой, как та, что он испытывал раньше… но это несомненно была именно любовь. И сытый чейнджлинг ему в доказательство. К тому же, чувствует он действительно иначе, а вот хочет – точно так же: хочет быть рядом с ней, хочет чтобы она улыбалась, хочет чтобы эта улыбка предназначалась ему, и хочет эту улыбку защитить вместе с ее обладательницей, и саму ее тоже – хочет. Теори обошел кобылку сзади и осторожно обнял. Она не дернулась, но и не расслабилась, напряжение не ушло. Тогда жеребец сжал ее чуть крепче и шепнул на лимонное ушко: -- Переезжай ко мне. Вот теперь она дернулась – попыталась развернуться, посмотреть ему в глаза. -- Т-ты серьезно? -- Серьезно. Будем тебя лечить. Не волнуйся, уж одного чейнджлинга я как-нибудь прокормлю. Я, в конце концов, теперь ответственность за тебя чувствую. -- Милый, так это не работает. Ответственность это не то чувство, которое… -- Но оно не исключает любовь. – Перебил Теори. – Не волнуйся, я это понимаю. Я не знаю во что все это выльется, но хотя бы попробовать мы просто обязаны. -- Ты не против? – Не могла поверить кобылка. -- Я этого хочу.