Замена

Проснувшись раньше Теори, Дазлинг не спешила вставать с кровати. Кобылка не так давно осознала, насколько ей нравится наблюдать за спящим мужем. Казалось бы: ничего особенно, просто лежит и смотрит на пони, которого видит каждый день сотню раз в день, но все же… почему-то именно в таком положении ее накрывал какой-то нобъяснимый приступ всепоглощающей нежности. И Дазлинг неизбежно пыталась вспомнить: всегда ли ее Тео был таким симпатичным, когда спит? И начинала жалеть, что рабочие графики у них совпадают не всегда. Полноценно питающемуся чейнджлингу требуется меньше часов сна, ведь отдых необходим лишь сознанию, но не телу. И все же Дазлинг находила немало удовольствия в том, чтобы действительно спать в супружеской кровати. И просыпаться. Причиной тому, разумеется, был Теори. Его крепкие объятья, нежные прикосновения губ и, незнакомый пони, но такой притягательный для чейнджилинга запах любви. Впрочем, частенько, стоило жеребцу проснуться, появлялся и запах желания. Против Дазлинг, даже поутру, ничего не имела. Утренний секс в свое время оказался для чейнджилинга едва ли не сюрпризом. Несомненно приятным, но очень неожиданным. Она тогда только начинала приспосабливаться к жизни в обществе пони, привыкать, что нет необходимости постоянно охотиться, что можно доверять и полагаться на кого-то кроме братьев, - и вдруг на нее обрушились приятные дополнения. Не ограничившиеся объятиями и поцелуями. Вот и этим утром, на границе сна жеребец потянулся и, нащупав Дазлинг, притянул любимую к себе. Кобылка улыбнулась, наклонила голову и аккуратно подула Теори на ушко, ероша дыханием шерстку и гриву. Единорог дернул ухом и промычал что-то невнятное. Глаза, а вернее один невероятно желтый глаз с расширенным в полутьме зрачком, он открыл, только когда кобылка прошлась по его ушной раковине язычком и зубками. Движения его копыт стали увереннее и активнее, но только единорог хотел перейти к более конкретным действиям, Дазлинг вывернулась и вскочила с кровати, лукаво ухмыляясь. -- Дис уже проснулся. – Пояснила паршивка и провокаторша на недоуменный взгляд, дернув левым ухом в качестве определения источника информации. Приподнявшийся было Теори со стоном рухнул назад, распластавшись на кровати. Дазлинг махнула хвостом, направляясь в ванную. О да, жеребенок доставил им некоторые неудобства в плане интима. Ну не при малыше же, в самом деле, подобным заниматься! А у Теори жена (причем не просто жена, а жена любимая) – чейнджилинг – существо, буквально пропитанное сексуальностью, существо, для которого любовь (во всех ее проявлениях) – неотъемлемая часть жизни; да и ему самому этого хочется, ему это нужно. Особенно когда такая кобылка рядом! Жеребец уже хотел подняться и пойти попытаться все-таки соблазнить жену, как она сама вернулась с совершенно испуганным видом. Взгляд ее метнулся по комнате, но зацепился за Теори, которого кобылка тут же схватила за копыто, буквально стянула с кровати, протащила за собой по коридору и втолкнула в ванную, после чего зашла сама и заперла за ними дверь. Не обращая внимания на крайне удивленный взгляд, по-прежнему молча, прошла мимо любимого и, развернувшись боком, взглянула в зеркало. Выражение мордочки стало еще более испуганным. -- Милый… - Прошептала кобылка, едва не сорвавшись на последнем слоге на подвывание. – Посмотри, пожалуйста, на мой круп и скажи, что ты видишь. Единорог недоуменно моргнул (видимо это будет эмоция дня, раз уж с самого утра началось), но куда просили посмотрел. И даже потрогал. А затем и поцеловал. -- Я вижу очень соблазнительный большой… -- Милый, аш! – Легонько хлестнула его Дазлинг кончиком хвоста по морде. Но хотя бы больше не была столь испуганной – Теори улыбнулся. -- Ну а что ты хочешь, чтобы я там увидел? Тем более утром после такого пробуждения. – Жеребец снова со значением