Стоит только захотеть

Леголас успел подхватить Джайну у самой земли. Мертвенно бледное лицо ее, казалось, тускло светилось в наступивших сумерках. Эовин, взглянув на Джайну, невольно ахнула, но тут же взяла себя в руки и крикнула повелительно: – Расступитесь. Сквозь узкий коридор в толпе царевна провела Леголаса с его бесчувственной ношей в комнату Джайны. – Прошу, господин, побудь с ней пока, а я позову лекаря, – сказала она и ушла, не дожидаясь ответа. Леголас опустил Джайну на кровать, прикрыл ее пледом, бесшумно вышел и сел на пол, облокотившись спиной о стену и устало вытянув ноги в пыльных сапогах. «Бедное дитя, – думал Леголас. – Не нужно быть лекарем, чтобы понять причину обморока. Как сильно она должна была любить Боромира... Пойти в столь опасный поход, чтобы спасти его едва ли не ценой собственной жизни, и так скоро потерять его. Страшный удар! И все же это странно: Боромир с первых дней мучил Джайну подозрениями, и она ему, казалось, платила искренней неприязнью. Как на этой почве могла зародиться любовь? Я вот всегда был к ней добр, но заслужил лишь дружбу». Леголас тут же устыдился своих мыслей. Как можно упрекать мертвеца в том, что он не был достоин любви? Царевич из Лихолесья достаточно пожил, чтобы знать: этому чувству не подвластны ни логика, ни правила. «К тому же, – сам себе возразил Леголас, – Джайна вызвалась в Хранители еще до того, как Боромир впервые выказал ей свое недоверие. Так что либо она полюбила его раньше, либо стала Хранителем вовсе не из-за любви». Пришел лекарь. Быстро осмотрел Джайну и сказал, выходя в коридор: – Всего лишь обморок. Она еще не оправилась от ранений, и теперь хватило малейшего потрясения, чтобы слабость вернулась. Нужны не лекарства, а долгий отдых. Хорошо бы ей выспаться. Если она проснется и будет беспокойно себя вести, дайте это. Он порылся в сумке и протянул Леголасу небольшой флакон с травяным настоем, а затем ушел. – Теперь я еще и сиделка, – вздохнул эльф, занимая прежнее положение у двери. Он прикрыл глаза, оперся затылком о стену и попытался уснуть. Ему самому не помешал бы отдых. Позади долгая дорога, впереди – она же. Быть может, сегодняшняя ночь – последняя мирная и безопасная на долгие недели вперед. Завтра утром Арагорн поведет свой небольшой отряд на юг, Стезей Мертвецов, и потом дальше и дальше, в Гондор. Стезя Мертвецов… О ней говорилось в предсказании Галадриэли, адресованном Арагорну, о ней же упомянули и Элладан с Элрохиром, повторяя слова своего отца, Владыки Элронда. Но лишь после того, как Арагорн заглянул в палантир, он окончательно решился на этот путь – страшный и опасный. В Зрячем Камне наследник Исилдура увидел корабли Умбарских пиратов, идущие на Гондор с юга. Было необходимо перехватить их, отвести этот удар, а значит, нужно было спешить в приморские земли кратчайшей дорогой – сквозь горы. Но Стезя была закрыта для живых и сторожилась мертвыми. Народ, в стародавние времена нарушивший клятву сражаться против Саурона, был проклят Исилдуром и обречен на вечное призрачное существование в подгорных пещерах. Было предсказано: когда предатели исполнят свою клятву и король Гондора признает это, они обретут свободу и покой. Призвать мертвецов на битву с пиратами Умбара – вот что задумал Арагорн. Гэндальф и Пин на невероятно быстром и выносливом коне из легендарной породы меарас отправились в Минас-Тирит, чтобы предупредить Наместника Дэнетора о планах Саурона и сообщить о гибели Боромира, Мерри остался при конунге Теодене, а Леголас с Гимли, конечно же, присоединились к Арагорну. Эльф видел, как растет ноша ответственности на плечах его друга, как тяжело ему принимать решения, каждое из которых может изменить судьбу всего мира. Быть рядом и поддерживать его, разделить все трудности – самое малое, что они с Гимли могут сделать для этого человека. Леголас видел в Арагорне достойного наследника королей древности и испытывал к нему все возрастающее почтение и искреннюю привязанность. Если Враг будет повержен, Гондор обретет