Стоит только захотеть

Джайна и Боромир в сопровождении Ордрика и еще двух воинов выехали из лагеря с рассветом. Долгая однообразная дорога по равнине к полудню начала медленный подъем. Впереди встала цепь гор, у их подножия на зеленом холме раскинулся город-крепость – царственный Эдорас. Золотая крыша дворца, что стоял на вершине холма, блестела на солнце и манила к себе. Город был защищен рвом и высокой стеной, из-за которой виднелись крыши деревянных домов и улицы, бегущие к вершине, к Золотому Чертогу. Туда же направили своих лошадей и Джайна с Боромиром. Двое воинов покинули их у городских ворот, Ордрик же проводил до входа во дворец. На улицах было не протолкнуться – все куда-то спешили, из конюшен выводили лошадей, то тут, то там вспыхивали солнечные зайчики, отраженные от начищенных шлемов. – Я только что узнал последние новости, – возбужденно объяснил это столпотворение Ордрик, быстро переговоривший со стражником у ворот. – Конунг Теоден собирает войско на защиту Хельмовой Пади! Говорят, раньше чары закрывали от него опасность, идущую из Изенгарда, но нынче пелена спала. Видно, будет большая битва, и сам конунг поведет нас к победе. И все это благодаря вашим друзьям! Подробностей не знаю, но с теми тремя, о которых вчера говорил Беохир, четвертым явился чародей Гэндальф. В Хельм выступаем уже сегодня. Преодолев сутолоку улиц, они наконец подошли к Медусельду, дворцу конунга Теодена. Там Ордрик простился с Боромиром и Джайной. – Великую надежду принес ваш приезд в Рохан накануне войны, – сказал он Боромиру. – Если сам военачальник Гондора встанет в ряды рохиррим, мы одолеем любого врага. Боромир поклоном поблагодарил воина за учтивость, и Ордрик с улыбкой повернулся к Джайне: – Я буду с теплом вспоминать нашу встречу, госпожа. Джайна скопировала поклон Боромира и помахала Ордрику рукой, когда он развернулся и пошел обратно к городским воротам. – Я тебя очень прошу, – холодно, не глядя на Джайну, произнес Боромир, когда они вошли в сумрачные залы дворца, – будь сдержанней. – Угу, – промычала она, с любопытством крутя головой и разглядывая открывшееся великолепие. Цветной мозаичный пол, резные позолоченные колонны и живописные гобелены с изображениями каких-то воинов были достойны подробного изучения, но Боромир шел вперед так быстро, что Джайне порой приходилось едва ли не бежать, чтобы поспеть за его широким шагом. С самого утра он был явно не в духе. Джайна подозревала, что виной тому ее вчерашний тост, но никак не могла понять, что в нем было такого ужасного. Ее только расстраивало, что они с Боромиром, похоже, вновь ни с того ни с сего возвращаются к прежним колючим отношениям. И хотя первой идти на примирение она не собиралась, не считая себя виноватой, все же старалась больше не злить Боромира. Длинный коридор закончился просторным залом. В дальнем его конце на возвышении стоял золоченый трон («Дорого-богато», – одобрила Джайна), на котором восседал, видимо, Теоден – седовласый, но крепкий еще мужчина с внимательным острым взглядом. Его голову венчал тонкий золотой обруч, украшенный спереди сияющим, явно драгоценным камнем. Перед троном стоял длинный стол, заставленный блюдами с едой и кувшинами. За столом сидели пятеро – Арагорн, Леголас, Гимли, Гэндальф и какой-то светловолосый статный красавец, чертами лица похожий на Теодена. Они были увлечены беседой и не сразу заметили прибывших. Джайна несмело улыбнулась друзьям, изо всех сих стараясь быть сдержанней и боясь выказать слишком бурную радость, и вновь перевела взгляд на трон. Рядом с конунгом стояла высокая светловолосая девушка в белом платье. Джайна сразу поняла, что это Эовин. Царственная осанка и прямой смелый взгляд не могли принадлежать простой служанке, да и платье, несмотря на внешнюю простоту, было украшено серебром и драгоценными камнями. «У них тут в Средиземье не только эльфийки красивые», – завистливо вздохнула Джайна, не в силах оторвать взгляд от длинных золотых кос царевны, ее строгого, но прекрасного лица. Боромир, видимо, подумал