посмотрел на то место, откуда у кобылки рос хвост. -- Кьютимарку, Тео, кью-ти-ма-рку! – Не дала ему отвлечься Дазлинг, снова чуть разворачиваясь дабы муж не воплотил свои желания в реальность (по крайней мере не раньше, чем она во всем разберется). Желтые глаза в очередной раз посмотрели в карие без понимания. Чейнджлинг требовательно указала взглядом и даже кивком все туда же, на свой круп. Единорог закатил глаза, но все же снова посмотрел. На сей раз стараясь игнорировать очевидные позывы души и организма. Ничего нового не увидел, но выводы сделал. -- Та-ак, то есть ты только сейчас заметила, и это не нормально? -- Что?! -- Да не уж то: я заметил что-то, чего не увидела ты! – Самодовольно улыбнулся стражник разведчице. -- Только потому, что ты на мой круп смотришь куда чаще, чем я сама! – Заступилась за свою профпригодность чейнджлинг. – Милый, колись! Пытать буду! -- Можешь приступать. – Легко разрешил единорог, прекрасно представляющий себе ее методы «пыток» и уже успокоившийся, что никакого ЧП на самом деле не произошло. -- Теори! – Подскочила кобылка, пораженная коварством пони в самое сердце. – Будешь спать на диване в гостиной! – Сменила она тактику. -- И кто не выдержит первым и приползет ко мне под бок? -- Ну милый… - И хорошо отработанный умоляющий карий взгляд снизу вверх. Которому Теори не может сопротивляться, даже зная всю подоплеку. -- Любимая, ты уже вторую неделю с такой меткой ходишь. – Выдохнул жеребец, сдаваясь. – И думалось мне, что это нормально. -- Нормально? С каких это пор произвольное изменение кьютимарки – это для пони нормально?! -- Ну, ты же не совсем… пони. – Пожал плечами единорог, снова посмотрев на обсуждаемый предмет. Он действительно где-то на прошлой неделе, днем, за обедом-завтраком, когда у них в очередной раз не совпали смены… да, в четверг значит, заметил, что на крупе его кобылки в кругу расходящихся лучиков красуется не звезда, как было до сих пор, а желтое сердечко, над которым появилась дуга того же цвета. -- Вот именно! А если кто заметит?! -- Дазл, успокойся, уже не заметили. Желтое на лимонном. -- Уверен? – С надеждой в карамельных глазах. -- Уверен, что им нечего на твой круп пялиться. – С угрозой в адрес неведомых «их» (скорее всего в мордах коллег представленных) ответил Теори. Дазлинг наконец-то улыбнулась и позволила себе чуть расслабиться. -- И все-таки, как ты думаешь, почему? -- Надо все же повесить в спальне пару зеркал. Говорят, это обостряет ощущения. – Невпопад ответил Теори. -- Это ты к чему? – Поинтересовалась кобылка, все еще придирчиво рассматривая свою кьютимарку в зеркало. -- А ты скинь личину. На сей раз недоуменным был взгляд Дазлинг. Впрочем, дверь была закрыта, а тут были только они двое, так что характерную зеленую вспышку, прошедшуюся по ее телу волной изменений, кобылка воспроизвела и, повинуясь взгляду мужа, посмотрела на себя в зеркало. И удивлению ее не было предела. Последние пару лет чейнджлинг принимала свой истинный облик только за-ради здоровья и ролевых секс-игр, то есть в их с Теори спальне, а там зеркал действительно не было, и теперь, увидев настоящую себя в большом зеркале и при ярком свете, кобылка едва не выпала из реальности. Начать следует, пожалуй, с того, что бросилось в глаза: вместо ровного черного цвета короткой шерстки, теперь копытца Дазлинг имели легкий золотистый оттенок, но что важнее: затянулись прорехи на этих копытах, хоть и не до конца, но… та же ситуация наблюдалась и на крыльях: дыры значительно уменьшились, - уж свои-то прорехи кобылка знала. До сих пор знала, теперь уже, очевидно, нет. (Они что, со временем совсем исчезнут?!) Так же новый цвет обнаружился и в радужке глаз: тонкая светло-коричневая окаемка, но ее не должно было быть в голубых омутах глаз нормального чейнджлинга. Правда нормальным чейнджлингом Дазлинг не была