правителя, который сумеет вернуть стране прежнее величие. Чем лучше узнавал Леголас остальных Хранителей, тем большим уважением проникался к ним. Ему уже стыдно было вспоминать свое недавнее несколько снисходительное отношение к смертным, равно как и предубеждение против гномьей расы. Братство Кольца подарило лихолесскому принцу девятерых друзей, очень разных и необычных на его эльфийский взгляд. Даже Боромир, к которому Леголас одно время испытывал неприязнь из-за несправедливого отношения гондорца к Джайне, стал дорог ему. Воспоминание о его смерти ноющей болью отозвалось в душе. Боромир, получивший второй шанс благодаря Джайне, кажется, как никогда жаждал жить. Он с радостью смотрел в будущее, строил планы. Жаль, что судьба не стерпела вмешательства – забрала все-таки эту жизнь, молодую и горячую. Леголас был уверен: как бы Джайна ни относилась к Боромиру, он-то уж точно любил ее. От эльфа не укрылось то, как изменился гондорец после своего последнего разговора с Джайной. Задумчивая полуулыбка то и дело появлялась на его гордом лице, делая его мягким и мечтательным. Обычно Леголас не был подвержен пустому любопытству, но в этот раз отчего-то никак не мог перестать думать о причинах случившейся с товарищем перемены и с трудом удержался от расспросов. Окончательно убедился Леголас в своих подозрениях, когда Боромир умирал у него на руках. Последние мысли и слова гондорца были о Джайне. Леголасу странно было думать о ней, как о взрослой женщине, способной пробудить любовь в мужчине. Угловатость, присущая подросткам, сквозила не только в ее внешности, но и в движениях, и в характере. Возможно, Боромир яснее видел взрослую сторону Джайны? Леголас запустил руку за пазуху, проверил, на месте ли небольшой, но тяжело давящий на грудь полотняный мешочек, и печально вздохнул, представив, какой нелегкий разговор ему предстоит. Джайне, кажется, нипочем собственные страдания, но как она перенесет смерть друга? Леголас надеялся, что все-таки друга, а не любимого – первое пережить легче. Легче ли? В памяти всплыл страшный день у водопада Раурос, страшные минуты, растянувшиеся в вечность, когда Джайна была мертва. Сгустившийся и отяжелевший воздух не желал проникать в легкие и лишь обжигал изнутри. Хотелось одного – лечь рядом и остановить сердце, сжавшееся в судорожной боли. Леголас тогда невольно потянулся к девушке сознанием и, видимо, сумел дозваться. Ведь Джайна, очнувшись, сама сказала, что вернулась на его голос. Уже дважды осанвэ, невесть как возникшее между эльфом и человеком, спасло ей жизнь. Тонкая нить, связавшая Леголаса с Джайной на перевале через Карадрас, незаметно для самого эльфа окрепла. Он не слышал мыслей девушки, так как она не умела, да и не пыталась говорить с их помощью, но смутно чувствовал Джайну, где бы она ни была. Леголас по-отечески беспокоился о девушке после расставания на берегу Андуина и часто тянулся к ней мыслями, задаваясь вопросом, все ли с ней хорошо, по силам ли ей одолеть степи Рохана? И порой получал немой ответ – на сердце становилось спокойно, а значит, Джайна в порядке. Сейчас, карауля ее тревожный сон, Леголас вспомнил тот момент, когда она с Боромиром вошла в трапезный зал дворца в Эдорасе. Царственный гондорец шел чуть впереди, Джайна робко, но с любопытством оглядывала новое место. Болезненная бледность еще не сошла с лица, пыльная одежда и спутанные волосы делали ее совсем маленькой и жалкой, но глаза, как всегда, горели жизнью. Сейчас же никакого осанвэ не нужно, чтобы понять, что душа Джайны повержена. Леголас почти физически ощущал черные волны тоски, затопившие маленькую комнату, и оставил надежду подремать на своем посту. Из комнаты послышались тихие стоны. Леголас осторожно приоткрыл дверь и вгляделся в темноту – Джайна все еще спала. Видимо, тяжелые сны заставляли ее ворочаться, но не выпускали из своих сетей. Леголас оглянулся – в коридоре никого – и тихо подошел к кровати. Он положил ладонь на холодный лоб Джайны, прошептал слова старого заговора от дурных снов, который