примерно о том же, потому что после приветствия, адресованного Теодену, обратился к Эовин: – Издалека видно золотое сияние Медусельда, но не каждому выпадает счастье лицезреть главную драгоценность Рохана – золотые волосы царевны Эовин. «Вот гад! Меня, значит, ругал за тост, а сам!..» – внутренне вскипела Джайна, наблюдая, как на серьезном лице Эовин появляется мягкая приветливая улыбка. Но какие бы мысли ни вертелись в голове Джайны, она лишь повторяла за Боромиром обязательные слова приветствия и поклоны. Гондорец, едва вошел во дворец, преобразился из грязного путника в знатного вельможу. С конунгом он разговаривал на равных, и это было одновременно странно и естественно. Джайне казалось, что Боромир даже стал выше ростом с тех пор, как они переступили порог Золотого Чертога. Она же наоборот, чувствовала робость под изучающим взглядом старика и пыталась стать еще менее заметной. Впрочем, взгляд конунга не был суров. Когда Боромир представил Джайну Теодену, тот произнес торжественно: – Дева-воительница, спасшая жизнь Боромира, сына наместника Гондора, ты всегда будешь желанной гостьей в моем дворце. – Благодарю тебя, повелитель, – в тон ему ответила Джайна. – Это большая честь. И зыркнула на Боромира, пытаясь по его лицу понять, не сморозила ли какой глупости. Он еле заметно кивнул. – Что ж, не стану мучать вас церемониями, – произнес Теоден. – Садитесь за стол и разделите с нами этот скромный обед. Сегодня я веду войско на защиту Хельмовой Пади. Встанешь ли ты в один строй со мной, Боромир? Гондорец еще отвечал Теодену, а Джайна уже спешила к лавке, на которой сидели Хранители. Наказ Боромира все еще сдерживал ее, поэтому она не решилась даже обнять их. Остановилась напротив стола с радостной улыбкой. Арагорн первым вскочил и крепко стиснул руки Джайны и подошедшего следом Боромира. – Какое облегчение видеть вас живыми и невредимыми. Сердце мое разрывалось все эти дни: часть его тянулась вслед за хоббитами, а часть оставалась с вами. Джайна, как твои раны? – Цветут и пахнут. То есть… все хорошо, Арагорн. Джайна перевела взгляд на Гэндальфа. Хоть она и знала из книги о том, что он возродится, а все-таки не понимала, как такое возможно, и в глубине души боялась, что этого не произойдет. Высокий крепкий старик остался прежним, но одновременно с тем изменился до неузнаваемости. Под серым плащом угадывались белые одежды, волосы из тускло-седых стали белоснежными, проницательные глаза светились новой силой и мудростью. Маг дружески кивнул Джайне: – Вижу, ты сильно выросла с нашей последней встречи. И наконец выполнила то, что задумала на Совете у Элронда. Странные времена настали: слабейшие из нас взваливают на плечи неподъемные ноши и выдерживают их вес. – Хватит их разговорами кормить, – сказал Гимли, освобождая место на лавке рядом с собой. – Смотрите, как малышка Джайна исхудала. А ну-ка, садись, я добуду тебе окорок посочнее. Джайна уселась между Гимли и Леголасом, и только сейчас решилась прямо посмотреть на эльфа. Ей почему-то казалось, что после ее чудесного спасения между ними должно что-то измениться. Но он лишь ласково взглянул на Джайну и сказал: – Если бы я не знал, что за вами уже выслали лошадей, то сам отправился бы на поиски. Впрочем, сердце подсказывало, что с тобой все в порядке. – Вот как? – только и смогла выдавить из себя Джайна. Она никак не могла привыкнуть к манере Леголаса говорить такие трогательные слова без задней мысли. – А ты Эомер? – обратилась она через голову Гимли к высокому молодому блондину. Он улыбнулся в ответ: – С тех пор, как Арагорн рассказал о юной бесстрашной ведьме, что путешествовала с ним несколько месяцев, я ждал этой встречи. – Ну и как я тебе? – спросила Джайна и тут же прикусила язык. Ну вот, опять она перешла черту приличия. Пока Эомер отвечал нечто вежливое, Джайна искоса взглянула через стол на Боромира, желая проверить, слышал ли он ее последние слова. Но гондорцу было не до Джайны: он о чем-то увлеченно беседовал с Арагорном, а взгляд его то и дело