с тех самых пор как влюбилась, но с чего бы вдруг такие последствия? Хвост кобылки, которым она нервно хлестнула себя по боку, тоже изменился: стал заметно длиннее и самовольно обзавелся золотой полосой чуть светлее и ярче нового оттенка копыт. Хорошо хоть клыки не выпали! -- Т-тож-же… тоже с прошлой недели? – Рассматривая себя во все свои немаленькие, да еще и расширенные от удивления, глаза, поинтересовалась у Теори кобылка. -- Действительно не замечала? – Позволил себе удивиться пони. Он тоже ее сейчас рассматривал. И ему определенно нравилось то, что он видел. – Нет. Понемногу уже… да прилично, чуть ли не с рождения Диса. А может и раньше, ты же почти год личину из-за беременности не сбрасывала. -- Так может… в этом и дело? – Ухватилась за удобоваримое объяснение чейнджлинг, осторожно трогая языком клыки (точно выпадать не собираются?). -- Ты меня спрашиваешь? – Привычный скептический взгляд желтых глаз с суженным зрачком. Это успокаивало. Вот только додумать эту мысль кобылке не дал раздавшийся из-за двери требовательный голос: -- Ма-ам? Па-ап? Вы там еще долго? Мы завтракать сегодня будем? -- Секунду! – Отозвалась Дазлинг, снова воспроизводя зеленую вспышку изменений. Единорожка с лимонной шерсткой снова бросает быстрый взгляд в зеркало, но так и не видит там то, что хочет, что там должно отражаться, что отражалось еще две недели назад. Волновалась она столь сильно, что Теори понял: сейчас она возьмет себя ради сына в копыта, а потом ему придется кобылку успокаивать. Впрочем, против жеребец нечего не имел: в таких случаях его методы успокаивания подозрительно похожи на ее методы пыток. И действительно, мелькнувшее разочарование и волнение кобылка профессионально-быстро прячет, открывая дверь уже с искренней нежной улыбкой. И с тем же выражением морды загоняет в ванную уже сына. -- Доброе утро. Давай, быстро умывайся, и спускайтесь с папой вниз, поможете мне с салатом. Шанс прояснить причины изменений выпал Дазлинг только через пару недель. И то, чтобы этот шанс реализовать, кобылке понадобилось энное количество сил. Моральных. Но все же отступать упрямая кобылка не привыкла, и уже войдя в дом братьев (как обычно через заднюю дверь и не под «своей» личиной), не могла повернуть назад. Но стояла в нерешительности все же много дольше необходимого. -- Господин капрал, подождите! – Набравшись наконец смелости, переступила через себя кобылка. Страх перед каменным капралом сформировался еще в период обучения в Улье, так что то, что сейчас авантюристка-Дазлинг легко могла провоцировать самых опасных пони, совершенно не помогало ей справиться со страхом перед, объективно неопасным для нее, братом. -- Сестра. – Не то поздоровался, но то поинтересовался, что ей нужно. – Здравствуй. -- Мы… не могли бы пройти в одну из комнат? Она хотела начать разговор иначе, но все слова и фразы как-то разом вылетели из головы. Да и мог ли «smalltalk» помочь с этим конкретным капралом? Скорее уж сделать хуже, заставив чейнджлинг почувствовать себя еще неуютнее. А капрал тем временем спокойно кивнул и развернулся от выхода в сторону гостиных и спален. Он прилетал сюда примерно раз в месяц со специальными курьерскими доставками лично от самой Королевы. Дазлинг уже знала (сплетни, они и среди чейнджлингов сплетни), что подчиняется брат теперь только Ее Величеству, слышит только Ее Зов и служит курьером (почтовая кьютимарка в кассу), числясь в запасе основной армии. Закрыв за собою дверь, кобылка снова взглянула на брата и еле подавила желание сбежать. И то, наверное, только потому, что приросла к полу. Он умудрился одним взглядом спросить «О чем ты хотела поговорить?» и послать со всеми вопросами куда подальше, буквально утопив в холодной проруби презрения. Молчание затягивалось, ибо язык кобылки также прирос к нёбу: такого вымораживающего страха, не