напевала ему в детстве мама. Как ни странно, это сработало – Джайна облегченно вздохнула и затихла. Леголас расправил сбившееся к коленям девушки одеяло и неслышно выскользнул в коридор, удостоверившись, что он по-прежнему пуст. Хоть в его глазах Джайна – совсем ребенок, ни к чему давать людям повод для сплетен, порочащих ее честь. *** Джайна очнулась и сразу все вспомнила. Она свернулась калачиком и заплакала. Внутри сжималась черная пустота. Боромира больше нет. Вообще нет. Немыслимо. Невозможно. Непоправимо. Неправильно. Больно. Плохо. Кто-то приоткрыл дверь в комнату, и Джайна замерла. Мгновение она надеялась, что войдет Боромир и весь этот ужас окажется лишь сном или глупой шуткой. – Джайна, как ты? – окликнул ее голос Леголаса, и девушка, расставшись с последней безумной надеждой, снова зарыдала. Несколько секунд эльф переминался на пороге, но потом все же вошел и опустился на колени рядом с кроватью. – Ну что ты? Не плачь, – беспомощно произнес он, гладя Джайну по голове. Она закрыла лицо руками, но остановить слезы не могла. Леголас достал флакон с лекарством и нащупал на столике кружку с водой. – Вот, выпей. Джайна покорно села и залпом осушила кружку. Закашлявшись, сказала гнусаво: – Фу, горько. Леголас протянул ей платок, и Джайна высморкалась, сумев все-таки остановить слезы. – Как ты себя чувствуешь? – заботливо спросил он. – Голова болит. – Пройдет, когда поспишь. Ложись – скоро лекарство подействует, – Леголас встал, чтобы уйти, но Джайна удержала его. – Пожалуйста, не уходи. Мне так плохо! – слезы снова брызнули из глаз, в груди опять стало горячо. Леголас сел на край кровати, и Джайна прижалась к нему, вцепилась в одежду, словно боялась, что он все же оставит ее. Сквозь рыдания и всхлипы она проговорила: – Боже! Он мертв! Его больше нет! Не понимаю, не верю. Ведь я видела, что он погибнет рядом со мной! Как это может быть? – Видела? – удивился Леголас. Джайна не ответила – голос снова подвел ее. Казалось, со слезами можно выдавить из себя черную боль, но облегчение все не наступало. Леголас не стал повторять вопрос, но вскоре заговорил вновь: – Мне очень жаль. Боромир был великим воином и достойным человеком. Я… я видел, как это произошло, был с ним в последние минуты. Глаза Джайны блеснули в темноте. Она подалась вперед и жадно схватила руку Леголаса, впилась в нее безумным взглядом. – Это были не мои руки, – выдохнула она, – а твои. Твои руки зажимали его рану на груди. Леголас вырвал руку и отодвинулся от Джайны: – Да, я закрывал его рану на груди, – повторил он. – Откуда ты знаешь? – Я видела это в Зеркале Галадриэли, но думала, что эти руки – мои. Идиотка! Ведь Галадриэль намекала на то, что я неверно поняла увиденное, – Джайна схватилась за голову, зажмурилась, словно сдерживая боль, а затем почти спокойно спросила: – Как он погиб? – Зачем растравливать свежую рану? – Лучше все узнать сейчас. Говори. Леголас кивнул и заговорил тихо и бесстрастно, словно речь шла о ком-то едва знакомом: – Он сражался в самой гуще врагов с небольшим отрядом, оттеснил их. Но за его спиной сомкнулись ряды орков и людей, и Боромир остался один против целого полчища. Когда удалось прорваться к нему, он уже был смертельно ранен, но не выпускал меча из рук. Мы перенесли его в безопасное место, и я остался рядом, чувствуя, что конец его близок и неминуем. Джайна всхлипнула и отвернулась, но не остановила рассказчика. – Боромир тоже знал, что не выживет, и простился со мной. Он просил передать тебе это, – Леголас вытянул из-за пазухи небольшой мешочек, развязал тесемки и перевернул, высыпая содержимое. Джайна взглянула и судорожно втянула воздух: на ладони эльфа тускло мерцало серебряное ожерелье с белым самоцветом – украшение, с которым Боромир никогда не расставался. Девушка вновь заплакала, тихо и жалобно. В дверь предупреждающе постучали, и внутрь, впустив полосу света от зажженных в коридоре светильников, вошла служанка с подносом. Увидев Леголаса рядом с Джайной, она встала как вкопанная, не