устремлялся на Эовин, которая все так же стояла рядом с Теоденом и прислуживала ему. Не понравился Джайне этот взгляд: был он каким-то… слишком мужским. Не понравилось Джайне и то, что сердце ее кольнула ревность. «Зато теперь я точно знаю, что он в меня не влюблен. Вон как зыркает на царевну – того и гляди платье на ней спалит. На меня он так не смотрит», – Джайна пыталась обрадоваться этому, но получалось почему-то плохо. Самооценка мгновенно рухнула в район подметок. Теперь ей вообще казалось верхом самоуверенности считать, что она могла по-женски привлечь Боромира. Эомер уже второй раз повторил какой-то вопрос, и Джайна очнулась от своих мыслей. – Прости, господин, я так устала, что начинаю забываться, – произнесла она извиняющимся тоном. – Что ты спросил? – Спросил, нравится ли тебе в Эдорасе, – терпеливо повторил Эомер. – Очень! – честно ответила Джайна. – Особенно мне нравится, что я сижу за столом и под крышей. Кажется, ни одного дня больше не выдержала бы в открытой степи. Этот вечный ветер… Какое же счастье быть в городе, а тем более во дворце, а тем более – в таком! – Почему же лицо твое печально? – тихо спросил Леголас. Джайна выдавила из себя улыбку: – Как не грустить, когда Гимли обещал угостить самым сочным окорочком, а передо мной лежит явно лишь второй по сочности. Гимли серьезно воспринял жалобу Джайны и решительно притянул к себе блюдо, наполненное мясом. – Подожди-подожди, малышка, я исправлюсь! – Драгоценнейший гном, я же пошутила, – Джайна обняла Гимли, чувствуя, что грусть и не думает уходить, и досадуя на ее причину. Через минуту, справившись с собой, она вновь взглянула на Боромира и встретила его взгляд – очень серьезный, тяжелый и печальный. После трапезы зал опустел, и лишь шестеро Хранителей оставались сидеть за столом и беседовать. Уже было решено, что Джайна не продолжит путь с остальными, до конца войны останется в Рохане. Остальные пятеро присоединятся к войску Теодена и отправятся защищать Хельмову Падь от наступающих полчищ Сарумана, а после направятся в Гондор, чей противник сильнее и страшнее, чем маг-предатель. Когда все планы были обговорены, беседа перешла в расслабленное русло. – Быть может, я сошел с ума, но последнее время меня все чаще посещают мысли о том, чем я займусь после войны, – произнес Гимли, раскуривая трубку. – И чем же? – спросил Леголас. – В том-то и проблема, – притворно вздохнул Гимли, – что никак не могу придумать. Просто мне кажется, что мало будет просто вернуться к прежней жизни. – Понимаю, о чем ты, – кивнул Леголас. – После всех наших путешествий, которые к тому же еще и не закончились, я не могу представить, что просто вернусь домой и продолжу жизнь с того места, на котором ее прервала война. – А у меня и вовсе все изменится, – сказал Боромир. – Теперь мне не грозит стать наместником Гондора, а значит, я волен выбирать свою судьбу. – Если я стану правителем Гондора, ты не потеряешь ни одной из своих привилегий, – сказал Арагорн. – Но все же, чего бы тебе хотелось от мирной жизни? – Честно говоря, сейчас я с удовольствием думаю о том, что можно было бы обзавестись семьей. – Ого! – усмехнулся Гимли. – Хороший план. – Никогда раньше серьезно не думал о том, что могу погибнуть в бою. А неделю назад пришлось задуматься. И я представил, что осталось бы в мире после меня, долго ли бы меня помнили и что помнили? – Боромир помолчал, будто вновь прикидывая, что же после него останется, и закончил: – Я будто прозрел, осознав, какое счастье может подарить семья. Жена и дети раньше виделись мне обузой, оковами. Лишь теперь я начинаю понимать, что семья делает человека и сильнее, и счастливее, и как-то полнее что ли. – Ты входишь в пору зрелости, – сказал Арагорн. – У меня, правда, отношение к семье поменялось после… одной встречи. Тебя же заставила повзрослеть близость смерти. А я про себя ничего загадывать не буду. Хорошо, что вы так оптимистично смотрите в будущее – я так не могу. Джайна, а у тебя какие планы? Джайна… Где она? Только что же здесь сидела.