имеющего ничего общего с привычными адреналином и азартом, она давно не испытывала. В итоге, заждавшись, стоящий перед Дазлинг «пегас» даже крыльями дернул. Привычного и понятного для любого чейнджлинга звука не получилось, но тем не менее сработало: кобылка отмерла: -- Я… Господин капрал, я… изменяюсь. В том смысле, что… изменяюсь! Дазлинг поняла, что объяснить сейчас что-либо внятно она все равно вряд ли сможет, и скинула личину, посмотрев на брата с надеждой, что он все поймет. -- Это нормально. – Кажется, едва глянув на сестру, спокойно ответил жеребец. И только Дазлинг собиралась опять пересилить себя, чтобы попросить объяснить, а то и доказать, хоть что-нибудь: на чем-то же уверенность его слов (хоть это и обычное для него состояние) должна основываться, - как он сам скинул личину. И кобылке пришлось ловить свою нижнюю челюсть в районе пола. Он выглядел совершенно не так, как она его помнила. Перед ним и раньше хотелось вытянуться по стойке смирно и признаться во всех несуществующих грехах разом, теперь же ощущение только усилилось. Каменный капрал как всегда стоял, будто проглотив табуретку, только теперь он стал значительно выше, прорехи на его копытах затянулись полностью, как и на крыльях: они стали ровными, блестящими и даже обзавелись маленькими (пока?) надкрылками, а еще, кажется, он стал светлее. Дазлинг пыталась провести аналогии с собственными изменениями, но на ее копытах все еще были прорехи и выемки, а цвет изменился хоть и значительно, но не всей шерсти, хвост стал длиннее, чего у брата не наблюдалось, зато ее крылья все еще были узнаваемы, а вот глаза... Капрал, вообще-то, если вспомнить, никогда не был действительно черным, только темно-темно серым… но, возможно, это время и свет играют с восприятием кобылки, ибо и глаза стоящего напротив чейнджлинга ей сейчас кажутся синее, чем раньше. И все же изменения были очевидны. -- Вы… знаете, почему? -- Ты начала делить любовь. – Четкий, ровный, спокойный ответ. Ни разу не проясняющий ситуацию. Дазлинг пришла к выводу, что еще немного и она либо сбежит, либо ударит. Но пока кобылка только снова надела личину, села на круп и опустила носик и взгляд к полу. -- Кьютимарка тоже «нормально»? -- На постоянном образе. -- Ничего не поняла. – Вздохнула чейнджлинг, уже проклиная свое желание все-таки докопаться до правды. Пони до добра не доводят. Особенно пони-стражники. Если поверить в то, что каменный капрал может тяжело вздыхать, то он, вероятно, подумал о том же самом. Во всяком случае, именно эту теорию подтверждало прозвучавшее далее: -- Сестра, ты начала меняться, потому что начала делить любовь. Энергия по твоему телу стала двигаться иначе, стала более многогранной и сильной. Ты сейчас любишь не только своего стражника, но и жеребенка. К нам, братьям, ты сейчас относишься иначе чем раньше, к знакомым-пони тоже. Ты этого не понимаешь, твой организм реагирует. -- Вы… тоже? – Единственное, что смогла выдавить Дазлинг. Она поверить не могла, что эта глыба льда, которую она до сих пор именует братом, так же как она, позволил себе больше личных чувств. Она знала, что он влюблен, видела его «брата», но поверить, даже увидев, так до конца и не могла. С другой стороны, вот в изменение собственных чувств поверилось легко. Сейчас, когда однажды она уже поверила, что способна любить, понять, что способна любить не только Теори, оказалось совсем несложно. Тем более, что в сыне она действительно души не чаяла. А раз изменения коснулись и чейнджлинга-самца, значит дело точно не в беременности: даже принимая образ противоположного пола, перевертыши не способны воспроизвести функционирующие в полной мере половые органы. -- Так точно. – Через паузу, и голос был еще более отстраненным, чем всегда. Дазлинг улыбнулась почти против воли: хоть что-то да не меняется. Это однозначно успокаивало.