решаясь ни пройти дальше, ни покинуть комнату. Эльф издал досадливый вздох, быстро встал, забрал поднос, на котором стояли тарелки с едой, поставил его на стол рядом с кроватью. – Ладно, Джайна, поешь и ложись спать. Не стану тебе мешать. А ты, – он обратился к служанке, – принеси огня. – Ерунда, – резко сказала Джайна, вытирая слезы. – Принеси еды этому господину, а об огне я сама позабочусь. Джайна сжала двумя пальцами фитиль свечи, стоявшей рядом, и он ярко вспыхнул. Магия проявилась впервые с того рокового дня у Андуина, но Джайна не нашла в себе сил удивиться или обрадоваться этому. Она лишь почувствовала, что та ветка, за которую она ухватилась, надеясь выбраться из бурной реки своей нелегкой судьбы, хрустнула и надломилась. Служанка поспешно вышла из комнаты и через несколько минут вернулась с новым подносом. В ее глазах читались робость и испуг. – Зря ты при ней это сделала. И зря я сидел здесь с тобой в темноте, – печально сказал Леголас, принимаясь за еду, когда служанка вновь ушла. – Ерунда. – Но о тебе могут подумать... – начал Леголас. Джайна неприятно расхохоталась: – Значит, отпускать меня в Рохан в компании только лишь с Боромиром – это нормально, а посидеть с тобой в комнате пять минут – непоправимый урон для моей чести? – она махнула рукой, останавливая Леголаса: – Можешь не отвечать. Джайна не глядя взяла кусок хлеба с подноса и принялась жевать, думая о чем-то постороннем. – Зачем Боромир передал мне ожерелье? – спросила она резко. Слезы ее давно высохли, но глаза блестели каким-то лихорадочным огнем. – Он не успел ничего объяснить. Лишь снял его с себя и назвал твое имя. Джайна с отвращением отодвинула поднос, встала и прошлась по тесной комнате. – Это я во всем виновата. Нужно было поехать с вами. – Это бы ничего не изменило. Джайна, ты не виновна в смерти Боромира. Он погиб в бою, как и сотни других. Это война. – Ты прав. В его смерти виновен тот, кто его убил, – голос Джайны стал тверже. – Жаль, что я не могу лично отомстить тому выродку, что убил Боромира. Придется брать количеством, а не качеством. – О чем ты? – Ошибкой было думать, что эта война не имеет ко мне отношения. Из-за Боромира я не смогла остаться в Ривенделе, из-за него же не задержусь и в Рохане. Я еду с вами в Гондор. – Ты бредишь, Джайна, – покачал головой Леголас. – Попробуй уснуть. Завтра утром ты сможешь мыслить спокойнее. – Я знаю себя. Утро ничего не изменит. – Но это самоубийство! Впереди большое сражение, а ты, прости, плохой воин. Кто защитит тебя? Нет, я просто не позволю тебе покинуть Рохан. Джайна невесело усмехнулась, подняла руку, и пламя свечи послушно взметнулось вверх. Джайна потянулась в дальний угол комнаты, и оттуда вылетел меч, лег рукоятью в ладонь. Острие его указало на Леголаса. – Дорогой эльф, ты не можешь позволять мне что-то или запрещать. А я уже знаю, что не дам убить себя. Леголас тоже поднялся и сдержанно произнес: – Ты не в себе. – Все может быть. Меня вновь тащит по камням. Но только это ничего не меняет. – Что ты такое говоришь? Какие камни?! – Леголас сделал шаг вперед и уткнулся грудью в острие меча, удивленно взглянул на него, словно впервые увидел. – Прошу тебя, убери оружие и ложись спать. – Я так и сделаю, – холодно сказала Джайна, вкладывая меч в ножны и указывая Леголасу на выход. – Сладких снов. – Джайна, – Леголас обеспокоенно взглянул в ее застывшее в полуулыбке лицо и покачал головой, – как я могу оставить тебя сейчас, когда ты теряешь рассудок? – Ты уже достаточно надругался над моей честью, – произнесла Джайна с угрюмой иронией в голосе. – Пробудешь здесь еще минуту, и должен будешь на мне жениться. Ты ведь не хочешь доводить до этого? Иди. Леголас тяжело вздохнул, бросил на Джайну взгляд, полный сочувствия, и вышел. Она тут же начала собираться. Переоделась в походную одежду, упаковала в мешок необходимые вещи, оружие. Выглянула в окно – крепость еще спит, до рассвета далеко. Прилегла на кровать, чтобы вздремнуть, хотя не чувствовала усталости, и тут же крепко уснула.